Текст книги "Режиссер волейбольного театра"

Этот мудрейший игрок – Венгеровский

Волейбол меня привлекал с самого детства. Даже трудно сказать, чем именно приглянулась мне эта игра. Наверное, своей доступностью и кажущейся простотой. Тогда мячом через сетку играли чуть ли не в каждом дворе, а уж в парках-то бывало на нескольких площадках сразу целые битвы устраивали. Расходились по домам, только когда мяч уже различить в темноте нельзя было.

Сегодня такое увидишь редко, да и то скорее в Москве, чем где-нибудь на периферии. Понимаю, время изменилось, у молодежи появились другие приоритеты. А как приятно бывает, когда вдруг нет-нет, да заметишь на каком-то пятачке между высотками копошащихся людей и летающий через сетку мяч, где, невзирая на возраст, до позднего вечера рубятся подлинные фанаты волейбола. Сразу бальзам по душе разливается.

Но это были и остаются большей частью любительские разборки, хотя и очень даже принципиальные. Мне же по молодости хотелось увидеть игру настоящих мастеров. Увы, в Белгороде таких днем с огнем было не сыскать. По телевизору же если что в те годы и показывали, так только футбол с хоккеем. Да и то на уровне сборных – матчи чемпионата страны даже по этим, считавшимся главными видами спорта в стране были большой редкостью. Чего уж говорить про волейбол. Благо Харьков с его давними волейбольными традициями был неподалеку.

В середине прошлого века Белгород и Харьков были не просто города-соседи, а в самом прямом смысле города-побратимы. Причем для нашей белгородской «деревеньки» украинский миллионник был, если хотите, своеобразным Парижем.

Я знал, что в Харькове есть классная мужская волейбольная команда, и при первой же возможности ездил туда посмотреть полюбившуюся игру в исполнении настоящих профессионалов. Они считались либо студентами, либо инструкторами физкультуры, либо были приписаны к какому-то заводу, которых в Харькове – пруд пруди, но все знали, что их главным занятием был спорт, в нашем случае волейбол.

Именно там я впервые увидел в игре Юрия Венгеровского, который надолго, нет, что это я, – навсегда стал для меня эталоном сначала игрока, а позднее тренера. Никогда не забуду, как он несся за улетающим куда-нибудь на пятый ряд переполненных зрителями скамеек на харьковском стадионе «Динамо» или в городе Сочи в парке «Ривьера» на летних площадках, не обращая никакого внимания на дам в гипюровых платьях и модных шляпках. Но те вовсе не обижались на самоотверженного игрока и, напротив, отпускали ему за храбрость и находчивость свою порцию заслуженных аплодисментов.

А какая праздничная атмосфера царила вокруг этих бескомпромиссных сражений на динамовских площадках, что в Харькове, что в Москве. Да разве такое забудешь – на матчи классных команд ходили, как в кино или даже в театр. Потому что там ты становился свидетелем уникального зрелища, этакого импровизированного спектакля, поставленного не по какому-то заранее написанному сценарию. На твоих глазах происходило уникальное действо под названием волейбол.

Фамилии многих игроков я уже знал, читал про них в прессе, в «Советском спорте» чаще всего – в других газетах о волейболе писали совсем мало, или в журнале «Спортивные игры». А такие имена, как Георгий Мондзолевский, Юрий Поярков, Валерий Калачихин, Юрий Венгеровский, значили для меня ничуть не меньше, чем фамилии самых любимых народом в моем детстве актеров – Петра Алейникова или Николая Рыбникова.

8 мая 1984 года я оказался в Харькове в историческое время, я один там был из Белгорода и каждый день ездил на товарищеские игры между командами сборных СССР и США в рамках подготовки к Олимпиаде 1984 года в Лос-Анджелесе. В последнем из четырех товарищеских матчей после четвертой партии в перерыве игроки и тренеры сборной команды СССР узнали, что они не едут на Олимпийские игры в США. Волейболисты были очень расстроены и подавлены. Официальная причина бойкота Олимпиады была связана с неудовлетворительным уровнем безопасности на Играх в Лос-Анджелесе. Это решение было принято Политбюро ЦК КПСС, в отличие от сегодняшней ситуации, когда решение об отстранении российских спортсменов от участия на Олимпиаде в Пхёнчхане 2018 принимает Международный олимпийский комитет. Тогда Олимпийские игры в СССР были заменены Играми доброй воли по всем видам спорта. По стечению обстоятельств через тридцать лет, в 2014 году, в Харькове в этом же Дворце спорта мы стали свидетелями еще одного исторического события: состоялся съезд депутатов юго-восточного района Украины с участием глав Брянского, Ростовского и Воронежского регионов, губернатора Белгородской области в присутствии представителей движения «Украинский фронт». Делегаты украинской стороны выступили за неделимую и целостную страну. Но, к сожалению, сегодня мы видим совсем другое, отношения Украины и России остаются крайне напряжены и в ближайшее время улучшения пока не предвидится.

* * *

Но больше всех меня почему-то уже тогда привлекал именно этот человек. Не обладая выдающимися физическими данными даже в те времена, когда волейболисты были несколько ниже и не настолько атлетичны, как в наши дни, Юрий Наумович выделялся среди прочих.

По рассказам самого Венгеровского и некоторых очевидцев его жизненных и спортивных ситуаций, ему было далеко непросто завоевать место в дюжине игроков сборной – слишком много конкурентов было на позицию связующего. Собственно, я их уже перечислил выше. И его кандидатуру всегда ставили под сомнение, когда требовалось сделать окончательный выбор. Тем не менее он делал все, чтобы доказать, что именно он, а не кто-то другой должен ехать на главные соревнования, и действительно добивался своего и надевал форму сборной, которая выигрывала потом награды, в том числе и самое первое олимпийское золото в волейболе на Играх в Токио в 1964 году.

И хотя начинал Наумыч свою волейбольную карьеру в родном Харькове, где появился на свет 26 октября 1938 года, настоящее всенародное признание получил в Алма-Ате, тогдашней столице Казахстана. В эту азиатскую республику он попал вместе с родителями в середине пятидесятых годов, куда молодежь со всех уголков страны по призыву комсомола отправлялась покорять целинные земли. Они-то и взяли с собой сына-старшеклассника, который не мог ослушаться старших Венгеровских.

Впрочем, в Алма-Ате ему сразу нашлось место во флагмане республиканского волейбола – «Буревестнике». Вот как описывал в своей повести о культовом игроке из Казахстана «Зангар» появление юного таланта в команде его бывший партнер Юрий Михайлов: «Он, пожалуй, был самым опытным в команде (в неполные восемнадцать лет! – Прим. авт.), с хорошей игровой практикой в больших чемпионатах. В АлмаАту Юра переехал уже имея звание мастера спорта. Поиграл в харьковском «Буревестнике» и юношеской сборной Союза. Он был единственным в команде, кому все вообще разрешалось и все прощалось, потому что считался таким же талантливым игроком, как и Зангар, и таким же, как он, великим тружеником на площадке. Авторитетов в волейбольном мире для него не существовало. Зангар – молния. Юрка – мудрейшая кошка, ждущая свой момент и терзающая свою жертву обманными головоломками…»

А вот еще один отрывок из этого же произведения: «Он никогда не лез в лидеры атак, хотя играл надежно и на первой линии. Он… связующий, причем потрясающий, гибкий и всегда готовый к приему мяча и прыжку, как кошка, пантера, рысь. Зачем ему рваться в высоту… У него бесподобное чутье полета мяча. Обычный элемент работы с тренером: ты – в стойке, он – с мячом в нескольких метрах от тебя. Он обманно кидает мяч, надо угадать направление полета и достать его «по-волейбольному», что-то сродни вратарю, которому пробивают пенальти. У большинства из нас оценки были от единицы до трех, а у Юрки – пятерки, четверки появлялись случайно, как в его аттестате, правда, в обратном смысле. Но мы все понимали, что он – волейбольный гений».

Речь шла о команде из Алма-Аты и ее игроках. Между прочим, очень приличной по тем временам. Но об этом я узнал много позже. Я же, со своей стороны, сразу обратил внимание, что Юрий Наумович – человек стоического трудолюбия, невероятной целеустремленности, адского терпения, доходящего до фанатизма.

Кстати, свою первую взрослую серьезную награду в волейболе Венгеровский завоевал, будучи игроком алма-атинской команды, – это была бронзовая медаль чемпионата Европы. А было тогда Юрию Наумовичу каких-то девятнадцать лет. И стать бы ему величайшим из великих…

Но произошел нелепый случай. Вовремя одного из матчей второй Спартакиады народов СССР в 1959 году на стадионе «Динамо» он прыгнул за мячом в толпу и случайно зацепил кого-то коленом. Зритель оказался не из простых – и фамилию Венгеровского долго потом вычеркивали из всех списков кандидатов в главную команду большой страны. Почти три года игрок отбывал «наказание» ни за что. Об этом я узнал много позже от московских любителей волейбола, которые были старше меня.

«Прощение» пришло в 1962 году за несколько месяцев до домашнего чемпионата мира, когда Венгеровского призвали в армию и он надел форму знаменитого клуба ЦСКА, а потом вновь и сборной СССР. В неполные двадцать четыре года игрок стал чемпионом мира, в двадцать пять – олимпийским чемпионом, еще через год, в 1965-м, в составе сборной СССР выиграл Кубок мира в Варшаве, в 1966 году вместе с бронзовой медалью чемпионата мира в Праге получил от организаторов приз лучшего игрока советской сборной. А потом…

Потом он продолжал играть за свой родной харьковский клуб вплоть до 1972 года, был любимцем публики и наверняка получал бы на каждом турнире призы зрительских симпатий, если бы таковые в те годы вручались: люди ценили целеустремленность связующего, его заряженность на борьбу за каждый мяч в каждом игровом эпизоде.

Но вот в главную команду страны ему путь был заказан. Трудно сказать почему. Появились «честолюбивые дублеры»? Не исключаю. Но больше, наверное, облеченным властью решений людям не по нраву был строптивый характер этого игрока, который с годами проявлялся все отчетливее.

* * *

Для него важнее волейбола в жизни ничего не существовало, хотя Наумыч в то же время не гнушался никакими благами. По этому поводу приходилось читать, да и самому наблюдать, любопытнейшие преображения вначале выдающегося игрока, а позднее известного тренера.

В середине шестидесятых годов прошлого века Венгеровским, который был лидером харьковского «Буревестника», заинтересовались в Луганске, и вопрос о его переходе в местную «Звезду» решал, что случалось в исключительных случаях, тогдашний первый секретарь обкома КПСС, большой поклонник спорта Владимир Шевченко. Договорившись о зарплате, партийный меценат спросил, какие еще есть пожелания. Игрок попросил квартиру («будет»), четырехкомнатную («будет»), в центре города («будет»), автомобиль («будет»), не «Москвич», а «Волгу» («будет»), и непременно черную («пошел вон!»). Аудиенция закончилась. Переход не состоялся.

Для юных читателей объясню, что по тем временам, когда иномарок на советских дорогах не было вовсе, на черных «Волгах» ездили исключительные партийные и хозяйственные руководители в областных центрах. В столице же власть предержащие передвигались на «Чайках» или ЗиЛах…

Так, до конца своей игровой карьеры, талантливый игрок по тем временам оставался в Харькове. Потом пробовал себя на тренерской работе. А вообще завершать выступление за сборную в двадцать восемь лет – рановато, согласитесь. И хотя имя харьковчанина называлось всегда в числе лучших игроков чемпионата страны, тренеры сборной, повторяю, более не приглашали его даже на сборы. А ведь он вполне мог поехать и на Игры в Мехико в 1968-м, и даже в Мюнхен в 1972-м…

* * *

«Волейбольный поединок длится до финального свистка судьи, и пока он не прозвучал, пока последнее очко не разыграно, – всегда есть шанс выйти победителем», – эта фраза Венгеровского игрока, а позднее тренера стала девизом всей его жизни в большом спорте. И я взял ее на вооружение и перенимал его опыт.

Познакомились мы в Белгороде в середине семидесятых годов. Юрий Наумович к этому времени успел поработать с различными командами, но надолго нигде не задерживался. Он оказался в моем родном городе по приглашению ректора Белгородского государственного технологического института строительных материалов Вилена Алексеевича Ивахнюка, кстати, бывшего волейболиста, во времена своей учебы в Харькове выходившего на площадку вместе с Венгеровским.

Ивахнюк вдруг загорелся идеей создать институтскую волейбольную команду, которая смогла бы конкурировать с другими вузовскими коллективами в стране. А поскольку у ректора были далеко идущие планы, он пригласил тренировать студенческий коллектив, в который на первых порах влились все волейболисты, выступавшие за сборную Белгородской области, не кого-нибудь, а своего старого знакомого, к тому же олимпийского чемпиона и заслуженного мастера спорта.

Именитый спортсмен тут же всерьез взял быка за рога, как, кстати, делал это всегда. Он устроил «смотрины» для всех мало-мальски проявивших себя в нашей игре белгородских игроков в спортивном зале завода «Сокол». И вскоре отобрал необходимую дюжину. Задача формулировалась четко: через два года войти в первую лигу чемпионата СССР, еще через два – в высшую.

Среди прочих отозвался на призыв Венгеровского и я. Оказался примерно двадцать пятым среди тех, кому хотелось заниматься под началом мэтра. А мы считали его именно таковым.

Я сразу понял, что он искал не только игроков хоть какого-то, по меркам того времени, приличного уровня, но и своих единомышленников, которые были готовы пойти за ним в огонь и в воду, преодолевать любые преграды. Наверное, почувствовав мое состояние и желание пусть не играть, но хотя бы помогать ему во всем, тренер оставил меня вместе с остальными «избранными». Понятно, что совсем не волейбольный по своим физическим данным, я в состав не проходил, но помогал новому тренеру чем только мог, выполнял любую работу. И во все глаза смотрел, что делает знаменитый в недавнем прошлом волейболист, «в рот ему заглядывал», ловил каждое слово, каждый жест.

* * *

С приходом Венгеровского в белгородскую студенческую команду отношение к волейболу в городе начало приобретать профессиональные черты. Вообще сегодня даже трудно представить, как проходили наши первые занятия: в центре институтского спортзала тренируется волейбольная команда, а вокруг по периметру бегают до двухсот студентов, идут академические занятия, разминаются представители других видов спорта. Условия были жуткими.

Разумеется, это не нравилось Юрию Наумовичу, ведь он попытался с самого начала все поставить на профессиональные рельсы: добивался талонов на питание для игроков, попытался убедить институтское руководство, что зал надо разделить, что команду надо одеть в нормальную форму, что, наконец, играть надо не отечественными мячами со шнуровкой, а нипельными чешской фирмы «Gala». Которые, к слову, достать было практически невозможно, даже имея связи в Москве. Да, еще важно было добыть кроссовки, которые начала выпускать только-только построенная в канун Олимпиады-80 известной фирмой «Адидас» фабрика.

Для игроков в то время было в диковинку все, что предлагал новый тренер: регулярные тренировки по два раза в день, в общей сложности пять-шесть часов с понедельника по пятницу плюс одно занятие в субботу. К таким нагрузкам надо было привыкнуть, но тренер убеждал, что только благодаря именно такому серьезному отношению к делу возможно добиться поставленных целей. И игроки терпели и четко выполняли тренерские задания.

Когда же выезжали на сборы в Борисовку, в спортивно-оздоровительный институтский лагерь, Наумыч проводил даже по три тренировки в день. Начиналось все с зарядки – из-за измороси трава по утрам была еще белой, будто запорошенной снегом. Но мастер своего дела первым при этом нырял в воду, а мы, глядя на тренера, не имели права показать свою слабость и следовали за ним.

Да Юрий Наумович не ограничивался только тренировками. Он постоянно рассказывал своим воспитанникам, что происходит в волейбольном мире, как выступают сильнейшие сборные, как играют известные отечественные и зарубежные мастера. Задавал домашние задания, требовал ответов. И это тоже дисциплинировало подопечных.

Причем у команды постепенно появился свой стиль игры, который сегодня, к сожалению, забыт, – скоростные действия на сетке с множеством комбинаций: «марита», «козел», «взлет сзади и спереди», «крест», «обратный крест», «волна»… И все это требовалось исполнять как можно быстрее. Отрабатывались взаимодействия связующего с игроками до автоматизма. Все эти тактические схемы-стрелы висели у каждого над кроватью в общежитии, где нам выделили целую секцию из пяти комнат. Таким образом, он, Юрий Наумович, буквально лепил игроков – других-то не было, пришлось ориентироваться только на тех, кто был под рукой.

* * *

Я действительно от и до прошел «университеты Венгеровского». Впрочем, достаточно быстро понял, что большим волейболистом, даже при всем старании и отдаче, мне не стать. Но и к волейболу, во многом благодаря учителю, прикипел основательно. Тогда-то и закралась мысль стать по теперешним меркам менеджером. В то время подобного слова даже в лексиконе не существовало – администратор, начальник команды, так было точнее. И в итоге я оказался тем самым связующим звеном, которое соединяло ректора «Технолога», как и по сей день в Белгороде называют теперь уже университет, и главного тренера команды. Потому что напрямую они общаться не могли.

Сам однажды был свидетелем весьма показательного случая. Тренер сразу после тренировки, в пропитанной потом майке, с вытянутыми в коленках тренировочных штанах, зашел в приемную к ректору, бросил секретарше: «Мне срочно надо к Вилену Алексеевичу!» – и прямиком в кабинет. Несчастная женщина, как Матросов на амбразуру, кинулась наперерез с возгласом:

«К нему нельзя, у него Ученый совет заседает, профессора, преподаватели!» «Сколько их там, профессоров этих?» – ничуть не смущаясь, наступал Наумыч. «Восемь», – услышал в ответ.

«Их – восемь, а я – один олимпийский чемпион». И вперед – в кабинет. А там разыгралась уникальная сцена, когда маэстро на полу стал демонстрировать ректору на глазах у изумленных членов Ученого совета какие-то игровые действия.

Что же до особых условий, различных благ, которые требовал для себя Венгеровский, то это было больше для самоутверждения. Потому что он таки ушел из жизни ни с чем. На утренней тренировке, прямо на площадке, в пятой зоне… На моих глазах все произошло…

К сожалению, наше общество так устроено, что большая его часть просто не способна осознать, что это за звание – олимпийский чемпион, не понимает, что эти люди сделали для страны, для ее имиджа, славы, наконец. Что к этим уникальным личностям надо подходить с пониманием, иногда даже прощать мелкие прегрешения и с определенной долей скепсиса относиться к большим запросам, но по возможности их удовлетворять.

По Белгороду Юрий Наумович не разъезжал на черной «Волге» и квартиру большую не имел. Правда, привередничал, выбирая жилье. Как-то зашли в новый дом, который он выбрал, а в одной из комнат в углу труба-стояк: «Нет, эта квартира мне не подойдет, предлагайте другую!» Вот такой он был – и ничего с этим нельзя было поделать.

* * *

Главное, результаты действительно пришли – количество и в самом деле переросло в качество: всего за какие-то несколько месяцев стоических тренировок а-ля Венгеровский «Технолог» смог занять второе место в Кубке Центрального совета ДСО «Буревестник».

Мы три года подряд соревновались с такими по тем временам знаменитыми студенческими коллективами, как МВТУ и одесский «Политехник». Мне больше всего запомнилась какая-то принципиальная встреча в нашем зале с одесситами, за которых в то время играли Владимир Полтавский, Виктор Алешин, другие. А в зале не было ни трибун, ни балконов. Так зрители усаживались прямо на полу вокруг площадки еще за четыре часа до начала матча.

Для провинциального Белгорода встреча с одной из команд высшей лиги была событием необычайным. Да и сам волейбол белгородцы еще только-только открывали для себя, знакомились с этой удивительной игрой. Помню, уступили мы тогда в пяти партиях…

Фаната волейбола, Юрия Наумовича, все еще тянуло на площадку, несмотря на солидный возраст. Потому после родного Харькова он соглашался выступать в качестве играющего тренера за ростовский СКА и за куйбышевский «Автомобилист», даже отправился ради возможности играть на далекую Камчатку, где создали волейбольную команду «Спартак». Она, правда, просуществовала недолго. Тогда Юрий Наумович решил переквалифицироваться в таксисты. Он, кстати, какое-то время поработал водителем не только в Петропавловске-Камчатском, но и в родном Харькове. Не от хорошей жизни, понятное дело, материальная сторона всегда за этим стояла.

Однажды он и из меня хотел сделать таксиста или кого-то наподобие. Дело в том, что в студенческие годы я ездил на грузовичке ГАЗ-51, когда мы свой институт строили, – я рассказывал уже, как мы одновременно учились и строили новый корпус родного вуза. Но с тех пор несколько лет прошло.

А тут ректор Вилен Алексеевич выделил команде целый автобус – ПАЗик. Это было уже что-то. Транспорт-то у нас свой появился, а о том, кто будет автобусом управлять, речь даже не заходила – такой должности в заштатной команде, понятное дело, быть не могло. «Вот на автобусе на свой сбор в Сочи и поедете, – напутствовал Ивахнюк. – А водителя ищите и договаривайтесь с ним сами». Мы, кстати, к тому времени несколько лет подряд проводили сборы в Сочи.

Искать, понятно, никого не стали. Первым сел на водительское место сам Юрий Наумович. Проехал недолго, несколько десятков километров. А потом мне говорит:

«Давай, садись за руль!» Я, разумеется, ни в какую: «Да я в жизни за рулем автобуса не ездил. А тут людей везти». В ответ безапелляционный приказ: «Садись, я сказал!», да еще и «красным» словом приукрасил свою речь. Ослушаться я не смел – действительно сел и поехал. А еще и кашу варил, и мячи качал, и заменял тренера, когда он вдруг исчезал на несколько дней (я еще расскажу об этом). Чего мне только делать не приходилось.

* * *

Волейбол не отпускал Наумыча, игра, мяч тянули на площадку. Уже я был главным тренером «Аграрника», как тогда называлась команда, а он все еще выходил на площадку. И страшно возмущался, когда я его менял на кого-то из ребят помоложе. Он всегда считал, что был и остается самым сильным игроком. И – не поверите! – в пятьдесят шесть лет Венгеровский получил приз лучшего игрока международного турнира в Нюрнберге, выступая в качестве играющего тренера самобытного по тем временам харьковского клуба «Спецэлеватормельмаш». Еще через год он привел свою команду к победе на европейской Маккабиаде в Амстердаме вместе с партнерами по сборной России, которые годились ему в сыновья. Он мне тысячу раз говорил, что хочет попасть в Книгу рекордов Гиннеса, чтобы я готовил соответствующие документы: ни один игрок в волейболе не играет в возрасте пятидесяти шести лет. Не в ветеранской команде, а в самой настоящей.

Как-то в порыве откровения Наумыч признался мне: «Я к тебе долго присматривался. Мне было интересно, как ты себя поведешь в той или иной обстановке. Пьешь ты или не пьешь? Сможешь руководить людьми или нет? В конце концов понял, что ты из тех, кто переживает за дело и умеет верно анализировать ситуацию». И учитель начал делиться со мной своими секретами, как дедушка-сапожник передает внучку только ему известное умение тачать сапоги. Но всегда подчеркивал и, как показала жизнь, не зря: я тебе рассказываю о нюансах игры в волейбол, об отдельных секретах, а ты их никогда и никому не рассказывай.

Когда же я, наслушавшись постоянных упреков от спортивных чиновников, работающих в сфере спорта высших достижений в Белгородской области (правда, и большого спорта тогда почти не было, за исключением Юрия Куценко, серебряного призера Олимпийских игр 1980 года, и мастера спорта международного класса по пулевой стрельбе, первой чемпионки мира среди белгородских спортсменов – Галины Жариковой), о том, как я могу руководить командой, не имея ни спортивного, ни педагогического образования, решил получить еще один диплом, мой учитель был недоволен этим решением. Он, кстати, всегда был категорически против, чтобы и ребята учились самым серьезным образом и получали отличные оценки на экзаменах, получали высшее образование: «Мне важно, чтобы игрок полностью отдавался волейболу, а учеба – его личное дело».

* * *

Да, Юрий Наумович жил исключительно волейболом и, словно надев шоры, кроме игры и всего, что с ней было связано, ничего другого вокруг не видел. Из-за этого все изменения в стране и в мире проходили как бы минуя его, реальная жизнь тренера не интересовала, из-за чего он многого так и не познал, но был очень умным и грамотным. Так, до конца жизни Венгеровский оставался человеком инфантильным, во многом зависимым от обстоятельств и окружения. Этим, и только этим объясняю его недуг, причем страшный: он был человеком пьющим, сказал бы, даже запойным. Причем, если хоть немного алкоголя попадало в его организм, он не мог сдержаться, остановиться, пропадал на несколько дней, а то и больше, не раз уезжал из Белгорода. И вся работа команды на это время останавливалась. Тогда-то мне и приходилось заменять тренера. Я понимал, что через несколько дней его верну, что сойдет пьяная пелена с глаз и он вновь будет вести тренировочный процесс. Но чтобы команда продолжала работать, требовалось ею руководить и без внезапно «захворавшего» тренера.

К тому же я знал, куда он обычно исчезает и где его искать в подобной ситуации: в Лозовеньках, неподалеку от Харькова, где на одной из спортивных баз за ним была закреплена комнатушка в какой-то халупе.

Не берусь осуждать своего учителя, да я и не вправе давать какие-то оценки. Но все эти срывы происходили, судя по всему, из-за неразделенной любви. Вообще мне кажется, что женщина, с которой он жил в последнее время вплоть до внезапной кончины, была не его человеком. Ее влияние на Наумыча было колоссальным, и при желании она могла бы остановить все его закидоны. Вместо этого она разделяла с ним застолье.

Мне было больно и обидно. Особенно когда видел своего кумира лежащим почти в беспамятстве на серых нестираных простынях в сырой комнатенке с плесенью под потолком и немытыми тарелками.

Я несколько раз забирал его, сажал в машину и возвращал в Белгород. А эта пьяная женщина каждый раз ехала за ним. Мне кажется, любви там не было, хотя у пары и родился сын Игорек. Причем мы им дали квартиру в Белгороде, где они жили до смерти Венгеровского. Недавно, рассказывали, бывшая жена Юрия Наумовича перебралась обратно в Харьков, и ее дальнейшая судьба мне не известна. Вот первая жена Наумыча – Тамара Поликарповна, была совсем другой: красивая женщина, умная, талантливая художница, родила ему двоих детей: сына и дочь. Она недавно тоже ушла из жизни… Старший сын – Алик Венгеровский – был волейболистом, гражданином Австралии, в последнее время работал в нашем клубе, тоже, к сожалению, рано ушел из жизни. Дочь Наталья со своей дочерью Станиславой живет в Харькове и работает в системе высшего образования.

* * *

Окончательно Венгеровский по моему настоянию вернулся в Белгород, когда название «Белогорье» с различными приставками и без оных стало уже известным брендом в волейбольном мире, когда были завоеваны первые награды. Я не мог спать спокойно, зная, что человек, который вывел меня на большую волейбольную дорогу, находится не у дел.

И игроки относились к Наумычу с огромным уважением. Да и как можно было иначе относиться к этому человеку, если он все про каждого знал, исключительно для того, чтобы ничто не мешало парню отдаваться волейболу полностью. А не дай бог тренировка проходила на воздухе даже не при минусовой температуре, а где-то в районе ноля градусов, так он лично проверял, чтобы все волейболисты надели кальсоны с начесом. Специалист волейбола все это связывал с функциональной деятельностью игрока. Сегодня так об игроках не заботятся. Во всяком случае, мне о подобных примерах слышать не приходилось.

Между прочим, именно Венгеровский подсказал, в каком месте должна находиться база команды. Именно он настоял, чтобы там обязательно оборудовали тренировочный зал. А поскольку выделенная площадка была ограничена по длине, ширине и, самое главное, высоте, пришлось копать двенадцатиметровую яму, чтобы арена более-менее соответствовала необходимым стандартам современного волейбола. Мы с ним буквально жили на этой базе.

Когда в декабре 1997 года меня выбрали главным тренером сборной России, я взял в помощники своего учителя и очень этим горжусь. Хотя возражающих было много. Но я отвечал за результат и настоял, чтобы он не просто числился в моих помощниках, а помогал реально. Тогда ведь еще не было у нас никаких статистиков с компьютерами, скаутов, которые просматривали матчи других команд в параллельных городах, и прочего столь необходимого в сегодняшней работе с любой командой вспомогательного персонала.

Вместе мы поехали на чемпионат мира в Японию в ноябре 1998 года. Присутствие его на скамейке запасных меня стимулировало, хотя в установки на матчи он не встревал – у нас была такая договоренность. А вот накануне очередной встречи еженощно мы спорили между собой до хрипоты, что-то обязательно доказывая друг другу. Мнения наши временами расходились, но ближе к утру все-таки приходили к какому-то консенсусу.

До этого мы тем же самым занимались не раз в моей квартире, мелом на паркете «разрисовывали» все важнейшие матчи клуба, решая, как играть против той или иной команды.

* * *

В моем доме Юрий Наумович был своим человеком. Ведь моя семья создавалась на его глазах, и рождение дочерей Наумыч приветствовал. У него был своеобразный лексикон в общении с моими домочадцами: женой и девочками. «Ух, Янка, какая у тебя морда красивая!» – типичное выражение его в общении с моей старшей дочерью. Но ему все прощалось. Потому что это была уникальная личность, не похожая ни на кого.

Мне удалось это доказать на всех уровнях. Так что теперь в Белгороде есть улица и переулок Венгеровского, улица Волейбольная, и мемориальная доска в честь него открыта в институте, где он начинал свою работу в нашем городе.

Его не стало всего через несколько дней после возвращения из Японии с чемпионата мира – 4 декабря 1998 года. Похоронили его на центральной аллее еврейского кладбища в Харькове. И раньше мы всей командой по окончании сезона ездили туда. И я как бы отчитывался перед учителем о сделанном, об одержанных победах. Но сегодня разве туда доедешь? Но я верю, что когда-нибудь и в Харькове, на его родине, появится улица памяти замечательного игрока и тренера Юрия Наумовича Венгеровского.