Текст книги "Ротуск"

Со временем, Енокентию удалось несколько изменить отношение к себе, но в первое время, никто не знал чем он должен заниматься, кем он должен руководить, а его, совершенно не обучали отношениям с подчинёнными. Он примерял, восхищение выходящих из залов, к себе – ожидая, поспешности подчинённых сделать то, что сам ещё не успел обдумать. Позднее отчёты, приписки, снабжение, стали как-бы его работой, а через год все поняли – у него, служебные дела если и были в голове по прибытию, то очень скоро вытеснились более важными. Деревня, в ответ посчитала своей обязанностью направить его деятельность в надлежащее русло, потому собирали: правление колхоза, расширенный партком, расширенный сельский совет, а собравшись, каждый считал своим долгом указать на упущения главного специалиста отрасли. У зоотехника: в телятнике сломался трактор, пока его исправляли, часть телят пала – двигатель не заглушили; у агронома: сеялка из ремонта развалилась не доехав до поля; член партии, возмущался отсутствием запчастей. Председатель, говорил о недопустимости распития с подчинёнными, а именно – «Принял на грудь» с капитаном парома и отправил его отдыхать, встал к штурвалу и сел на мель. Парторг, отечески объяснял об обязательном участие его, как специалиста, при отладке техники и с подсказки квартирной хозяйки, возмущался причиной игнорирования данного правила – спал. Весь район обсуждал главного, который повёз комбайнера – победителя района, к награждению орденом, но довёз только до нависшего над водой настила причала.

Ночью перед поездкой, он весело провёл время. Катался с компанией на выданном ему глиссере, довёл до полного восторга девчонок своим умением останавливаться. Девчонки умеют восторгаться и он был в ударе: разогнавшись, летел к пристани, затем, переключался на задний ход, давал полный газ, и катерок зарываясь в воду словно сброшенным якорем, останавливался у причала. Окружающие в восторге. В нём клокочет гордость. Утром, своё умение он решил продемонстрировать знатному комбайнеру. Указав, какую чалку тому следует накидывать, он всё сделал как делал не один десяток раз, но задний ход не зафиксировался, и глиссер вместо того чтобы зарыться в воду, полной скоростью полетел под выступающий настил причала: лобовое стекло в дребезги, комбайнер, в новеньком костюме сбит в грязь на днище катера. Комбайнер, успевший заслужить орден, не только не побил его, но поднявшись, выглядел виноватым – расстроился, что не успел отскочить. В деревнях видели и не такое, терпели и Кешку. Его убрали совсем по мелочи.

Деревня, где работал Кешка располагалась по соседству с той, в которую он ходил после демобилизации. После письма Пали со словами «Ты знаешь почему» он, если и вспоминал её, то походя. Прошедшее время затёрло память и он слушая о ней в подробности не вдавался. Над ним нависло другое. После письма, вернувшегося с припиской «Адресат выбыл в Корск» в нём, что-то изменилось. Его сковывала робость при любых отношениях с противоположным полом, а при встрече с привлёкшей внимание охватывал страх. Охватывал тот страх, при котором мышцы деревенеют, язык набухает и становится чужим. Глупость, чушь полная и не полная, все, что ему удавалось выдавить из себя. После одной, двух встреч отношения прекращались. Иногда, девушки специально дразнили его своим расположением, чтобы затем посудачить в своём кругу. Он их стал бояться.

Может по этой причине, или ещё почему, ему стала вспоминаться Палька – Палька как лучшее время. И однажды, когда она вспомнилась особенно остро, он попросил водителя оставить ключ от машины, объясняя «Съездить нужно. Срочно. Нужно, чтобы не видели» – и в сумерках выехал. В клубе он не нашёл её, а знакомая пояснила «Она дружит. Они ушли». Кешка знал где искать ушедших и вскоре, в свете фар увидел её, впереди стоял парень. Остановившись, не выключая двигателя, фар, направился в их сторону. Она, словно ожидая его, представила «Мой друг Гриша – И следом – Гриша мне поговорить надо. Подожди меня здесь, я быстро». Они отошли. Погасли фары, заглох двигатель, наступила тишина, может и не тишина, но для него, после её первых слов, наступила абсолютная тишина «Гриша предлагает стать его женой. Он закончил военное училище, получил назначение в среднюю Азию, хочет приехать к месту со мной как со своей законной – Кешка, не знал что ответить, молчал и должно быть долго – Мама говорит, что мне ещё зиму учится надо. Куда без специальности? Говорит что мне восемнадцати нет, а средняя Азия, как далеко она? Кеша ты не знаешь где это? – Нет, я не был там, но военным сразу дают жильё – Он уже прожил треть своих лет по общагам и на квартирах. Ему казалось, что судьбу можно отдать за отдельную комнату – Кеша пойдём назад. Ты не спросил учусь ли я на мороженщицу? так нет, не нашла такое училище. Учусь на кондитера – Пришли к её дому – Я пойду Кеша. Устала я сегодня». Пошёл и он. В темноте маячила машина, при подходе, из кабины вышел Гриша говоря, «Машина на пригорке, того и гляди скатится в озеро. Так я золотники выкрутил. Ночь, часть растерял, остальные вот». На руке блестели две пружинки от шести колёс. Напротив, блестели глаза выпускника военного училища.

Енокентий Трифонович не успел вернуться к началу рабочего дня. Водителю пришлось сознаться, что машина не в угоне. В конце дня, посыльный требовал его на внеочередное заседание правления. «Устал я сегодня. Не пойду» – бросил он в безразличии. Заседание приняло решение перевести его в бригадиры. Не вынеся позора изгнания с должности, он написал заявление.

Во время увольнения его не оставлял вопрос – Зачем она ему говорила о Грише, о замужестве, о том, что с Гришкой они соседи? Говорила, что он не мог подтянуться разу и она смеялась над ним, а сейчас он подтягивается с висящим на ногах племяннике.

Получив расчет и возвращаясь в свою деревню, он заехал к Пале. Приехал с шампанским и совсем, вне своих обычаев, с выращенными в палисаднике цветами. Её Мать, посмотрев на цветы объяснила, что дочь уехала в город. Уехала за неделю до начала учёбы, в один день с Гришей. Спускаясь к озеру, ему показалось, что он понял случившееся. У озера нашёл бьющий ключ, опустил в него бутылку с вином и лёг рядом на траву. Деревня растянулась наверху, по пригорку. Крайний дом у леса, стоял без забора и крыши, вернее с половиной крыши.

В отдалённые сибирские места, присылали не только председателей, специалистов и учителей, но волей времени, ссылали тех, кого не посадишь – правонарушений не совершали и пользы в них из высоких кресел не видели. Их называли тунеядцами. С таким клеймом они прибывали к месту перевоспитания. Люди потерявшие цели, люди, цели которых власть не могла считать достойными человека, прибывали, распределялись по деревням, квартирам. Кто-то, единицы из них, находили спутниц и они становились местными. Казалось, что они счастливы, но ехали в отпуск и не возвращались.

На перевоспитание ссылали самые разные категории: Сварщик, когда-то работающий с личным клеймом на судоверфях северной столицы, берёг своё клеймо дороже документов. Своё клеймо, за тысячи километров от предприятия выдавшего его, он вынимал из промасленной бумаги и показывал как высшую награду своей жизни. Тракторист, помнящий номера деталей по каталогу, не подходил к технике. Модельщик, работавший на изготовлении оснастки для космической отрасли, сидел в гаражной котельной. Они, не вписывающиеся в нормы, всякой властью гнутые, однажды не выдержавшие, были осуждены и высланы. Они в день получки надевали костюм, белую рубашку, галстук и шли получать зарплату, затем посошок на дорожку…

Первых, из высланных селили в дома принадлежащие хозяйствам, но оканчивалась зима и.. заборов нет, ворот нет. Местные, заготовленные дрова переносили во двор, ближе к собаке. Во второю зиму отапливались, сжигая крыльцо, сжигали часть полов в комнатах. Жгли и крыши: так люди, государевыми законами исправлялись ко второму году. Тунеядцы, вслед за властью говорили местные, подразумевая – что с таких возьмёшь.

Хотя как без исключений, они были. (М.М) Пенсионерку, пообещав помощь и поддержку, уговорили принять на постой тунеядку. Прибывшая, ни коей мерой не подходила под данный, сложившийся тип. Не злобливая, приятной наружности, обрадовала не только хозяйку квартиры. Её привезли к средине лета, огороды зрели, в речке не вылезая бултыхались подростки. С поселением новенькой, к следующему полудню речка опустела – мальчишки сидели по крышам вокруг её дома: посреди огорода, голышом, загорала сосланная.

Срочный созыв сельских активистов потребовал ответа и она ответила – «Мне не дали времени обдумать сборы, потому, приехала без купального костюма – Она оглядела присутствующих – В нижнем белье от фабрики „Большевичка“ я не могу показаться на людях – И закончила, глядя на всех, толи рассердившись за непонятливость, толи в кокетстве – Я не враг себе». Сказав, крутнулась перед сидевшими, опустила глазки долу и села. Само целомудрие, выставив коленки, ждало понимания и её поняли. К концу недели у неё имелась пляжная пара, из дома, она перенесла спальные принадлежности в кладовку в сенях. А после выходных, пенсионерка требовала квартирантку выселить, двери восстановить. Двери не пришлось восстанавливать, они снятые с петель лежали в огороде. Они не открывались без стука и скрипа, а многие торопились с понимание, но боялись потревожить хозяйку.

За месяц поиска места для перевоспитуемой, у неё сложились отношения не только с жителями центральной усадьбы, потому после переселения в единственный дом, оставшийся от дальней деревни, она не знала трудностей одиночества. Её перевоспитывали, а дорога к ней расширялась и расширялась, и отбывать бы ей назначенный срок, не случись разборок между поклонниками, с применением подручных средств и судом. Поклонника, не способного потерять золотники от колёс, осудили, а её посчитали исправившейся, но описанное произошло позднее.

Пока же, Кешка лежал у ключа, тянул холодное Шампанское, смотрел вверх на единственную улицу, на дом с краю деревни без крыши, на дом Пали в средине улицы. Лёгкие облака плыли по бесконечности. Вокруг ни души, полная свобода. Нет председателя, правления, зоотехника. Нет квартирной хозяйки. Свобода. Счастье. Он освободил себя и от Пали. Он был никому, ни чем не обязан. Он был счастлив целый день. К себе, в родительский дом, пришёл затемно, сделав крюк. Счастливый день закончился словами Матери «Ты уже был в отпуске. К утру обдумай, где тебя могут взять на работу. Ты молодой, за ночь успеешь обдумать. Езжай. Не страми меня. Завтра в 7, я тебя провожу». Он нужен был Матери, он слушал её и слушался. Он не мог её не слушаться, он ей был нужен.

Позднее, ему передали письмо с каллиграфическим почерком от Пали – Она не среди песков в воинской части, она в городе. Ей скоро 17. Она учится последнюю зиму. В конце строчка стихотворения «А коль споткнёшься ты, тебе никто уж руку не подаст», стояла диссонансом к остальной части.

lll

Следующим утром, после ухода пограничников, Енокентий проснулся с остротой произошедшего на пригорке. Он вспомнил все лица, вспомнил и выражения тех лиц. В подобное невозможно поверить – как одним взглядом, запомнить толпу за тысячу, запомнить, словно находился с ними вечность?, только стресс, в некий миг, заставляет сознание использовать не малый процент мозга, сознание задействует все миллиарды нейронов, фиксируя в памяти тысячу лиц словно на матрицу фотокамеры. Стресс, способен из любого сделать чемпиона по прыжкам, стресс наделяет хрупкую женщину способностью поднять за колесо самосвал. Стресс же, оставляет после себя тело выжатым и обессиленным.

Катерок с пограничниками, ещё не отошёл, а Енокентия окружила четвёрка которая «Его ждала», спускалась толпа готовая ему служить, а он потерял силы, пожелал лечь и остаться один на день, месяц, остаток жизни. Не он, голос интуиции отложил решение насколько возможно, голос отложил сход на неделю.

Неделю, он ходил по посёлку, по острову, видел мужчин женщин подростков стариков и он их всех знал – знал их сомнения и их чаяния. Его останавливали, спрашивали и он, должно быть отвечал то, чего от него ожидали, или не он, а обострившееся чувство самосохранения, оберегало его от возможного повторения стихии толпы?

За время до схода, он успел познакомиться с хозяйством острова, он успел со многими поздороваться за руку, поздороваться, с ответным пожатием. Ему поверили, в нём признали лидера? Нет, руку пожимало чувство вины тех, кто не смог устоять перед стихией толпы и мог нанести последний удар по безвинному.

Он понимал всех, он понимал и лидера четвёрки. Чистин, на следующий день сидел у него в номере и глядя на картину, говорил о слабости одного человека, говорил, что одному не устоять против малого, ниоткуда явившегося облака, а он Чистин, здесь рождённый, при всех администрациях востребованный и сейчас готов возглавить, или стать замом. У него есть надёжные организаторы знающие толк как в заводских цехах, так и в открытом море. Они умеют заполнять не только трюмы.

Обходя корпуса колонии, ощущалось отсутствие хозяина. Казалось, получив свободу осуждённые потеряли ориентиры, казалось они забыли, что сами могут принимать решения, или данную способность смогли убрать законами зоны? Енокентий, боковым зрением видел обладателя квадратной челюсти, видел и бритоголового, они стояли в стороне от основной массы, не приблизились и к нему, кося взглядом издали. К Енокентию подошёл бывший директор консервного завода Геннадий Николаевич со своим бухгалтером Карезовым. О директоре он слышал ранее: Геннадий Николаевич окончил что-то рыбоводное, работал в краевом журнале, руководил подразделением треста, пока не попал на остров. Здесь, имея способность ровно выстраивать отношения с подчинёнными, в меру управляемый сверху, к перестройке директорствовал на заводе. Только перестройка устанавливала свои правила, устанавливала новых собственников. К приезду будущего олигарха, завод сидел в кредитах, его подвели к банкротству, оставались директор с бухгалтером. Их убрали.

Енокентий, поговорил и с Тамарой Павловной, к ней тёмноволосой в зелёной блузке, он подбирал слова на пригорке и не ошибся. Она, после получения диплома, четвёртый год преподаёт иностранный. Правильная дикция с остановками на запятых, уверенность в излагаемом. К концу разговора он был в зависимости от неё. Она напоминала его классную.

Она напоминала? В той поездке по Оби, он путешествовал в двухместной каюте. Его сосед, повторял его давнего друга, ушедшего в тридцать: тонкий, подвижный нос, просвечивающаяся светлая кожа, манера говорить, характер, рост – всё настолько схожее, что можно подумать они двойники. После поездки, он его сосед, в свои тридцать попал в аварию. Сложили в областном центре. Авария произошла в городе со специализированной клиникой! Енокентий считал, что и он повторяет чью-то судьбу, только найдётся ли тот, кто убережёт его, или сложит, в случае большой аварии?

В назначенный день, жители потянулись на пригорок. К началу схода, уже не толпа, группы стояли в полукруге, ожидая хозяина острова. Енокентий, имел время обдумать о чём говорить и встав на возвышенность уверенно заговорил «Я здесь человек новый и не могу знать ваши заботы. Вам нужен свой, кто понимает вас, кому вы смогли бы доверить своих близких, своё будущее». После его слов не было длинных выступлений, люди ещё не проснулись, или не проснулись и не пришли способные говорить часами. Несколько групп предложили бывшего директора Геннадия Николаевича. Поднятые руки не нужно было считать. Енокентию подумалось: присутствующие, по-прежнему ничего не хотят решать, они, по-прежнему не хотят брать ответственность за свою судьбу, или не верят, что их допустят к решению вопросов в посёлке. Ему даже подумалось – большинство устраивает сложившееся положение, когда во всём можно винить власть.

Избранный глава, обратил к сходу с вопросом устройства в администрацию хозяина острова говоря «Он здесь владелец – От одной из групп предложили, должно быть в насмешку? – Коли владелец, пусть охраняет. С России 300 лет брали ясак 10%. Может и он, не раскатывая губу, за стоко же будет беречь свою собственность?» Нельзя, подобное принимать серьёзно, так увиделось и Енокентию, но потребовали ответить. Он нашёл Тамару Павловну, к ней и обратился «Я хозяин? – Он начал с вопроса – Я считал волосы мои, а они выпали. Я даже не всегда хозяин своих мыслей. Остров, земля в собственности? Земля не гребешок, хотя охранником, да с 10%, в любом случае отказаться нельзя». Соглашаясь, он рассчитывал – охранник острова что-то близкое с охраной новостройки в городе. Предложенных 10% ему хватит.

Экономист засомневалась о возможности уложиться в десять процентов, так-так налоги в государствах, зачастую за половину от доходов. Налоги и их расходование, для населения острова было более далёкое, чем устройство жизни в других мирах, но согласились, что если там, где-то за половину, то они согласны помимо охраны отчислять ещё десять, на общественные нужды из собственной зарплаты. Заговорив о зарплате, каждый пожелал высказаться. Вновь срывалось к гвалту с тысячами мнений. Геннадий Николаевич долго стоял с поднятой рукой, шум только усиливался. Время подходило к началу рабочего дня, то-есть ко времени написания постановления, а постановления отошли далее, чем после избрания главы. Но шум также резко прекратился, как и начался. Из посёлка спускалась четвёрка. Впереди, не спеша в начищенных ботинках с металлическими союзками на носках, покручивая срезанным лопухом на плече, двигался Чистин. Они прибыли в удобное для себя время. Они знали здесь каждого присутствующего, они знали – гвалт на острове – их время. Они пришли вовремя. Но что-то пошло не так. При приближении, бывшие заключённые окружили их и замкнулись в несколько рядов. Толпа замолчала.

Экономист, воспользовавшись тишиной, не замечая происходящего, требовала внимания к себе. Она говорила о соотношении зарплат верха и низкооплачиваемых, говорила о разнице у чиновников и на производстве. Лишь небольшая группа слушала её и пожелала ознакомиться с её полными выкладками на бумаге. В дополнение, они просили обнародовать суммы субсидирования острова и их расходования. Большая же часть, должно быть устала: шум нарастал, цифры ни кого не интересовали. В это время четвёрка с Чистиным, выбралась и заняла место сбоку. Глава, надеясь вернуть внимание, предложил высказаться Чистину. Он, потерял лопух, но не потерял чувства своей значимости и отказался от слова, сославшись на неподготовленность по данной теме. К несколько примолкнувшей толпе, обратился один из бывших заключённых: Он приговорённый выездным судом на три года за хулиганство с посягательством на жизнь, просил пересмотреть своё дело. Из поданного листка, зачитанного Геннадием Николаевичем следовало: Суд проходил в красном уголке завода, заполненного молодыми людьми освобождёнными от работы. Первой дали слово потерпевшей «Он, явившись в стельку потребовал, чтобы его кормили. Я заметила ему, тем ли он тоном говорит в её доме?! Он в ответ, сев за стол требовал щей. Моя дочь ему подала миску. Я б ему подала! Во время еды, я продолжала объяснять чего его матерщинник, то-есть отец, не удосужился втолковать в его набитую мякиной голову? Он же схватил вилку и кинул в меня, в самую шею. Но я знаю чего ждать от таких и всё равно не увернулась. Есть медэкспертиза. Ссадина на плече. Есть свидетель – моя дочь». Дочь, глядя то на мать то на мужа, говорила, что живут они даже хорошо, что он ей всю зарплату отдаёт и она ему не забывает давать на обеды, они с мамой ему дают и на сигареты, но они, на работе откуда-то берут порой неизвестно чего и пьют. Вот он и приходит не такой какой надо – Прокурор задала вопрос – Видели ли вы как муж бросал вилку? – Мать, привскочив, опередила – Она видела, она всё видела, она видела как он целился мне прямо в шею. Судья попросила подсудимого объяснить свои поступки. Подсудимый от слова отказался, сославшись – Пьян был. Не помню. Вину признаю. Раскаиваюсь. Надеюсь на снисхождение – Како тебе снисхождение паршивец ты этакой. Дочь вместе со мной облапошил, теперь суд облапошить хошь. Только здесь не дураки сидят» – не сдерживаясь, в гневе на весь зал, произнесла вместо него последнее слово тёща.

Должно быть, глава зачитывал долго, или озвученное не интересовало собравшихся, только они отвлеклись, переговариваясь меж собой. На вопрос, что будем делать с одним из своих сограждан? сход смолчал. Сход молчал, а рядом с главой уже стоял второй – бритоголовый, из четвёрки Чистина и пытался сказать своё «Моя фамилия Олдин – затем, повысив голос, повторил – Моя фамилия Олдин – но его никто не слышал – Выбежала Тамара Павловна, в раздражении на сход, или ещё на кого, заговорила – Нам нужно выслушать всех и принять решение. С другой стороны, кто мы чтобы судить или миловать?» Вопрос, присутствующих застал врасплох, однако решили что нужно избрать ещё и судью. С юридическим образованием если и были, то промолчали не выразив желания судить, да и как судить, законов нет.

Глава предложил Тамаре Павловне проконсультироваться по данному вопросу и на следующем собрании выступить с предложением, а по процентам, озвученными экономистом и о распределении полученной субсидии на следующее полугодие, напечатать разъяснение для каждого желающего, а завтра собраться и окончательно решить, но люди не согласились «Ознакомиться со страницей цифр? Понять, что значит соотношение зарплат между верхом и низом – 4/1, где-то и 45/1, у нас. За неделю бы разобраться» говорили они, на этом и закончили.

Обдумывая сход, Енокентию Трифоновичу не показалось странным желание разобраться в деталях по процентам; не показалось странным и близкое принятие судьбы отдельного человека школьным учителем, Тамарой Павловной. Он не мог понять, что произошло с Чистиным и его тремя подручными? Избранный глава обрисовал произошедшее: Многие, бывшие на зоне являлись невидимой частью правил установленных на острове. Они, стоящие на нижнем краю иерархии созданной или управляемой Чистиным, первыми же становились публичными виновниками, они становились первыми жертвами сдаваемыми в показательные суды. Они, согласившись стать частью общака, стали мхом укрывающем камень который время от времени сжигали, показывая видимость борьбы. Жестокость подобных образований с публичностью и фикцией справедливости внутри, делали их силой. Понимание, где они оказались приходит много позднее, когда обратно возвращаться поздно. В данном случае, многие выехали на пароме, потому часть попытался вырваться, чтобы перейти в видимую часть общества и полусотней, пусть на время, но заставили считаться с собой четвёрых, даже не четверых, а созданную систему.

Лист, с содержанием доклада экономиста и дела о пересмотре приговора, раздали жителям посёлка. Делами заключённых Енокентий, попросил заняться Тамару Павловну. Она согласилась. К концу недели, её и Чистина он пригласил к себе в номер – обсудить вопросы связанные с данным контингентом.

Когда они подошли, их встретила Нина Васильевна с извинениями, что Енокентий сейчас занят, освободится через пару часов, но он просил проводить их в свободную комнату, где они смогут у ТВ выпить чашку кофе. Енокентий повторял запомнившееся, давнее – Они, два часа должны находиться в одном помещении; замкнутость пространства вынудит искать общие интересы и не считаясь с собственной волей, они проникнут друг в друга. Енокентий, рассчитывал на способность Тамары Павловной увлечь Чистина и перетянуть его на свою сторону.

«Освободившись», Енокентий первой пригласил Тамару Павловну. Она сверкнув глазами открыла папку с документами: Чистин являлся свидетелем у десятка осуждённых, на него многократно заводились дела, но кроме – набить волосы репьём, ему ничего инкриминировать не могли. Он, тем кто не признавал его право заправлять, делал на голове неразделяемую шишку из колючек и волос, жители шишку называли колтун. Так он демонстрировал свою власть, для чего, в своей теплице растил не овощи, он круглый год растил репей. Чистин, в любое время года при появлении любого вызова, выходил с лопухом на плече. Он и в комнату к Енокентию зашёл с лопухом на плече, без намёка к сближению с ним. В Тамаре Павловне не замечал женщину. Енокентию показалось, что он и к себе был безразличен – глядел на мир, из-за ширины листьев выращиваемой культуры.

Говорить, оказалось не о чем. Тамара Павловна, глянув на вошедшего Чистина, подвинула папку на средину стола и сказав, что опаздывает, резко развернувшись направилась к выходу, но в шаге от двери остановилась, зло обернулась, выдернула торчащий из замочной скважины ключ и на выходе, после щелчка запираемой двери, они услышали «Через два часа я освобожусь, затем освобожу и вас». Щелчок замка двери и её слова Енокентий с Чистиным выслушали стоя, одновременно глядя на дверь и друг на друга, в растерянности пережёвывая ситуацию. Енокентий, как старший по возрасту, вынужден был говорить, он, переведя взгляд от двери на папку спросил «Что делать будем?» Чистин пожал плечами. Енокентий, не готовый к подобной ситуации, предложил стандартное для знакомого посетителя – рюмку и включил телевизор. После новостей, которые они просмотрели молча, начался фильм «Джельтмены удачи». После фильма, оказалось, что они его смотрят в сотый раз и не устали. Они в единодушии согласились, что один воспитатель детсада способен сделать для людей больше, чем государством налаженная система правосудия, вместе с системой наказания.

Найдя точку соприкосновения, Енокентий вторично вернулся к своему вопросу «На тебя, в этой папке, дел больше чем на всех осуждённых. Что будем делать? Избранный глава предлагает твою тройку отправить на материк, обучать профессии массажиста. На острове некому лечить остеохондрозы и один согласен, Одиз с Олдиным отказываются… пока. Может и тебе пройти курсы… менеджмента? – Чистин, в возмущении ответил – У меня семь классов, какой менеджемент? В конце третьей четверти Мать застукал у соседа. Нас распустили из-за аварии. Не вовремя зашёл к другу. Она объяснила, что они с Отцом уже развелись бы, да из-за меня живут вместе. Я у них один. В тот день, она мне объяснила. До этого же, они наперебой с Отцом твердили – вера, да верность – Затем оттаивая, в стеснении, для одного себя, заканчивал как молитву – Отец талдычил – нет веры в Мать, тебе больше верить не во что. Тебе больше верить некому. Тебе время умереть, ты в этом мире всё своё сделал. Мать то, что нельзя потерять. Мать для мужчины выше Бога».

Енокентий считал, что в своём возрасте освободился от женской зависимости, что он может размышлять свободно, сторонним наблюдателем, по данной теме. Задолго до дня, когда он готов был рыть тоннель к той кровати, в своём мужском кругу он любил заводить разговоры на данную тему. Вопросы, касающиеся мужских похождений и женских увлечений и их последствий, доходили в споре до повышенных тонов, а иногда и далее. Енокентий начинал подтравливая «Если ты любишь её, если ты утверждаешь что для неё готов на всё, то отчего ты не радуешься когда она ждёт встречи не с тобой? Если она тебе так дорога, то почему ты готов растерзать её за то, к чему у неё кроме любопытства возможно и нет ничего? Если ты действительно настолько силён, в тебе энергии на троих, почему ты боишься, что она узнав другого, разочаруется в тебе, а не наоборот? – Противная сторона, имела доводы не менее убедительные, от – „Женщина сосуд утлый“ до, женщина не способна остановиться выбирая и порой, успокаивается когда теряет интерес для мужчин в силу своего возраста, и лучше её остановить любым способом, чем ждать времени потери интереса к ней».

Мужчины говорят: Нельзя понять женщину, верно оправдывая своё право на неё – у неё нет логики, она не способна принять обдуманное решение и он, мужчина, обязан управлять своей избранницей. Он, признающий, что не имеющий права на свои волосы, считает, что имеет право на другого человека, абсурд, но попробуйте говорить об этом с мужем любящим свою жену. Попробуйте говорить об этом, с женой любящей мужа, хотя здесь вы быстрее найдёте понимание. Мужчины же вам скажут, что у них на 10% больше мозгов, при этом, своими большими мозгами они не способны убедить, они склоняются в споре к большим кулакам.

Женщины, они многое пытаются разъяснить, они порой объясняются с сыновьями, мужьями о том, к чему не имеют право подпускать противоположный пол. Женщина, в силу высоты своего положения – продолжателя рода, положения, определяющего направление движения общества, не имеет права объясняться по поводу своих поступков. Поступков, частью основанных на интуиции. Женщина, пытается оправдаться там где имеет право только обвинять, обвинять за большие мозги которые не хотят думать там, где в первую очередь и должны бы искать выход без кулаков. Обязаны думать, если цель этих мозгов, благополучие хозяина?

Мужчины, узнав – «Земфира не верна» сразу забывают, что они каждодневно подталкивали свою, некогда любимую женщину, к тяжести принятия решения – найти того, кто будет ценить и понимать её. Любимая женщина! Женщина, тысячекратно острее чувствующая отношение к себе, способна ли она к измене без внутреннего согласия своего мужчины?

Енокентий с Чистиным находились вдвоём в номере: один, потерявший силу кулаков, другой, в создавшемся положении только смотрел на принесённый лопух, на металлические накладки на носках ботинок. Они не могли придти к единству, но в сложившемся, слышали друг друга и признали, что не могут быть врагами: у них близкое понимание событий представленных новостными программами, они едины в понимании кино, и только, мелькнувшая в рекламе «Мона Лиза», их чуть разобщила. По мнению Чистина, художник написал автопортрет в виде женщины, а Енокентий оспаривал, что изображена именно Мона, или любая другая женщина, которая влечёт робеющего мальчика, поощряя улыбкой. Она, доброта и мудрость, говорит с полотна «Мальчик, тебе не обойти женщину. Она дорастит тебя до Мужчины, а позднее, когда узнаешь её руки, и пойдёшь далее у тебя будет весь задний план: дороги и скалы, мосты и реки». Картина не разобщила их, она открыла нечто потаённое в восприятии мира.

Двое, совершенно не сопоставимые в физическом отношении, в жизненном опыте, находясь под замком были вынуждены воспользоваться разумом. После ухода Чистина, Енокентий выбросил принесённый лопух, и лёг не раздеваясь. Волнения дня унесли сон «Зачем всё это, за что всё это? «На вилы его» – думал он. Затем мысли развернулись ко времени не знающего ночных размышлений, не знающего длинных разговоров с оппонентами. В те времена, он принимал решения в один миг.