Текст книги "Афера для своих"

7

В понедельник после развода Ефремов вызвал к себе Бериева. Разговор предстоял нелегкий, но Игорь подготовился к нему. Мысленно он накрутил себя до предела и был готов взорваться в любую минуту, если что-то пойдет не так.

– Лаврентий, – Ефремов специально обратился к коллеге не по имени, как обычно, а назвал его по прозвищу, что должно было подчеркнуть доверительный характер беседы, – дружище, у меня есть поручение, которое можешь выполнить только ты.

Бериев нахмурился. Ему не хотелось участвовать в каком-то сомнительном мероприятии, но и отказать начальнику он не мог.

– Есть такая девушка – Елена Кайгородова. Ей приблизительно 27 лет. Она наркоманка. Больше я про нее ничего не знаю, а хочу знать все. Абсолютно все.

Бериев записал данные девушки, отложил ежедневник в сторону, достал сигареты.

– Ты что-то недоговариваешь, – сказал он. – Установить какую-то наркоманку может и стажер, а ты меня к этому делу припрягаешь.

– Вполне возможно, что в связи с Кайгородовой всплывет имя Козодоева…

– Черт возьми, Игорь, мы же закончили с ним! – не дал договорить начальнику Бериев. – Наплюй ты на этого мерзавца, и делу конец. Зачем заново ворошить эту тухлую историю?

– Все сказал? – с легкой, едва уловимой угрозой в голосе спросил Ефремов. – Теперь меня послушай. Я не собираюсь реанимировать дело, в котором поставлена точка. Даже две точки. Первая – это убийство Бурлакова, а вторая – убийство некоего Михаила Быкова, дружка и сообщника Козодоева. Тогда, десять лет назад, мы установили, что Быков в день убийства Бурлакова стоял на «атасе» у его подъезда. Но это нам ничего не дало, так как буквально через несколько дней после обнаружения трупа Бурлакова Быков бросился с двенадцатого этажа. Сейчас, после признательных показаний Козодоева, легко свести два этих события вместе и прийти к выводу, что Козодоев и Быков вместе ходили на «дело», а потом Сергей помог приятелю сигануть вниз. Скорее всего Быков решил сдаться, а Козодоев не мог допустить этого и убил дружка. Ты можешь упрекнуть меня и сказать: «Куда ты смотрел десять лет назад? Все ведь так очевидно было!» Я прав, Лаврентий? Прав. Сейчас любой может ткнуть в меня пальцем, а десять лет назад желающих поучить меня уму-разуму не нашлось. Человек крепок задним умом, но мне-то что прикажешь делать? По венам ножом полоснуть? Публично покаяться, расписаться в собственной несостоятельности? Я не буду этого делать. Я отброшу убийство Быкова в сторону и поставлю на нем точку. Жирную точку.

– Не горячись, Игорь! – попросил коллега. – Я ни в чем тебя не упрекаю…

– Слушай дальше! – не сбавляя возбужденного тона, продолжил Ефремов. – У меня есть информация, что Козодоев несколько лет назад совершил ряд грабежей.

Выражение «у меня есть информация» говорило обо всем и ни о чем одновременно. Бериев мог толковать его как угодно: «У Ефремова есть оперативная информация, источник которой он раскрывать не хочет» или «У Ефремова нет никакой информации, но он хочет придать своему поручению официальный характер».

– Одна из жертв его нападений – Кайгородова. Я хочу знать о ней все.

– Сделаю, – неохотно ответил Бериев.

– Нет, не так! – взревел Ефремов. – Мне не надо делать одолжений. Если ты не в состоянии установить какую-то наркоманку, то ничего не делай, но знай, что этот молодчик вновь выйдет сухим из воды. Он десять лет назад убил двух человек и не понес никакого наказания. Потом он взялся за грабежи. Зачем ему нападать на беззащитных девушек, я не знаю, но я не хочу, чтобы он чувствовал себя победителем.

Бериев хотел что-то возразить, но Игорь не дал ему рта открыть.

– Сейчас Сергей Козодоев стал во главе СГТС, – продолжил он. – Через несколько месяцев он продаст активы и смоется за границу. Он побывает там, где ни я, ни ты никогда не сможем побывать, потому что мы – нищие, а он – богач. Козодоев увидит Колизей, Эйфелеву башню, Биг-Бен, небоскребы Нью-Йорка. Он будет жрать омаров в лучших кабаках, пить вина столетней выдержки, проводить ночи с развратными манекенщицами. И он будет смеяться. Над тобой смеяться, надо мной, над всеми ментами в стране. Я не хочу, чтобы он еще раз избежал расплаты. Иди, Лаврентий, и забудь об этом разговоре. Сам все сделаю.

– Сколько у меня есть времени? – поднялся с места Бериев.

– До четверга.

После Лаврентия Ефремов вызвал Киселева.

– Есть наркоманка, зовут Кайгородова Елена. Она приблизительно 1965 года рождения. По моей информации, ее несколько раз грабили и избивали в последние годы. Мне надо поднять все материалы по этим происшествиям. Начни с Ленинского РОВД, потом проверь Центральный.

– Мне надо просмотреть все происшествия за несколько лет? – поразился Киселев.

– Что в этом сложного, друг мой? – поддел неопытного коллегу Ефремов. – Я тебя не мерзлую землю долбить отправляю. Ты будешь работать в тепле, за отдельным столом, с перерывом на обед. Работа предстоит не пыльная – листай книгу происшествий, выискивай знакомую фамилию. «Книга учета происшествий» – узкая. На одной странице помещается описание двух-трех происшествий. Тебе читать весь текст не надо. Бросил взгляд на страницу, если не увидел нужную фамилию, то перешел на другую сторону. На разворот книги происшествий у тебя уйдет несколько секунд. Кайгородова – фамилия довольно редкая, так что ты наверняка не пропустишь ее.

– Все сделаю, Игорь Павлович! – пообещал Киселев.

Вечером Ефремов приехал в кафе, где работала официанткой Марина Федосеева. В обеденном зале почти все столики были пустыми – обнищавший народ не спешил расставаться со своими кровными рублями ради ужина в интимной обстановке. Федосеева в черном переднике сидела на высоком стуле у барной стойки. В ожидании клиентов она о чем-то вполголоса переговаривалась с барменом, высоким, спортивного телосложения, мужчиной. Увидев Ефремова, Марина напряглась, хотела направить к нему другую официантку, но, как назло, та была занята. Поморщившись, как от зубной боли, Федосеева подошла к столику, не глядя на Игоря, раскрыла блокнотик.

– Слушаю вас. Что будете заказывать? – спросила она.

– Где я живу, еще не забыла? – спросил в ответ Ефремов. – Завтра после работы жду тебя в гости.

– Завтра я буду занята, – холодно ответила девушка.

– Какая жалость! – сокрушился Ефремов. – В кои веки я зову тебя в гости, а ты не можешь прийти, ты вся в делах! Нехорошо старых друзей забывать. Тем более плевать в них не надо, может боком выйти.

– Ты мне угрожаешь? – с вызовом спросила Марина.

Она приготовилась дать отпор наглецу, но просчиталась. Ефремов знал, как сломать сопротивление девушки в одно касание, легким щелчком пальцев.

– Позвони хозяину кафе и скажи, что завтра к вам с проверкой придет санэпидемстанция. За ней следом – пожарная инспекция, потом – ОБЭП. Мои коллеги не успокоятся до тех пор, пока не вывернут ваш балаган наизнанку. Я пущу твоего хозяина по миру с голым задом, а уж он-то найдет, как отблагодарить тебя.

– Ты – подонок, – прошептала Марина.

Она была готова расплакаться от обиды, и первые слезинки уже набухли в уголках глаз, но тут за ее спиной началось какое-то движение, и она передумала. Бармен, по обрывкам разговора догадавшийся, что невзрачно одетый клиент издевается над официанткой, решил прийти ей на помощь. Неспешно, как хозяин положения, он подошел к столику и спросил:

– Какие-то проблемы, Марина?

– Проблемы у меня, – дерзко ответил Ефремов. – Сегодня я арестовал двух барменов, а где взять третьего – ума не приложу. Конец года, план горит, а у меня одного бармена не хватает. Ты не подскажешь, кого бы арестовать для полного комплекта?

– Этот человек из милиции? – спросил бармен у Марины.

Федосеева обреченно вздохнула: «Да. Он из уголовного розыска».

Бармен с презрением посмотрел на хамоватого гостя и ушел за стойку – протирать и без того чистые стаканы.

– Завтра в восемь! – приказным тоном уточнил время встречи Ефремов.

Марина промолчала. Игорь поднялся, подошел к барной стойке, заказал сто граммов водки.

Бармен с явной неохотой налил, подтолкнул стаканчик к клиенту. Ефремов, как заправский пьянчужка, залпом опрокинул стопку, но глотать водку не стал, а выпрыснул через губы содержимое стаканчика на барную стойку, на сверкающие чистотой фужеры, на белоснежную отутюженную рубашку бармена.

– Это что такое? – спросил он, вытирая тыльной стороной руки рот. – Почему от вашей водки ацетоном несет? Вы его для крепости добавляете?

Бармен растерялся от неожиданного наезда, ища поддержки, посмотрел на Марину. Она за спиной Ефремова покрутила пальцем у виска: «Ты дурак, что ли? Слышал же, что он – из милиции. Не мог настоящей водки налить?»

– Книгу учета товаров на стол! – жестко скомандовал Ефремов. – Я сейчас без всякого ОБЭП вас на чистую воду выведу. Ты, любезнейший, за то, что посетителей самопальной водкой травишь, годика на два в тюрьму заедешь. У тебя есть во что переодеться? Какую-нибудь телогрейку в подсобке поищи. В ИВС под голову положишь.

– Игорь Павлович, это недоразумение, – подошла к стойке Марина. – Сейчас мы все исправим.

Она кивнула на застекленный шкафчик с отборными напитками. Бармен понял ее, достал бутылку самого дорогого виски, налил почти целый стакан.

– Прошу вас! – дрожащей рукой он поставил виски перед коварным посетителем.

Ефремов хмыкнул, маленькими глоточками отпил половину, отставил стакан в сторону.

– Ровно в восемь! – напомнил он и вышел из кафе.

Бармен посмотрел ему вслед, потом на ополовиненный стакан.

– Вот ведь сволочь! – пробормотал он и стал переливать остатки виски обратно в бутылку.

На другой день Марина позвонила в дверь Ефремова ровно в восемь, словно дожидалась в подъезде оговоренного времени встречи. Игорь впустил девушку, принял из рук полиэтиленовый пакет, наполненный спиртным и продуктами.

– Хозяин кафе послал, – объяснила Федосеева.

Лет пять назад Игорь воспринял бы любой намек на взятку как оскорбление, но пронесшиеся над страной ветры перемен изменили его отношение к подаркам и подарочкам. Какой смысл выделываться, если все начальники в управлении принимают подношения от коммерсантов? На милицейскую нищенскую зарплату с голода не умрешь, но сыт не будешь.

– Что послал этот злодей? – весело спросил Игорь и стал выставлять на стол гостинцы: бутылку джина «Бифитер», закуску – копченую курицу, импортную колбасу со стручком фасоли внутри, острый соус, лаваш, пучок свежей зелени.

– За бутылку – особое спасибо! – поблагодарил Ефремов.

– Тебе нравится этот джин? – удивилась Марина.

– Ни разу в жизни не пробовал, – признался оперативник. – В первый раз я увидел такую бутылку подростком в гостях у одного приятеля. Мы попробовали по чуть-чуть, оказалось, что в ней – самогон. Через год, на гулянке, я вновь попробовал «Бифитер», и снова он оказался обычным самогоном, но уже от другого «производителя». С тех пор меня мучает вопрос: что в эти бутылки изначально наливают, не самогонку же?

– Надеюсь, у моего работодателя проблем с проверками не будет?

– «Надейся и жди!» – ответил хозяин квартиры словами из песни. – Я к нему никого посылать не буду, а за других не ручаюсь.

Пока Ефремов рассказывал о знакомстве с «Бифитером», Марина собрала на стол. Принесенных продуктов хватило на достойный ужин на двоих, заглядывать в хозяйский полупустой холодильник не пришлось.

Выпив и поев, Игорь приступил к делу:

– Помнишь того лейтенанта, который позвал тебя в опорный пункт?

– Еще бы! Это же он заманил меня в ловушку.

– Ловушку тебе подстроил я, а лейтенант Киселев слепо исполнял мои указания, не зная, что будет дальше. Марина, я хочу, чтобы ты ненавязчиво встретилась с ним и пожаловалась на судьбу. Во всех своих бедах обвинишь Козодоева: он тебя соблазнил, развратил и выгнал с работы, когда ты ему разонравилась. Короче, разыграешь перед ним трагедию о наивной девушке и хозяйском сынке-подлеце.

– Час от часу не легче! – возмутилась Марина. – Ты считаешь меня своей личной проституткой? С кем скажешь, с тем я в кровать должна лечь?

– Марина, работа в кафе пагубно сказывается на твоих умственных способностях. Разве я сказал, что ты должна с ним переспать?

– Как же я должна его разжалобить? – удивилась девушка. – По дороге на работу о моем увольнении рассказывать?

Ефремов задумался.

– Ты права, – решил он. – Для откровенного разговора надо создать соответствующую обстановку… О, придумал! Я поручу ему один вечер охранять тебя. Он пойдет провожать тебя до дома, тут-то ты и разоткровенничаешься, поплачешься ему в жилетку. Марина, мой коллега, лейтенант Киселев, – недалекого ума человек. Он витает в выдуманном им мире, где царят идеалы справедливости и доброты. В нем переизбыток заботы о человеке. Он каждую минуту рвется помогать кому-то, а помогать некому – старушки нынче сами научились через дорогу переходить.

– Ты думаешь, Киселев мне поверит?

– Если ты переспишь с ним, то нет, а если не дашь до себя дотронуться, то – да.

– Какой странный вывод.

– Марина, не буду вводить тебя в заблуждение и скажу так, как есть. После провокации с наркотиками Киселев пришел ко мне с разборками: он обвинил меня в беззаконии. Но я быстро поставил его на место. Мне пришлось сказать примерно так: «Марина Федосеева – бесправная наложница Козодоева, вынужденная удовлетворять все его прихоти».

– Какой же ты все-таки негодяй! – высказалась Марина. – Перед незнакомым человеком меня проституткой выставил.

– Мариночка, солнышко, посмотри на меня! Тебя кто-то в СГТС за порядочную девушку считал? Если ты была таким ценным работником, то почему же тебя Сергей Козодоев первой выгнал? Ты, Марина, сбавь обороты. Норов свой в другом месте показывать будешь, а сейчас ответь мне: ты помнишь, как я из-за тебя пистолет доставал? Я ведь вполне серьезно думал, что стрелять придется. Потом… что было потом, вот в этой самой квартире, ты помнишь?

– Я не хотела, – тихо ответила Федосеева. – Прости.

– Я редко чувствую себя дураком, но после твоего ухода мне от бессилья и унижения на стены бросаться хотелось. Подумать только: я тебе предложил серьезные отношения и услышал в ответ, что со мной, с нищим, встречаться можно, а вместе жить – нет.

– Еще раз прости, и давай забудем об этом, – попросила Марина.

– Уже забыли, – согласился Игорь.

«Я действительно виновата перед ним, – подумала Федосеева. – Сейчас, чтобы окончательно не рассориться, придется пойти на уступки, иначе он лишит меня и этой работы».

– Скажи, что я должна сделать? – спросила Марина.

– Ты вскользь напомнишь Киселеву о деле с наркотиками, но будешь настаивать, что в эту историю ты влипла исключительно из-за своей связи с Козодоевым. Потом пожалуешься ему на свое бедственное положение и во всем вновь обвинишь своего бывшего босса. Если Киселеву вдруг захочется тебя поцеловать и пожалеть, то ты грубо оттолкнешь его и скажешь…

– Неужели вы все одинаковые! – с надрывом ответила Марина. – У вас только одно на уме. Для вас все женщины как тряпки. Только ноги о нас вытирать научились.

– Браво, Марина! Оскорбленная невинность – лучшее оружие женщины. Мне, кстати, от вашего общения никакого конкретного результата не надо. Я хочу, чтобы ты подготовила почву, пропитала ее ненавистью к Козодоеву. Остальное я сделаю сам.

– Ты снова хочешь заняться Сергеем? – догадалась Федосеева. – Я думала, что с ним все закончено.

– Остался один небольшой штрих, и я, как добросовестный работник, должен его закончить.

– Жаль! Я была бы не против поквитаться с ним. Отплатить за все «хорошее».

– После встречи с лейтенантом забудь о Козодоеве, словно его никогда не было в твоей жизни. Через несколько месяцев он навсегда покинет Россию, и даже духа его здесь не останется.

– И все же…

– Выброси глупости из головы! Сергей Козодоев сейчас очень влиятельный человек. Захочешь ему дорогу перебежать – он раздавит тебя и не заметит, что была девушка Марина, и вот ее больше нет!

– Разве ты за меня не заступишься?

Не дожидаясь ответа, Марина встала, выключила свет. Ефремов принял приглашение.

Ночью он проснулся, прижал Марину к себе и подумал:

«Может, ну ее к черту, эту Римму Витальевну? Скажу Марине перебираться ко мне, и она переедет. С Козодоевой неизвестно как карты лягут, а Марина-то вот она, вся моя: грешная, порочная, но такая славная! Чего еще в жизни надо?»

Игорь поднялся, пошел на кухню попить воды. На столе, как символ неведомой красивой жизни, поблескивала в уличном свете полупустая бутылка джина «Бифитер».

«Если жизнь дает мне шанс разбогатеть, то его нельзя упускать. Попробую поймать журавля в небе. Марина, если на то пошло, никуда от меня не денется».

8

В среду, 23 декабря, Лаптев закончил составление чистового варианта плана расследования уголовного дела по факту нападения на Грязева. Начальники служб городского УВД согласовали план не глядя. Самойлов, зная, что план ляжет на стол Красилову, текст прочитал и пришел в изумление:

– Как ты себе это представляешь: «Провести ревизию спецсредств на складах областного УВД, проверить наличие изделий ПР-73, выданных сотрудникам УВД для несения службы»?

– Никак, – честно признался Андрей. – Проверить все дубинки – на складах и выданные на руки, по-моему, нереально. Но я же не собираюсь сам по складам лазать. У меня в плане написано: «Ответственный за исполнение – хозяйственное управление областного УВД». Пускай они голову ломают, как ревизию проводить.

– А вот этот пункт плана… Хотя ладно, черт с ним! Красилову твой опус наверняка понравится. Он любит, когда все по пунктам и подпунктам расписано.

Самойлов утвердил план. Андрей отнес его в секретариат следственного управления областного УВД. Через час с ним ознакомился начальник следствия области и вызвал всех до единого сотрудников контрольно-методического отдела.

– Посмотрите, посмотрите, что он пишет! – потрясая восьмистраничным планом, возбужденно выкрикнул Красилов. – Вот образец, как надо подходить к делу! Лаптев все предусмотрел, все версии расписал и назначил исполнителей, со всеми заинтересованными службами согласовал. Читая его план, я почувствовал, что Лаптев душой болеет за раскрытие этого опасного преступления. Кто у нас ответственный за финансы? Выпишите Лаптеву премию по итогам года. План, составленный Лаптевым, размножить и раздать всем сотрудникам контрольно-методического отдела в качестве образца… Так, что еще? Лаптева вызовите ко мне на завтра. Я думаю, что нечего ему в городском управлении штаны просиживать. Пора поручить ему серьезную работу.

Красилов, прищурившись, посмотрел на начальника контрольно-методического отдела Щипачкину. Пятидесятипятилетняя Галина Трофимовна почувствовала, что обречена.

«Вечно этот гад Красилов ко мне придирается, – подумала она. – Выгонит на пенсию, а на мое место назначит Лаптева, этого выскочку и бумагомараку. Это же надо додуматься – план на восьми листах расписать! Ни одного человека еще по делу не допросил, ни одну экспертизу не назначил, а Красилов уже премию ему выписал».

После ухода методистов в кабинете Красилова остался его заместитель, отвечающий за работу с личным составом.

– Владимир Васильевич, – сказал он, – все премии до конца года расписаны. Свободных средств на счетах УВД нет.

– Щипачкина в списках на поощрение по итогам года есть? Список надо изменить, вместо Щипачкиной включить Лаптева.

– Нехорошо получится, – мягко возразил заместитель. – Галина Трофимовна двадцать пять лет в следствии отработала, а мы ее по итогам года не поощрим?

– Я не знаю, как она работала до меня и чем занималась, но за этот год ее поощрять не за что. Указания по планам следователей написаны как под копирку, от них за версту формализмом разит. На мой взгляд, Галина Трофимовна работает спустя рукава, без задора, без огонька.

– В политуправлении области нас не поймут, – упорствовал заместитель. – Лаптев, без сомнения, отличный работник, перспективный, но за Щипачкиной – годы безупречной службы, и мы должны проявить уважение к ним.

– Черт с ним, убедил! – рубанул ладонью воздух Красилов. – Вместо премии наградим Лаптева почетной грамотой. Но смотри у меня, – он погрозил пальцем заместителю, – чтобы не получилось, как в прошлый раз! Подсунули мне грамоту с профилем Ленина и красными знаменами. Награждаемый наверняка подумал, что у нас где-то с советских времен грамоты завалялись и мы не знаем, кому их всучить.

Щипачкина, придя к себе, набрала номер Лаптева.

– Андрей Николаевич, – по-змеиному вкрадчиво спросила она, – ты, часом, на мое место не прицелился? Зачем ты план на восьми листах расписал? Кто его выполнять будет?

– Отвечу по порядку. Первое: я – практик. Я предпочитаю сам расследовать уголовные дела, а не учить других, как это надо делать. Теперь – второе. В плане расписаны исполнители и сроки исполнения. Моя задача – контролировать сроки и качество исполнения поручений. У Владимира Васильевича замечания по плану были?

– Будут! – психанула Щипачкина и бросила трубку.

Воронов, прислушивавшийся к разговору, удивился:

– Это ты Щипачкиной намекнул, что она ни фига не делает, только указания другим раздает? Зря ты себе врагов в областном управлении наживаешь.

– Пока у руля Красилов, я для Галины Трофимовны вне досягаемости. Что она мне сделает? На ошибки в планировании укажет? Ну-ну, посмотрю, где она пробел в моих планах найдет. Щипачкина вовремя не перестроилась и современным словоблудием не владеет, а я в нем – ас!

Воронов засмеялся.

– Расскажу тебе прикольный случай, – сказал он. – Был у нас в хабаровской школе требовательный преподаватель истории КПСС по фамилии Шеронов. Получить у него пятерку на уроке было практически невозможно. Для отличной оценки надо было выучить все труды Ленина и Маркса близко к тексту и даже научиться читать «между строк». Например, нигде толком не сказано, чем буржуазная революция отличается от буржуазно-демократической, а на уроке это надо было знать, иначе двойка гарантирована. Так вот, как-то я подумал: «Что сейчас Шеронов делает, как он историю преподает?» Ты знаешь, я понял. Ему не надо переучиваться и переписывать конспекты лекций. Ему просто-напросто нужно перед словом «коммунисты» вставлять слово «проклятые». Получится примерно так: «Собрались проклятые коммунисты на свой съезд и постановили…» Дальше можно все по предыдущему тексту, но смысл получится уже другой, современно-демократический.

После обеда к Лаптеву зашел Зубрилин.

– Андрей, – тихо сказал он, – скоро проверка, надо журнал воспитательной работы заполнить.

Лаптев посмотрел на трясущиеся с перепоя руки Зубрилина, забрал журнал, кивнул: «Сделаю!» К вечеру Андрей взялся за воспитательную работу. Воронов, услышав короткий смешок, оторвался от бумаг, посмотрел на развеселившегося соседа и спросил:

– Что смешного вычитал?

– Заполнять журнал воспитательной работы – скучнейшее занятие, но как представишь, что описанные в нем события происходили на самом деле, то становится весело. Журнал этот придумали дебилы для дебилов. Сейчас я тебе зачитаю, и ты сам убедишься. Смотри, я считаюсь молодым сотрудником, так как в следствии работаю только третий месяц. Наставник у меня – Зубрилин. В этом журнале он записывает, какую воспитательную работу провел со мной. Читаю запись за прошлый месяц: «Посетил семью Лаптева. Разъяснил его жене трудности милицейской службы». Представь, пришел ко мне Зубрилин и говорит: «Лиза, не обижай мужа, а то сопьется, как я».

– У меня тоже есть наставник? – спросил Воронов. – Кто? Калинина? Я ее на порог не пущу.

– Бесполезно, уже пустил. В прошлом месяце она была у тебя и рассказывала твоим родителям о трудностях работы в милиции. Жены у тебя нет, так что Калинину пришлось выслушивать маме с папой.

– Погоди, а если бы я жил один, тогда кому бы Калинина лапшу на уши вешала?

– Не знаю, – подал плечами Лаптев. – Наверное, соседям. В образцах, кстати, такой вариант не предусмотрен, а журнал заполняется строго по образцу. Сейчас зачитаю мой любимый абзац. «Поинтересовался у Лаптева, что он читает. Выяснил – фантастику. Посоветовал, что читать». Это Зубрилин пишет, что он мне советует читать.

– Почему фантастику?

– Потому, что так в образцах заполнения журнала записано.

– Подожди, а если следователь – девушка и она читает любовные романы, тогда что Зубрилин может посоветовать?

– Посоветует фантастику. Витя, ты пойми: читать ты можешь хоть порнографические рассказы – в журнале будет записано, что ты читаешь исключительно фантастику. Так в образцах, так придумал тот идиот, который разработал правила ведения журнала воспитательной работы. Представь, в каждом подразделении милиции нашей страны есть журнал воспитательной работы, и в нем все наставники пишут одно и то же: «Побывал дома, посоветовал фантастику».

– В журнале есть какой-нибудь негатив? Типа: «Пришел на работу с перегаром. Посоветовал не пить всякую гадость и получше закусывать»?

– Небольшой негативчик есть. Если у тебя сотрудник пьет как свинья, или он исключительно тупой, или ленивый, то в образцах предусмотрена такая запись: «Сделал замечание о небрежном внешнем виде». Когда я работал в уголовном розыске, то у меня был в отделении сотрудник, от которого я не знал как избавиться. Я ему каждый месяц про внешний вид писал, думал, хоть кто-нибудь из проверяющих заинтересуется, но тщетно! Придет из областного управления пузатый полковник, полистает журнал, почитает про фантастику и успокоится.

Лаптев захлопнул журнал, посмотрел на коллегу.

– Все это ерунда, Витя! Раз в месяц заполнить по образцам страничку воспитательной работы труда не составляет. Ты, когда пойдешь домой, посмотри на пристройку к управлению. К марту ее обещают сдать в строй. Посчитай окна и прикинь, сколько сотрудников будет в ней работать.

– Ты посчитал?

– Конечно! На фасаде пристройки шесть больших окон и два маленьких. В пристройке пять этажей. На первом будет новая дежурная часть, на втором – кадры, на третьем – руководство, на четвертом – штаб и на пятом – вычислительный центр. Если судить по окнам, то в штабе будет работать примерно тридцать человек. Сейчас их шестеро, а будет в пять раз больше. Представь, что будет в марте после увеличения штатов! Тридцать бездельников, которым надо каждый день выдумывать себе работу. Они засыплют нас требованиями представить к строго оговоренному сроку планы, справки, отчеты. На нас обрушится вал никому не нужной бумажной работы. Нас с тобой, простых следователей, этот вал не сильно накроет, а вот Зубрилину хана наступит. Он забудет, как уголовные дела выглядят. Будет целыми днями планы составлять и отчеты о выполнении этих планов писать. Всепожирающая бюрократия! Она не признает здравого смысла, она презирает настоящую работу. Бюрократы из штаба считают, что мы, следователи, – тунеядцы, которым лень вовремя написать отчет о проделанной работе. Многие из штабных писак живого преступника в глаза никогда не видели, а звезды на погоны получают без задержки и не стесняются в офицерской форме ходить. Вот такие-то дела, брат! Заселят пристройку – закончится наша спокойная жизнь.

– Дай-ка я про себя журнальчик заполню, – попросил Воронов. – Ничего, что почерк будет отличаться? Почерк никто не сверяет, можно при случае жене дать заполнять? Понятненько. Андрей, если скандал поднимется, то нагоняй кому будет: Зубрилину или Калининой? Калининой? Отлично, пусть она отвечает за то, что хреново со мной воспитательную работу проводит. Я у нее в прошлый раз попросил копирку[2]2
  Копировальную бумагу.


[Закрыть] взаймы. Она не дала. Пожадничала. Так-с. Где тут графа про фантастику? Запишем: «Поинтересовалась, что читает. Выяснила – русские народные сказки. Посоветовала прочесть „Курочку Рябу“ и „Колобок“».

В январе 1993 года проверяющий из областного управления просмотрел журнал воспитательной работы, остался доволен аккуратностью записей в нем и оставил визу на обложке: «В архив». Чудачества Воронова про Курочку Рябу проверяющий не заметил.

В четверг Лаптев был у Красилова, выслушал предложение о переводе в контрольно-методический отдел и отказался, сославшись на недостаточный опыт работы в следственных органах.

– Жаль, – искренне сказал Владимир Васильевич. – Но ничего! Через годик поднатореешь, и я заберу тебя в областное управление. Мне толковые следователи нужны как воздух!