Текст книги "Приговор на брудершафт"

8

Дальневосточная высшая школа МВД СССР имела свою специфику – в ней был большой процент слушателей из автономных республик Сибири и Дальнего Востока: бурят, якутов, тувинцев, алтайцев, жителей Кавказа и Закавказья. Все кандидаты на поступление в школу направлялись от территориальных УВД Сибири, Урала и Дальнего Востока. Получить направление на сдачу экзаменов, проживая в европейской части России или в Средней Азии, было невозможно.

В группе, где учился Воронов, было 30 человек. Из них русских – 23, трое бурят, один узбек, один армянин, тувинец и азербайджанец. Из русских четверых парней звали Андрей, еще четверо были Сергеями, пятеро – Александрами, трое – Юриями, родившимися в 1961‒1962 годах, когда имя Юрий было чрезвычайно популярно.

Как общаться между собой, если четверо одногруппников откликнутся на имя Андрей? По фамилии звать не принято, по званию – никому бы на ум не пришло. В школе даже к преподавателям никогда по званию не обращались, исключительно по имени-отчеству. Выход нашелся просто – почти все в группе получили клички или прозвища. Часто клички появлялись по воле случая.

После сдачи вступительных экзаменов отправили Владимира Остробородова с двумя бурятами на хозработы. Рост Владимира – 189 сантиметров, буряты ему едва до плеча достают. Кто-то посмотрел, как они смотрятся со стороны, и воскликнул: «Вова, так ты вождь бурятского народа!» С этого дня прозвище Вождь намертво прилипло к Владимиру.

У парня по имени Вячеслав был золотой зуб. Его окрестили Клыком. Некоторые клички – Ворон, Рог – происходили от фамилий. Единственного тувинца на курсе звали Андрей Биче-Оол. С Андреями в группе был перебор, и тувинца стали звать Бич.

Парни с редкими или нерусскими именами прозвище обычно не имели, но звали их, как бог на душу положит. Азербайджанец Юсиф откликался на имена Йозеф, Юсип и даже Иосиф. Петра звали Петрухой, а Леонида Зайцева – Генсек. Он был парторгом группы, тридцатилетним невысокого роста мужчиной, почти лысым, как Ленин или Горбачев.

Юра Величко клички не имел. Его просто не знали, как назвать. Дубинноголовый или Простоволосый – обидно. Унизительных кличек в школе не давали, вот и остался он просто Юрой Величко.

У преподавателей клички или прозвища были редкостью. Железная леди и Майор Вихрь получили прозвища за особенности характера. Майор с кафедры спецтактики Быстров был энергичным, подвижным мужчиной. Он ни минуты не сидел на одном месте, вечно куда-то спешил, суетился, вот и получил прозвище Майор Вихрь. Преподаватель кафедры истории государства и права Иванов стал Царем Хамураппи, так как постоянно на лекциях вспоминал этого вавилонского царя, словно знал его лично.

Усталый Сокол получил прозвище за сосредоточенный, строгий вид, сдвинутые к переносице брови и орлиный вытянутый нос. В профиль он был похож на римского патриция времен расцвета Империи. Усталый Сокол, он же подполковник милиции Сапунов Алексей Ермолаевич, был преподавателем кафедры административного права. До школы работал следователем милиции. У него была интересная манера преподавания. Если в группе начинался спор, то Усталый Сокол не вмешивался, терпеливо ждал, пока спорщики наговорятся, а потом высказывал свое мнение. Самым известным спором, в котором принял участие Усталый Сокол, был диспут о женитьбе Лаврова. Тот решил сочетаться браком с 19-летней девушкой, красивой, но из неблагополучной семьи. Будущая теща работала в буфете на железнодорожном вокзале, избранника дочери презирала, любила выпить, имела молодого любовника. Стоило мужу-прапорщику убыть на службу, как теща или убегала к любовнику, или приводила его домой. Одногруппники отговаривали Лаврова от женитьбы: «Квартиру вы не снимете, придется жить с тещей. Она до конца учебы из тебя психопата сделает, и ты убежишь из этой семейки куда глаза глядят». Но Лавров был настроен жениться.

Усталый Сокол два семинарских занятия подряд выслушивал спор и наконец высказал свое мнение:

– Смени пластинку, – сказал он. – Музыка приятнее будет.

Лавров запротестовал, и Алексей Ермолаевич вынужден был обосновать свою точку зрения:

– То, что происходит сейчас между тобой и девушкой, вовсе не любовь, а радость ежедневной плотской любви. Пройдет пять-шесть лет, вы погрязнете в быту, ваши отношения больше не будут каждодневным праздником. Неизбежно наступят трудные времена, и тогда молодая жена станет действовать по лекалам матери. Сколько твоей предполагаемой теще лет? 36?! Прости господи, где ты такую нашел? Впрочем, неважно. Помяни мое слово, к 36 годам твоя жена будет копией тещи, с небольшими личными отклонениями. Если сейчас она осуждает мать, то с годами начнет понимать ее поведение и станет действовать точно так же.

Лавров не послушал мудрого совета, женился, через год со скандалом развелся, стал глушить душевную боль алкоголем, попался пьяным начальнику школы и был с позором отчислен.

Алексей Ермолаевич на семинарских занятиях не только вмешивался в споры. При обсуждении учебного материала он приводил многочисленные примеры из своей следственной практики. К административному праву его рассказы отношения не имели, но стоило ему заговорить, как в классе устанавливалась тишина. Будущие следователи мотали на ус, как надо поступать в той или иной ситуации.

Перед тем как обратиться к Усталому Соколу, Воронов обобщил результаты проведенных по делу Долматова экспертиз.

Первое. 10 сентября 1979 года из квартиры Дерябиных были изъяты: с кухни – два бокала, пустая бутылка из-под водки «Столичная»; из спальни старшей сестры – порванные женские трусики. Проведенной дактилоскопической экспертизой было установлено, что на одном бокале отпечатки пальцев рук Долматова, на другом – Дерябиной Елены. На бутылке водки отпечатков пальцев не обнаружили, что было довольно странно, но на это никто внимания не обратил. Остатки жидкости в бокалах оказались водкой, идентичной по составу водке в бутылке. На женских трусиках выделений не обнаружили. По размеру они совпадали с нижним бельем, которое носила Дерябина Елена.

Второе. У Долматова после задержания была взята проба крови, в которой обнаружился алкоголь в количестве 0,4 промилле, что соответствует легкой степени опьянения. В крови Дерябиной Елены алкоголь был обнаружен в количестве 1,3 промилле, что применительно к несовершеннолетней девочке хрупкого телосложения квалифицировалось врачом как средняя степень опьянения. С алкоголем в крови вроде бы все было понятно: на мужчину он оказал минимальное воздействие, девушку лишил способности сопротивляться. Воронову показалось странным, что сразу же после изнасилования Дерябина вела себя осторожно и адекватно, а при осмотре в судебно-медицинской экспертизе вновь оказалась пьяной.

Третье. Осмотром в СМЭ было установлено, что в момент изнасилования Дерябина Елена не была девственницей, половой жизнью начала жить как минимум за две недели до 10 сентября. На вопросы о начале половой жизни девушка отвечать отказалась, сославшись на плохое самочувствие и алкогольное опьянение. Повторный осмотр потерпевшей не проводился. С какого возраста Дерябина Елена начала жить половой жизнью, не смог выяснить даже Буглеев: несовершеннолетняя потерпевшая, к удивлению следователя, заявила, что этот вопрос к ее изнасилованию отношения не имеет, и отвечать на него она не будет.

Четвертое. Ключевой экспертизой в деле об изнасиловании Дерябиной Елены была судебно-биологическая. Заключение ее комментариев не требовало: в мазках из влагалища потерпевшей были обнаружены биологические следы, принадлежавшие Долматову. Ознакомившись с заключением экспертизы, Долматов вынужден был признаться: «Половой акт был, но по обоюдному согласию». Заключения судебно-биологической и судебно-наркологической экспертиз были положены в основу приговора. Они однозначно утверждали: половой акт между Дерябиной Еленой и Долматовым был. В момент полового акта потерпевшая была в состоянии алкогольного опьянения.

Доказательства на первый взгляд неопровержимые. А если рассматривать их на фоне общей картины? В СМЭ Елену Дерябину сопровождала подруга сестры – Нечаева. А если она по дороге преподнесла Елене стакан водки, и девушка появилась в здании судебно-медицинской экспертизы уже по-настоящему пьяной? От биологических следов Долматова никуда не деться, но если отпадет опьянение, то в чем тогда насилие при совершении полового акта?

Оставив все возникшие вопросы на потом, Воронов после семинарских занятий подошел к Усталому Соколу.

– Алексей Ермолаевич, мне надо с вами поговорить по одному серьезному делу.

Преподаватель не удивился необычной просьбе. Он вообще всегда оставался невозмутимым, словно успел побывать во всех мыслимых передрягах и знал, как надо действовать в любой ситуации.

– Запоминай адрес. В 20.00 я выйду погулять с собакой, там и поговорим.

Воронов и преподаватель встретились у подъезда Усталого Сокола, пошли на пустырь, где жильцы близлежащих домов выгуливали собак. Пока спаниель носился по снегу, Виктор рассказал Сапунову заранее приготовленную историю о том, как к нему в руки попало архивное уголовное дело, и он так увлекся его изучением, что захотел больше узнать о следователе, проводившем предварительное расследование. Преподаватель молча выслушал, немного подумал и сказал:

– Я что-то не понял, чего именно ты хочешь добиться от Дела? Ты смешал в кучу все: Буглеева, свои подозрения о сфальсифицированных доказательствах, нарушения морально-этических норм в процессе следствия. Постарайся коротко и емко ответить: от меня ты что хочешь?

– Вы могли сталкиваться с Буглеевым, когда работали следователем. Меня интересует, что он за человек и почему ему дозволялись такие вольности при допросах свидетелей?

– О Буглееве я могу рассказать ровно столько же, сколько о тебе. Если меня будут расспрашивать о Викторе Воронове, то я отвечу, что он перспективный слушатель, кандидат на диплом с отличием. О том, кто твои родители или чем ты занимаешься в общежитии, я при всем желании рассказать не смогу.

Они еще постояли на пустыре, помолчали. Воронов не спешил вновь начать расспросы, Усталый Сокол размышлял, как ему лучше поступить.

– Еще раз, отбросив словоблудие, объясни, зачем тебе это Дело? – спросил он наконец.

– Жернова правосудия! – воскликнул Воронов вполголоса, чтобы не слышали остальные собачники на пустыре. – Они крутятся, ход их не остановить. Долматов попал в жернова, и его смололо в костную муку, хотя он, на мой взгляд, не виновен. Я хочу понять, в какой момент движение жерновов становится необратимым, на каком расстоянии от них стоит держаться, и кто и что приводит их в движение. Буглеев увлекся натуралистическим описанием событий в квартире Дерябиных и упустил из виду нестыковки в доказательствах. Что погубило Долматова: равнодушие Буглеева или его избыточный эротизм? Кто подтолкнул жернова к движению: старшая сестра, сама Елена или некая третья сила, о которой в Деле нет ни слова?

Выговорившись, Виктор замолчал. Усталый Сокол сдвинул брови, посмотрел на тучи, скрывшие луну, на собаку, заигравшуюся с другими псами.

– Ты решил познать истину по делу? – задал он риторический вопрос. – Когда я был молодым, меня тоже тянуло заглянуть во все щели и узнать все тайны на свете. Годам к 30 это рвение угасает, а к 40 сходит на нет. Ты встал на скользкую дорожку, но если считаешь, что ты на правильном пути, я помогу тебе познакомиться с одним человеком. Мой бывший сосед по подъезду работал в прокуратуре с Буглеевым. Если он согласится встретиться и поговорить, я сообщу тебе об этом. Если нет, считай, что ты мне ничего не рассказывал, а я тебе ничего не обещал.

Окрыленный перспективами интересного знакомства, Воронов вернулся в общежитие. В этот вечер он долго не мог заснуть, обдумывая линию поведения при встрече с бывшим знакомцем Буглеева. Сон сморил его во втором часу ночи, а в четыре часа дежурный по курсу благим матом заорал:

– Подъем, мать вашу, подъем! Тревога! Настоящая тревога, не учебная! Всем построиться в коридоре и ждать дальнейших указаний.

– Война, что ли, началась? – пробормотал заспанный Рогов, вставая с кровати.

– Ввек не забудем мы Родину-мать, где б ни пришлось за нее воевать! – отозвался Воронов и потянулся к кителю на спинке стула.

9

Слушатели высшей школы МВД СССР – не солдаты, их не надо тренировать командами «Подъем!», «Отбой!», «Тревога!». Для них ночные команды дежурного по роте остались в прошлом. При поступлении в школу абитуриентов предупреждали, что их ждет армейский режим, но это была страшилка, имеющая с реальной жизнью мало общего.

После возвращения в октябре 1986 года с сельхозработ в расположение школы Трушин пару раз устраивал вечерние построения, чтобы продемонстрировать, кто на курсе хозяин. Убедившись, что приемлемый уровень дисциплины достигнут, Геннадий Федорович занялся более важными делами, чем тренировка личного состава в коридоре.

Подав команду на построение, дежурный по курсу не уточнил, в какой форме одежды нужно вставать в строй. Большинство курсантов решили, что для построения сойдет повседневная форма – брюки навыпуск. Кто-то надел сапоги, перепоясался портупеей. Верхнюю одежду не надел никто: все надеялись, что построение пройдет внутри общежития и можно будет вновь лечь спать, досматривать сны. Предупреждение дежурного, что тревога «настоящая», ребята дружно проигнорировали. Какая может быть «настоящая» тревога в школе? Если враги напали, то в бой с ними вступят пограничники и солдаты, а до слушателей когда еще очередь дойдет! О других происшествиях никто не подумал, настолько они были редки в Советском Союзе.

Мрачный начальник курса появился минут через десять после построения. Ни слова не говоря, он поднялся на второй этаж, ушел в дальний конец коридора и начал осмотр курса. Командиру 15-й группы он сказал: «Что вы вырядились, как банда дезертиров? Разве непонятно, что тревога не учебная? После осмотра даю пять минут, чтобы привести себя в порядок».

Идя вдоль строя, Трушин всматривался в лица, а курсанты рассматривали его. Начальник прибыл на построение с глубочайшего похмелья, с раскрасневшимся лицом, пересохшими губами. Перегаром от него разило за версту.

«Геннадий Федорович решил расслабиться в конце недели, а тут – тревога! – подумал Воронов. – Кто бы мог подумать, что нас в ночь с пятницы на субботу поднимут».

Выпускники 1986 года рассказывали абитуриентам, что «батек любит поддать», иногда от него несло ядреным перегаром всю неделю. Вполне возможно, так и было, но Воронов никогда не видел Трушина пьяным или даже выпившим. Если начальник курса и прикладывался к бутылке, то исключительно вне школы, а вне школы все дозволено. Он что, не мужик, что ли, не имеет права опрокинуть рюмку-другую после напряженного трудового дня?

Закончив осмотр личного состава на втором этаже, Трушин спустился на первый, где устроил разнос командирам групп за отсутствие на построении некоторых слушателей. «Всех, кто самовольно ушел в город, – накажу! – бушевал начальник курса. – У кого не будет уважительной причины, объявлю по выговору с занесением в личное дело».

Через две минуты последовала команда всем переобуться в сапоги и быть готовыми к выезду.

– Кажется, что-то и в правду в городе случилось! – решили вмиг посерьезневшие слушатели.

Еще через несколько минут Трушин затребовал от командиров групп строевые записки с указанием фамилий отсутствовавших на построении слушателей. В группе Воронова отсутствовали двое: Вождь, перебравшийся жить к любовнице, и Касим, поехавший проведать земляков в рабочее общежитие на окраине города. Если бы построение объявили сразу же после ужина, то можно было бы придумать отговорки: пошел в спортзал, поехал в парикмахерскую, зашел к знакомым в соседнее общежитие. Ночью никакие отговорки не годились. Отсутствовал на построении – готовься к наказанию.

В 6.00, когда ожидание серьезных событий начало спадать, Трушин велел двум группам получить противогазы и построиться перед общежитием.

– Началось! – с облегчением выдохнули все. – Только противогазы-то зачем? Химический завод взорвался, будем людей эвакуировать?

На улице начальник курса объявил боевую задачу:

– Ночью загорелся крупнейший магазин верхней одежды. Мы выезжаем на место происшествия для поддержания общественного порядка.

Построившись в колонну, слушатели вышли за КПП, расселись в поданные автобусы и поехали в Южный микрорайон Хабаровска. Впереди головного автобуса шла машина ГАИ с включенным проблесковым маячком. Приближаясь к перекресткам, гаишники включали сирену, расчищая путь. Начавшееся с непонятного построения задание вмиг обрело дело государственной важности.

«Мигалки, сирена, поездка по ночному городу – красота! – подумал Воронов. – Все какое-то развлечение. Адреналин! Посмотрим, что дальше будет».

В центре Южного микрорайона автобусы остановились. Сгоревший магазин занимал весь первый этаж десятиподъездного девятиэтажного здания. К прибытию слушателей пожарные уже сматывали брезентовые рукава. Огонь внутри здания был потушен, часть витрин выбита. В обесточенном магазине освещение не работало, так что понять, что творится в торговом зале и на складах, было невозможно.

К Трушину подошел полковник, представитель краевого УВД, и распорядился оцепить место происшествия. По набежавшим с пожарных рукавов лужам, еще не схватившимся на весеннем морозце, слушатели растянулись в цепочку, заблокировав все подходы к зданию.

Понемногу начало светать. Мимо переминающегося с ноги на ногу Воронова прошли двое мрачных мужчин. Они беспрепятственно преодолели оцепление, вошли внутрь магазина, побыли там минут пять и вышли еще более помрачневшими.

– Хорошо хоть Тэтчер уехала! – сказал один из них.

Воронов и Рогов переглянулись. Тэтчер уехала две недели назад. Погостила у Горбачева в Москве и вернулась в Лондон. Как ее отъезд мог быть связан с пожаром в магазине, было не совсем ясно. Нигде в официальных СМИ не сообщалось, что глава английского правительства намеревается посетить Дальний Восток, тем более делать покупки в магазине верхней одежды. Выйдя за оцепление, загадочные мужчины сели в черную «Волгу» и умчались в сторону улицы Краснореченской.

– Что они о Тэтчер толковали? – спросил Виктор.

– Цену набивают, – ответил Рогов. – Ты разве не понял, откуда они? У них на лбу написано: «КГБ». Ребята из этой конторы нормальным языком говорить не умеют. У них что ни слово, то загадка. О, еще кто-то пожаловал!

К оцеплению подъехали две «Волги» и микроавтобус. Из легковых автомобилей вышли представительные мужчины в гражданской одежде, из микроавтобуса – следователи и криминалисты краевой прокуратуры в форме. Они о чем-то посовещались с полковником из УВД и пошли внутрь магазина. Следом за ними на черной «Волге» прибыл начальник краевого УВД. Он также поговорил с полковником и пошел осматривать результаты пожара.

– Черт, мы стоим в самом неудобном месте! – прошипел Рогов. – Все боссы мимо нас идут.

– Нам-то по фигу, – вполголоса ответил Виктор, – а вот батьку надо бы в сторону отойти.

– Куда он отойдет от центрального входа?

Приятели украдкой посмотрели на начальника курса. Трушину стояние на свежем воздухе не пошло на пользу. Наоборот, он еще больше раскраснелся и стал выглядеть как карикатурный алкоголик из журнала «Крокодил». К запаху перегара на морозе у Трушина добавился густой пар изо рта. Чтобы не выглядеть, как Змей Горыныч, испускающий облако дыма при каждом выдохе, Трушин стал дышать в воротник шинели, но это мало помогало.

С первыми лучами солнца к магазину примчался автомобиль ГАИ с включенными проблесковыми маячками. За ним – правительственная «Чайка». Трушин при виде «Чайки» выпрямился, как гвоздь, и замер. Глядя на него, вытянулись по стойке «смирно» и его подчиненные. Всем стало не до шуток – на место происшествия прибыла высшая партийная власть. Милицейский полковник беспомощно оглянулся на вход в магазин, где исчезли начальник краевой милиции и прокуроры. Встречать высоких гостей предстояло ему.

Из «Чайки» проворно выскочил молодой человек в кожаной куртке, открыл заднюю дверцу автомобиля. Неспешно, как истинный хозяин края, появился представительный мужчина в пальто с каракулевым воротником и в шапке-пирожке. Слегка прищурившись, он осмотрел площадь перед магазином, скользнул взглядом по оцеплению. Милицейский полковник набрался духу и строевым шагом пошел к «Чайке».

– Товарищ первый секретарь Хабаровского краевого комитета КПСС! – по-уставному обратился он. – Личный состав хабаровского гарнизона милиции и приданных сил высшей школы милиции работает по охране места происшествия и обеспечению общественного порядка. Докладывал полковник милиции Веремейчик.

Алексей Клементьевич Черный чем-то был похож на молодого Брежнева: такой же красавец-мужчина в расцвете лет, бровастый, с правильным овалом лица, строгим решительным взглядом. Следуя духу демократических реформ, он пожал руку полковнику, задал уточняющие вопросы. От Воронова первый секретарь крайкома стоял в паре метров, от Трушина – на шаг дальше. Виктор физически ощутил, как у начальника курса под шинелью сердце замедлило ход и стадо биться через раз. Встреться он с первым секретарем взглядом, и карьера в МВД для Трушина могла бы бесславно закончиться. Стоит хозяину Хабаровска повести бровями, как подполковника Трушина тут же уволят из милиции за появление на боевом задании в нетрезвом виде.

«Как бы его прикрыть? – подумал Воронов. – Если Черный подойдет к Трушину, то почувствует запах перегара, и тогда батьку несдобровать!»

Виктор попробовал пошевелиться и с удивлением почувствовал, что у него самого ноги приросли к земле, он не может даже шага сделать. Первый секретарь крайкома своим появлением вверг в ступор все оцепление, лишил и начальника курса, и слушателей способности передвигаться, осмысленно думать и говорить. Высший партийный руководитель был не только человеком из плоти и крови, он был еще и жерновами – жестокими, неумолимыми, способными мимоходом сломать судьбу и превратить любого подданного в пыль, в прах – в ничто.

«Если он выгонит меня, – промелькнула мысль у Воронова, – я потеряю год, а Трушин лишится всего. Вся его жизнь полетит под откос. Вот так можно на ровном месте раскрутиться! Один необдуманный поступок, даже не поступок, а стечение обстоятельств, может стать роковым. Кто бы знал, что ночью магазин загорится, и начальник школы пошлет в оцепление именно наш курс, а не параллельный?»

– Пострадавшие есть? – спросил Черный, проходя мимо Воронова.

– Никак нет, товарищ первый секретарь! – бодро отрапортовал полковник. – Всех жильцов еще ночью эвакуировали и разместили в близлежащей школе и детском санатории. Одного человека доставили на «Скорой помощи» в больницу. Он надышался угарным газом. Его жизни в настоящий момент ничего не угрожает.

– У подъездов выставили оцепление? До возвращения жильцов никого в подъезды не впускать.

– Слушаюсь!

Не посмотрев на Трушина, первый секретарь крайкома пошел в магазин, чтобы лично убедиться, какие убытки нанес пожар. Его не остановили ни лужи грязи, ни копоть и сажа на стенах, ни удушливый запах гари, не желающий выветриваться из помещения.

Трушин достал что-то из кармана и сунул в рот. Наверное, бутончик пряной гвоздики, якобы отбивающий запах алкоголя.

Напряжение в оцеплении спало. Воронов переместил вес тела на другую ногу, Рогов с облегчением выдохнул.

– Будет что детям рассказать! – весело сказал он. – С самим первым секретарем бок о бок стоял.

Трушин строго взглянул на шутника, тот мгновенно замолк. Минут через десять на входе в магазин показались все приехавшие на пожар руководители: прокурор края, начальник УВД, Алексей Клементьевич Черный и их свиты. Выйдя по лужам на сухое место, первый секретарь остановился.

– Разрешите приступать к осмотру места происшествия? – спросил прокурор.

– Успеете с осмотром! – недовольно ответил Черный. – Сейчас перво-наперво надо организовать спасение оставшихся материальных ценностей, а осмотр от вас никуда не убежит. Сколько здесь курсантов?

– Два взвода, – отрапортовал милицейский генерал.

– Взвод оставьте в оцеплении, второй направьте на вынос ценностей из магазина.

Сухо попрощавшись с прокурором и генералом, Черный уехал. Начальник краевой милиции дал команду полковнику и тоже укатил. Прокурор края – следом. Обстановка у магазина разрядилась. Оставшегося за старшего милицейского полковника никто не боялся. По сравнению с грозным Алексеем Клементьевичем он был фигурой мелкой, хоть и с тремя большими звездами на погонах. Все познается в сравнении! Где-то полковник – царь и бог, а где-то – пацан на побегушках, организатор хозяйственных работ.

Трушин, выплюнув спасительную гвоздичку, пошел к полковнику. Рогов расслабился, повернулся к Виктору.

– Как они нас только сегодня не обзывали! – сказал он. – Один – школой милиции назвал, второй – курсантами. Хорошо хоть в солдаты не записал.

– Им плевать, кто мы: курсанты или слушатели, – ответил Виктор. – На погонах буква «К» есть – значит, курсанты. Ты, кстати, заметил, как точно генерал посчитал количество человек в оцеплении? Нас действительно всего два взвода, две группы.

Трушин подозвал к себе Скляренко, командира группы, в которой учился Воронов. Отдал распоряжение и с удовольствием закурил. За все время пребывания у магазина первого секретаря крайкома партии он и подумать не мог о сигарете и теперь решил наверстать упущенное.

– Идем в магазин! – скомандовал Скляренко.

– Черт, там же сажа, копоть! Как потом форму в порядок приводить? – спросил кто-то.

Вопрос был серьезный. Шинель выдавалась на весь срок обучения. Привести ее в негодность означало лишиться зимней формы одежды. В шинели с несмываемыми пятнами ни в город, ни на построение не пойдешь.

Трушин, услышав спор, осмотрел площадь и решил, что шинели можно сложить в один из автобусов, доставивших слушателей к месту происшествия.

– Я присмотрю за шинелями! – вызвался в караул Ашот. – Мало ли что…

Рогов хотел возмутиться, но не успел.

– Хватит болтать! – прикрикнул на слушателей начальник курса. – К обеду магазин чтобы был расчищен! Надарян, за шинелями я присмотрю, а ты давай иди вместе со всеми в торговый зал.