Текст книги "Извивы судьбы. Современный любовный роман"

– То есть?

– Хочу сказать… Очень серьезное и важное.

Горовой побледнел и еле слышно спросил.

– Не хочешь ли сделать моей красавице предложение руки и сердца?

– Да!.. Конечно!.. Сейчас же!..

– Несколько неожиданно… Может, вечером? Подумаешь и тогда…

– Мне нечего думать… Я все решил…

– Не горячись…

Алексей с пущей настойчивостью повторил:

– Я все решил…

– Подумай, сынок.

– Нет и нет!

– Тогда делать нечего… Пойду и позову мать… Надо, чтобы все было честь честью.

Пришла Клавдия Ивановна, тревожно оглядела всех и понять по лицам ничего не могла. Теперь все стояли.

Алексей подошел к Вере, опустился перед ней на одно колено и, подняв глаза вверх, сказал:

– Верунька, моя богиня, ты согласна стать моей невестой?

– Васенька, что я слышу, что происходит? – растерявшись, спросила Клавдия Ивановна.

Горовой обнял жену.

– Происходит, Клаша, то, что надо, то, что все равно должно было случиться.

Вера молчала, а Алексей не спускал с ее лица глаз. Ему стало тревожно, лицо стала покрывать мертвенная бледность. Но вот Вера, поглядев на отца, потом на мать, тихо сказала:

– Да, Алёшенька… я согласна.

Тут же лицо парня порозовело, на нем появилась счастливая улыбка. Он встал, осторожно взял невесту за руку, подвел к родителям.

– Благословите нас, пожалуйста.

– Долгих и счастливых лет вам, дети! – сказал Горовой, и, притянув сначала к себе Алексея, а потом и дочь, троекратно расцеловал.

Клавдия Ивановна стояла и ошеломленно лишь переводила глаза с жениха на невесту.

– Клаша, ты чего? Не рада, что ли?

У Клавдии Ивановны тряслись руки и подкашивались ноги, и если бы муж вовремя не поддержал, упала бы. По щекам потекли слезы.

– Это ж надо, а?.. Как снег на голову… Тоже благословляю, дети… Будьте счастливы, – она поцеловала обоих.

– Ну, вот! – воскликнул Горовой. – Еще одна плакса… Утопите в слезах мужиков…

Вечером помолвку отметили за праздничным столом. Слезы были выплаканы и теперь все были счастливы.

А на следующее утро Алексей вылетел по месту службы. Его отпуск заканчивался. И, стало быть, полное счастье отсрочивалось на неопределенное время. Проводы были опять же со слезами на глазах, со слезами горечи и, одновременно, радости.

Алексей, глядя в иллюминатор, видел как лайнер, скользя по белоснежным облакам-подушкам, иногда вздрагивая, плыл и плыл в бескрайней высоте. Он знал план дальнейших действий, но ему все равно было грустно. Потому что следующий раз встретится жених со своей невестой не меньше, чем через долгие двенадцать месяцев, а год надо было как-то протянуть вдали от любимой его Верочки. Он верил ей, однако все равно подкрадывались гадливые мыслишки; отмахивался от них, как нудящих возле уха комаров, но они возвращались. «Москва, – думал он, – полна соблазнов; что ни шаг, то десяток, другой парней и один другого прекраснее, интеллигентнее, культурнее; не то, что он, неотесанный урало-дальневосточный медведь; те-то – столичная богема, обеспеченные, а он – без кола, без двора, безотцовщина, перекати-поле. Верунчик – девушка самостоятельная, – продолжал думать он, – не ветрогонка какая-нибудь, ветер в головке не свистит у нее, но, – вспомнив известное изречение древних, печально скривил полные губы, – она женщина и этим все сказано. Моя невеста, – отогнав нехорошие мысли, продолжал думать он, – не позволит ничего плохого. Она любит и, судя по всему, сильны ее чувства… Да, но сегодня любит, а завтра разлюбит и забудет о существовании этого женишка навсегда». Тут перед глазами возник образ плачущей навзрыд его девушки, огорченной столь долгим, хотя и ожидаемым, расставанием, заставил себя не думать о плохом. Год, в конце-то концов, не вечность и пролетит незаметно, промчатся 365 дней и ночей, они воссоединятся навсегда, они уплывут на белоснежном теплоходе в рай, где опять будут одни, они будут сутками упиваться своим счастьем, любоваться красотами Средиземноморья, а над ними легкокрылыми бабочками запорхают их хранители-ангелочки.

В ушах жениха, заглушая рев двигателей, зазвучал рояль и поплыла ночная серенада Моцарта; та самая, которую исполняла в конце такого счастливого вечера специально для него (да-да, только для него и в этом он, Алексей, уверен) его невеста. Он закрыл глаза и окунулся в тревожный сон. Тревожный, потому что где-то за его спиной рычали непонятные существа: они угрожали ему, они требовали отказаться от женитьбы и вернуть им красавицу-невесту, ибо она, Верочка, принадлежит им по праву.

Алексей решил обернуться, чтобы взглянуть в глаза чудовищам, и сильно толкнул локтем соседа. Открыл глаза.

– Простите… Кажется, задремал, – сказал он и вновь прикрыл веки, но до посадки в свердловском аэропорту «Кольцово» задремать больше не удалось.

Глава 7

Богиня

…Умение терпеливо ждать столь же важно и необходимо в жизни, сколько умение кропотливо выбирать… Алексей выбрал и Алексей ждал!

Нельзя сказать, что его ожидание было таким уж безмятежным и прошло незаметно для него, но, как бы то ни было, год, ураганно просвистев возле него, промчался, оставив позади сомнения, тревоги и тоскливо щемящую боль разлуки.

Первого июля он прилетел, а уже второго утром – отдел ЗАГСа и регистрация брака (это стало возможным благодаря содействию Клавдии Ивановны, у которой нашлась знакомая, хозяйка сего учреждения), вечером – уютный ресторан неподалеку от дома и скромное торжество. Почему скромное? Так захотел жених, хотя Василий Николаевич и Клавдия Ивановна настаивали на пышной свадьбе; чтобы кавалькада из роскошных автомобилей, чтобы гостей было не меньше сотни, чтобы пир горой. Алексея поддержала Вера (хотя Алексей и молчал, но она, невеста его, понимала, что для скромности есть, по меньшей мере, два основания: во-первых, не в его характере вычурная пышность, доступная в советском обществе немногим, во-вторых, парень сильно потратился на туристические путевки и денег у него в обрез; могла бы помочь ее семья, но, зная уже его характер, никто не посмел даже заикаться), поэтому ее родители вынуждены были умерить аппетиты.

Ранним утром следующего дня молодые уже были в Одесском морском порту, где их ждал белоснежный круизный лайнер «Адмирал Нахимов».

Через две недели молодые вернулись в Москву. И состоялся военный, то есть семейный, совет: вопрос обсуждался один – Алексей летит в Приморье по окончании отпуска один, оставив жену в Москве, или же?..

Родители понимали, что молодых в Уссурийске особо никто не ждет и, стало быть, будут спартанские условия проживания. Алексей – закаленный мужчина, может легко жить и в армейской палатке, но их любимица-дочь, выросшая в столичных удобствах и ничего иного никогда не видела?.. Будут проблемы, а там и ссоры у молодых. Чем заканчиваются обычно подобного рода стычки? Ответ знают и Василий Николаевич, и Клавдия Ивановна: у них все это было, давно, правда, и начало стираться в памяти, но все же было.

Василий Николаевич понимает, что достаточно одного лишь его звонка командующему Дальневосточным военным округом, назначенному на эту должность только что, сменившему генерала Язева (он назначен неожиданно для всех министром обороны СССР), как проблема жилья будет снята с повестки дня молодой семьи. Однако у Василия Николаевича достаточно мудрости и жизненного опыта, чтобы понять и принять характер зятя и чтобы даже не заикаться на подобную тему. Так что этот вариант родители имеют в виду, но молчат. Молчит и их дочь, которая считает: как решат мужчины, так и будет; куда иголка, туда и нитка; куда муж, туда и она молча последует.

Алексей выслушал мнение старших, точнее, мнение тестя, так как теща сидела тихо и лишь по начавшим увядать ее щекам текли слезы (очевидно, заранее оплакивала расставание с дочерью), несколько нервно спросил:

– Зачем строим трагедию на пустом месте? Для кого-то новость, что ваш зять – военнослужащий Советской армии, той самой армии, в которой бесквартирных офицерских семей хоть пруд пруди?

Вопрос, повиснув в воздухе, так и остался без ответа. Родители все понимают, однако… Там – чужие, здесь же – своё, кровное. Дороже у них пока ничего и никого нет.

Обсуждение длилось недолго. После короткой паузы, понимая, что все ждут его подведения итогов и его окончательного решения, Алексей твердо сказал:

– Моя богиня полетит со мной… Звонил комполка, обрисовал вкратце ситуацию… Я ничего не просил… Ведь мы можем пожить какое-то время на съемной квартире… Не мы первые… Не по средствам, но, ужавшись, перебьемся, – все слушали и молчали. – Комполка сказал, что есть крохотная комнатушка в брусчатом доме, без удобств, первый этаж, ее он может освободить к нашему приезду. Какой-никакой, а свой угол, – Алексей, притянув жену и поцеловав, спросил. – Верунчик, согласна?

Теща, утирая слезы, почти прошептала:

– Ее и спрашивать смешно…

Алексей повторил:

– Верунчик, согласна?

– С тобой, Алёшенька… хоть на край земли…

Молодой муж вновь чмокнул жену и улыбнулся.

– Уссурийск далековато, но все же еще не край земли.

– Почти, – успокоившись и, очевидно, смирившись с неизбежным, проворчала теща.

– Итак, военный совет почти единогласно постановляет: жена едет с мужем… Так что, мама, – так назвал Клавдию Ивановну зять впервые, – собирай дочерины пожитки.

Клавдия Ивановна, которую только что назвали «мамой», разрумянилась и наконец-то ласково взглянула на зятя.

– Я-то что?.. Всегда готова…

Василий Николаевич, погладив дочь по волосам, заметил:

– Муж тебе, девочка моя, достался что надо… С принципами и настоящими убеждениями… Живи с ним и цени… Не тешь себя иллюзиями… А трудности… Так без них нельзя… В жизни надо все испытать… Как говорится, Бог терпел и нам велел… Сталь без хорошей закалки – что? Ерунда, кусок железа…

Восемь дней, оставшихся от отпуска, молодожены не расставались ни на минуту. Алексей время распланировал так: они должны побывать в Большом театре, на Таганке, посетить Оружейную палату Кремля, Третьяковскую галерею, музей-квартиру Ленина и, конечно, побывать обязательно на только-только открывшейся выставке современных художников-модернистов в Пушкинском музее, а также на поэтическом вечере в Политехническом.

Плотен график, но молодожены справились.

30 июля, когда с неба сеял, не переставая, мелкий-мелкий дождь, больше похожий на осенний, чем на середину лета, они были во Внуково. Мать с дочерью плакали, будто прощаясь навсегда, без остановки, а Василий Николаевич лишь покряхтывал и хлопал по плечу зятя, зятя, который ему все больше и больше нравился.

Проводы несколько затянулись: из-за непогоды посадка откладывалась. Наконец, диктор обрадовал, оборвал тягостные минуты расставания.

Уже в самолете, положив голову на плечо Алексея, Вера облегченно вздохнула, закрыла глаза и погрузилась в глубокий сон. У нее начиналась новая, ей непонятная, жизнь. Алексей сидел, не шелохнувшись, боясь потревожить сон своей богини. Он чувствовал новый груз ответственности, и ее нести он был готов до конца жизни. Он крепкий, он вынесет все.

* * *

В аэровокзале Владивостока, когда молодожены получали чемоданы, поджидал сюрприз: диктор-информатор сообщил:

– Товарищ Осинцев Алексей Леонидович, прибывший рейсом Аэрофлота двести двадцать четыре Москва – Владивосток! На привокзальной площади вас ожидает автомобиль!

Алексей, недоумевая, обменялся взглядом с женой: оба знали, что здесь их встречать некому. Алексей, хмыкнув и пожав плечами, заметил:

– Скорее всего, какая-то ошибка… Однако проверим: а вдруг?..

Они вышли на привокзальную, довольно неухоженную площадь, остановились в нерешительности неподалеку от остановки общественного транспорта. Тут же подскочил шустрый мужичонка.

– Вам куда? Быстро домчу и почти даром. Дешевле только пешком.

– Может, поедем, а? – заглядывая в лицо мужа, сказала Вера.

– Мудрая девушка! – лицемерно улыбаясь во всю ширь скуластого загорелого лица, воскликнул таксист.

– Один момент, – глядя куда-то влево, откликнулся Алексей. – Вон, Верунчик, стоит армейский «УАЗик»… Не он ли?

– Товарищ командир, а, товарищ командир!

Осинцев машинально обернулся на знакомый голос. К нему бежал прапорщик Сергиенко. Подбежал, остановился, приложив к фуражке ладонь, отрапортовал:

– С благополучным прибытием, товарищ старший лейтенант! Обежал все залы – нема. Думал, шо другим рейсом прилетите. А вы – вот тут… Мне приказано, между продчим, встретить и доставить.

Он легко взял пузатые чемоданы и понес к машине. Подняв вверх задник, Сергиенко аккуратно уложил багаж, поправил и закрепил ремнями, чтобы в пути не болтались. Вера и Алексей устроились на втором сидении, а прапорщик на первом, рядом с ефрейтором-водителем.

Вера шепнула на ухо:

– Заботливые.

– А ты как думала, – горделиво сказал Алексей.

– Я извиняюсь, девушка, не знаю, как вас звать величать, – заметил прапорщик; оказывается, услышал-таки шепот.

– Вера…

Осинцев недовольно крутанул головой.

– Я должен был представить жену.

– А по батюшке-то, между продчим, как?

– Что вы… Имени вполне достаточно…

Сергиенко возразил:

– Не полагается. Вы – кто? – и не ожидая, сам же ответил. – Жена, между продчим, командира…

Вера рассмеялась.

– Если так, – Вера Васильевна.

– У меня, между продчим, бабушку так звали… Да… И вот… Вы, Вера Васильевна, сказали про заботливость… А иначе как? Командование, между продчим, вашего мужа сильно уважает.

Вера, продолжая улыбаться, спросила:

– А вы сами?

– О, Вера Васильевна, лично я, между продчим, сильнее сильного уважаю… Я же рядом с товарищем старшим лейтенантом с первого дня, между продчим, нахождения его в нашем полку… Муж ваш, между продчим, настоящий воин и мужик… Грамотный… Добрый… Внимательный…

Осинцев хмыкнул.

– Может, хватит расхваливать, товарищ прапорщик? Неудобно…

– Будь по-вашему, товарищ старший лейтенант, но Вера Васильевна должна знать, за кого, между продчим, вышла замуж.

– Она, думаешь, не знает?

– Так ведь, товарищ старший лейтенант, в наше время всякое может быть… Если даже и знает, то лишние знания от однополчанина, между продчим, не пойдут во вред.

Сергиенко замолчал и больше не проронил ни слова.

Машина, то взбираясь на одну сопку, то спускаясь с другой, то петляя между ними, оказалась в пригородах Уссурийска и носом упёрлась в полосатый шлагбаум, но тот тут же поднялся: машину комполка кто может тормозить? Машина, проехав метров двести вглубь расположения части, остановилась возле единственного подъезда старенького брусчатого двухэтажного дома.

Сергиенко выскочил первым. Достал чемоданы и направился к подъезду.

– Прошу следовать за мной, – поднимаясь по скрипучим ветхим ступеням, прапорщик, будто извиняясь, добавил. – Не хоромы, но на первое время… как-нибудь… Командование, между продчим, я думаю, позаботится и… Всё, товарищ старший лейтенант, устроится… Не горюйте, Вера Васильевна, что жилье не ах… С непривычки, конечно… После столицы-то и сразу… – Сергиенко достал связку ключей, выбрал один из них, открыл дверь, прошел, открыл свежевыкрашенную и всё еще пахнущую краской слева другую дверь. – Прошу любить, между продчим, и жаловать.

Первой вошла Вера, потом Алексей и лишь потом внес чемоданы Сергиенко.

Хозяева осмотрелись. Комнатка крохотная, не больше десяти квадратов, но окно, выходящее на солдатские казармы, большое, на нем висели светленькие и яркие занавесочки, по поверхности которых были рассыпаны ярко-красные тюльпаны. У окна притулился стол, слева стоял старенький платяной шкаф, а справа тахта-кровать.

– Меблировали, между продчим, тем, чем смогли: стареньким, но добротным. Нашли небольшую электроплиту с духовочкой. Вот, – Сергиенко обвел рукой «хоромы», – все, шо смогли, сделали.

Вера притронулась к стене и, погладив обои, сказала:

– Голубенькие… Под цвет глаз Алёшеньки.

– Понравились, Вера Васильевна? – все-таки спросил Сергиенко.

– Даже очень, товарищ прапорщик.

– Рад стараться!.. Времени – в обрез, так шо… Всё, шо успели… Пришлось штукатурку, между продчим, местами подновить, отремонтировать пол, оконный блок, всё, между продчим, покрасить. Как думаете, Вера Васильевна, жить можно?

– Конечно, товарищ прапорщик! Спасибо вам!

Сергиенко покраснел.

– Я-то шо, Вера Васильевна… Выполнил, между продчим, приказание комполка и только…

Вера решила пошутить:

– А если бы «приказания комполка» не было?

Сергиенко виновато опустил глаза:

– Это… Так… Армия… У нас все по приказу… Никакой самоволки… Извините… Оставляю вас… Располагайтесь…

Алексей подошел к прапорщику и по-мужски, ни слова не говоря, крепко обнял.

Когда прапорщик ушел, Алексей подошел к молодой жене и поцеловал:

– С приездом, моя богиня, – полушепотом, будто кто-то его может подслушать, произнес он.

* * *

Через час с небольшим последовали визиты. Первым прибыл полковник Еремин, командир полка. Придирчиво осмотрев комнатку, пахнущую свежестью, сказал:

– Хм… Вроде, сносно… – включил и выключил электроплиту. – Работает… Но, Вера Васильевна, рекомендую кушать в офицерской столовой… Хлопоты эти ни к чему… Успеете накухариться еще… М-да, без холодильничка, хотя бы маленького, плохо… Думал об этом, но поставить просто некуда… Уж вот так… – он подошел к окну и посмотрел во двор. – Разве что вместо стола… Надумаешь, товарищ старший лейтенант, доложи… Прикажу начхозу подобрать… из наличного, – подошел к Алексею и потрогал за плечо. – Тебя ждут новости…

– Товарищ полковник, а плохие или хорошие?

– Это, старший лейтенант, с какой стороны подойти… Не будем… О службе – завтра. Кстати, молодые, – полковник улыбнулся, – в офицерской среде принято такое дело отмечать… Как вы?

– Мы, товарищ полковник, – хозяйка улыбнулась, – как все…

– И ладненько. Вечером в нашей столовой прикажу накрыть столы. Чтобы все было как у людей… Событие-то не из рядовых, согласен старший лейтенант?

– Так точно, товарищ полковник!

Примерно через двадцать минут пожаловал заместитель командира полка по политчасти Васильченко. Вошел, снял фуражку, пригладил редкие волосы, осмотревшись и не найдя, куда бы повесить, снова надел.

– Так-с, что мы имеем? – оглядев комнатушку, произнес он. – Жить можно, а это главное… Когда я начинал службу и угораздило вскоре жениться, было хуже.

– Почему, товарищ подполковник, именно «угораздило»? – смеясь лишь одними глазами, спросила Вера.

– Поживешь и все поймешь… Тогда перестанешь задавать вопросы типа «почему», «зачем» и «отчего», – хозяйку (это Алексей заметил) покоробило, что главный воспитатель с нею на «ты». – Так… Все ясно… Ты, Вера Васильевна, если верить слухам, музыкальный работник…

Вера с вызовом ответила:

– Дипломированный… Гнесинку закончила…

– Тем более, – замполит никакого вызова не заметил. – Намерены работать или?..

– Не пучить же глаза целыми днями в окно и со скуки зевать?

– Это верно: у нас развлечений мало. Может, по специальности согласишься?

Вера все больше раздражалась.

– Исходя из предложения, – сухо ответила она.

– Выбор, я тебе доложу, скуден, но… В гарнизонном клубе нет музыкального работника… Предлагаю занять ставку… Зарплата незавидная, но все-таки лучше, чем ничего.

– Я подумаю.

– Сказать начальнику клуба, что есть кандидатка?

– Как посчитаете нужным, товарищ подполковник.

– Кстати, вам меня можно называть просто – Юрий Алексеевич.

– Спасибо, товарищ подполковник, – с вызовом заметила хозяйка.

Замполит согласно качнул головой.

– Понимаю… Долгий перелет… Волнение… Устала, поэтому, чтобы поднять настроение, требуется отдых… Я вас покидаю. Ты, – замполит обратился к Алексею, – зайди, есть разговор. Не завтра, а как-нибудь позднее.

– Зайду, товарищ подполковник.

Минут через пять появился подполковник Осипов, комбат. Потискав как следует Алексея, усач и гуляка даже прослезился. Алексей подумал: «Увы, старость – не радость. Хороший мужик, но пора на отдых».

– Привязался к тебе, дьявол этакий, – отстранившись, произнес комбат. – Скучаю, если долго не вижу… Сентиментальным становлюсь и это говорит, – комбат будто прочитал мысли Осинцева, – лишь о том, что пора в запас уходить… Слава Богу, есть достойная замена… А ты что думаешь, старший лейтенант?

– Свято место, товарищ подполковник, пусто не бывает. Но вам еще рано…

– Что ты, Алексей: уходить вовремя – это большое искусство и им овладевает не каждый. Особенно тяжело дается, когда многие годы отданы армии. Да, – он повернулся к Вере, – что это я, болван, про вас забыл, – он, щелкнув каблуками, представился. – Подполковник Осипов Иван Емельянович… Позвольте вашу ручку, – Вера, улыбнувшись, протянула. Он поцеловал, вспомнив свои галантные годы, тыльную ладонь молодой женщины. – Очень приятно.

– Ну… Я пойду, пожалуй… Всего вам… Завтра, как мне сказали, пирушка по случаю… Ой, ребята, надерусь же я…

Когда ушел комбат, смеясь, Вера спросила мужа:

– Когда-нибудь эти визиты закончатся?

– Наверное.

– Но я уже устала, Алёшенька.

– Потерпи чуть-чуть, моя богиня. Пойми людей: новый человек – это для всех событие. К тому же долг вежливости и офицерской солидарности обязывает.

В это время в дверь осторожно постучали.

– Да-да, входите, – крикнул Алексей и тихо добавил, – Тешу себя надеждой, что это последний визит.

Вошли четыре лейтенанта, командиры взводов роты Осинцева. Они заполнили собой все свободное пространство между шкафом и тахтой. Смущаясь, поздравили своего командира с торжеством; потоптавшись с минуту на месте и, не найдя ничего больше сказать, вышли.

Этот визит, в само деле, оказался последним.

* * *

Через пару месяцев жизнь молодоженов вошла в привычное русло и уже даже Вера привыкла, что ее муж спозаранку уходит и возвращается поздно. Иногда, правда, Алексей заскочит на минутку, обнимет свою богиню, поцелует и тут же исчезнет.

Впрочем, жена старалась не скучать. Находила занятия, тем более, когда стала работать в гарнизонном клубе, где, дополнительно к обязанности музыкального руководителя, по собственной инициативе организовала для военнослужащих и членов их семей самообразовательный кружок «Хочу всё знать». От желающих не было отбоя. Особый интерес проявили молодые офицеры, а вот их жены – как-то не очень. Для Веры – загадка. Однажды поделилась с мужем. Алексей, выслушав, расхохотался.

– Чего смешного? – обидевшись, спросила жена.

– Завидуют, – сбросив с лица улыбку, ответил Алексей.

– Чему?

– Не «чему», а кому…

– Еще чего.

– Да, именно. Парни – молодые и холостые – приходят, чтобы только поглазеть…

– На кого?

– Как будто не знаешь… Не притворяйся.

– Не притворяюсь нисколько.

– Для них ты – королева… Будь я на их месте, тоже бы не усидел, а вечно сонные клуши-домохозяйки, сидя в это время дома, ядом исходят.

Вера не хочет признать того очевидного факта, что она многим здесь нравится, но, чтобы не вызывать ревности в муже, пытается притворяться, что жадных мужских взглядов не замечает. Нет, она, разумеется, видит и все понимает, но ее мужчины не интересуют, кроме Алёшеньки, который еще больше теперь ей дорог, став в ее глазах более красивым, более сильным, более мужественным. А уж на отсутствие внимания мужа – тем более у нее нет причин обижаться. Каждый вечер приходит с цветами; достаточно жене лишь кашлянуть или чихнуть, как Алёшенька бежит в аптеку и возвращается с ворохом коробочек; сам кипятит в чайнике воду, выливает в тазик, чтобы его богиня прогрела самые стройные в мире ноженьки.

Вера, радуясь такому вниманию и заботе, улыбчиво говорит:

– Мой дорогой, неужели хочешь, чтобы я две жизни прожила?

Алексею совсем не смешно, поэтому серьезно отвечает:

– Две жизни – невозможно, но одну – долгую и счастливую – ты проживешь… Все, что в моих будет силах, – для этого сделаю.

Жена в это верит абсолютно. Потому что не раз убедилась, что ее Алёшенька – хозяин своего слова.

Вера замечает, что муж устает. Особенно стало заметно, когда из корпуса пришел приказ о назначении командиром батальона, а случилось это в середине сентября. Приказ ожидаем. Хотя… Смотря для кого… Для Верунчика – полная неожиданность. Алексей, оберегая жену, не грузит лишней информацией, касающейся его службы. А зачем? Алексей понимает, что у его жены и без того проблем – вагон и маленькая тележка. Конечно, Верочка делает вид, что приноровилась к новой, довольно суровой жизни, но он-то чувствует и все понимает. Поэтому постоянно поднимает ее «боевой дух»: вытаскивает на все концерты знаменитостей, которые прилетают в краевой центр с большой земли, на все премьеры местного драматического театра, не говоря уж о гастролерах из Москвы. Недавно были на спектакле «Таганки» во главе с Юрием Любимовым. Пристрастия супругов разошлись: если Алексей был восхищен игрой Валерия Золотухина и, грохая в ладоши, чуть не оглушил жену, то Вера, когда покидали театр, так и заявила:

– Ничего особенного… Высоцкий сыграл бы лучше… Жаль, что так рано ушел из жизни.

– Но, – попробовал возразить Алексей, – Высоцкий и Золотухин – были закадычными друзьями.

– И что?

– А то, что оба талантливы.

Вера укоризненно посмотрела на мужа.

– Не разбрасывайся, Алёшенька, такими громкими словами. Оба – не без способностей и только. Особенно на фоне таких талантов, как Грибов, Плятт, Тихонов, Леонов, Никулин, Ульянов, Образцов…

– Образцов? – переспросил Алексей.

– Не знаешь?

К своему, возможно, стыду, но ему пришлось признаться:

– Впервые слышу.

– Не видел его «Необыкновенный концерт»?

– Нет.

– Жаль… Подумать не могла, а иначе обязательно бы побывали в Центральном театре кукол, которым он уже много лет руководит. Гениальный артист-кукольник, гениальный режиссер.

Алексей фыркнул.

– Куклы – не моя стихия… Перерос…

Вера прервала:

– Зря так думаешь… Некоторые кукольные герои у Образцова произносят такие мудрости, которые во взрослом театре и не снились.

Некоторые гарнизонные дамы считают Веру высокомерной и заносчивой. Этакая, мол, москвичка, задирающая нос перед местным обществом. Алексей слышал, но не придавал значения. Вера, нет, не высокомерна, она просто-напросто не участвует в обсуждении местных сплетен, старается не опускаться настолько низко; Веру не интересуют заграничные шмотки, о которых офицерские жены, закатывая глаза, говорят круглосуточно. Последнее, возможно, из-за того, что у нее всё есть. Поехав на Дальний Восток, Вера взяла с собой самое необходимое и самое скромное. Мать сказала, что тамошних гусынь раздражать яркими европейскими тряпками не стоит – заклюют.

У Веры есть свой принцип: если ты образованнее и тоньше воспитан, к тому же природой награжден глубоким и разносторонним умом, то постарайся, чтобы окружение этого не слишком замечало, ибо даже твои близкие друзья отнесутся к твоим достоинствам с жгучей потаенной завистью или даже ненавистью. Старается Вера помнить об этом, но не всегда получается следовать этому принципу, ибо, как она считает, не всегда в ее воле.

Как-то Алексей пошутил:

– Моя богиня во всех нарядах хороша, – усмехнувшись, добавил. – И чем меньше на ней этих самых нарядов, тем приятнее для меня. То ли дело древние олимпийские богини, которые обходились крохотной набедренной повязкой.

Вера шутливо щелкнула мужа по носу.

– Не насмотрелся все еще? Не надоела?

– Ты надоесть не можешь, – ответил муж. – И в глубокой старости я буду восхищаться твоими огромными васильковыми глазами, чудесным носиком-курносиком, высокой шейкой, небольшими, но по-девичьи торчащими и упругими грудями, аппетитной попкой и стройными ножками.

Вера, выслушав, хмыкнула.

– Поживем – увидим.

В первых числах октября неожиданно прибыл командующий Дальневосточным военным округом. Поэтому состоялся смотр личного состава полка и боевой техники. Потом – построение. Краткая речь генерала. Он оценил боеготовность полка на «хорошо». Комполка сгорал от счастья: он знал, что генерал пока что никого не оценил на «отлично».

Осинцев стоял рядом с батальоном и, говоря по чести, думал, слушая командующего, совсем не об этом.

– Гвардии старший лейтенант Осинцев, ко мне!

Он вздрогнул, подобравшись и печатая шаг, приблизился к генералу. Взяв под козырек, отрапортовал:

– Гвардии старший лейтенант Осинцев!

Он не знал, чего ждать: то ли поощрения, то ли нахлобучки. Он боковым зрением видел, что Еремин по-прежнему расслабленно улыбался. Значит… Да ничего, думал про себя, это не значит.

Генерал, повернувшись к комполка, громко сказал:

– Каков, погляди, молодец, а?

– Товарищ генерал, – откликнулся Еремин, – старший лейтенант Осинцев командует лучшим батальном.

– Да-да… Видел недавно… Слышал, – генерал уже смотрел на Алексея. – Благодарю!

– Служу Советскому Союзу!

– Приказом министра обороны, – голос генерала разносился на весь плац, – тебе, Осинцев, присвоено очередное звание… Вручаю комплект капитанских погон, – генерал с хитринкой добавил. – Конечно, рановато, но ты, капитан, надеюсь, не возгордишься, не начнется головокружение от успехов?

– Никак нет, товарищ генерал-полковник!

– Ну и молодчина!

– Служу Советскому Союзу!

– Служи, служи… – генерал кивнул. – Встать в строй!

Вернувшись к батальону, Алексей чувствовал, что голова кружится, но не от успехов, а от волнения: что там ни говори, но генерал-полковник не каждый день поздравляет и жмет руку. Он почему-то подумал: «А мужик все еще ничего… Крепок… Рука железная».

* * *

Вот и дальневосточная осень прошла, укатила, прихватив с собой вечно моросящие дожди и туманы по ночам. Наступила зима с ее непостоянством: то мороз до обеда и нависающие всей своей тяжестью тучи, то оттепель во второй половине дня из-за прорвавшегося на какой-то час сквозь облака ярко брызнущего солнца и лужи на дорогах.

Организм человека, прожившего всю жизнь в средней полосе России, где лето так лето и зима так зима, тяжело приспосабливается к приморскому влажному климату.

Вот и Вера почувствовала себя неважно, а от этого стала, как казалось тогда Алексею, капризничать: и то не так, и это не эдак; то вдруг захочет солёненьких огурчиков, то вынь да положь прямо сию минуту лимон. Хорошо, если днем, когда Алексею не составит труда объехать все магазины и все-таки добыть нужное. Но что делать, если приступ желаний поздним вечером или даже ночью? К тому же стала жаловаться на некую немотивированную слабость и головокружение, на внезапно подступающую тошноту.

Алексей не знал, что делать; не понимал, как ему реагировать на женские капризы. Возникала мысль: неужели разлюбила, охладела к нему и теперь, не решаясь открыто признаться, пытается оттолкнуть; сделать так, чтобы он сам разлюбил и оставил ее? Почему нет? В это ему не хотелось верить, поэтому подобные вопросы гнал прочь, не придавая им значения, полагая, что это плод его ужасной мнительности. Гнать-то гнал, но на сердце все равно поселилась тревога.

Нежа и лаская жену больше прежнего, он спрашивал иногда:

– Моя богиня, что с тобой происходит?