Текст книги "Лягушки королевы. Что делала МИ-6 у крейсера «Орджоникидзе»"

К большому плаванию

13 апреля, пятница.

Москва, улица Грицевец,

кабинет начальника ГРУ ГШ

В кабинете главного шефа военной разведки пятничное утро выдалось горячим. Вереницей шли доклады, совещания, переговоры. К обеду самые неотложные дела удалось утрясти. Когда хозяин кабинета собрался было отправиться обедать, ему напомнили об еще одной встрече, запланированной, впрочем, самим начальником ГРУ.

– Товарищ генерал-лейтенант, – услышал Шалин голос своего помощника, – контр-адмирал Бекренев. Прикажете пригласить?

– Приглашайте, – ответил генерал, приводя в порядок галстук и застегивая пиджак.

В дверь кабинета начальника Главного разведывательного управления Генштаба вошел подтянутый, строгий мужчина в военно-морской форме с дюжиной, не меньше, наградных планок на левой стороне кителя.

– Товарищ генерал-лейтенант, контр-адмирал Бекренев по вашему… – начал было свой рапорт вошедший, но хозяин кабинета его тут же остановил:

– Заходи, Леонид Константинович, присаживайся.

Михаил Алексеевич Шалин несколько дней ждал этой встречи, но Бекренев всю неделю был в отъезде – в штабе Черноморского флота в Севастополе, а затем и на Балтике. Он был опытным боевым командиром. Воевал в Испании. В годы Великой Отечественной командовал кораблями Черноморского, а затем Северного флота. После войны на разных должностях служил в военно-морской разведке. Пользовался немалым авторитетом на флоте.

В начале пятидесятых Михаил Алексеевич сам пригласил его к себе в войсковую часть номер 44388–именно так на языке первых отделов именовалось Главное разведывательное управление Генштаба.

У него Бекренев возглавил первое управление – нелегальную разведку.

В отличие от КГБ, военная разведка всегда гордилась тем, что стояла в стороне от сыскных дел. Может быть, поэтому ее авторитет среди профессионалов всегда котировался выше авторитета КГБ. Кое в чем функции этих двух разведок совпадали. И та и другая занималась сбором военно-политической информации, вербовкой агентуры. Но ГРУ осуществляла разведку в военной области значительно шире и интенсивнее, так как здесь лежала исключительно ее сфера интересов. Из шести управлений ГРУ первые четыре вели исключительно стратегическую и агентурную разведку. Именно при генерал-лейтенанте Шалине, кадровом разведчике с довоенных времен, в ГРУ ГШ произошли заметные структурные и кадровые изменения. Они были вызваны критической оценкой тех промахов, которые военная разведка страны допустила, впервые столкнувшись с американской армией в ходе боевых операций в Корее. Укреплялись и росли органы разведки в армии, авиации и на флоте. Создавался спецназ ГРУ. Активно развивались легальные и нелегальные резидентуры военной разведки за рубежом страны. Росла агентурная сеть ГРУ.

– У меня к тебе серьезный разговор, – не тратя времени на любезности, по-товарищески заявил Шалин.

В кабинет начальника ГРУ вошел его помощник и поставил на стол перед беседующими поднос с двумя стаканами чая и ломтиками лимона на блюдце.

– Ты, я полагаю, в курсе того, что Хрущев и Булганин на предстоящей неделе отправляются в Англию на крейсере «Орджоникидзе», – начал разговор хозяин кабинета.

Гость утвердительно кивнул головой:

– Да, мне это известно.

– Так вот, – продолжал Шалин, – расскажи-ка мне коротенько, так сказать, для затравки нашей беседы, что из себя представляет крейсер «Орджоникидзе», на котором будут плыть наши лидеры? Я ведь человек не флотский. В военных кораблях разбираюсь слабо.

Михаил Алексеевич действительно за истекшие шесть десятков лет своей жизни к морю приближался лишь во время нечастых летних отпусков. Всю свою военную службу он, выходец из семьи оренбургских крестьян, прошел на земле, в сухопутных войсках. Сначала в царской армии, где в чине прапорщика командовал ротой Сибирского стрелкового полка. А затем и в Красной армии, где начал военную карьеру казначеем, а дослужился до должности замначштаба 13-го стрелкового корпуса. В 1936 году выпускник Академии имени Фрунзе майор Шалин был командирован в распоряжение Разведупра РККА. Пройдя войну начальником штабов трех различных армий, в 53-м после смерти Сталина он уже в звании генерал-лейтенанта возглавил военную разведку Советской Армии.

– «Орджоникидзе» – вполне современный корабль, – начал свой ответ контр-адмирал Бекренев. – Это крейсер 68-й серии. Она была запущена недавно, в начале пятидесятых. Первым в серии вышел крейсер «Свердлов», затем «Орджоникидзе». Сейчас готовится к пуску на воду крейсер «Чапаев». Все это отлично защищенные, скоростные боевые корабли с мощной 152-миллиметровой артиллерией и двумя десятками торпедных аппаратов, с отличным навигационным оборудованием…

– Тогда ответь мне на такой вопрос, – прервал Шалин. – Если бы ты оказался на месте англичан, что бы тебя больше всего интересовало в нашем крейсере?

– Думаю, кое-что им, конечно, известно. Машина ведь не новая. В международных водах и зарубежных портах – нередкий гость. Но далеко не всё.

Шалин положил ломтик лимона в свой стакан в красивом серебряном подстаканнике и сделал несколько глотков. Бекренев последовал его примеру.

– По нашим данным, к крейсерам 68-й серии все еще проявляется значительный интерес, – продолжил беседу Шалин. – В прошлом году в походах и на рейдах Портсмута и Осло крейсера «Свердлов» и «Орджоникидзе» были под прицелом западных разведок. Мы и сами были не прочь лишний раз подогреть этот интерес. Во время встреч с военно-морскими чинами Великобритании, США, скандинавских стран мы порой допускали «утечку» информации о боеспособности наших военных кораблей. Чтобы, так сказать, сбить наших потенциальных противников с курса. Санкционированные «утечки» касались, в частности, скоростных характеристик, системы шумопоглощения, сонаров крейсера. Надо сказать, уловка удалась. У нас есть все основания полагать, что против «Орджоникидзе» во время стоянки в Портсмуте англичанами может быть проведена очередная разведывательная операция. Мы не исключаем и возможность диверсии.

М. А. Шалин

Л. К. Бекренев

От сказанного Шалиным контр-адмирала невольно передернуло. В его памяти еще были свежи воспоминания о взрыве на линкоре «Новороссийск» в севастопольской бухте в прошлом, 1955 году. И причастности к нему итальянских подводных диверсантов. Взорванный линкор в годы войны был флагманом итальянского военно-морского флота. И многие полагали, что подрыв трофейного линкора в Севастопольской бухте был делом рук западных разведок.

– Насколько мне известно, – продолжил генерал-лейтенант Шалин, – ты занимался одно время подводными диверсиями. Что можно, на твой взгляд, противопоставить организаторам возможной вражеской акции? Как обезопасить наш крейсер во время его стоянки на рейде в Портсмутской гавани?

Контр-адмирал ответил без промедления:

– Штатные антидиверсионные мероприятия на крейсере, товарищ генерал-лейтенант, предусматривают необходимые меры защиты. Аквалангисты могут обеспечить инспекцию подводного корпуса корабля на предмет обнаружения магнитных мин. Противодиверсионные патрули держат под постоянным наблюдением акваторию по всему периметру крейсера.

– А насколько эффективны эти штатные антидиверсионные мероприятия?

– Полной гарантии не дает даже страховой полис.

– Что нам мешает обеспечить стопроцентную безопасность корабля?

– Причин несколько. Во-первых, на крейсере нет так называемого «мокрого отсека», чтобы аквалангисты могли спускаться в воду из-под днища корабля незамеченными. Спускаться придется у всех на виду по трапу со шкафута. А это не дело. Все-таки не у себя дома работают. Во-вторых, наши подводники пока экипированы хуже английских. Замкнутых гидрокостюмов у нас еще нет. Наконец, для того, чтобы оперативно обнаружить подводного минера, да еще у его родных берегов, необходимы и значительные силы, и специальная техника, и свобода рук.

Откровенное признание Бекренева не слишком удивило Шалина. Его помощники, все до единого, божились и клялись в последние дни, что изловят любого диверсанта. Шеф военной разведки таким посулам не очень-то верил.

– Так какого же … ты до сих пор молчал об этом?! – выругался в адрес контр-адмирала начальник ГРУ.

– Никак нет, я лично докладывал, в том числе и маршалу Жукову, Им две недели назад утверждена соответствующая программа… Установлены жесткие сроки… Но на разработку, налаживание производства спецоборудования и техники, подготовку кадров наконец, необходимо время.

Времени у начальника ГРУ как раз и не было.

Тоннельный эффект

14 апреля, суббота.

Москва, площадь Дзержинского,

штаб-квартира КГБ

Серов облил голову холодной водой из-под крана и уткнулся лицом в мягкое махровое полотенце. Он насухо вытер волосы и на мгновение замер. Его взгляд остановился на собственном отражении в зеркале на стене. Оно ему совсем не понравилось.

Захотелось в весенний лес. Просто пройтись, поднять голову, посмотреть на небо, подышать сырым холодом уходящей зимы. Только там, на природе, он смог бы, наконец, избавиться от гнетущего чувства подавленности, не дававшего ему покоя в последние дни.

Серов подошел к окну своего служебного кабинета и расстегнул воротник рубашки. Отодвинув в сторону плотную штору, он выглянул на улицу. Вечерние огни словно иголками впились в воспаленные глаза. Генерал снова занавесил окно и вернулся к столу. Взглянул на пометки у края календаря. Под значком «нота бене» карандашом было выведено одно лишь слово: «тоннель».

Краткая пометка на календаре касалась сооруженного ЦРУ и МИ–6 берлинского тоннеля, начавшего работать уже больше года назад. Она напоминала председателю КГБ, что пришло время для принятия решения о дне «икс».

Тоннель был прорыт к линии советской правительственной связи, и вот уже пятнадцатый месяц подряд с ведома Лубянки позволял западным разведкам снимать информацию, шедшую по телефонным и телеграфным линиям из Карлсхорста в Москву. Точнее говоря, не только информацию, но и дезинформацию, приготовленную в КГБ.

О завершении строительства тоннеля в Берлине генералу Серову доложил в январе 1955 года начальник первого главного управления КГБ генерал Панюшкин.

Начинка шпионского тоннеля

Это был новый большой успех английского отдела ПГУ и, в частности, его шефа генерала Родина. В те зимние дни 55-го Борис Николаевич Родин чувствовал себя победителем. Его авторитет на Лубянке был крепок как никогда. Завербованный генералом агент еще осенью 53-го года передал через него в Центр информацию об операции «Лорд» – секретном тоннеле, прорытом по заданию СИС к линиям правительственной связи, шедшей из штаб-квартиры советской миссии в венском отеле «Империал». Вторым важным проектом, выданным агентом Родина Москве, был уже берлинский тоннель.

– Что это за чудо-источник появился в вашей богатой коллекции? – поинтересовался тогда Серов у Родина, пригласив его к себе в кабинет на беседу.

– Полагаю, товарищ генерал армии, – без ложной скромности заявил Родин, – этот источник сейчас самый многообещающий из новых в нашей коллекции.

У Серова на столе лежала грифованная пометкой «Совершенно секретно» служебная папка с краткой справкой ПГУ на этого перспективного агента. Генерал раскрыл папку и бегло просмотрел содержание документа.

– Что ты думаешь об этом парне?

– Блейка я лично знаю не один год. Мы познакомились на советско-китайской границе, когда после санкционированного нами освобождения из лагеря северокорейцев он возвращался в Англию, чтобы продолжить работу в МИ–6. Затем мы встречались регулярно, не реже одного раза в месяц, в Лондоне вплоть до моего отъезда из страны. Времени было достаточно, чтобы узнать и проверить этого человека. Блейк работает не за страх, а за совесть. Деньги его не интересуют. Это убежденный коммунист. Словом, наш человек.

– А где он сейчас, в Берлине?

– Так точно. Его перевели в берлинскую резидентуру СИС в январе 55-го года. Оттуда мы и получили информацию об операции «Принц». Блейк там работает заместителем полковника Гримшоу, резидента СИС в Берлине. Занимается поставками оборудования для тоннеля.

В июне 55-го вопрос о тоннеле был поставлен на совещании в узком кругу. Генерал Панюшкин тогда отстаивал перед своими коллегами интересы английского отдела первого главка. Он решительно требовал на заседании, обращаясь к председателю КГБ, – не раскрывать тоннель как минимум в течение года. Иначе был риск потерять весьма перспективный источник в британской разведке.

Александра Семеновича, естественно, в первую очередь беспокоила судьба Джорджа Блейка. Быстрое обнаружение тоннеля могло поставить двойного агента под подозрение британской контрразведки.

Генерал Грибанов защищал на совещании интересы второго главного управления комитета, то есть службы безопасности.

Он не мог гарантировать, что по правительственной линии связи из Карлсхорста будет идти лишь поток безобидных будничных сведений и нашей дезинформации, хотя их заготовкой уже были заняты не один месяц. Возможны непредусмотренные утечки. Все предвидеть заранее и все организовать практически невозможно. Поэтому тоннель, на его взгляд, необходимо было «случайно» обнаружить. И чем скорее, тем лучше.

Споры на совещании в КГБ не прошли мимо вездесущего ЦК. Дискуссию пришлось продолжить на Старой площади на закрытом заседании у Хрущева. «Первый» имел привычку не оставлять без контроля ни одно сколько-нибудь важное решение КГБ. Страшный опыт прошлых лет, когда высшее партийное руководство было лишено власти над НКВД, видимо, не мог не наложить заметный отпечаток на поведение первого секретаря.

– Мы не можем позволить западным разведкам выйти на след нашего агента, – настаивал генерал Серов в ЦК.

– Почему это мы должны терпеть, когда в наш дом без приглашения залезают, да еще и нахально подслушивают? – бурно изливал свое неприятие бесцеремонных действий империалистических разведок председатель Верховного Совета СССР маршал Ворошилов, хорошо известный своим революционным рвением.

Хрущев поддержал не президента страны, а председателя КГБ, но предложил не медлить с началом операции разоблачения.

После заседания он отвел Серова в сторону и, лукаво поблескивая своими круглыми маленькими глазками, завел на ту же тему новый разговор.

– Почему бы тебе, Иван, – заметил он, – не провернуть это дело с обнаружением тоннеля, когда я буду с визитом в Англии. Лучшего подвоха для этого «старого лиса» Энтони Идена ведь не придумаешь! Мы поймаем его с поличным, но напоказ, как нашкодившего пацана, выставим не его, а Эйзенхауэра. Они ведь вместе этот тоннель рыли. Знай, мол, паршивый янки, наших и впредь остерегайся! Что скажешь? Нам ведь не резон особо ругаться с англичанами. Они – народ зависимый. На этом можно и сыграть. Как думаешь?

Генерал Серов обещал тогда в точности выполнить просьбу «Первого». Ему пришелся по душе его замысел.

В политике Хрущев был циником. Он считал себя вправе свысока судить о поступках западных лидеров и время от времени поучать их уму-разуму. Без особых на то приглашений он любил вставать в позу ментора, как бы признавая тем самым свое абсолютное превосходство над «загнивающим» Западом. Делалось это, как правило, с откровенной грубостью и прямотой, достойной, впрочем, малограмотного крестьянского сына из деревни Калиновка, сбежавшего на заработки в шахтерский городок Юзовка и ставшего затем секретарем райкома, членом ЦК и Политбюро, и, наконец, первым секретарем коммунистической партии, во всеуслышание провозгласившей себя могильщиком мировой буржуазии.

Сама миссия пролетарского лидера давала ему, как он полагал, основание всегда и во всем считать себя, коммуниста, правым, равно как и обвинять во всех смертных грехах мировой империализм. Эту хрестоматийную азбуку большевистской идеологии Хрущев отменно усвоил сам и настойчиво вдалбливал в головы своих соотечественников, равно как и жителей подмятых под себя Москвой стран так называемой народной демократии.

И. С. Хрущев и Д. Эйзенхауэр

Его историческая правота, как считал Хрущев, была предопределена свыше основоположниками марксизма-ленинизма, а значит, не подлежала сомнению. Только эта наука, верил он, сумела распознать законы развития общества и овладела ими. Те, кто, находясь под игом мировой буржуазии, еще не знал о всепобеждающей силе идей марксизма-ленинизма, должны были, по его мнению, сами убедиться в этом на примере собственных стран, где царил произвол эксплуататоров, где интересы трудящихся были растоптаны кучкой стоящих у власти ставленников крупного капитала.

Любой конкретный пример, доказывающий нечистоплотность западных правительств, был для Хрущева дополнительным подтверждением правоты исповедуемой им идеологии. Эту правоту он отстаивал горячо и рьяно. Так, полагал он, выигрывались сражения за умы. Так делалась большая политика. Докажи Хрущев, что Иден и Эйзенхауэр шпионят за ним, за его страной и народом, готовя всему человечеству ядерный пожар, и западные демократии надломит новый всплеск народных волнений и протестов. А там, глядишь, не за горами будет и победоносная пролетарская революция.

Это была циничная, но до поры эффективная стратегия.

Серов отлично помнил пожелание «Первого» относительно «дня икс». Теперь, накануне визита в Лондон, отведенное для страховки двойного агента время истекло.

Генерал открыл папку с документами на подпись и, не раздумывая, анализировал шифровку с приказом резиденту КГБ в Карлсхорсте начать операцию по берлинскому тоннелю. «Днем икс» в ней стояло 21 апреля – самый разгар визита в Великобританию.

Серову хотелось, чтобы эта операция стала и его маленькой местью англичанам. Отместкой за ту оскорбительную встречу, что ему организовали в Лондоне его «партнеры» с Уайтхолл.

На балтийском форпосте

15 апреля, воскресенье.

Балтийск, база Балтийского флота

Как и соседний Калининград, Балтийск носил свое новое имя десятый год. Русскими эти прусские крепости – Кенигсберг и Пиллау – стали в 45-м по решению Потсдамской конференции. А год спустя их переименовали.

Вторая мировая война кардинально изменила и судьбу, и облик этих городов. Они были почти полностью разрушены. Древняя столица прусских племен лежала в руинах. От старой крепости Пиллау остался лишь прямоугольник цитадели и знаменитый местный маяк.

К 1952 году здесь, на берегу Балтики, была создана крупнейшая база военно-морского флота СССР – самый западный форпост Советского Союза. В связи со своим стратегическим положением и обилием дислоцированных войск оба города стали закрытыми, въезд в них иностранцам был запрещен.

Русские приходили в эти места на Балтике и раньше. С 1758 по 1762 год здесь стояли войска генерал-аншефа Василия Ивановича Суворова, отца генералиссимуса Александра Васильевича Суворова, выдающегося русского полководца. Пруссия и ее столица Кенигсберг были тогда ареной конфликтов, гасить которые пришлось русскому солдату. В начале XIX века русские войска вновь вошли в Кенигсберг, на этот раз преследуя отступающие из России полки Наполеона Бонапарта. В годы первой мировой войны Пруссия опять стала театром военных действий, и в 1914 году русские войска в третий раз вошли в Кенигсберг и Пиллау. 9 апреля 1945 года, под занавес второй мировой войны, русская армия в четвертый раз взяла прусскую крепость. И она стала российской. Навсегда.

Весна на Балтике выдалась холодной и промозглой. Резкий морской ветер теребил флаги на мачтах и ленты на матросских бескозырках. То и дело уходили в новый поход или возвращались из плавания в родную гавань военные корабли. На ошвартовавшихся судах шла обычная штатная работа. Привычная для моряков служба.

Лишь крейсер «Орджоникидзе» был разведен с привычным распорядком дня. Вот уже почти неделю он походил на разбуженный муравейник. С раннего утра и до глубокой ночи в его отсеках не прекращалась срочная государственной важности работа. Техники и механики с помощью матросов постоянно что-то устанавливали, заменяли, убирали, красили, чистили, драили – словом, приводили и без того находившийся в отличном состоянии боевой корабль в идеальный порядок.

Матросы, привыкшие к напряженной работе в походах, не понимали, зачем была нужна вся эта суета на стоянке, во время отдыха. Зачем, например, надо было заново красить весь корпус корабля до ватерлинии, если прежняя краска еще не успела сойти. Недоумевали и младшие офицеры. Заходя в конце марта в Балтийск на стоянку перед новым походом, они знали наперед, что предстоящие дни сулят им лишь короткий отдых после долгой и трудной работы. На свидание с родными и близкими рассчитывали лишь немногие. Так случалось и раньше, но в апреле пятьдесят шестого обычный размеренный ритм мирной морской службы оказался нарушен.

Крейсером «Орджоникидзе» командовать был поставлен капитан 1 ранга Степанов.

Георгий Федорович уже давно служил на флоте, закончив мореходку в предвоенном сороковом. В 50-е ему посчастливилось ходить на самых красивых в мире балтийских крейсерах проекта 68-бис. Свой первый зарубежный вояж Георгий Федорович совершил в июне 53-го на новейшем крейсере «Свердлов», посланном для участия в параде по случаю коронации Елизаветы II.

Командир крейсера «Орджоникидзе» капитан 1 ранга Г. Ф. Степанов (стоит)

Командовал крейсером каперанг Рудаков, а Степанов был старпомом. В тот раз русские удивили королеву. Крейсер блестяще выполнил на Спитхедском рейде сложный маневр постановки корабля на 2 якоря – «фертоинг», затратив на него всего 12 минут. Американцы и французы возились часами. Во время приема бравый командир крейсера Рудаков, вероятно, со значением ощутимо пожал протянутую молодой королевой руку. Зато старший помощник Степанов приятно поразил отменным умением танцевать. Тем походом все остались довольны.

На этот раз Степанову самому предстояло вести крейсер к британским берегам. Да еще с делегацией высших руководителей страны на борту. Дело нешуточное.

В середине марта крейсер посетил главнокомандующий Балтийским флотом адмирал Головко в сопровождении офицеров штаба. Командир крейсера узнал об этом визите за час до прибытия делегации, получив срочную радиограмму из штаба флота.

– Крейсеру предстоит важный и ответственный поход, – заявил тогда капитану командующий, едва ступив на палубу крейсера. – Пойдете в Англию с визитом доброй воли и с руководством нашей страны на борту.

От такого заявления у видавшего виды капитана крейсера закружилась голова.

– Успокойся, Георгий Федорович, – сказал тогда командующий, – возглавит поход контр-адмирал Котов. Твоему крейсеру будут приданы два эсминца «Совершенный» и «Смотрящий». А до Северного моря вас поведут подлодки и авиация флота.

Адмирал А. Г. Головко

Головко степенно, как и положено командующему, прошел в капитанскую каюту и велел Степанову пригласить к нему главного механика крейсера. Через минуту в каюту вошел молодой офицер.

– Командир ВЧ–5 капитан-лейтенант Романов по вашему приказанию прибыл, – спокойно и четко доложил он.

– Вот что, главмех, о предстоящем походе ты уже знаешь. Значит, тебе должно быть ясно, что главное в нем – это ход. Стрелять, понятное дело, не нужно будет. Поэтому определитесь, чего вам для ВЧ–5 к походу не хватает. А ты, – обратился командующий к стоявшему рядом с ним начальнику технического управления флота вице-адмиралу Гончарову, – запиши и выполни все заявки.

– Есть, товарищ командующий, – в один голос отрапортовали капитан-лейтенант и вице-адмирал.

Адмирал Арсений Григорьевич Головко был одним из немногих в стране командиров, успевших за свою карьеру послужить на всех флотах и постоянных флотилиях. В годы Великой Отечественной войны он командовал Северным флотом.

Адмирал П. Г. Котов

В годы войны и в мирное время он по привычке носил на адмиральской форме матросский бушлат. В нем Головко появлялся и на борту «Орджоникидзе» минимум раз в два дня в течение всего месяца подготовки корабля к походу в Портсмут.

– Вот что, мужики, – с хитрецой в голосе сказал командир крейсера капитан 1 ранга Степанов, когда Головко, отдав необходимые распоряжения, оставил корабль, – давайте пользоваться моментом и, даст бог, получим все, что нужно, для корабля, а не только для похода.

Убеждать никого из офицеров не пришлось. Заявки полились как из рога изобилия. Штаб флота был вынужден создать постоянно действовавший авиамост между Ленинградом и Балтийском, доставляя авиацией флота на крейсер оперативно и без проволочек все запрашиваемое оборудование.

На корабле ни на час не стихала работа. Командующий сам контролировал ее ход, постоянно наведываясь на «Орджоникидзе». Одним из транспортных самолетов в Балтийск вслед за командующим вылетел начальник разведывательного управления флота капитан 1 ранга Соловьев.

Накануне он был вызван в Москву. И попал, к своему удивлению, прямиком на ковер к начальнику ГРУ генерал-лейтенанту Шалину. Соловьев ни разу не был в кабинете «Главного». Высокое московское начальство не слишком волновали дела военно-морской разведки на Балтике. Их спокойно решали в штабе Балтийского флота. Предстоявший поход «Орджоникидзе» резко изменил ситуацию. Соловьеву было приказано в сжатые сроки разработать и осуществить весь комплекс разведывательных, контрразведывательных и антидиверсионных мероприятий для обеспечения безопасного похода советских кораблей в Англию с Хрущевым и Булганиным на борту.

После словесной «накачки» от «Главного» Соловьев возвращался в Балтийск с твердым намерением выполнить все задачи, поставленные перед ним начальником ГРУ.

На семнадцать ноль-ноль Соловьеву было назначено явиться на борт крейсера «Орджоникидзе» к начальнику штаба похода капитану 1 ранга Ярошевичу. Начштаба был в курсе недавнего визита Соловьева в Москву. Аналогичной «обработке» накануне подвергся и он сам. Оба офицера рассчитывали на понимание и поддержку друг друга.

16 апреля, понедельник.

Балтийск, борт крейсера «Орджоникидзе»

День начала похода наступил неожиданно скоро. Все намеченные работы на борту крейсера были завершены. В последнюю очередь на корабль загрузили пломбированные зеленые ящики со свежими продуктами, которые доставил в Балтийск личный повар делегации майор КГБ Светлов, переодетый в морскую форму капитана 3 ранга.

Офицерский кок на крейсере «Орджоникидзе» мичман Реймов, прославившийся на всю эскадру своими флотскими котлетами, с удивлением наблюдал за действиями своего нового начальника, который лично сопровождал каждый контейнер с продуктами от грузовика на причале до камбуза и холодильников на крейсере.

С утра в день отплытия капитана 1 ранга Соловьева вызвал к себе контр-адмирал Котов. Заместитель командующего Балтийским флотом, он уже вступил в обязанности руководителя похода, был нервно возбужден и чрезмерно активен.

– Вот что, начальник разведки, тебе надо сделать, – обратился он к Соловьеву. – Сегодня в Калининград поездом номер сорок два в двенадцать ноль пять прибывает английский военно-морской атташе капитан Эдриан Норти. Тебе надлежит встретить его на вокзале и продержать в местном ресторане за трапезой и тостами до темноты, а затем доставить на крейсер. Каюта ему приготовлена. Приказываю денег на выпивку не жалеть. Задание понятно?

– Так точно, – с улыбкой доложил довольный полученным приказом Соловьев.

– Тогда бери мою машину и отправляйся в Калининград. Успеха тебе, разведка.

Для Павла Григорьевича Котова, заместителя главнокомандующего военно-морским флотом по кораблестроению и вооружению, адмирала-инженера, назначение руководителем похода советских кораблей в Портсмут было полной неожиданностью. Такого рода дела не входили в его обязанности.

Последние полгода он вплотную занимался совсем другими вопросами, и был недоволен тем, что его оторвали от важного и трудного дела. Являясь одним из организаторов атомного проекта на ВМФ, Котов с сентября 1955 года входил в состав комиссии при проведении первого в СССР подводного испытания морской ядерной торпеды Т–5 на Новоземельском морском ядерном полигоне,

Дела шли, как это всегда бывает с новым и незнакомым делом, не без проблем.

Т–5 была одним из самых грандиозных творений тех лет. Эта «царь-торпеда», как ее называли тогда, должна была стать «на радость нам, на страх врагам» супероружием Страны Советов. Это действительно была уникальная система вооружения. Правда, только по размерам. Сколь успешным было бы ее боевое применение, предстояло узнать на испытаниях.

В период подготовки и проведения испытаний на Новой Земле побывал не только контр-адмирал Котов, но и все командующие флотами. Итоги недавних испытаний ядерной торпеды предстояло еще проанализировать и изучить. Времени на это было в обрез, а Котову приказали возглавить заграничный поход, да еще с руководством страны на борту. Миссия, конечно, почетная, только ядерная торпеда волновала вице-адмирала куда больше.

Трудно было ожидать иного от потомственного корабела.

В апреле 56-го в этой работе у Котова наметился неожиданный антракт…