Текст книги "На Черной реке"

10. Утрехт, Голландия

В это же самое время – но в другом часовом поясе – проходило выездное заседание директоров и менеджеров консалтинговой фирмы G-Group, входившей в состав энерго-гиганта SORTAG. Оно проходило под крышей высотки – в зале с низкими потолками и витражными окнами. На встрече присутствовали два директора и три руководителя отделов, а вел ее глава G-Group ливерпулец Гордон Стюарт.

Руководство фирмой он совмещал с научной и преподавательской работой. Неизменной темой его исследований было «Управление активами нефтегазовых корпораций». Ни в собственно его внешности, ни во внешности остальных не было ничего атипичного с точки зрения евро-нормы. В числе директоров, впрочем, был даже индус, но в данный момент отсутствовал.

Стюарт кивнул – начинаем:

– Господа, сегодня нам необходимо подтвердить, что наша долгосрочная программа по ДЕЛЬТАНЕФТИ вступает во вторую фазу. Вам слово, Ричард.

Получивший слово придвинулся к столу:

– Думаю, Гордон, выражу общее резюме, сказав, что первая фаза реализована согласно плану. Риски возрастают при переходе ко второй – и, главным образом, политические. В этой связи на программном уровне просчитаны как риски системные, так и случайные. Не вижу препятствий – можно идти дальше.

– Можно, Дана? Ваше мнение. – Стюарт обратился к молодой женщине в синем брючном костюме. Та кивнула и продолжила не вставая:

– Полностью согласна, что возрастают политические риски. То обстоятельство, что у группы SORTAG почти половина акций российской компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ, воспринимается кремлевским правительством как энергетическая концессия Европе. Например, как акции «Газпрома» «Рургазу». В обмен на политические уступки. Оно и так – и не так. Только наше участие в компании обеспечило кредиты Банка реконструкции и других кредитных систем.

– Приток этих больших заимствований и привел маховик в движение, – поддержал ее Стюарт, и снова кивком – продолжайте.

– … Однако уже есть видимые признаки того, что «большой КУЛОЙЛ» подумывает увеличить свое присутствие в ДЕЛЬТАНЕФТИ – хотя и занят обширными проектами, направляя экспансию на выход во внешний мир. В любом случае необходимо сыграть на опережение. А политический компромисс отыграем потом. Необходимо ввязаться – а там посмотрим.

– Почему нет? – Улыбнулся Гордон Стюарт. – Нам нечего бояться. К тому же и КУЛОЙЛ – это уже часть глобальной энергетической системы, давно уже не «рука Москвы» и не «башня из слоновой кости».

– Боюсь, местами из гораздо менее достойного материала. – Сухо и в унисон улыбке шефа скривила губы Дана. Шутку подхватили два или три смешка.

Гордон Стюарт, как ребенок, радовался, когда улыбка становилась связующей их всех субстанцией. В иные счастливые моменты ему казалось, что его ироничная английская улыбка (когда и слова не нужны) и была исторически той силой, что обеспечила самое левитацию британского духа, его островную, а лучше сказать – космическую внешнюю несвязанность с землей.

– А что думает «наш человек в Гаване»? – Гордон обратился к Расмусу Боргу, имея в виду Дмитрия Темного, парня из России, ведавшего аналитикой по территориям экс-СНГ.

Спортивного вида блондин предпочел встать – и тем продемонстрировал роскошный торс, обтянутый легким голубым пиджаком.

– Вот аналитическая справка-досье на директора нефтяной компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ Нила Тихарева, которую мне представил Дмитрий. Прошу не обращать внимания на красочность. Получился скорее литературный портрет…

– И тем не менее. – Главный задал ускорение преамбуле.

– Итак, Нил Тихарев, генеральный директор компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ: …обладая отменными организаторскими способностями и навыками, использует исключительно авторитарные методы руководства. Это можно было бы объяснить общей ситуацией с менеджментом в России, где азиатская компонента доминирует в организации производства и производственных отношениях, однако есть прямые основания утверждать, что деятельность Нила Тихарева на посту директора компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ в последние два года является неэффективной, а в некоторых случаях деструктивной…

– ?????

– … компания вступала в контрактные отношения с фирмами, не отвечающими требованиям ни по технологической оснащенности, ни по уровню менеджмента… Имеются конкретные основания утверждать, что значительно завышалась стоимость услуг подрядных организаций – особенно в долгосрочных контрактах… Имело место нецелевое использование средств… Цитирую дальше: …у многих сотрудников ДЕЛЬТАНЕФТИ сложился неадекватный имидж генерального директора как человека превратившего компанию в «свою торговую лавку»… Далее: …большую часть времени отсутствовавшего на рабочем месте…

– И акционеры обо всем этом не информированы? – как бы изумился Гордон Стюарт.

– Далее: …частые поездки за границу по надуманным или не имеющим отношения к бизнесу обстоятельствам… Так в прошлом году за пределами России Нил Тихарев провел около четырех месяцев… курорты в Адриатике, зимний курорт в Швейцарии, длительное лечение в Аргентине… Далее приводится сравнение с действующей в регионе компанией ПЕЧОРАНЕФТЬ, маленькой, но эффективной нефтедобывающей организацией.

– Достаточно. – Гордон Стюарт поднял руку. – Все это хорошо… нет, конечно же, плохо, друзья мои, однако части руководства SORTAG Нил Тихарев по-прежнему представляется совершенно незаменимым в условиях России.

– Есть мнение, что незаменимых людей нет. – Сверкнул прекрасными зубами Расмус.

– Оно ваше? – Связующая улыбка перекочевала на яблочно-румяные щеки главного. – Отлично, я разделяю его. Однако мы ничего не сможем изменить, если не представим руководству SORTAG убедительные доказательства того, что незаменимость нынешнего директора ДЕЛЬТАНЕФТИ – это миф.

– Сколько у нас на подготовку аргументированного доклада? – Поймав, как эстафету, эту их корпоративную улыбку, спросила Дана.

– Ровно три дня. И помните: если мы не сможем устранить с поста этого человека, SORTAG'у будет незачем увеличивать свою долю в ДЕЛЬТАНЕФТИ. Но чтобы еще раз подвести баланс: есть ли у нас что-либо, характеризующее Нила Тихарева с позитивной стороны? Иначе – каковы будут аргументы тех, кого он вполне устраивает. Кто скажет, что бог не забыл его душу?

– Я. – Уверенно вызвался Расмус, поднимая руку. – Нил Тихарев всегда выказывал полную лояльность по отношению к иностранным акционерам.

– Это важно, Расмус, согласен, но этого в нашем случае совершенно недостаточно. Мы только на пороге реализации стратегии, заключительным этапом которой должны стать политические решения и увеличение экспортных пропускных квот из России на триста-четыреста миллионов баррелей в год… А главная и конечная задача – Сообщество энергопотребителей должно сделать так, чтобы ТРАНСНЕФТЬ или кто-либо не препятствовал строительству независимых нефтепроводов в России.

– Это довольно сложно в нынешних политических условиях. – Уже без улыбки вставила Дана. – Кремлю при нынешних ценах на нефть нет смысла сбивать их и выпускать стратегический контроль за транспортировкой. Россия – это северный подвид ОПЕК.

– Поэтому и надо вести речь о политических решениях. Но это там – выше нас. – И он ткнул пальцем в низкий потолок, имея в виду головную корпорацию SORTAG и высшие сферы. – Вы свободны, господа. Повторяю, у нас три дня. Мы не Shell и не Templeton fund, мы играем в игры помельче. Именно поэтому и не должны позволять себе роскоши ошибаться…

11. Усинск

По возвращении из Москвы Нил Тихарев первым делом вызвал к себе Тофика Мамедова, которого улещал обхождением и звал «министром безопасности».

– Доставь мне эту бабу – эту докторшу. Свяжись с этими сейсмиками. Первой же машиной или вертолетом попутным вышли.

– Есть протокол и еще есть документы. Надо ли звать ее, Нил Славыч? – Юльнул к двери Мамедов, готовый кинуться за бумагами.

– Ты что – азербайджанского языка не понимаешь? – зло шутил Тихарев. – Чтоб была здесь! Все из первых рук хочу услышать. Я хочу знать, что ей известно!

Тофик Мамедов уже много лет был наперсником Нила Тихарева. Хранил в секрете корпоративные и личные тайны руководства и был неколебимо спокоен за свое могучее седалище. Но все же трепетал им, как юный спаниель, каждый раз, когда директор нагонял начальственного страху.

– Хорошо, Нил Славыч, сейчас же свяжусь с директором «СевНАО».

– И вот еще, Тофик. – Нил поднялся с царственного кресла (на внешней спинке у которого была приделана золоченая пластина с изображением короны), подошел к сидевшему Мамедову. Оперся локтем о стол, второй рукой приобняв его за анти-талию. – Эк окорока-т отрастил… Ну, да не о том… Ты мне раз в полгода готовишь доклад о состоянии духа и политической лояльности директоров и ведущих менеджеров компании…

– Так точно. Следующий в июле.

– А ты мне внеочередной сочини. Ага? В общем позондируй людей. Послушай – техсредства ж у тебя есть. Чувствую, какое-то шебуршение вокруг началось…

Со смещением на два часа против обычного началось оперативное совещание, на котором присутствовали почти все начальники служб и отделов компании.

В районе Ужорского месторождения ДЕЛЬТАНЕФТЬ построила ЦППН (Цех подготовки и переработки нефти) – приличных размеров завод по сбору и первичной обработке нефти. ЦППН – нагромождение из хранилищ, сепараторов, технологических колонн и желтых коробок-цехов – был сваями всажен в семь гектаров тундры, являя собой пьяную мечту художника-индустриалиста о покорении заполярных широт.

Когда ЦППН пустили в строй, поломки и нарушения технологических процессов сыпались одна за другой. Прошло почти полгода, но воз и ныне там – и дерьма на него наваливалось все больше и больше.

В этой ситуации Нил Тихарев умело стравливал технологов с эксплуатационщиками и всех их – со строителями из собственного ОКСа. Лишь бы не обнаружилось существо проблем. Но люди-то знали подлинную и единственную причину свалившихся на компанию проблем – неудачный выбор генподрядчика по строительству. И еще знали, что этот выбор обогатил гендиректора на крупную сумму денег в виде «отката».

Однако в этом многознании не только «многая печали», но и стыда было немало. В отдельных случаях Нил Тихарев умел делиться… И все же были в руководстве ДЕЛЬТАНЕФТИ люди, вполне информированные о причинах и следствиях, но при этом совершенно «незамазанные».

Таким, например, был Алекс Фишер, сидевший в Москве и осуществлявший оттуда магистральный менеджмент разработкой месторождений и частично геологией. После непринужденной перебранки между начальниками он улыбчиво спросил:

– А сколько нам вообще ждать, когда все эти вопросы будут решены? Ведь недопустимо же все затягивать до бесконечности.

Обычно он высказывался на ломаном русском, но сейчас предпочел, чтобы его перевели.

Первым побуждением Нила Тихарева было послать на три известных буквы переводчика. Самого Фишера как креатуру иностранных акционеров он и в мыслях не допускал оскорблять.

– Это мама-Россия, Алекс. – Сделал попытку увести удар в сторону технический директор Григорий Битум. И покосился на переводчика: – Аршином общим не измерить…

Пауза. Алекс кивнул:

– Я понял, можете не переводить.

Битум завершил-таки мысль:

– Частично виноваты и мы, частично и генподрядчик. Но на этом этапе не время искать виновных. Нужен конструктивный подход.

– Да, – согласился Алекс. – но вы сказали, Григорий, что не измерить – что нет возможности измерить все издержки и сверхбюджетные расходы, которые уже потребовались и потребуются в будущем.

Техническому директору импонировал прямой европейский подход рослого и ясноглазого немца. К тому же он уже спас или по крайней мере прикрыл двумя-тремя репликами и лицо гендиректора. Пламенеюще-медное в утреннем солнце. Пусть говорят другие. Он просто пожал плечами, как один только и умел – словно мехами гармошки. Потом немного по-клоунски отсюсил большие навыкате губы: а что я, пусть говорят те, кто все это затеял.

Тихарев подхватил его тон:

– Вот замечание о конструктивности – правильное. Пройдет несколько месяцев – и все наладится. Это неизбежно. Нет нерешаемых вопросов.

Однако Алекс – чего никто не ждал – снова уперся:

– Я все же думаю, что есть смысл разобраться в ситуации. Хотя бы с той лишь целью, чтобы избежать ее повторения – или подобного – в будущем. Ведь мы теряем миллионы и миллионы долларов.

Так он еще себя не вел, – думал Тихарев, а вслух уверенно парировал:

– Со всеми согласен – но здесь не разбираться надо, а просто продолжать работу. В конце концов у каждого свои недостатки. И недочеты. Не так ли, Валерий Петрович?

И все же Нил Тихарев был величайший мастер «перевода стрелок» – позавидовал бы и министр путей сообщения. Так гендиректор перебросил тему в сторону претензий к разработчикам со стороны буровиков.

Валерий Харлампиди не смог преодолеть неловкости – и чувствовал, что попал в чужой контекст.

– Да, мне кажется, есть смысл пересмотреть – нет, скорректировать – наши подходы к разработке Верхнеужорского. Я уже ставил этот вопрос, но в формате личных встреч с Алексом и нашими геологами. Ничего страшного – если услышат и другие. В конце концов мы делаем общее дело, и это неустанно подчеркивает иностранная сторона. Думаю, что, занимаясь разработкой и конструируя скважины и принципы освоения Верхнеужорского месторождения, мы повторяем те же ошибки, что сделали и на большом Ужорском. Мы увлекаемся экспериментаторством – в ущерб традиционным отработанным методам…

– Жду ваших уточнений. – Напрягся Алекс Фишер. Секунду назад он сидел, гордо откинувшись в кресле, но тут же порывисто подался к столу.

Начинался разговор равных. И Фишер, и Харлампиди были классными специалистами и деятельными руководителями. А главное – оба были порядочными людьми – и в большей мере, чем это предписывает отраслевая мораль. Что не имело отношения к делу (но, безусловно, важно в жизни) – были хороши собой и заряжали обожанием женскую часть офиса ДЕЛЬТАНЕФТИ.

– Я не утверждаю, а просто хочу поделиться мнением. – Греку все же не хотелось наносить при всех болезненный укол Фишеру. Он улыбнулся ему: – Я всегда стремился найти с вами понимание, Алекс. Но буровиков обычно не очень слушают. Они как мавры: сделал дело – уходи на следующую скважину.

– Это не так, – поспешил возразить Алекс.

– …А я просто считаю, что подход наших разработчиков – ну, скажем, довольно эклектичный… Такое впечатление, что мы просто купаемся в материале – от этого все и происходит. Там, где надо держаться чего-то единого, мы суем и то, и другое, и третье. Ставим горизонтальные скважины там, где и без них вполне можно обойтись. А там, где они действительно нужны… И не только это. Я не обвиняю Алекса, потому что он пришел к нам на заключительной стадии разработки Ужорского…

Немцу ударил в щеки румянец:

– А я бы и не принял этих обвинений. На этой стадии я уже ничего не мог изменить. К тому же убежден, что принципиально все не так плохо, и фирма-разработчик, которую мы привлекаем, одна из лучших на российском рынке. При этом… – Он акцентировал момент, элегантно поднимая мизинец, – …при этом мы используем ваши отечественные мозги…

– Хотя и лоббируем заграничные, – вмешался Нил Тихарев. Сдержанно покашлял: – Это так, кхе-хе, – шучу.

– Но со мной согласны геологи, – горячо продолжал Грек. – Было бы неплохо, если бы специалисты-разработчики… если бы Вера Палеес и другие с ней почаще бывали бы на производстве и почаще бы с нами общались… Ведь именно в общении все и сверяется – данные геофизических исследований, на каких картах и в каких данных ошибки и так далее…

Андрей Погосов, начальник отдела добычи, уже исчерпал все сигнальные системы, делая знаки Греку: кончай, старик, куда тебя несет… Но тот отдавал себе полный отчет в том, что говорит. Если бы он сам открыл эту тему в формате производственного совещания, ему бы несдобровать. Но отмашка была получена от шефа, а сказать очень хотелось – и тут уж взятки гладки…

Грек напирал:

– Возможно, все это на самом деле от избытка творческих сил наших разработчиков. Мне в общем-то нравятся наши москвичи, наши модельеры…

– ????????????????

– …Они делают отличные гидродинамические модели пластов… они многое делают замечательно… Но иногда кажется, что они просто как дети от восторга – просто плещутся в сверхпродуктивных пластах Ужорского. И им хочется и того попробовать, и этого… И нефти-то много – ничего страшного, всяко добудем…

Чуть не рыча вмешался Погосов:

– Ну, это уже лезешь в дела добычников, Петрович. Наша епархия. Ладно, брат, отпусти вожжи-то…

Грека хоть и понесло, но инстинкт самосохранения удержал от худшего, не дал сказать о главном. О том, что вся вина на Ниле Тихареве, на генеральном. Это он рвал жилу Ужорскому, применяя колониальные методы разработки и добычи. Это он корявым своим крючком подписывал самые хищнические и неряшливые режимы освоения. Казалось, гендиректор был одержим демонами нетерпения и большого хапка. Иного, рационального объяснения Грек поначалу не находил его действиям. Давай нефть – давай больше – еще больше – любой ценой… Это нужно, чтобы поскорее отбить кредиты. Дальше все устаканится…

Нефтяникам Тюмени, которых партия звала рапортовать в семидесятых о новых миллионах тонн черного золота для страны, такое и в кошмаре не мерещилось. Наращивать производство – наращивать производство – и еще раз наращивать! – требовал от подчиненных Нил Тихарев.

– Вот урод! Ты чего на Фишера-то покатил! Откат тебе «фас» скомандовал – а ты и покатил…

Сразу же по окончании совещания Андрей втолкнул его к себе и долго крутил пальцем у виска.

– И Фишер всегда был паинькой. Он бы и намеком ничего не намекнул – как раньше-то было… Неужели ты не чувствуешь, что что-то меняется… что трещины пошли по всей стене… И Алекс это знает, а мы нет. Мы только догадываемся…

– Я не знаю, Погосян… Просто надоел весь этот наш бардак… Взрыв какой-то в башке – и остановиться не могу…

– Ладно, хорошо, – смягчил тон Андрей, видя, что приятель в растерянности. – Есть одно решение – сауна и бассейн. Там все и рассудим. И поговорим уже капитально. Дальше с этим тянуть нельзя, Грека. Или тебя женить к чертовой матери – или гнать из компании, пока делов не наделал.

– Дел, – поправил Харлампиди.

– Да в том-то и дело, что делов. А теперь проваливай – работы по горло.

Только с утра выглядывало солнце. Весь день тяжелые и драные облака лезли в окна с северо-запада. Борис Тяжлов, заместитель начальника отдела бурения, жаловался на скачки давления, тихо капая валокордин. Грек ценил в этом невысоком лысом дядьке и специалиста, и человека. Он тащил на себе полвоза буровых проблем, и ничего – только покряхтывал да сердечные капли лил.

День пролетел в рутинной текучке – звонки, ругань, звонки, работа за компьютером, постановка задач, переговоры с инофирмой, обед (сиеста 11 минут – ноги на батарею, затылком к двери), снова звонки, работа за компьютером, поездка на склад, осмотр поступившего скважинного инструмента, опять – глаза в монитор, звонки, встречи, переговоры у гендиректора…

Обычная работа – но где-то после трех в небесах вдруг образовался прогал – и в него полилось красное золото закатного солнца… Луч солнца полыхнул и по лицу Тяжлова, погруженного в составление очередной программы бурения скважины, и его невольно потянуло к окну:

– Вот так солнышко, – пропел он неожиданно бодрым голосом.

– Ага, – согласился Грек, отрывая взгляд от монитора на жидких кристаллах.

Солнце бросало косые лучи через лесок, через дальние поля, через какие-то складские коробки фирмачей-соседей, обещало весну.

– Да я не про то. Ты сюда глянь. Ты зыркни, Петрович.

Называя Грека по отчеству, он как бы сглаживал их перепад в годах – чуть не на целых два десятилетия.

Отсюда – из окна второго этажа – хорошо просматривался «двухпалубный» вход в ДЕЛЬТАНЕФТЬ. По прихоти архитектора вход сделали каким-то двухэтажным – чтобы входить в здание и с первого, и со второго этажа. Но в целях безопасности и контроля входная дверь второго этажа была закрыта, хотя туда и можно было подняться по широкой лестнице.

Как раз в середине этого лестничного пролета на ступенях стояла девушка – или молодая женщина. Как и они, любовалась вырвавшимся из туч солнцем.

Странно, – подумал Грек, – стоит на входе в нефтяную компанию женщина и смотрит на солнце, под которым сейчас вновь сомкнутся облака.

Красивая. В шапке. И солнце на лице. А чего она там стоит? Может, курит? Грек даже испугался этой мысли. Нет, просто стоит и смотрит. Любуется. Все, кажется, входит…

– Я на минутку. – Кинул через плечо Тяжлову, а сам вышел в коридор. Она как раз попадется ему навстречу.

Не успел. Видно, на вахте не задержалась, пропуск оформила раньше. Он хотел уже спросить о ней у охранника, но передумал.

– Я ее знаю, – сказал Тяжлов, когда он вернулся.

– Кого? – Греку не хотелось открываться Тяжлову в случайных позывах души. Так – уже забыли.

– Да ту, что на солнышко глазела. Это докторша с Толвы.

– Так это та самая, что оленеводов с того света тащила?

– Она. Ее сам вызвал. Похоже, имиджем озаботился сильно наш начальник. – Вздохнул-охнул Тяжлов, наморщившись и не отрывая глаз от бумаг.

Раз так, значит ее оставят на ночь в гостиничке ДЕЛЬТАНЕФТИ, отправят завтра. Это если не местная… Эй, Харлампиди, Грек, что у тебя с башней? Ты ведь не бабник. Ты ее даже не рассмотрел как следует. А вдруг замужняя? Ладно – забудь, вот поедешь в Хургаду – уж там… Нет, там не то. Там и солнце, и снег, – все другое. Перестань ходить из стороны в сторону по кабинету, Тяжлов уже косится…

Грек на минуту приземлился в рабочее кресло, обхватил голову руками, словно пытаясь ими почувствовать, как в правом полушарии по серому веществу гуляют блуждающие токи весны…

Нет, все же достаточно было и взгляда – понять, что надо все же разглядеть ее, «смотрящую на солнце»… Нет, надо подобрать иное – а то получается что-то вроде «идущих вместе»…

Случай представился через час. Они столкнулись в коридоре третьего этажа – рядом с директорской. Не юна, в расцвете женственности, его ровесница. Тридцать три – тридцать четыре. Среднего роста, стройная, чуть лишнего в плечах. Может, плаваньем занималась. Взгляд одухотворенный. Другого шанса не будет…

Черт… его перехватил главный геолог Сергей Манихин. Своей потной тушей он надежно перекрыл коридор – и Грек бы точно на него наорал ни за что, не оглянись она в самый последний моментик. Этот ее взгляд его здорово успокоил. Потом она оглянулась еще…

Манихин что-то душевно рассказывал ему, придерживая за пуговицу, Грек механически кивал, но ни понимал ни слова. И рядом с этим ступором волшебным сияющим столбом, связующим землю и небо, стояла ясная и безусловная мысль… он должен ее увидеть… И это было какое-то самое главное, самое нужное понимание, – просто прозрение… Душа ликовала, она искрилась во множестве граней магического кристалла, который обрела в себе только что…

В начале восьмого он закрыл за собой дверь рабочего кабинета. Хотел заглянуть в их корпоративную гостиничку – пойти и просто сказать ей, что хочет завязать с ней знакомство… И не сделал этого. Начинала одолевать усталость. К тому же он обещал Погосову.

Ничего, в следующий раз. Зато он знает теперь – какая она, женщина, смотрящая на солнце…

Погосов притащил с собой «на экзекуцию» двух старшеньких – мальчишек восьми и шести лет. Первенец был светленьким и серьезным, а второй – крошечным гусариком, миниатюрой отца. Оба давно поняли, что сауна – это мужской ритуал, и вопли не спасут. Старший уже знал, сколько воды надо бросать на камни, сколько пива, и в русской бане парализовал воображение коллег, охаживая себя вениками с двух рук.

Дай волю – Погосов притащил бы в сауну и младших, но они совсем еще были крохи – и негероического пола.

Сидели в предбаннике, отходили после первого пара.

– Мы здесь с тобой, Петрович, в чем мать родила. Потому и говорить будем прямо – голую правду…

Пацанов он прогнал в соседнюю дверь – в бассейн, поэтому без стеснения подпускал и матерка в беседу.

– Валяй – хоть голую, хоть голимую.

– Во! – Погосов жадно схлебывал минералку из пластиковой бутылки. Струя скатывалась с усов. – Во – голимую и гонимую. Кто ее любит? Это ж еще у Островского – правда хорошо, а счастье лучше.

– А когда его нет? Когда не из чего выбирать? – Грек взъерошил рукой вспотевшие волосы.

– А когда его нет – то человек становится неуправляемым. Wild well – по вашей терминологии. И ваще: счастливый человек – это управляемый человек, это зависимый человек. Только идиоты убеждены, что счастье – это свобода. Хрен-то. Вот и хочется мне тебя, братан, по башке огреть дубиной. Каждый раз, когда тебя на правду при всех начинает тянуть. Это просто некрасиво в конце концов. Это как по нужде сходить в общественном месте.

– Стоп, Андрей. Так не пойдет. Слишком обидно и пафоса много.

– Ага – обидно… ну, я рад, что пронимает. Хочешь честно? Твой идеализм иногда просто злит народ. Иногда кажется, что ты то ли водки набрался, то ли притч царя Соломона.

– Не читал.

– А я читал. Там – что такое хорошо и что такое плохо.

Грек пристальным своим – чуть с ненетчинкой – разрезом всматривался в дальний угол предбанника – с неладно прибитой головой оленя. Странно, разве могут быть предметом художественного творчества части тел животных?

– Так вот, мне многое нравится в твоей башке, начальник… Ты и дело знаешь, и людей ведешь. Но не хочешь понять, что ничего уже не исправить… Предел текучести давно уже наступил, все давно уже отломилось… Точка качественного слома была еще в девяносто третьем. Любая попытка сделать так, каким оно, по-твоему, должно быть, в этой стране и в этих исторических условиях обречена. Все давно уже торчит в большой вонючей скважине под названием задница. Надо расслабиться и плыть по течению. Это все, другой правды нет. Такая уж у нас общая родина. Такая, что ничего не попишешь. Такая, что только нос расшибешь или пулю получишь. Ты видишь, сколько кругом людей с неправильными чертами лица. И эта расплывчатость мордоворотская и в жизни нашей…

Грек лениво кивал, потом выкинул ладонь вперед – стоп!

– Но я же не трогал Тихарева, и это главное, который все, к чему он прикасается, превращает в большую вонючую жижу…

– Да ты начал с разработки, а покатил-то все равно в его сторону. Думаешь – я не чувствовал? Да я поэтому и встрял, что понял, что ты щас с катушек сорвешься.

Погосов взял паузу и продолжил:

– Ты веришь в добро. Это славно, Грек. За это и ценю. Но такая вера не должна быть слепой и безграничной.

– Да какая ж она тогда вера?

– Ну, достоевщина пошла… А ты верь – да проверь. И нечего накатывать на Алекса. Во-первых, мужик влиятельный. Экспатики за него горой. А во-вторых, их организация дела, их производственные отношения только чего-то и стоят. Вот в чем суть! А наши давно уже на свалке истории. Когда с ними общаешься – чувствуешь, что с интеллигентными и достойными людьми дело имеешь. У Нила нашего тоже изощреннейший умище. И в производстве сечет, и людьми, как фигурами на доске, двигает, а все равно – навозная жижа, как ты говоришь, получается. Одни откаты да подкаты – да подковерная возня. Да и вообще ведь все у нас так…

– Погоди, Андрей. Я знаю, о чем ты. Об этом лучше всего Тютчев сказал…

– Кто?

– А вот он, Федор Тютчев – поэт. Что у нас все через заднюю дверь как бы. Про неадекватность нашу западным меркам – не про загадочность русской души, а про сокрытость и порочность… Хорошо, пусть это есть все, но чем ты восхищаешься? Чем эти-то гады лучше нашего? Я лет восемь тому назад, еще до ДЕЛЬТАНЕФТИ, с «паркеровцами» – с их буровиками дело имел… Потом с другими. И раз несколько было, Андрюша, когда прямо в душу устыдили они нас. Своей порядочностью. Только потом я на это иначе стал смотреть…

– Это как же?

– А вот так. Когда случайно наткнулся на их инструкцию по поведению с аборигенами, то есть с нами. Несколько зачитанных и затрепанных листков. И там были жесткие предписания о том, как себя вести в том или ином случае. Ты прикинь: там среди прочего, например, было строго рекомендовано: если русский рабочий не слушает тебя или приводит свои резоны или вообще делает что-то не так – молча повернись и уйди… А уже бывало так – и не раз, и я думал, они от сердца так…

– Причем здесь сердце, Грек? Давно уже все измеряется не сокращением сердечной мышцы, а другими категориями – «целесообразно – нецелесообразно». Запад уже поглотил нас. Чего не поглотил сегодня – поглотит завтра. И хорошо. И ведь что-то еще сделают из всего этого. Подсушат эту смрадную жижу, распилят на брикеты – и в дело. Но это потом, а пока здесь еще долго все гнить будет… Пойми, здесь все потеряно для нас, разумных существ. Давно уже и породу извели – не люди, а питеки какие-то. Да питеки – и с пятаками… Бороться за правду? За справедливость? За светлое и рациональное в человеке? Да все обречено – и нельзя уже из этой жижи ничего слепить, это только мечтатели кремлевские все лепят и лепят, сами сидят по колено в ней – и лепят и лепят чего-то…

Грек не перебивал его. Пил чай и слушал. После паузы, собрав в голосе все отчаяние мира, Погосов продолжил:

– Но выход в общем есть. Единственный выход – и по-настоящему благородный поступок. Его должны совершить те немногие, кто осознает себя достойными людьми в этой стране… Это уехать из нее… Это единственное их спасение. Так они и себя, и своих детей спасут… от этой жижи гнилой…

– А сам что не уезжаешь?

– А потому что я не отношу себя к числу порядочных людей. Во-первых, нет такой амбиции. А во-вторых, связан многодетной семьей. Я конченый человек.

– Но счастливый? – Харлампиди держал позу резонера.

– А что ты язвишь? Прям этакий Сократ шукшинского подтипа. Тебе не идет, Грек. А что… может, и счастливый, одно не исключает другого. И даже любовницы случаются – когда в командировочку… Это в-третьих, потому что я русских баб люблю. Не потому что они лучше, потому что проще и доступней, привык-с… Но речь-то не обо мне. Речь о вещах глобальных, я вообще рассуждаю…

– А, вообще… – Кивок понимания.

– Ух, не зли меня, Валера, поддевками… Мы все здесь в Коми – как в комитозном состоянии. Но ты еще в анабиозном…

– То есть, рядом с жизнью?

– Да – в своей какой-то паранормальной жизни. А время коммунистических империй и исполинских свершений ушло. То есть формально оно как бы империя – и все наши внешние друзья нас за это ругают. Но терпят. Потому что понимают, что если б не было Чечни – не было б и капитализма в России. Если бы черта не было, его следовало бы выдумать. Вот и выдумали. А потому что эти мордастые валенки, потому что это многомиллионное мычащее быдло то ли сатанеет, то ли чувствует в себе божью искру, когда ему в уши внутренний враг орет про внешнего. Стоит ворюгам, обокравшим на века страну, крикнуть «отечество в опасности!» и вырядиться в униформу цвета хаки, эти десятки миллионов питеков готовы, словно крысы, идти стройными рядами в воде топиться под призывы этой дудочки. Ты думаешь, во мне еврейская кровь говорит – и я из вредности? Да этой крови-то всего одна восьмушка – меньше, чем в тебе ненецкой…