Текст книги "Между двух войн"

12

С конца 1987 года на Дальнем Востоке началось повальное увлечение японскими и китайскими боевыми искусствами. Секции карате и кунг-фу росли как грибы после дождя. Строгие гуру в белых кимоно с черными поясами обещали любого задохлика за год тренировок превратить в мастера восточных единоборств, способного в одиночку разбросать по улице десяток хулиганов.

В видеосалонах львиное место стали занимать боевики с участием Брюса Ли или загадочных японских ниндзя. Популярность Брюса Ли зашкаливала. Если бы Брюс восстал из мертвых и пожелал баллотироваться в Верховный совет СССР, выборы бы он выиграл легко, играючи, даже не зная русского языка.

Ниндзя, замотанные во все черное, стали русскими национальными героями. Кто только не пытался подражать им! Освоивший нунчаки Воронов взялся за сюрикены – металлические плоские звездочки для метания. Через тренера секции карате ему достали пару настоящих сюрикенов. Виктор год учился их метать и понял, что это пустая затея – летали сюрикены красиво, но втыкались в деревянную мишень как бог на душу положит, то есть никак, иногда просто отскакивали от нее.

Преподаватель физической и боевой подготовки Серебрянников перед занятиями по рукопашному бою сказал слушателям:

– Не пытайтесь подражать ниндзя! Вы не японские мальчики, родившиеся триста лет назад в семье наемного убийцы. Не пробуйте прыгнуть с места на два метра в высоту. Этого никто не сможет сделать. Ниндзя в фильмах прыгают вверх с подкидной доски и «летают» по воздуху, привязанные невидимыми на экране веревками к специальному крану.

Воронов в Карабахе не стал бы подражать ниндзя, но перед отъездом из кинотеатра ему на глаза попался кусок прочной веревки длиной около десяти метров.

«Это знак!» – решил Виктор и наметил дерзкий спуск с крутого обрыва.

Никакого смысла в этом одиночном рискованном спуске не было, но Воронов вырос на песнях Владимира Семеновича Высоцкого, воспевавшего смертельно опасный альпинизм:

 
Кто здесь не бывал, кто не рисковал,
Тот сам себя не испытал.
 

Перед прогулкой в горы Воронов уложил веревку в сумку из-под противогаза, надел на голову панаму армейского образца и решил во что бы то ни стало испытать себя, совершить спуск по поросшему кривыми деревьями склону оврага.

Панаму песочного цвета Воронов нашел в подсобном помещении кинотеатра «Октябрь». Как она туда попала, осталось загадкой, так как армейского типа панамы не носили даже военнослужащие Калачевской бригады. Панама была на размер меньше, чем требовалось, но Воронов с гордостью надевал ее на прогулки в горы: как ни крути, такой панамы ни у кого в Степанакерте не было.

– Ну, господи благослови! – обратился к небу Воронов и шагнул с обрыва высотой с пятиэтажный дом.

Спуск был нелегким. Для продвижения вниз требовалось обернуть веревку вокруг ствола дерева, уцепиться за нее, сделать шаг вниз, нащупать ногой ствол или выступающий корень дерева, закрепиться на нем, освободить один конец веревки и вытянуть ее к себе.

Одолев почти весь спуск, взмокший и уставший, Воронов решил отдохнуть. Трасса Степанакерт – Шуша лежала перед ним как на ладони. В изредка проезжавших автомобилях можно было рассмотреть лицо водителя.

Воронов отпил глоток воды из фляжки, уложил ее в сумку и стал готовиться к последнему этапу спуска. Не успел он сделать шаг вниз, как прямо под ним на обочине дороги остановился автомобиль «Москвич». Дверцы распахнулись, и грянули «Белые розы» в исполнении группы «Ласковый май».

«Это армяне!» – понял Воронов, даже не видя пассажиров автомобиля.

Любимой песней мужчин всех возрастов в Степанакерте были «Белые розы». По телевизору каждый час крутили Шарля Азнавура, распевающего веселую песенку с детьми у фонтана в Ереване, а из каждого гаража, из каждой автомобильной магнитолы неслось: «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы…»

Воронов мог бы спуститься вниз, но ему не хотелось выглядеть перед армянами идиотом, изображающим макаку в тропическом лесу.

«Подожду немного», – решил Виктор и сел на землю у дерева.

Минуты через две-три со стороны Шуши к армянам подъехал автомобиль УАЗ-«буханка» с опознавательными знаками медицинской службы. Из него вышел мужчина среднего роста, крепкий, физически развитый, с едва заметной проплешиной на макушке.

«Так вот ты какой, дедушка Ленин! – узнал незнакомца Воронов. – На фотографии проплешины не видать. На рисунке Грачева ее тоже нет. Если бы я не сидел на склоне оврага, то этой приметной детали тоже бы не увидел».

Приехавший из Шуши мужчина, без всякого сомнения, был львовским «корреспондентом». Именно он с настороженным видом сидел плечом к плечу с упитанной молодой женщиной на фотографии из блокнота.

«Был бы карабин, я бы снял его одним выстрелом, – подумал Воронов. – А если у него в салоне «Скорой помощи» автомат лежит? – тут же пронзительной молнией пронеслась мысль. – Я от него убежать не смогу при всем желании. Наверх с ловкостью кошки ни один ниндзя не взберется. Пока они меня не увидели, надо затаиться, подождать, пока разъедутся».

Из «Москвича» вылезли двое смуглых мужчин, по-братски обнялись с «корреспондентом». Из «Скорой помощи» вышли еще два незнакомца европейского вида. У одного из них рука была на перевязи.

«О-па! Наша жертва появилась! – догадался Воронов. – Похоже, это тебя, дружок, Архирейский зацепил».

От нетерпения Воронов заерзал на месте. Представление, развернувшееся на трассе, было очень интересным. Поговорив о чем-то, мужчины занялись делом: перегрузили из салона «уазика» в багажник легкового автомобиля несколько картонных коробок. Объемный полиэтиленовый сверток затолкали в салон «Москвича» на заднее сиденье.

Как только они закончили работу, на трассе появился автомобиль «Жигули» первой модели. Из него вышел Шабо, поздоровался за руку с «корреспондентом». Бандеровец не стал тратить время на обмен любезностями с Доктором Зорге и пошел к «Жигулям», где сидел человек, одетый в форменную черную милицейскую куртку. Такие куртки носили только слушатели и офицеры школ МВД.

«Вот и разгадка! – обрадовался Воронов. – Сейчас я узнаю, кто наш враг, кого они завербовали».

Шорох сбоку заставил Воронова невольно обернуться и замереть. По опавшей недавно листве к нему неспешно ползла крупная черная змея с хищно поблескивающими глазками. Ее раздвоенный язык быстро-быстро вылетал изо рта, словно змея ощупывала им дорогу.

«Мать его, как же ты не вовремя! – выругался про себя Воронов. – Что делать? Змея, похоже, ядовитая. Была бы палочка, я бы смог подцепить ее и отшвырнуть на дорогу. Пусть бы заговорщики побегали от нее, попрыгали по трассе, как сайгаки. Но палочки нет, так что придется сидеть и смотреть, куда эта тварь поползет. Рукой ее брать опасно. Змея – шустрое животное, успеет цапнуть до того, как я ее откину в сторону».

Отвлекшись на змею, Воронов пропустил момент, когда склонившийся к «Жигулям» «корреспондент» поздоровался с изменником и передал ему запечатанный конверт. Все внимание Виктора было сосредоточено на ядовитом пресмыкающемся, приближавшемся к его ноге.

– Юра, пока! – крикнул Шабо.

На трассе раздался звук одновременно заведшихся двигателей автомобилей. Воронов глянул вниз. «Скорая помощь» развернулась и уехала в сторону Шуши, Доктор Зорге с изменником – в Степанакерт. Мужики на «Москвиче» – за ними следом.

Змея несколькими всплесками языка ощупала голень берца на левой ноге Воронова и поползла дальше по склону оврага. Виктор перевел дух, выкурил сигарету и спустился на дорогу.

«Проклятая змея! Нет чтобы на дорогу выползти и Доктора Зорге укусить, она ко мне приползла, берцы на вкус попробовала. Тупое пресмыкающееся! А я – еще тупее! Как я с самого начала не догадался, что связь между нашим предателем и львовскими корреспондентами идет не через участкового в Дашбулаге, а через Шабо? Участковый в этой пьесе – дополнительный персонаж, связующее звено в одной-двух сценах. Предателя при распределении нарядов могли бы не в Дашбулаг, а на другой КПП отправить. Где бы тогда его львовские эмиссары искали?

Доктор Зорге знает все перемещения в отряде, за ним никто не следит, он куда хочет, туда и ходит. Покажет условный знак – предатель встретится с ним в городе в укромном месте и оговорит детали планируемой провокации. Жаль, конечно, что я не увидел изменника, но ничего, дальше легче будет. Если мне стала известна схема их связи, то, понаблюдав за Шабо, можно попробовать вычислить, кому он передает указания львовских бандитов».

Воронов посмотрел на дорогу и засмеялся.

– Весной этим человеком был бы я! – вслух сказал он. – Весной Доктор Зорге больше всех в отряде именно со мной общался…

Рядом с Виктором остановился грузовик.

– Садись, брат, подвезу! – предложил водитель-азербайджанец. – Зачем одному по дороге идти, когда машина есть?

Воронов залез в кабину, спросил:

– Не знаешь, как называется змея, вся совершенно черная, длинная, пальца в два толщиной?

– Гадюка, – уверенно ответил водитель. – Их тут много ползает. Если укусит, то можно умереть. Гадюки – они, как армяне, дурные, никогда не знаешь, что от них ожидать.

Воронов кивнул в знак согласия и до самого КПП молчал, слушая, как водитель пересказывает новости о зверствах армян в окрестных селах. Водитель-азербайджанец подобрал одинокого путника, руководствуясь практическими соображениями: увидев русского парня в кабине, армянские подростки не стали бы швырять в грузовик камни. Русский, даже в гражданской одежде, был представителем власти, которая с каждым днем все жестче реагировала на бесчинства на дорогах.

Не успел Воронов перешагнуть порог школы, как ему повстречались начальник штаба и Дворник.

– Где ты шляешься, черт возьми? – набросился на него Сопунов. – Нам пора пробы воды брать.

– Я нашего «друга» видел, но рассмотреть не смог, змея помешала.

– Потом расскажешь! – прервал его начальник штаба. – Сейчас переодевайся, бери автомат, и поехали в Балуджу.

Село Балуджа располагалось в десяти километрах от Степанакерта. Рядом с ним был заброшенный пионерский лагерь «Орленок» – новое место дислокации хабаровского отряда. Переезжать в конкретную глушь дальневосточники не спешили. Каким бы враждебным ни становился Степанакерт, это все-таки был город с магазинами и армейской базой снабжения под боком. В пионерском лагере ближайшим магазином был сельмаг в Балудже. С началом блокады НКАО товаров в нем практически не было, завозили только самое необходимое: муку, соль, сахар, крупы, спички и дешевые местные сигареты.

Осмотр пионерского лагеря произвел на хабаровчан удручающее впечатление: одноэтажные жилые корпуса с треснутыми стеклами, вокруг них – мусор и лужи из протекающего водопровода. Внутри продуваемых ветром корпусов – пыль и засохшая грязь. Бойлерная не работала, часть труб местные жители скрутили и приспособили для подачи воды в личных хозяйствах. В питьевых фонтанчиках и душе холодная вода бежала еле-еле, в час по чайной ложке.

– В Балудже нет общественной бани? – осматриваясь по сторонам, спросил Воронов. – Как же тут жить, если помыться, даже раз в неделю, невозможно? Вольский решил эксперимент поставить: через сколько дней весь отряд начнет от вшей чесаться? Вши – не блохи, сами по себе не выведутся. Дустовое мыло надо где-то доставать.

– Наголо подстригись и о вшах больше не думай, – раздраженно ответил Сопунов. – Хуже другое: этот пионерлагерь совершенно не приспособлен для обороны. Нам придется организовывать здесь самую настоящую караульную службу, а где взять для этого личный состав, чтобы контролировать периметр, не понятно.

– Мы передаем Волгоградской следственной школе три КПП, – напомнил Воронов. – Освободившийся народ можно задействовать в карауле.

– Задействовать-то можно, но это же абсурд! – возмутился начальник штаба. – Мы будем охранять сами себя. Спрашивается: зачем мы здесь, вдали от дома? Чтобы пионерский лагерь с автоматами в руках охранять?

– Я знаю выход! – весело крикнул Дворник. – Если вода в пионерском лагере не пригодна для питья, то степанакертская санитарно-эпидемиологическая служба запретит сюда заселяться. Пошли, возьмем пробы воды.

Воду из-под крана набирать не стали. Две пробирки с образцами наполнили из лужи, в которой плавали головастики и мелкие жучки. Ответ из СЭС пришел через сутки: «Вода в представленных образцах из пионерского лагеря «Орленок» соответствует ГОСТу, пригодна для питья и приготовления пищи. Вредных примесей или болезнетворных микробов не содержит».

– Как не содержит?! – разъярился Дворник. – Они сами не пробовали воду из лужи пить? Слизь от головастиков, наверное, очень полезная для здоровья, не хуже, чем хваленая минералка с сероводородом.

– Что ты крыльями зря трепещешь! – прикрикнул на него Сопунов. – Если принято политическое решение, то нас туда переселят, даже если из кранов вместо воды будет ослиная моча бежать. Вольский пообещал освободить школу к новому учебному году, и он это сделает любым путем. Не нравится вода – кипятите на костре. Деревьев много вокруг лагеря растет.

– Мы не сможем воду кипятить, – спокойно заметил присутствовавший при разговоре начальник тыловой службы. – У нас котлов для приготовления пищи на костре нет.

Пока начальство спорило, Воронов с грустью подумал, что о минералке придется забыть. Каждый день гонять машину к источнику никто не будет.

– Дворник! Забирай Воронова, и дуйте на войсковой аптечный склад, – приказал Сопунов. – Бери все лекарства, какие только дадут. Объясни мужикам, что мы будем жить у черта на куличках в антисанитарных условиях. Все таблетки, бинты, мази, зеленку, йод – бери все подряд, пригодится.

13

У командира Калачевской оперативной бригады специального назначения подполковника Колиберенко были грубые мужественные черты лица, как у сталевара с патриотического плаката времен первых пятилеток. На совещаниях или с личным составом он не допускал шутливого тона, говорил отрывисто и только по существу.

Но в этот день Колиберенко позволил себе отойти от правил. В разведывательном отделе войсковой оперативной группировки его посетили необычные гости, один из которых, Воронов, не был офицером и не мог иметь допуск к совершенно секретной оперативной информации. В мирное время не мог. В августе 1989 года в НКАО общие правила не действовали – не до того было.

– Расслабься, ты не на плацу, – по-дружески потрепал Воронова по плечу Колиберенко. – Отвлекись от всего и расскажи с максимальной точностью, что ты видел на дороге. Никаких выводов не делай и не пытайся связать одно событие с другим.

Воронов последовал совету старшего товарища и подробно описал события на трассе, приметы и внешность их участников. Офицеры разведки, присутствовавшие на закрытом совещании, вопросов не задавали. Как потом догадался Виктор, вся беседа с самого начала записывалась на магнитофон, установленный в соседнем помещении.

– Покажи, каких размеров была змея? – попросил Колиберенко.

Как только Воронов развел руки:

– Вот такая, метра полтора длиной! – офицеры дружно засмеялись.

– Шутка, Витя, шутка! – сказал Колиберенко. – Змея нас совсем не интересует. Скажи лучше вот что: почему ты так уверен, что человек в «Жигулях» был слушателем?

– В первый раз нас послали в НКАО зимой, – начал Воронов. – Приехали мы в обычной милицейской форме. Единственным новшеством были бушлаты в дополнение к шинелям. В марте выяснилось, что яловые сапоги не пригодны для действий в горах – они слишком плотные, не пропускают воздуха, ноги в них начинают «гореть» и гноиться. Начальник школы выбил партию кирзовых сапог и переобул нас. Во вторую поездку нам выдали берцы вместо сапог и черные форменные куртки в качестве повседневной одежды. Специальным приказом начальника школы слушателям разрешили в НКАО носить форменные рубашки с коротким рукавом. Моя будущая теща обрезала рукава у рубашки, и теперь я на выбор могу ходить или в ней, или в куртке. У кого тещи или жены нет, тому остается только форменная куртка. В рубашке с длинным рукавом в Степанакерте никто не ходит.

– Мода не позволяет? – вполне серьезно спросил офицер-разведчик с погонами капитана.

– Конечно! – так же серьезно ответил Воронов. – Рубашку с длинным рукавом надо носить или с галстуком, или закатав рукава. Галстук в такую жару никто надевать не станет, а закатанные рукава на рубашке у нас считаются отстоем. У куртки рукава закатывают, а у рубашки – нет.

Неписаная карабахская мода возникла не одномоментно, а развивалась с течением времени. Вначале «модернизации» подверглись головные уборы. У повседневной фуражки с красным околышем вытаскивали внутреннюю пружину, околыш срезали, кокарду переставляли на место тульи, и получался милицейский берет с красным кантом. Прибывшие в Карабах московские офицеры искренне удивлялись: «Почему у нас, в столице, такие классные береты не выдают? Удобно же!»

Перед окончанием первой командировки Воронов нашел оставленное кем-то из офицеров форменное демисезонное пальто, пришил к нему курсантские погоны без буквы «К» и в таком виде отправился в Хабаровск через Москву. В аэропорту Домодедово его остановил военный патруль, состоявший из лейтенанта-артиллериста и двух курсантов с общевойсковыми эмблемами в петлицах.

– Товарищ курсант, что у вас за внешний вид? – строго спросил офицер.

Воронов посмотрел по сторонам и спросил удивленно:

– Вы это у меня спрашиваете? Я не курсант, а слушатель.

– Какая разница! – повысил голос офицер. – Кто вам позволил надеть офицерское пальто? Где буквы «К» на погонах?

– А, вы про это! – сделал вид, что догадался, о чем речь, Воронов. – У нас все так носят.

– Где это – у вас? – продолжил строжиться лейтенант.

– В НКАО, – жестко ответил Воронов. – Я только что приехал из Степанакерта. В НКАО буквы «К» на погонах не носят, чтобы автоматный ремень за них не цеплялся. А пальто я надел, так как мой плащ мятежники прострелили. Мой командир – майор Архирейский – мне свое пальто отдал. Не голому же мне в Хабаровск возвращаться!

После упоминания о Карабахе глаза курсантов округлились, словно у Воронова на груди вдруг воссияла золотая звезда Героя Советского Союза. Офицер-артиллерист смутился и увел патруль на первый этаж искать настоящих нарушителей правил ношения форменной одежды. Воспитывать парня, только что вернувшегося из горячей точки, смысла не было.

– Мое личное наблюдение, – продолжил доклад офицерам-разведчикам Воронов. – Если идешь по городу в форменной рубашке, то прохожие автоматически обращают на тебя внимание, смотрят, кто перед ними: свой, степанакертский милиционер или пришлый, командированный. В черной куртке никто из прохожих тебя не замечает. Понятно же, что в такой куртке только слушатель или офицер школы МВД может ходить.

Один из участников совещания раскинул на столе карту Степанакерта. Воронов показал на ней примерный путь изменника.

– Из десятой школы он пошел напрямик к трассе. С горы спустился вне зоны видимости КПП № 22, повернул в сторону Шуши и встретился с Шабо примерно там, где в самом начале Первого степанакертского мятежа обстреляли азербайджанские грузовики.

– Да-да, грузовики! – задумчиво рассматривая карту, сказал Колиберенко. – Мятеж был уже подготовлен и одобрен руководством «Крунк». Если бы не эти грузовики, боевики-националисты другой транспорт обстреляли бы. Как ты думаешь, кого Шабо назвал «Мыкола»?

– Не знаю, змея помешала, но судя по тому, что главным на «Скорой помощи», приехавшей из Шуши, был плешивый «журналист», то Мыколой назвали его.

– Шуша – вот где проблема! – постучал по карте Колиберенко. – В этом городе наших войск нет. Что происходит в Шуше, достоверно неизвестно, так как шушинская милиция больше Степанакерту не подчиняется.

Нагорный Карабах был анклавом в центре Азербайджанской ССР, а Шуша была азербайджанским анклавом в населенной преимущественно армянами Нагорно-Карабахской автономной области. По требованию старейшин Шуши ни внутренних войск, ни постов школ МВД в ней не было, если не считать КПП на въезде в город. Так как Шуша была моноэтническим азербайджанским городом, то на КПП наряд бездельничал, транспорт не проверял.

– Я думаю, что проблема будет не в Шуше, а вот здесь, в Дашбулаге, – показал на карте на север от Степанакерта Сопунов. – В Дашбулаге осталось пятнадцать азербайджанских семей. Ехать им некуда, работы нет, в магазине продукты не продают, газоснабжение отключили. Рано или поздно с азербайджанской территории к ним попробует пробиться конвой с продовольствием и топливом, вот тогда там полыхнет так, что мало не покажется. В Дашбулаге надо провести войсковую операцию и разоружить местных дружинников и боевиков. Если мы этого не сделаем, то последствия будут непредсказуемыми.

– Вольский не даст разрешения на проведение массовых обысков, – заверил Колиберенко. – Если в Дашбулаге начнутся массовые беспорядки, то он обвинит нас в бездействии, а если там будет спокойно, то запишет себе в актив умиротворение еще одного села со смешанным населением. Что вам сказать, мужики? Держитесь! Если станет жарко, мы выдвинемся к вам на помощь.

– Как? – невольно вмешался в разговор Воронов. – Вот здесь, в Ходжалы, стоит временная баррикада. Если местные дружинники узнают, что в Дашбулаге начали притеснять их соплеменников, они ее наглухо забаррикадируют, а сами помчатся в село. Пока вы баррикаду растащите, пока доедете до Дашбулага, там уже все закончится.

– Ничего не поделать! – ответил вместо командира бригады один из офицеров. – Без санкции главы Особого комитета мы к разоружению боевиков приступить не можем, а он разрешения не даст.

После ухода подчиненных Колиберенко показал гостям расшифровку сообщения из блокнота, найденного Вороновым. Текст шифровки был на украинском языке.

– О нет, я в такие игры не играю! – запротестовал Воронов. – Если бы шифровка была на английском, я бы попробовал перевести, а с украинского – даже браться не буду.

– Я тоже в украинском не силен, – признался Сопунов.

– Зато я им свободно владею! – засмеялся Колиберенко и показал второй вариант шифровки, написанный на русском. – Наши аналитики довольно быстро подобрали код к шифру и встали как вкопанные. Оказалось, что никто в разведотделе на украинском языке ни говорить, ни писать не умеет. Пришлось мне вспомнить молодость и самому за перевод сесть.

Текст, зашифрованный львовским «журналистом», гласил:

«Все идет по плану. «Странник» испытания прошел, готов для дальнейшего использования. В пункте назначения он сможет приступить к работе не раньше конца сентября».

– Все сходится! – воскликнул Воронов. – После командировки у нас будут каникулы…

– Подожди! – перебил его Сопунов. – Ты хочешь сказать, что некий предатель продолжит свою деятельность в Хабаровске?

– Если «странник» из нашего отряда, то следующее задание он получит на Дальнем Востоке. Только что он там будет делать? Поезда под откос пускать?

Вопрос повис в воздухе. Ответа на него не было.

– Вот что, друзья мои, – сказал Колиберенко. – Если вам удастся напасть на след предателя, то обращаться за помощью в КГБ или к руководству краевой милиции не стоит. По своему опыту могу сказать, что без солидной материальной доказательственной базы слушать вас никто не будет. С изменником надо действовать другими методами – жестко, по-военному. Я дам вам московский телефон, по которому можно узнать, где я нахожусь, и оставить для меня сообщение. По каналам закрытой связи я передам информацию в разведывательное управление внутренних войск Дальневосточного округа, и они помогут. Ну как помогут, как бы сказать-то… Словом, «корреспондента», как важный источник информации, заберут себе, а изменника вам оставят. Что хотите, то с ним и делайте. Если для разоблачения или захвата врагов понадобится силовая операция, можете полностью положиться на моих коллег – они любое дело провернут так, что комар носа не подточит. Виктор, на рисунке Грачева «корреспондент» похож на себя?

– Как на фотографии! Рисунок Грачева надо размножить и раздать по КПП в качестве ориентировки. Где-нибудь он да попадется.

– Я уже объяснял тебе, – устало сказал Сопунов, – что в случае задержания ему нечего будет предъявить. Приехал в Степанакерт корреспондент по заданию какой-нибудь «Львовской правды», собирает материал для цикла статей о межнациональных отношениях. Что в этом незаконного? У него на лбу не написано, что он враг Советской власти и работает на дестабилизацию обстановки.

– Мы раздали рисунок офицерскому составу для оперативного использования, – сказал Колиберенко. – Если «корреспондент» попадется, то мы найдем о чем с ним поговорить без свидетелей, но военнослужащих срочной службы для его опознания привлекать не будем. Опасное это дело – идти поперек течения.

По дороге в десятую школу Сопунов сказал:

– Тебя, Витя, к этому плешивому мужику тянет, как д’Артаньяна к Рошфору. Пошел в горы погулять – увидел сходку заговорщиков, завтра за сигаретами пойдешь – и снова с ним столкнешься. Ты понял, о чем я говорю?

– Понял! – недовольно пробурчал Воронов. – Если увижу этого Мыколу-Рошфора, то сам ничего предпринимать не буду, сообщу о нем в разведотдел.

– Запомни! У тебя есть огромное преимущество перед Рошфором: ты знаешь, кто он такой и как выглядит, а «корреспондент» о твоем существовании даже не догадывается. При случае надо воспользоваться этим обстоятельством, а не лезть на рожон, как Грачев. Ты меня понял? Никакой самодеятельности. С нас одного без вести пропавшего хватит.