Текст книги "По острию лезвия. Нравственно-публицистический очерк"

Позывные бога

…важнейшая наука для царей:

Знать свойство своего народа

И выгоды земли своей.

Иван Крылов

Не мною сказано: когда общество не скреплено разумом, не оживлено чувством, когда в нём нет неподдельной благожелательности и обмена достойными мыслями, что видят большинство его граждан? То ярмарку, то игорный притон, то разбойничий вертеп, то публичный дом.

Можно себе представить, что претерпел мой герой, чеченец по национальности, открывая «дело» своё в центре России – в Москве, когда вовсю систематизировался тезис о чуть ли не наследственной чеченской враждебности к метрополии. И почва для этого была весьма благодатная.

Сказать, что на банк, возглавляемый Арсамаковым, обрушился шквал проверок – ничего не сказать. Наши «правозащитные», ошалевшие от «демократии» СМИ писали и о причастности банка к афёрам, связанных с авизо, и об отмывании денег, и о многом другом – договорились аж до того, что в загородном доме предприимчивого кавказца функционирует лагерь боевиков. Разжигаемое чувство ненависти враждебными силами с обеих сторон обернулось для Бакара крайне печальным исходом – его убивали. Выжил, поверьте, чудом. А вот криминала в финансовых действиях его найдено не было, о чём говорливая наша пресса предпочла умолчать, не огласив результатов проверок даже Счётной палаты.

Как должен был воспринять всё это, о чём думать, стенать человек, переживший чудовищную несправедливость, догадаться не сложно. Но тем труднее вообразить себе то, что предпринял после этого Бакар. В разгар «второй чеченской войны», приехав в Будёновск, где разыгралась трагедия, от которой содрогнулся мир, передав лекарства в местную больницу и возложив венок на могилу павших от нашествия слуг сатаны, он, стоя потом в часовне у Святого креста, вспомнил ни что-то, а библейское изречение: в начале было слово и слово это было Бог.

Стоит ли говорить, что в годы разбойной перестройки истинно божественное слово было забыто начисто. И народ, великий народ, оказавшись в руках бессовестных особей, стал терять свой иконописный образ. «Если бы в армейских штабах и некоторых чеченских аулах побольше читали Льва Толстого, Лермонтова, люди с обеих сторон не бросались бы друг на друга с таким ожесточением». Это реченье Бакара, за которым последовали и не менее значимые дела.

Президент Московского индустриального банка Абубакар Арсамаков стал одним из организаторов культурно-образовательной акции, проводимой совместно с общественно-политическим движением «Россия» и государственным газетно-журнальным объединением «Воскресенье». Десятки тысяч экземпляров художественной, образовательной, прикладной литературы, приобретенные на средства банка, начали поступать на «кровоточащий континент» – в самые горячие регионы Чечни, Дагестана, Ингушетии, Ставропольского края, Ростовской области. Поступок подлинных, а не энтвэшных болельщиков за народ нашёл широкую поддержку у всех, для кого отечество и патриотизм – не есть убежище для негодяев. В акции приняли участие министерства обороны, культуры, образования, внутренних дел России. Около 30 тысяч книг – этих настоящих учебников жизни, пополнили школьные и общественные библиотеки разорённых районов Северного Кавказа. Правда, многие из этих библиотек надо восстанавливать, строить заново. – «Будем строить, – заверил А. Арсамаков, – мы же не Иваны, не помнящие родства».

Просвещение народа…Просвещение любовью, которое в молитвенных текстах напрямую связано со светом. В его функции – разгонять тьму, что равнозначно очищению от греха. Самодержавною рукою сеял просвещение царь Пётр, понимая, что именно с него начинаются все новые дела и реформы. Это внушал, к сожалению, безуспешно, Николаю I Александр Пушкин. Этим занимались, ликвидируя безграмотность, настоящие коммунисты, преуспев на сём поприще в отличие от потуг нынешних «демократов». И что бы там ни было, но правы оказались классики марксизма и ленинизма, заявляя, что любой народ будет жалкой игрушкой в руках злобных сил, пока за хитросплетениями слов, изрыгаемых циничными политиками, не научится видеть интересы враждебных ему групп и классов.

Вольно или невольно, но к этой мысли пришёл и Абубакар Арсамаков, взваливший на плечи свои ещё и обязанности председателя новой общественной организации – «Объединение граждан, вынужденно покинувших Чеченскую Республику».

Хорошо помню атмосферу, витающую на одном из первых конгрессов этого объединения: «Все мы, а чеченцы в первую очередь, за годы великой трагедии стали такими политиками, что не верим уже сами себе, – звучало лейтмотивом в выступлениях собравшихся, – И так будет, пока не усвоим, что война в Чечне – коммерческая война, а организуется она в основном людьми, покинувшими республику. Вон и Масхадов отправил свою семью в Малайзию, а наших детей призывает к «джихаду», толкая их в рай с гранатомётами. Мы – наивные люди, нас – нагло используют. И в том, что творится у нас, – наша вина. Должны же мы это понять и сбросить сами с себя маску фанатизма и терроризма. Всем нам необходимо сделать могучее усилие, чтобы воля и энергия слились воедино, чтобы весь народ жил одной неотвязной мыслью – залечить раны внутри страны, чтобы была Чечня собранной, скромной и работающей – пока не будет восстановлена честь. И пусть все услышат не грохот чеченской войны, а шум от всеобщего усердного труда во имя свободы и благоденствия народа».

Да, такие прозрения дорогого стоят. Как и стремление восстановить правду о своём народе. Этой цели неплохо послужит инициируемое и оплаченное Арсамаковым издание книги «Чеченская история», к которой он сам написал великолепное предисловие. Этому должна была послужить научная конференция, хлопоты по организации и содержанию которой опять же взял на себя Бакар. В ней приняли участие политики, обществоведы, деятели культуры, науки и образования – интеллигенция, в общем. Правда, что и требовалось ожидать, эта непростая публика выдала такой широкий и противоречивый спектр взглядов на проблему, особенно на взаимоотношения Чечни с Россией, что потом академик Гакаев, вызвавшийся подготовить по материалам конференции монографию, просто за голову схватился и ушёл в мир иной, не закончив работы.

Конечно, в каждой национальности много чего намешано. Но всё-таки в душе любого народа есть то главное, благодаря чему он становится узнаваемым, признаваемым, индивидуально значимым и привлекательным. Если для нас, русских, по очень меткому определению Достоевского всепоглощающей чертой является всемирная отзывчивость, то для чеченцев – это честь, стремление оставить после себя добрую память. Они избегают делать то, что по их народному понятию считается стыдом. Странно, но эти благородные характерные свойства особо отметил у ичкерийцев человек, проклятый ими – генерал Ермолов.

Вообще, в отношениях Чечни и России, с верховными руководителями её просматривается, как мне кажется, много чего, трудно объяснимого, чуть ли не сакрального. «Смирись, Кавказ: идёт Ермолов!» – кто не знает этих слов русского гения, поэта-пророка, толкуя порою их смысл что ни на есть самым «сверхправозащитным», «сверхдемократическим» образом. А что если Пушкин призывал горцев не к безропотной покорности всесильному завоевателю, коего называл он (найдено в незавершенных работах Александра Сергеевича – Г.П.) – не удивительно ли? – «великим шарлатаном», а к смирению гордыни, дабы спастись тем же чеченцам как этносу. Ведь если народ исчезает, то всё остальное перестаёт иметь значение. Как там гласит чеченский эпос? – «Мы, умерев, заново не родимся, состарившись, заново не помолодеем. Родившие нас матери заново нас не родят».

Неисповедимы пути господни. Иной раз склоняюсь я к мыслям крамольным: не высели Сталин во время войны в казахские степи чеченцев, не отзови их с фронтов, где они бились насмерть с фашистами, что осталось бы от этого беззаветного, небольшого по численности народа? Меня поразила, когда ознакомился недавно, статистика Второй мировой: в немецком плену, каких только не было представителей наций, племён и народностей, но не было там… чеченцев. Ни одного! «О, избранники Бога, вы никогда не знали ни страха, ни траура!».

Когда-то великие сыны русского народа граф Воронцов, Грибоедов, оценивая действия властей на Кавказе, взывали к царю: не гоже с вайнахами воевать – с ними надобно торговать, использовать лучших на государственной службе. «Умейте жить с русскими», – взывал как бы в ответ к соотечественникам чеченский просветитель-подвижник Кунта-Хаджи, нашедший путь к спасению задолго до Ганди и Льва Толстого в ненасильственном сопротивлении злу, в игнорировании его, неучастии в делах носителей тьмы. Понимая, что война не рождает сынов, не бряцать оружием призывал народ свой славный Бейбулат Теймиев, осмысливая деянья которого, друг Арсамакова известный нам Джабраил Гакаев скажет удивительные слова: «Как жаль, что не нашлось среди чеченцев во власти нового Теймиева, способного обойти стороною зло и отвести от чеченских очагов испепеляющую всё и вся войну».

Ныне, когда мир оторопел от чеченско-русской трагедии (повторяю, чеченско-русской, а может быть, и общечеловеческой), когда коренным образом пересматривается взгляд на историю развития общества как историю борьбы классов, кое-кто начинает пленять массы идеями огромной энергии и накала, заменяя в марксистко-ленинском учении эту самую борьбу классов…борьбой религий.

Какое чудовищное, дьявольское измышление. «Все под единым Богом «ходим», хотя и не в одного веруем», – это наша русская поговорка, утверждающая великую истину единого Творца и Спасителя, близость и родство между людьми различных национальностей. Она прямая наследница учения Христа, провозгласившего: «Нет для меня ни эллина, ни иудея». Но ведь точно такой же подход к вере, братству народов звучит и в Коране. Важно знать, что «ислам» в переводе с арабского означает мир, безопасность, спокойствие, чистоту намерений. Мухаммед говорил: «Вы никогда не войдёте в рай, пока не уверуете в Бога. Но вы никогда не уверуете в Бога, пока не полюбите друг друга».

О, если бы эти слова, столь часто повторяемые Бакаром, достигли сердец тех, кто смотрит ещё друг на друга сквозь прорезь прицела. А вот эти суждения о «джихаде» и школьных хрестоматий, пожалуй, достойны: «Аллах не запрещал любовь и милость проявлять к тем, кто не сражается против веры. Не допускал в религии он принужденья. Священная книга мусульман трактует «джихад» как усилия на Господнем промысле, т. е. борьбу со злом, а «великий джихад» – как победу над собой, над своими страстями, как способность прощать того, кто виноват перед тобой, поскольку не может претендовать на прощение Аллаха тот, кто сам не умеет прощать».

И где ж тут оголтелая непримиримость, пещерная жестокость, попрание религиозных воззрений одного народа другим? Нет их. Но нет и смешения религий – пресловутого экуменизма, к которому и я, и мой товарищ чеченец относимся с отвращением.

Роль конфессиональной доминанты, составляющей основу любого, национального бытия, прекрасно понимал Александр Сергеевич Пушкин, никто иной как наш национальный гений (к тому же чиновник ведомства иностранных дел), столь любимый на Кавказе – наряду с Лермонтовым, Толстым, Бестужевым – охарактеризовал в своё время исламский мир и в качестве естественного союзника России, – подтвердил отсутствие противоречия православно-мусульманского взаимодействия, тем самым намного опередив аналитиков конца XIX столетия, предрекавших мировые войны, третья из которых вслед за расшатыванием основ православия поставит задачей своей уничтожение ислама.

Не это ли мы видим сейчас. Видим, как сталкивают лбами нас сатанинские силы, пытаясь разделить то ли Берлинской, то ли Китайской стеной. Ненавистникам всего святого очень важно, чтобы мы убивали друг друга, убивали цвет наций – молодость, дабы могли они безраздельно творить своё тёмное дело, устанавливать мировое владычество.

Им страшно от мысли, что вдруг мы объединимся. Какая же это будет непреодолимая сила! Им страшно от мысли, что наши простодушные народы (опять же по Пушкину), в корне своём с девственно чистой, зовущей к братству и любви моралью, стряхнут, как пыль, со своих душ низменные свойства, неистово прививаемые дьявольской пропагандой неумных властителей. Стряхнут вместе с ними – «сеятелями» не разумного, вечного, а разврата и пьянства, наркомании и воровства, апатии духа и пренебрежения к чужой боли. Им страшно, что мы можем опять обрести то достойное, естественное состояние, когда, как говорил Николай Васильевич Гоголь, не было у нас непримиримой ненависти сословия против сословия и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие непреоборимое к соединению людей.

И в этом контексте прозвучавшая как-то фраза из уст Абубакара Алазовича Арсамакова «Помогать Чечне – помогать России» обретает значение не локальное, а можно сказать, стратегическое. Ну, а способность мыслить подобным образом своеобразно характеризует и самого Бакара. Это ничего, как отметила его землячка, кандидат исторических наук Зарема Ибрагимова, что в настоящее время немногие пока могут объективно оценить достоинства этого незаурядного человека. Оценят, уже, скажу и я, оценивают. В частности, и то, что после смут и раздоров к власти следовало бы приводить вовсе не людей войны. Исторический опыт учит тому. Опыт России XVII века. Не Минин с Пожарским были позваны тогда на престол – Михаил Романов. Не герой-освободитель, но свободный от интриг и пристрастий представитель периферийного рода.

Ныне политики заговорили о мире, согласии. Они, эти истинные виновники войны, вынуждены обращаться к народной, человеколюбивой морали, которую сами исковеркали. Они уже говорят, что все люди-братья, призывают забыть нас обиды, утраты, что понесли мы. Помалкивая при этом о своей вине. Точь в точь, как перед окончанием Второй мировой войны, когда советскому, русскому народу стали внушать, что не все немцы – фашисты. Что они даже – славяне. А такому матёрому деятелю как Илья Оренбург тут же указали на перегиб, когда тот в газете «Красная звезда» выдал статью-лозунг: «Убей немца!».

Народ великодушен и мудр. И русский народ даже в порыве естественной ненависти, несмотря на призыв сиониста Эренбурга, перейдя границу Германии, убивал не немца, а сопротивляющегося гитлеровца. То же происходит в Чечне. А политикам-сатанистам – что русским, что чеченским, люди доброй воли предъявят нюренбергский счет.

К тому времени появятся, да что там, уже появляется нужда, в таких пастырях, чье слово и дело будут поистине народным эхом. Кто может претендовать на такую роль? Кому отдаст предпочтение «электорат», прошедший ещё одну мученическую школу и, надеюсь, сделавший верные на сей раз выводы? Вероятно, тому, кто в годы лихолетья не бросал в него камень, не добивал лежачего, кто не понаслышке знает жилисто-натуженную жизнь вечно горбатящегося люда, знает цену не спекулятивного «бакса», а затертой копейки. Знает же это тот, кто с детства был облачён в народную шкуру-телогрейку, и для кого запах вспаханной земли, им самим вспаханной, есть не запах грязи и сырости, а аромат надежды и счастья. Такой человек, крепко сросшийся с народной жизненной основой, якорем, зацепившимся за истинно человеческие ценности созидания и творчества, каким бы образом не складывалась его личная судьба, уже не согнётся под ударами, как тот из русской поговорки выпрямленный гвоздь, не изменит коренной правде, будет понят народом, а приведется, станет воплощением чаяний его.

Мы сидим с Бакаром в его рабочем кабинете, похожем на библиотеку. Чем-то закончится сегодня наш разговор, ранее нередко переходящий в спор. О законах адата – народных обычаях и традициях чеченцев, играющих роль уголовного и морального права? Но вроде давно выяснили: у русских тоже подобное не изжито. Почитайте Василия Шукшина, вспомните Стёпку из одноимённого рассказа – уголовника по определению светского права, но в «мире» человека любимого. Поневоле усомнишься: всегда ли мораль народная совпадает с государственно-официозной? А следовало бы. Не в пресловутых ли «ножницах» здесь и кроются беды – народные и государственные. Как и в том, что люди, лишившись привычных правил и не обретя по совести других, могут познать вольность вне морали. Какие несчастья несёт это – каждый из нас познал на собственном горьком опыте последних лет.

О чеченском фольклоре побеседуем, может? Где есть изумительная поговорка: вайнахи, как лошади, соберутся вместе – брыкаются, а разъедини их – ржут и друг друга ищут. Ну а мы – не такие разве? Взглянем критически на себя и сделаем выводы. Иначе их сделают другие. И делают уже. Метода по умерщвлению достоинства, памяти народа, а потом и его самого давно отработана архитекторами пресловутой концепции «золотого миллиарда». В соответствии с ней людей ловко подводят к мысли, что все их беды связаны с существованием на этой земле твоего рода-племени. Кайся, винись, ставь крест на себе. И никто не расскажет, а если и расскажет, то шёпотом, что с помощью того же вайнахского языка расшифровали учёные надписи на камнях древнего государства Урарту. Слава Богу, что хоть шёпотом, да говорят – о гиперборейской, праславянской цивилизации вообще предпочитают умалчивать. А тех, кто когда-то занимался этим вопросом, к стенке поставили.

Но сегодня мы речь ведем с Арсамаковым о другом – о письме вайнахов к первому русскому царю из династии Романовых, где зафиксированы поразительнейшие откровения: «Ты, великий государь, ты благоверен и милостив, а нас, инородцев, жалуешь паче иных своих государственных людей и обиды нам, живучи под твоей царской рукою, никакие, ни от кого не бывает».

Глубоко, глубоко уходят в питательную почву добра корни наших взаимоотношений, непросто их вырвать. Потому-то, наверное, как только власти преодолевали, хоть в малой мере личное корыстолюбие и эгоизм, хоть вполоборота поворачивались к нуждам и заботам народа, огромный положительный эффект не медлил сказываться. Всего за семь лет в 60–70 годах XIX века после дикой Кавказской войны, наблюдался бесподобный прогресс в экономическом развитии края. И те люди, которых недавно чуть не поголовно «окрестили» в абреков, проявили себя и как умелые земледельцы, и как удачливые предприниматели. И поди-ка плохо было России от того, что Чечня, например, кормила вдосталь кукурузой не только себя, но и все народы, населяющие нынешнюю Дагестанскую Республику, продавала продукцию в Персию, пополняя тем самым казну империи. И потому, наверное, ещё и теперь чеченцы, когда хотят сказать доброе слово о человеке, дают ему удивительную характеристику: «Он – мюжги», что значит: в нём бьётся славянское сердце, открытое для понимания.

Мне греет всё это душу. И, я не ершась и не умничая, воспринимаю дальнейшие, то ли шутливые, то ли бог знает какие, собственные Бакаровы изыскания:

– А ты не задумывался, Геннадий, что означает слово Аллах, откуда оно пошло?

– ???

– А что мы, прежде всего, говорим, когда хотим привлечь внимание абонента, намереваясь связаться с ним? Алло! Алло! Каково созвучие, а?

Н-да…Однако и в самом деле, идут же к нам какие-то с небес позывные? Позывные Всевышнего, вложенные в наши же уста и направленные на сближение, соединение заблудших сынов Земли.

К олигарху на юбилей

Напылили кругом, накопытили.

И пропали под дьявольский свист.

А теперь вот в лесной обители

Даже слышно, как падает лист.

Сергей Есенин

Приглашение было доставлено в оригинальном сосуде под сургучом; на бордово-бархатных сферах – изображение романтической «Бригантины», бегущей по волнам причудливой золотистой реки, по берегам которой – контуры, очертания неузнаваемо юной и глубинно близкой русскому сердцу Москвы.

Душа моя всколыхнулась. Но, как показалось, не так уж и сильно. Приземлил эмоциональный порыв, вероятно, рассудок. «А с чем и в чем прибудешь ты, милый друг, к олигарху, банкиру на праздник?» – шепнул ехидный внутренний голос. И впрямь, – ни фрака, ни смокинга я не имею, ценный подарок – не по карману. Не идти же путем героя известного фильма Раджа Капура.

Звякнул Володе Катунину, первому заму важного юбиляра, догадываясь, что он является непосредственным организатором и распорядителем торжества.

– Не бери в голову, – добродушно отмел мое первое сомнение Владимир Анатольевич, – положи, что сможешь в коробку, отдай тихонько при входе специальному человеку и отдыхай.

Справиться со вторым – помогла жена:

– Старые костюмы тебе все равно малы стали – растолстел: поди и купи новый пиджак поприличней.

Я снова воспрянул духом.

Правда, в «дурацкой башке» опять забродили «дурацкие мысли», а как там будут кормить, поить? На беду свою где-то накануне посмотрел я по «телику» фильм про Хаммера, в коем Виталий Коротич, между прочим, поведал, как он однажды оказался гостем миллиардера: на серебряном огромном блюде поднесли Виталию бутерброд с тонюсеньким сыром и чашечку кофе – все!

Но напрасно грешил я, хотя бы и в мыслях, на своего богача. Деревянный медведь, вырезанный не иначе как каргопольскими мастерами, катящий бричку с дубовой бочкой, наполненной марочным коньяком, причаститься коим из чеканного кубка можно было прямо на пристани, кинувшийся навстречу цыганский хор убедили меня бесповоротно, что попал я по адресу – к нашим людям.

Ничего себе – «наши люди», скажет читатель с достатком ниже среднего. А тот, у которого и такого нет, вероятно, сих строк не прочтет. Тем не менее, осмелюсь все же повторить: мне, рядовому гражданину России, бессребренику по происхождению и по нынешнему материальному положению, не зазорно отнести Абубакара Алазовича Арсамакова к людям нашей крови – государственников и патриотов, способных сделать добро и простому люду. Но хочу и уверить: прежде чем сказать искренне и честно эти слова, преодолеть пришлось мне борьбу нелегкую – духовную. И не только мне, наверное, но и Бакару, коего считаю с некоторых пор своим вторым «я». Эта борьба, к сожалению, еще идет и будет долго идти в нашем обществе, немилосердно раздробленном оголтело-непримиримой демократией.

Широк русский человек, говаривал с долей некоторого смущения Федор Михайлович Достоевский, сузить бы надо. А, что? Реку в бушующем разливе приходится заковывать в бетон.

Размышляя о непростом становлении убеждений, даже на бытовом уровне, я иногда вспоминаю историю, случившуюся с заведующим кафедрой ВПШ при ЦК КПСС Кретовым, которому мы, выпускники этой школы, отмечали в 1975 году 75-летний юбилей. Помню, в какое неистовство ввели мы, неразумные максималисты, юбиляра, некогда секретаря всесоюзного старосты Калинина, зачитав, откопанный нами документ времен гражданской войны. Согласно ему, красноармеец Кретов, отличившийся в боях с белогвардейцами, был представлен к ордену Красного Знамени, но потомственный сын крестьянина, проходившего жизнь свою всю в лаптях, он от ордена… отказался, попросив заменить награду вещью более нужной и практичной – хромовыми сапогами, благо такое тогда с соответствующей отметкой практиковалось.

А вот я, тоже крестьянский сын, но уже другого времени, так и сгноил без применения заготовки на сапоги, которые передала мне мать, когда я вернулся из армии, и которые берегла она с довоенного времени до поры, когда сын женихом станет.

Время и память… «Век – волкодав» и мятежные души…

Прошу извинить меня за столь неожиданный, может быть, экскурс по жизни, но и чествование юбиляра предполагало, как указывалось в приглашении, своеобразное путешествие по волнам нашей памяти на комфортабельном теплоходе по Москва-реке – виртуально и осязаемо.

Первая теплая волна после доброй чарки «от медведя» окатила меня, работавшего когда-то, как раз матросом на одном из теплоходов Московского речного пароходства, прямо на пирсе. Всплыло из мрака, расцвело, как ромашковый луг: идем мы шумной ватагой по осенней Москве – молодые, здоровые, с постоянно подспудным желанием чего бы поесть мимо палатки, куда только что подрулил грузовик с арбузами, и к которому моментально выстроилась многометровая очередь. Арбуза нам сразу же захотелось очень, а в очередь становиться – нет. И тогда Бакар, не раздумывая долго, сбросил свой кримпленовый, щегольский по тем временам пиджак, и вызвался в помощь грузчикам. С его легкой руки арбузы быстренько легли на прилавок – признательные граждане великодушно позволили «подсобнику» со стороны получить за работу натурой и вне очереди.

В этом – Бакар. Не нахраписто-наглый, а радостно-деятельный человек. Ставший ныне, по собственному выражению, банкиром по случаю, он, как говорят знающие близко его коллеги, не упустил этого случая.… На теплоходе гостям демонстрировался любительский фильм о нашем герое. Молодцы создатели! Подметили и огласили примечательный факт: мальчишка Бакар учитывает поступающие на колхозное поле ящики под помидоры. Ведет учет вроде бы неосознанно, но беспристрастно и четко. Крупно пишет количество тары цифрой и прописью. Нечистый на руку бригадир ошеломлен: «Малый, ты часом не из Госбанка?» Вот и не верь после этого в божественный промысел.

На себе убедился. Учась в глухой сельской школе, «в медвежьем углу», после войны, когда не было даже нормальных чернил и тетрадок, на старых газетных листах написал я первую заметку в нашу «районку» о лихоимстве налогового агента. Помню, когда ее напечатали, сосед дядя Иван по прозвищу «советский» – единственный, кто выписывал в нашей деревне газету «Правда», долго вглядывался в меня – оборванца, и молвил: «Быть бы тебе, парень, в МГУ, журналистом».

Диво! Но я окончил действительно, спустя годы, Московский Государственный Университет имени Ломоносова и стал журналистом – я, мать которого не доучилась полностью даже в первом классе, я, выходец из округи, где понятие «журналист», так же далеко для разумения жителей, как для меня хитросплетения банковского учета. Но я знаю, знаю теперь: в любом обществе есть две главных сферы, заслуживающих неравнодушного к себе отношения. Это финансы и информация. Тот, кто контролирует их, контролирует власть. Судьбе было угодно сблизить меня, представителя СМИ, с представителем финансового капитала. Вещий знак.

А вечер шел своим чередом в сопровождении прекрасных музыкальных произведений, милейшего дуэта «Дни и ночи», удивительных танцовщиц. Не говоря о том, что юбиляр являлся не раз организатором и спонсором различного рода художественных, творческих мероприятий российского масштаба, надо отметить влечение его к искусству – искреннее и отвечает потребностям души. Не случайно в самом банке создана чудесная художественная самодеятельность, проводятся различные творческие конкурсы – в частности фотоконкурс. Истинное наслаждение испытал я недавно, разглядывая фотоработы сотрудников – от сюжетных снимков до пейзажных: с колокольнями и церквушками, с тихими плесами рек и заводями озер. Вспомнились наши встречи на Шаболовке. Здесь услыхал я впервые трепетную декламацию пушкинской поэмы «Тазит». Помню в красном сафьяне с золотым тиснением книгу (так обычно народы издают и оформляют свой эпос) и читаемые с особым чувством стихи о погребении чеченца-воина, убитого рукой завистника.

Поэма – песнь о гордых обычаях вайнахов, порожденных суровой, аскетической жизнью, выпестованных длительной борьбой за свободу и волю, когда за жизнь ближнего, унижение достоинства враг платит своей жизнью. Но платит не смертью из-за угла, а на поле брани, в честной открытой схватке. Не мог Тазит, не мог молодой чеченец, несмотря на гнев старика-отца, поднять руку даже на убийцу брата своего, супостата, тогда, когда тот был «один, изранен, безоружен». И я чувствовал восхищение декламатора, уважение к гению русского поэта, сумевшего столь верно угадать и показать истинное и сокровенное в характере гордого народа. Это чувство распространялось как бы и на меня и вызывало добрую обратную реакцию.

А сегодня, наблюдая за юбиляром, в общем-то “новым русским”, пытаясь узреть в нем этакое надменное торжество, и не найдя оного, подумалось мне: наверное, вот эта самая виртуозность и артистичность, столь свойственная натуре Бакара, неплохо помогала и помогает ему в непосредственном банковском деле. Как и несгибаемое чувство юмора, присущее, похоже, не только ему самому, заслужившему, кстати, в определенных кругах (юмористических изданиях и специфических телешоу) звание самого веселого банкира, но и многим членам коллектива, им возглавляемого. Вот и сейчас без слез, что от хохота выступают, глянуть нельзя на эстраду, где «артисты из банка» показывают интермедию – как красноармеец Сухов чеченцу-банкиру гарем дарил. Ну, тот самый, что в фильме «Белое солнце пустыни» Сухову горбоносый аскер навязал. Правда, на здешней сцене спешит он не Абдулу ловить, а к Бакару на юбилей. (между прочим, актер – Муса Дудаев и впрямь был на торжестве.) Но Сухов, не лыком шитый, мигом смекнул – Восток – дело тонкое – и сам на праздник явился: с таким-то подарком ему ли не быть первым гостем.

Довольный Абубакар пожелал лицезреть восточных красавиц, личики приоткрыть попросил. Одна, вторая… седьмая сбрасывают паранджу. И, боже! – пред ним – красавицы… русские. И все, как одна, служительницы Московского индустриального банка.

Право, сколько же тут тепла, любви, добродушия.

 
Плыть, плыть, плыть
Мимо могильных плит,
Мимо оконных рам,
Мимо семейных драм,
Мимо зовущих нас
Милых сиротских глаз.
 

Да, и эти мотивы неизбывной рубцовской печали, боли и неприкаянности всплывали, но уже девятым валом, на волнах нашей памяти, на борту комфортабельнейшего банкетного теплохода «Vatel» Их поднял академик Х.Х. Боков, вручая чеченцу Бакару медаль «Двести лет с Россией», отлитую в ЧИАССР, накануне великого тектонического сдвига – распада СССР. «Чеченский народ никогда не воевал с Россией, – изрек ученый слова, которые я бы в граните высек, – он воевал с колонизаторскими порядками, с коими воевал и русский народ».

Мы помним, чем обернулся раскол. Тогда, казалось, сбываются зловещие пророчества Архангела Джабраила о наступлении последнего дня, когда солнце взойдет с Запада.

Было. Растаптывалась вера и справедливость, иссякали любовь и совесть, потоком лилась кровь. А солнце и впрямь как будто всходило на Западе, откуда ползла к нам вселенская нечисть. Но и тогда, подавляя отчаянье в душах и безысходность, новые народные пастыри искали пути к единению сердец и просветлению разума, а, стало быть, к собственному спасению. Огромный шаг в этом направлении был сделан в Нальчике, на проходившем Конгрессе граждан, вынужденно покинувших Чеченскую Республику, о котором вспоминал я выше. Тогда прозвучали крылато-пронзительные слова. «Без народа родная земля – мачеха». «Помогать Чечне – помогать России». Кстати, Чечню с Россией можно местами и поменять. По закону сообщающихся сосудов эффект будет тот же.