Текст книги "Пилсудский"

Геннадий Матвеев
Пилсудский

ПРЕДИСЛОВИЕ

Написать биографию Юзефа Пилсудского – значит рассказать о судьбе польского народа и государства в конце XIX – первой трети XX столетия, в которой его участие было далеко не второстепенным. Конечно, жизненный путь Пилсудского никак нельзя назвать типичным для его земляков: ведь далеко не каждому поляку выпали на роду сибирская ссылка, руководство террористической организацией, роль первого главы, а позже и диктатора независимой Польши. И это еще далеко не все значимые моменты его богатейшей политической биографии. Пилсудский в полной мере познал привязанность и ненависть сограждан, радость военных побед и горечь поражений. Он никогда не останавливался перед трудными, непопулярными, а порой и морально сомнительными решениями, если считал, что они служат главной цели его жизни – возрождению независимой Польши и созданию прочных основ ее развития.

Значительная часть жизни Пилсудского пришлась на годы, когда Польша, некогда одна из крупнейших европейских стран, была стерта с политической карты мира, а поляки помимо своей воли стали подданными Австрии, Пруссии и России. Историки до сих пор спорят о причинах трагической и бесславной кончины в конце XVIII столетия Речи Посполитой, как после слияния Королевства Польского и Великого княжества Литовского в 1569 году стало называться это объединенное государство. В XIX веке оформились две основные точки зрения на этот вопрос. Сторонники одной из них винили во всем агрессивных соседей, решивших поживиться за счет Польши, переживавшей далеко не лучшие свои времена. Их оппоненты предлагали искать причины в самих поляках, в особенностях их менталитета, прежде всего в присущей им склонности к анархии, нежелании подчинять свои частные интересы общим, в том числе и государственным.

Этот спор имел характер, далеко выходящий за пределы чистой науки. В зависимости от ответа на мучивший всех вопрос «кто виноват?» формулировался и ответ «что делать?». До 1860-х годов, пока главная вина за гибель государства возлагалась на агрессивных соседей, польская политическая элита, представленная в основном шляхтой (дворянством), считала правильным только один ответ – восстание и освобождение любимой отчизны от оккупантов. Не смирившиеся с падением Польши патриоты приняли самое активное участие в Наполеоновских войнах, в том числе и в русском походе. Написанная в те годы польским легионером «Мазурка Домбровского» после 1918 года стала официальным гимном Польши.

В 1807 году, после разгрома Пруссии, Наполеон на отторгнутых ею польских землях создал марионеточное Варшавское герцогство. Правда, оно не получило международно-правового признания, а действия его властей целиком контролировались французами. Тем не менее в случае победы Наполеона у поляков были бы большие шансы на восстановление своего государства. Однако этого не случилось. Участники Венского конгресса, занявшиеся после разгрома Франции упорядочением Европы, подтвердили законность разделов Речи Посполитой в XVIII веке. В результате проведенного перераспределения польских земель большая их часть, включая столицу Варшаву, которая прежде была во владении Пруссии, досталась России, прежде этнически польскими территориями не владевшей. Уменьшилась и доля Австрии, у которой остались только Галиция и часть Малой Польши с Краковом.

Все три державы пообещали в Вене обеспечить своим польским подданным свободу развития национальной жизни, а Россия даже согласилась создать на полученной в 1815 году территории Речи Посполитой автономное государство в составе империи – Царство (Королевство) Польское. Связь этого нового государственного образования с метрополией осуществлялась посредством личной унии – российский император одновременно являлся польским царем (королем). К Царству Польскому был применен хорошо известный средневековый рецепт объединения различных государственных образований под скипетром одного правителя: с одной стороны, полное внутреннее самоуправление с сохранением традиционных институтов власти, собственной армии и полиции, с другой же – введение института наместничества, с помощью которого император осуществлял свои верховные властные полномочия в автономном образовании. Первым наместником с титулом вице-короля стал генерал польской и русской службы Юзеф Зайончек. В соответствии с действовавшим в то время в Европе принципом внешняя политика осталась прерогативой монарха, правительство Царства Польского не имело права ведения какой-либо самостоятельной внешнеполитической деятельности. Определенный таким образом статус Царства Польского в империи Романовых был закреплен в дарованной ему Александром I конституции. Главнокомандующим 35-тысячной польской армией стал младший брат императора Константин Павлович, которого в 1826 году, после смерти Зайончека, Николай I назначил своим наместником в Варшаве.

В Царстве Польском успешно развивалась экономика, остался в силе введенный в герцогстве Варшавском кодекс Наполеона, отменявший личную зависимость крестьян от помещиков. Для подготовки нужных стране кадров была создана сеть польских военных и гражданских учебных заведений. Поляки, попавшие под власть Вены и Берлина, таких широких возможностей для национального развития не получили, хотя и здесь местная шляхта была уравнена в правах с австрийским и прусским дворянством, а аристократы без особых затруднений могли делать придворную карьеру.

Следует сказать, что надежды Александра I на благодарность и лояльность поляков Царства Польского династии Романовых, которые активно поддерживал в нем его ближайший друг и советник – польский князь Адам Чарторыйский, оказались напрасными. В польском обществе не только сохранялась память о собственной государственности, но и не угасало стремление к ее возрождению. В ноябре 1830 года слушатели военной школы подняли в Варшаве мятеж, поддержанный значительной частью армии, шляхты и горожан. В его ходе был убит ряд польских военных, сохранивших верность присяге и не примкнувших к восставшим. Чудом избежал пленения и возможной гибели наместник Константин. После низложения в январе 1831 года польским сеймом династии Романовых началась польско-русская война, завершившаяся осенью того же года полной победой русских войск. С этого момента Россия стала считать, что владеет Царством Польским по праву завоевания, а не на основании решений Венского конгресса. Лучшее средство предотвращения нового мятежа Петербург видел в лишении усмиренной провинции всех прежних привилегий и свобод, а также в постепенном уравнении ее статуса с внутренними областями империи. Осуществление этой политики было поручено генерал-фельдмаршалу графу Ивану Федоровичу Паскевичу-Эриванскому.

Всем военнослужащим польской армии, участвовавшим в боевых действиях против русской армии и вылазках на территорию империи после детронизации Романовых, была объявлена амнистия. Но она не распространялась на организаторов и активных участников выступлений в первые месяцы восстания, когда Царство Польское формально было еще частью империи. Многие из этих людей вынуждены были бежать на Запад, других постигло наказание в виде тюремного заключения, каторжных работ или ссылки в отдаленные районы России. Вместо конституции 1815 года был введен в действие «Органический статут», объявлявший сохранившую прошлое название провинцию нераздельной частью Российской империи и ликвидировавший основные институты автономии.

В условиях жесткого режима, установленного в Царстве Польском наместником И. Ф. Паскевичем, свободолюбивые устремления «русских» поляков были на несколько десятилетий загнаны в глубокое подполье. Но в 1840-е годы активизировалось польское национально-освободительное движение в Краковской республике – полусамостоятельном государственном образовании под эгидой австрийцев. В 1846 году в Кракове вспыхнуло восстание, после подавления которого эта территория лишилась прежнего статуса и вошла в состав Австрии. Спустя два года, в обстановке общеевропейской революции («весны народов»), охватившей в том числе и немецкие государства, активизировались «прусские» поляки. Но и здесь их национальные устремления не нашли удовлетворения – очень скоро удержавшиеся на троне Гогенцоллерны отказали полякам во всех уступках, на которые они вынуждены были пойти во время революции.

Поражение России в Крымской войне, смерть Николая I, а в 1856 году и наместника Паскевича, восшествие на престол не чуждого либеральным идеям Александра II создали в Российской империи новую атмосферу. Император объявил амнистию участникам восстания 1830 – 1831 годов и разрешил вернуться на родину эмигрантам. Не задерживавшиеся долго на своих постах очередные наместники взяли курс на уступки требованиям поляков. В условиях ослабления репрессивной политики русских властей в обществе Царства Польского вновь усилились никогда, впрочем, не умиравшие надежды на возрождение самостоятельного государства. Правда, относительно путей достижения независимости единства не было. Часть политического класса считала, что промежуточным решением стало бы восстановление прежнего автономного статуса. Это позволило бы покончить с начавшейся русификацией края и создать условия для развития национальной государственности, экономики и культуры. Олицетворением этого направления стал маркиз Александр Велепольский. Другие же по-прежнему видели выход в непосредственном завоевании полной независимости с помощью вооруженного восстания. Своей главной опорой они считали молодых шляхтичей и горожан, не познавших горечи поражения 1831 года и не согласных с оппортунистической линией старшего, более умудренного жизнью, поколения.

Формальным поводом для восстания стал объявленный в конце 1862 года по инициативе Велепольского рекрутский набор в русскую армию. Интрига заключалась в том, что, вопреки действовавшему закону, призыв в армию проводился не по жеребьевке, а по составленным властями спискам. Таким образом, Велепольский пытался удалить из Царства Польского нелояльный элемент и разрядить взрывоопасную обстановку. Однако эффект получился обратным.

Незаконные действия администрации края вызвали недовольство в обществе и массовый исход из городов молодых мужчин, которым грозил призыв в русскую армию. Сторонники радикального решения польского вопроса сочли сложившуюся ситуацию наиболее благоприятной для начала восстания. В январе 1863 года русские гарнизоны в крае подверглись одновременному неожиданному нападению инсургентов. Сколько-нибудь серьезных потерь армия не понесла, но смелая акция положила начало достаточно масштабной партизанской войне. Она развернулась не только в Царстве Польском, но и в литовских, белорусских и украинских землях бывшей Речи Посполитой, включенных в состав России еще в последней четверти XVIII века. Здесь доля польского населения была существенной, а среди дворянства и помещиков – подавляющей.

Руководителям восстания очень скоро стало ясно, что имевшихся у них сил явно недостаточно для успеха предприятия. Восстание и на этот раз не нашло живого отклика у крестьян. А после того, как правительство приступило к проведению аграрной реформы, по которой польские крестьяне безвозмездно становились собственниками всей находившейся в их пользовании земли, поражение восстания было предопределено. Попытки правительств Великобритании, Франции, Австрии и некоторых других европейских держав ссылавшихся на постановления Венского конгресса, заставить Петербург сесть за стол переговоров с мятежниками были им решительно отвергнуты. Подавление восстания было поручено энергичным и решительным генералам. В Царстве Польском – новому наместнику, генералу графу Федору Федоровичу фон Бергу, в Виленском генерал-губернаторстве (оно включало Литву и Белоруссию) – генералу Михаилу Николаевичу Муравьеву Благодаря предпринятому ими комплексу мер, в том числе и репрессивного характера, к началу 1864 года восстание угасло.

Последствия восстания были для поляков плачевными – десятки тысяч погибших, сосланных в Сибирь, эмигрировавших, потерявших свои поместья. В Виленском генерал-губернаторстве, где размах повстанческого движения был меньшим, по приговору военно-полевых судов было казнено 128 его активных участников, за что либеральное общественное мнение России и Польши окрестило М. Н. Муравьева «вешателем».

Польское восстание 1863 – 1864 годов утвердило Петербург во мнении, что всякая попытка управлять краем с помощью либеральных методов неизбежно приводит к восстанию. Этот вывод стал для властей убедительным аргументом в пользу оправданности жесткого курса в отношении своих польских подданных и необходимости перехода к более активной политике государственной интеграции Царства Польского в империю.

Восстание не прошло бесследно и для поляков. Наметившийся уже накануне его раскол на сторонников и противников вооруженной борьбы за независимость стал еще более заметным. Для сторонников постепенного, бескровного движения к независимости трагедия восстания стала дополнительным аргументом в пользу правильности их позиции. В среде польской интеллигенции все большее распространение стала получать позитивистская теория «органического труда», согласно которой сила и авторитет народов определяются их богатством, а не героическими порывами, не приводящими их к каким-либо позитивным результатам. Поэтому поляки должны как можно больше трудиться, накапливать материальные блага, развивать свою культуру, воспитывать в национальном духе низшие слои общества, особенно крестьянство, достаточно равнодушно воспринявшее выступления шляхты в 1830 – 1831 и 1863 – 1864 годах. Польская историография, базирующаяся на прославлении лишь активных форм противостояния политике властей, до сих пор характеризует период господства в обществе теории позитивизма как «социальный маразм».

Распространению идей «органического труда» благоприятствовал начавшийся в последней трети XIX века в польских землях промышленный переворот, рост влияния в обществе нового, предпринимательского класса, для которого деятельность в масштабах огромной империи облегчала быстрое обогащение. В деревне постепенно зарождался новый тип крестьянина, грамотного, предприимчивого, социально активного, стремившегося освободиться от традиционной опеки со стороны помещиков и клира. Одновременно наблюдался процесс разорения и падения прежнего общественного авторитета шляхты, являвшейся в предшествующие десятилетия главной опорой сторонников вооруженного пути восстановления независимости.

Все громче и настойчивее добивался человеческого к себе отношения промышленный пролетариат. Забастовки с экономическими требованиями являлись основным оружием рабочих в их борьбе за сносные условия существования. С конца 1860-х годов в польских землях Австро-Венгрии стали возникать первые рабочие организации. Они не имели массового характера, не преследовали политических целей, но само их возникновение демонстрировало способность и готовность численно растущего пролетариата к организации и превращению в политическую силу.

В среде польской интеллигенции появляются первые глашатаи социалистических идей. В австрийской Польше это был Болеслав Лимановский, в Царстве Польском Людвик Варыньский и Станислав Крусинский, сблизившиеся с народниками во время учебы в Петербурге. В прусской части Польши до принятия законов против социалистов пропагандой своих взглядов занимались немецкие социал-демократы. Важнейший центр зарождающегося польского социалистического движения возникает в Швейцарии, в среде эмигрантов. Именно здесь возникает мысль о создании социалистической партии. Правда, единого мнения о характере будущей партии в среде польских социалистов не было. Варыньский считал, что она должна воспитывать рабочих в духе интернационализма и готовить их к социальной революции. Его оппонент Лимановский настаивал на том, что главным для партии должна быть борьба за национальное освобождение.

Вернувшийся в конце 1881 года из эмиграции в Варшаву Варыньский активно принялся за создание в Царстве Польском международной социально-революционной партии «Пролетариат», известной позже как «Великий Пролетариат». Партия признавала индивидуальный террор как важное средство политической борьбы. Ее члены развернули активную агитационно-пропагандистскую и организационную деятельность среди промышленных рабочих и интеллигенции. Однако уже осенью 1883 года на партию обрушились репрессии, продолжавшиеся весь следующий год. В конце 1885 года состоялся суд над 29 членами «Пролетариата». 6 человек были приговорены к смертной казни, остальные – к каторжным работам или ссылке. Конечно, разгром партии не означал гибели идеи, которая пустила достаточно глубокие корни в умах многих представителей интеллигенции.

Таким образом, восстание 1863 – 1864 годов стало важным рубежом в развитии польского народа. Перспектива возрождения государственности утратила для поляков всех трех частей разделенной страны реальные очертания и в лучшем случае стала представляться делом неопределенного будущего. Культ жертвенности ради этой прекрасной мечты у большинства мыслящих национальными категориями поляков уступил место теории малых дел. В их сознании наметился сдвиг с трудно предсказуемыми в тот момент последствиями. Ясно было одно: путь отчаянных и бесплодных национальных восстаний ведет в тупик, лишает польский народ его лучших сынов и дочерей и подрывает материальные основы его существования. Но на вопрос о том, по какой дороге следует идти дальше, единого ответа у польской элиты не было. Ситуацию осложняло и то, что именно в это время на польской политической сцене появилась новая сила – социалистическое движение, делавшее упор на классовые противоречия.

В это переломное для польской нации время и появился на свет человек, с именем которого спустя десятилетия его сторонники будут связывать (и продолжают это делать сейчас) воскрешение Польши из политического небытия. Имя этого человека – Юзеф Пилсудский.

Глава первая
ГОДЫ юности

5 декабря 1867 года в поместье Зулуве Виленской губернии в семье богатого помещика Юзефа Винценты Пилсудского родился четвертый ребенок, получивший спустя десять дней при крещении, по обычаю польских католиков, два имени – Юзеф Клеменс. Как и подавляющее большинство его соплеменников, он всю жизнь будет пользоваться только первым из них и свои именины станет отмечать 19 марта, в день святого Иосифа, супруга Богородицы.

Пилсудские вели свою родословную от упоминающегося в документах XV века литовского боярина Гинета, который, в свою очередь, согласно легенде, имел самое непосредственное отношение к княжеской династии Довспрунга, правившей в Литве до Гедиминовичей. Точно известно только то, что в XV столетии этот Гинет был причислен к польской шляхте, а один из его потомков принял фамилию Пилсудский по названию своего имения Пилсуды. История рода хорошо прослеживается только с XVIII века, от Роха Миколая Пилсудского, волковысского стольника, женатого на Малгожате Панцежиньской, сестре известного и богатого виленского епископа Кароля Панцежиньского. Приданое Малгожаты существенно улучшило материальное положение до этого момента не слишком богатой семьи. Эта ветвь Гинетовичей была достаточно богатой, однако в начале XIX столетия мотовство Казимежа, прадеда будущего первого маршала польской армии, поставило семью на грань разорения. Его поместье пошло с молотка, а сыновья Казимира Петр и Валериан средства для жизни зарабатывали арендой чужих имений. Один из троих детей Петра, Юзеф Винценты, и был отцом нашего героя. В спутницы жизни он избрал свою кузину Марию – скромную милую девушку из старинного и весьма зажиточного рода Биллевичей, на девять лет моложе жениха. В детстве Мария переболела костным туберкулезом, вследствие чего одна нога у нее была короче, и при ходьбе она прихрамывала. Их свадьба состоялась 23 апреля 1863 года. Слишком близкое родство молодоженов порождало определенные трудности, в связи с чем за разрешением на брак пришлось обращаться к местному епископу.

За Марией было дано весьма солидное приданое – более 11 тысяч десятин земли в поместьях Зулув, Сугинты и еще одном в Таурагеском уезде, а также несколько сот тысяч рублей, что в совокупности с собственностью жениха гарантировало новой семье безбедное существование.

Юзеф Винценты, как и другие польские помещики в Литве, симпатизировал восстанию 1863 года и принял в нем посильное участие, выполняя функции комиссара Ковенского (Каунасского) уезда. В его обязанности входил сбор продовольствия и денег для партизанских отрядов. В восстании принимали участие и многие близкие родственники Юзефа. Его двоюродный брат Александр Пилсудский, студент Московского императорского университета, погиб в бою, а бабушка и тетка будущего маршала некоторое время провели в заключении. Когда стало ясным, что виленский генерал-губернатор М. Муравьев решительно настроен на полное искоренение смуты во вверенном его власти крае, семья почти сразу после свадьбы покинула родную Жемайтию и переехала в имение Зулув, расположенное в 60 километрах от Вильно. Именно здесь и началась подлинная история этой семьи.

Думается, что не только хорошее материальное положение и набожность родителей Пилсудского были причинами того, что Мария, не отличавшаяся особым здоровьем, за 18 лет родила 12 детей, из которых только двое близнецов, Петр и Теодора, умерли в младенчестве. Сохранившиеся свидетельства о Марии Пилсудской рисуют ее бесконечно любящей свою семью, необыкновенно заботливой матерью.

А с детьми как раз не все было в порядке. Биографы Пилсудского полагают, что близкое родство супругов стало причиной высокого процента отклонений от нормы среди их детей. Самый младший сын, Каспар, был проклятьем семьи, неисправимым клептоманом. Старший, известный этнограф Бронислав, заразившийся в ссылке на Сахалине венерической болезнью периодически впадал в прострацию и в конце концов в 1918 году покончил жизнь самоубийством. Старшая дочь Хелена была умственно отсталой, еще одна дочь, Мария, помешалась уже в зрелые годы.

Отец Пилсудского, получивший хорошее агрономическое образование, был энергичным, полным идей и планов, но абсолютно непрактичным человеком. Вот описание некоторых его хозяйственных инициатив в «Воспоминаниях» известного польского социолога Людвика Кшивицкого: «Он покупал сельскохозяйственные машины, о которых где-то услышал и которые были бы уместны где-нибудь за границей, но на Виленщине из-за необыкновенной дешевизны рабочей силы они были невыгодными – самый неотесанный работник прекрасно управлялся с сохой и деревянной бороной, но не знал, что делать с различными видами железных борон. Не использовавшиеся машины приходили в негодность, постепенно превращаясь в груды ржавого железа. Тогда он построил завод по производству спирта. Зулувские земли были пригодны для возделывания картофеля, но их владелец оказался никудышным предпринимателем-спиртоделом. Аккурат в начале производственного сезона, открытие которого зависело, в частности, от присутствия акцизного чиновника, Пилсудский уехал из имения. Когда начали гнать спирт, оказалось, что не хватает емкостей. Пришлось использовать все имевшиеся в домашнем хозяйстве котлы, кастрюли, жбаны, ведра. Их, естественно, не хватило, и спирт, производство которого не было остановлено, просто выливали на землю»[1]1
  Krzywicki L. Wspomnienia. Т. III. Warszawa, 1959. S. 262 – 263.


[Закрыть]. Сходной была судьба и многих других начинаний владельца Зулува, которые, по его расчетам, должны были приумножить его состояние. Спустя годы Пилсудский-сын вспоминал, что вследствие различных инициатив его отца Зулув выглядел как селение, подвергшееся ураганному артобстрелу.

Но до поры до времени семья Пилсудских не очень-то задумывалась над тем, что попытки отца завести современное высокодоходное хозяйство могут в конце концов подорвать основы ее благополучия. К ее услугам были большой барский дом с двенадцатью комнатами и большой штат прислуги. По традиции в поместье проживали также вышедшие на покой служащие и приживалки.

Зулув был раем для детей: река, пруд, большой тенистый сад, начинавшийся сразу же за усадьбой дремучий лес с затерянным в его глубине озером – все это было в их распоряжении в любое время года. Не забывали родители и о их образовании. Опять же по традиции до поступления в гимназию детей учили дома специально нанятые с этой целью домашние учителя. В числе обязательных для поступления в классическую гимназию предметов много места отводилось языкам. Польские биографы Юзефа Пилсудского, которого домашние ласково звали Зюком (производное от уменьшительного звучания его имени «Юзюк»), всегда отмечают, что его учили немецкому и французскому языкам. Но серьезнее всего он конечно же должен был заниматься русским языком, поскольку на территории Российской империи в последней четверти XIX века преподавание во всех государственных гимназиях велось только на нем. Дома же его учили читать и писать по-польски.

Из родителей Зюк эмоционально больше всего был связан с матерью, все свое время проводившей с детьми. Мария, сама воспитанная в польском патриотическом духе, стремилась привить свои убеждения детям. Благодаря ей они рано познакомились с польской классической литературой. Наиболее близка Зюку была поэзия одного из крупнейших польских романтиков Юлиуша Словацкого; на протяжении всей своей жизни он перечитывал и часто цитировал его произведения. Именно мать воспитала в Юзефе чувство горечи за утрату былой славы и величия Польши и желание сделать все от него зависящее для ее воскрешения.

Безмятежное существование семьи было прервано самым неожиданным образом в июле 1874 года. В жаркий день, в отсутствие отца и работников-мужчин, уехавших в город за очередной машиной, в поместье вспыхнул пожар, быстро поглотивший все хозяйственные постройки и барский дом. Сгорел и только что собранный урожай зерна; причиненный огнем урон был огромным. Тут-то и оказалось, что оставшихся у семьи от еще не так давно немалого капитала средств явно недостаточно для восстановления поместья. Пилсудские так никогда и не сумели оправиться от этой катастрофы.

Было принято решение переехать всей семьей на съемную квартиру в Вильно. Нынешняя столица Литвы в то время представляла собой среднего размера губернский город, со смешанным, большей частью польским и еврейским населением, без единого высшего учебного заведения. Существовавший здесь еще в период автономии Царства Польского университет был в 1832 году закрыт, а его здание отдано под государственную Первую мужскую виленскую гимназию. Именно в ней и предстояло получать образование отпрыскам Пилсудских.

Переезд в город не уберег семью от дальнейшего ухудшения материального положения, о чем свидетельствуют неоднократные переезды с одной квартиры на другую, каждый раз меньшую и худшую. Очередные наполеоновские планы главы семейства по кардинальному изменению ситуации, как и прежде, не давали ожидаемых результатов, а банковские кредиты, получаемые под залог земли, в основном уходили на пропитание большой семьи.

Зюк поступил в гимназию в 1877 году. Он чувствовал себя в школе достаточно уверенно, потому что классом выше учился его старший брат Бронислав, к которому он был очень привязан. Но особой любви к школе он не питал. Ему не нравились царившая там рутина, нежелание педагогов видеть в своих учениках равных себе людей, их бесконечные придирки, стремление унизить, глумление над всем тем, что он ценил и любил. Политика русификации, последовательно проводившаяся после разгрома восстания 1863 – 1864 годов в Западном крае (так назывались области, в результате разделов Речи Посполитой отошедшие к России), не могла не вызывать несогласия и внутреннего протеста в душе мальчика, воспитанного матерью в духе глубокого патриотизма, любви к польской истории и культуре и неприязни ко всему русскому. Известно, что родители при всем своем гостеприимстве никогда не приглашали домой русских и не водили с ними близкого знакомства.

Несомненно, проведенные в гимназии годы также имели громадное значение для формирования личности Юзефа. Он относился к той категории учеников, которые никогда не доставляют особых хлопот ни родителям, ни учителям. Если и прогуливал уроки, то всегда по уважительным причинам – по болезни или семейным обстоятельствам. За все время обучения в гимназии он только три раза был наказан карцером – один раз за разговор по-польски в школьной раздевалке и дважды за то, что не поклонился на улице генерал-губернатору и директору гимназии. Вряд ли в этом следует усматривать какой-то бунт мальчика против школьного регламента, а уж тем более политический протест, как это делали некоторые биографы маршала.

Учился Зюк без особого напряжения, особым прилежанием не отличался, домашние задания, в частности по русскому языку, выполнял не всегда аккуратно, поэтому говорил на нем и писал с ошибками. Зато очень много читал по-польски – и художественных произведений, и исторических трудов, особенно по военной тематике. Любовь к занятиям историей сохранится у него на многие годы, и особенно глубоко он будет изучать историю Наполеоновских войн и восстания 1863 – 1864 годов.

В школьные годы все более определялись его характер, привычки, манера общения с окружающими. Юзеф отличался живым, веселым и при этом достаточно сильным характером. Был честолюбив, любил находиться в центре внимания окружающих и умел этого добиваться. Свойственный ему подростковый эгоцентризм временами переходил в эгоизм, но в целом он умел ладить и со сверстниками, и с взрослыми, и, по свидетельству Бронислава, был баловнем семьи. Сохранились свидетельства, что во время учебы в гимназии он давал частные уроки, зарабатывая на карманные расходы и помогая тем самым семье.

Естественные для молодых тяга к тесному общению со сверстниками и неприятие конформизма взрослых выразились у виленских гимназистов-поляков в создании в 1882 году кружка закрытого характера «Спуйня» («Связь»). В то время в России среди гимназистов старших классов и студентов различного рода кружки были в большой моде. При отсутствии легальных возможностей обсуждать вопросы общественной жизни и политики кружки нередко становились единственным местом, где можно было свободно говорить о волновавших молодежь проблемах и искать ответы на наболевшие вопросы бытия. Именно из таких кружков вышли народовольцы и ранние социалисты.

Судя по направленности деятельности «Спуйни», главной своей задачей члены кружка считали самообразование, знакомство с новыми общественными движениями и теориями, о которых не могло быть и речи в классических гимназиях. С этой целью они приступили к созданию библиотеки, комплектуя ее книгами из домашних библиотек, приобретаемыми новинками и легальными периодическими изданиями на польском языке. На периодически организуемых «сессиях» кружка его участники обсуждали прочитанное, читали вслух, рассуждали на различные темы. Помимо литературы патриотического содержания особой популярностью у них пользовались бывшие в то время на слуху труды Ч. Дарвина, О. Конта, Т. Гексли, Г. Спенсера, Л. Бюхнера и других естествоиспытателей и социологов, большинство которых сразу же после выхода в свет на родине переводились на русский язык. По мнению Анджея Гарлицкого, одного из знатоков биографии Пилсудского, «скорее всего молодые конспираторы из прочитанного понимали не очень много, но это было свидетельством идейных поисков того поколения»[2]2
  Garlicki A. Jozef Pilsudski. 1867 – 1935. Warszawa, 1990. S. 12.


[Закрыть].