Текст книги "Мои охотничьи рассказы"

Вдруг я увидел зайца, медленно бегущего на сопку по лощине прямо ко мне. Подпустив его поближе, я выстрелил. Заяц только перевернулся и остался лежать на месте. Довольный таким неожиданным подарком судьбы, я сидел и думал, что, когда хочешь найти зайца, он не попадается, но, когда его не ждёшь – сам приходит к тебе.

Не сразу заметил, как вслед за зайцем появился на сопке, тяжело дыша, сосед с соседней улицы, по прозвищу «Кубышка», сорокалетний мужик с темным прошлым. Он сразу бросился к зайцу, схватил его в руки, заявив, что я убил его зайца, за которым он бегает с утра.

Когда я заявил, что по правилам дичь принадлежит последнему стрелку, убившему её, он начал кричать, брызгая слюной, что я ещё пацан, чтобы учить опытного охотника. Потом, видимо зная свою неправоту, достал из кармана горсть дроби, перемешанной с крошками хлеба, и, с сожалением, протянул мне, как компенсацию за выстрел

Я не взял дробь, но и не знал, что делать дальше, в такую ситуацию попал впервые. Немного подумав, сказал: «Подавись этим зайцем!» Шёл тогда домой с испорченным настроением, несмотря на так хорошо начавшийся день и думал, что охота для одних отдых и наслаждение природой, а для других только нажива.

Твёрдо решил тогда для себя соблюдать правило: «Вышел на охоту отдыхать – не мешай отдыхать другим!» Это правило помогало мне во время охот отвлекаться от многочисленных служебных проблем и получать душевный отдых на природе.

На зимней охоте… Геннадий Табаков, 1966 г.

Охота все больше увлекала, как наркотик, от которого никогда не излечишься. Я стал читать книги об охоте, начиная с Тургенева и заканчивая современными писателями в журнале: «Охотничьи просторы». Каждый рассказ я читал по несколько раз, смакуя и представляя себя на месте героя, впитывая в себя крупинки опыта, передаваемые опытными охотниками. А найденная подшивка журнала» Охота и охотничье хозяйство» была перечитана от корки до корки.

Теоретическую подготовку постигал быстро, а вот практическую – по крупицам собственного опыта, особенно в соблюдении мер безопасности на охоте. Не могу не рассказать об одном случае, чуть не закончившимся трагически для меня. Однажды я пошёл на охоту с другом Виктором Некрасовым, мы шли по обеим сторонам лесополосы, готовые к стрельбе. Вдруг у меня из-под ног поднялся русак и стал убегать по кромке, я выстрелил, заяц упал, но, когда я подбежал к нему, он вскочил и побежал на другую сторону лесополосы. Я бросился через кусты за ним, забыв о друге.

Вспомнил о нем только после оглушительного выстрела в мою сторону. Это Виктор стрелял по выскочившему раненому зайцу, бежавшему прямо на него. Меня он увидел уже после выстрела, это я понял по его бледному испуганному лицу. Вгорячах я не почувствовал попадания дроби, только правую руку, державшую ружьё, откинуло в сторону.

Дробинка попала прямо в мизинец и синела бородавкой. Ещё одна дробина попала прямо в мягкое место задницы. Меня спас густой куст, закрывавший меня. Аптечки с нами не было, пришлось перочинным ножом, обеззараженным огнём спички, выковыривать дробинки и присыпать ранку пеплом от сигареты. Виктор предлагал мне зайца, но я не взял, сказав, что последний выстрел был его.

С тех пор, на каждой охоте, я строго соблюдал меры безопасности, а будучи сам руководителем охоты, начинал её с доведения мер безопасности, правил и способов предстоящей охоты, помня о том, что «бережёного – бог бережёт», как говорила моя мама.

Пролетевшие два года учёбы в школе завершились выпускным вечером и получением аттестата зрелости. Для меня окончание школы и поступление в военное училище означали временное завершение моих охотничьих приключений. Впереди меня ждали настоящие боевые стрельбы из различных видов оружия, о чём я много мечтал в школьные годы моей юности.

На просторах Прииртышья

Окончив военное училище, я приехал служить в Омское Высшее Танко-Техническое Училище, которое дислоцировалось в Черёмушках на берегу Иртыша. Природа была здесь красивой, вокруг росли берёзовые колки, переходящие в сплошной лес. Гуляя по лесу, иногда видел зайцев, поднимал стаи куропаток, а в прибрежных озерках и затонах было много уток. Все это вызывало ностальгическую боль по охоте, в которую я втянулся ещё в детском возрасте.

Учась в военном училище, я много стрелял из различных видов оружия, став мастером меткого огня. Но там стрельба велась по мишеням, а я мечтал о том, когда возьму в руки ружьё и вновь почувствую ту страсть, которая бывает только на охоте. В деревенском магазине купил двуствольную «Тулку», благо тогда разрешений для этого не требовалось. Испытал ружьё, стреляя по бумажной мишени, прикреплённой к глинистому обрыву на берегу Иртыша. Ружьё стреляло кучно и безотказно, а хромированные стволы были как зеркала. Единственным недостатком у ружья было наличие курков и чтобы разрядить его, приходилось опускать курки, придерживая их большим пальцем, рискуя сделать непроизвольный выстрел.

После пристрелки ружья… Геннадий Табаков, Омск

В Училище был свой коллектив военных охотников, возглавляемый подполковником Еременко, преподавателем огневой подготовки. На одном из собраний коллектива меня приняли в члены Военно-Охотничьего Общества, после чего я получил новенький, с красными корочками членский билет. Каждую пятницу вечером охотники выезжали на коллективную охоту в угодья Омской области. Обычно выезжали на военном вездеходе ГАЗ-66 с брезентовым тентом, под которым охотники сидели на лавках или лежали на душистом сене, слушая анекдоты или охотничьи прибаутки. Охотились два дня, а ночевали в зале правления одного из колхозов, на территории которого мы охотились.

Природа здесь была своеобразна, сплошных лесов почти не было, а преобладали берёзовые колки, охотиться в которых было удобно, коллектив мог почти окружить лесок, и зверю некуда было деться, уходя от загонщиков, кроме как идти на прорыв между стрелками. А основным зверем был заяц – беляк, которого было здесь много, благо кругом между колками засевались зерновыми культурами поля. Иногда попадались и огненные лисицы и все с завистью смотрели на того, кому посчастливилось отстреляться по этой хитрой красавице, а если кто успешно добывал плутовку, то все пожимали ему руку, как после совершенного героического поступка.

Хорошо помню тот солнечный зимний день на одной из охот, когда и мне посчастливилось испытать те чувства, которые испытываешь, увидев мелькнувшее огненное пятно среди белизны снега и берёз. Номер мне достался посредине большой поляны у одинокой старой берёзы, и я сначала стоял и думал, что заяц не станет выскакивать на чистое поле, имея возможность обойти поляну по опушке леса. Но моя досада быстро рассеялась после увиденной лисы, которая по лесу бежала зигзагами, иногда останавливаясь и прислушиваясь к голосам приближающихся загонщиков.

Я смотрел на неё, а меня бил озноб так, что дрожали от напряжения ноги и руки, мысленно же я просил её бежать на меня и она, как бы услышав это, подпрыгнув и подняв пушистый хвост трубой, большими скачками пошла прямо на меня. Вмиг успокоившись и затаив дыхание, я поймал лису на мушку и машинально сделал вынос вперёд, целясь зверю под ноги и мне казалось, что вижу её глаза, удивлённо округлившиеся от увиденного огня и облачка порохового дыма, вылетевшего из моего ствола после выстрела, сухо прозвучавшего в морозном воздухе. Лиса кувыркнулась, по инерции пролетев несколько метров вперёд и навсегда затихла, выделяясь ярким огненным пятном на ослепительно белом снегу.

Первым моим желанием было побежать к трофею и посмотреть на первую в жизни добытую лисицу, мечту моих охотничьих грёз, но вспомнив правило не покидать место номера, стал ждать очередного зверя, которого ещё могли нагнать приближающие загонщики. И вот я несу тяжёлого лисовина, неповторимого окраса, с черными ногами, ушами и кончиком хвоста на обозрение охотникам, которые с восхищением рассматривали мой трофей и поздравляли меня, а я был в это время на седьмом небе от счастья и гордости за свой успех. Это не забудется никогда!

Не могу забыть и первого зайца-беляка, вышедшего на мой номер на одной из первых охот в коллективе. Встав на номер, я замер, ведь каждое движение может выдать охотника. Сердце билось учащённо и тело, иногда, начинала бить судорожная дрожь, но не от холода, а от волнения. Загонщики, покрикивая и постукивая палками о стволы берёз, гнали дичь на номера. Мои глаза от напряжения, а может быть от белизны снега, слезились, но я пристально вглядывался в глубину лесочка, чтобы не упустить ни одно движение.

Заяц появился неожиданно и бежал медленно, шевеля ушами и останавливаясь, чтобы прислушаться, встав на задние лапы. Он был ослепительно белый, только глаза, как черные пуговицы и черные кончики ушей предательски выдавали его. Подбежав к кромке леса, он сел, глядя на меня, видимо думал, стоит ли» идти на прорыв». Мне стало жалко его, и я махнул рукой, чтобы померяться силами на» равных», но заяц, схитрив, прыгнул в противоположную сторону и убежал в сторону загона.

Досадуя и ругая себя за минутную слабость, я понимал, что подвёл коллектив, который моментально отреагировал на это, поставив меня в загон. Много, после того случая, я добыл зайцев – беляков, но помню всегда об этом, упущенном в благородном порыве.

Тогда я мог охотиться не только в составе коллектива, но и самостоятельно. Частенько, в свободное от службы время, я бродил по окрестным берёзовым колкам в поисках зайцев. Судя по многочисленным следам, их было здесь немало. Попадались и следы лисиц, но в основном корсаков, отличавшихся от рыжих лисиц серой расцветкой и меньшими размерами.

Охота в одиночку оказалась сложнее коллективной тем, что здесь надо было хорошо разбираться во всех тонкостях следовой тактики зверей и распутывать все ребусы из следов, оставленных ими в течение всей ночи. Сколько разочарований было после того, как найденная лёжка оказывалась пустой, видимо заяц раньше обнаруживал охотника и большими скачками убегал в безопасное место, посмеиваясь над неопытностью охотника.

Но после первых неудач, сразу вспомнился тот опыт, который я получил ещё в школьные годы, охотясь на зайцев – русаков на Ставрополье. Здесь же водились зайцы – беляки, которые больше любили делать лёжки в лесу или зарослях кустарников, игнорируя открытые поля. Нельзя описать те чувства, которые появлялись у меня после обнаружения свежего следа, кажется, обострялся не только слух, но и зрение в предчувствии скорой встречи с дичью.

Азарт охоты тянул вперёд, ноги непроизвольно ускоряли шаг, норовя пуститься в бег, чтобы ускорить долгожданную встречу с преследуемым. Так незаметно пролетал день, и часто приходилось возвращаться домой без дичи, досадуя на короткие зимние дни. После охоты усталость сковывала тело, и я еле переставлял ноги, казавшиеся двухпудовыми гирями, но в голове уже мысленно строил новые планы, как буду охотиться в следующий раз, чтобы не повторить ошибок прошедшей охоты.

Охотился я в те годы часто, но большинство охот стёрлось из памяти, а запомнились только те, которые были необычными. Так, однажды, охотясь по берегу Иртыша на убранных капустных полях, я ранил крупного беляка, которого долго преследовал. Сначала заяц петлял по берегу, а потом по ледяным торосам замёрзшего Иртыша, делая там свои лёжки.

Стоял солнечный день и бегущий беляк, как спутник на небосводе выделялся среди синевы торосов. Я далеко отстал от него, на лыжах было тяжело перемещаться среди торчащих многочисленных глыб льда, занесённых снежными сугробами, но видел все его финты и круги, которыми он пытался сбить меня со следа. Накрутив кружева следов среди торосов, заяц побежал к высокому обрыву берега, где была небольшая лощинка. На середине лощины он остановился, делая непонятные мне движения, казалось рыл нору или танцевал.

Заинтригованно я наблюдал за ним, подходя все ближе и ближе. Сняв лыжи, стал подниматься по крутой лощине, держа ружьё на изготовке и удивляясь смелости зайца, подпустившего меня к себе так близко. Каково было моё удивление, когда я вплотную подошёл к зайцу и увидел его в петле, поставленной кем-то на тропе у воткнутой ветки. Он был мёртв. Такого финала охоты я не ожидал, сразу стало жалко зайца, боровшегося за свою жизнь, ловко уходя от моего преследования.

Я, взобравшись на высокий берег Иртыша, сидел и думал, как коварна жизнь, что единственная петля, поставленная кем-то на пути, все равно нашла свою жертву, которая могла быть не только зайцем, но и обыкновенной охотничьей собакой. А сколько было снято мной петель в последующих охотах в лесах Калининграда и Литвы и, всегда, я не мог понять людей, добывающих зверей таким негуманным способом. Охота должна быть на равных, кто кого! Каждый дикий зверь должен иметь свой шанс, чтобы выжить, особенно в современных условиях, когда появились совершеннейшие средства передвижения и стрельбы. Это я всегда стараюсь донести до сознания молодых охотников, особенно тех, кто любит пострелять по всему живому в природе, не думая о наших потомках.

На берегу Иртыша… Омск, 1970 г.

Я часто вспоминаю одну охоту, которая вызывает у меня улыбку. Стояли рождественские морозы, которые инеем нарядили не только деревья, но и торосы льда, напоминая сказочные пейзажи. Несколько раз я выслеживал зайца, который меня уже неоднократно и хитро обманывал, безнаказанно уходя от выстрела. Решив твёрдо рассчитаться с ним, я ранним утром нашёл его след и долго распутывал многочисленные петли и скидки в сторону, пока не подошёл к норе в снегу.

Заглянув в нору, ничего не увидел, пришлось вновь возвращаться к началу, более внимательно рассматривая следы, но опять след приводил к норе. Только на третий раз я, собираясь уже уходить, домой, ткнул лыжной палкой в нору и вздрогнул от снежного фонтана, вылетевшего вместе с зайцем, который пулей исчез под обрывом Иртыша.

Такой наглости от него я не ожидал, что ещё более раззадорило меня. Всю ночь я крутился и думал, как обхитрить этого самоуверенного зайца. Утром следующего дня сразу наткнулся на свежий след «Косого», который мог отличить от всех других. На этот раз, прежде чем залечь, он долго бродил по торосам на льду Иртыша, и мне пришлось снять лыжи и нести их в руках.

Часа три петлял по следам, пока не вышел на другой берег реки и издалека увидел на ослепительно белом сугробе бугорок снега и нору. Зная, что заяц лежит головой к своему следу, обошёл его на лыжах по большому кругу. Стараясь не шуметь, держа ружьё на изготовке, подошёл почти к самой норе и остановился, думая, что он выскочит опять в стороне.

Попрыгав на лыжах над норой, я вновь опешил от неожиданности, только теперь заяц вылетел из-под снега между лыж и, как акробат в цирке, перевернулся в воздухе, приземлившись мордочкой ко мне и замер. Стрелять так близко я не мог, а заяц со всех сил, как по барабану, стал колотить передними лапами по лыжам. Я смотрел и удивлялся его смелости, явно этот заяц был не трус, каким его рисуют в сказках. Пришлось ткнуть его стволом ружья и сказать – «Беги храбрец!» Долго я ещё стоял, наблюдая за убегающим зайцем, довольный ничейным счётом в наших отношениях.

Охота на гусей

Приехав служить в Группу Советских Войск Германии (ГСВГ), я впервые увидел ошеломляющее скопление диких гусей на скошенных кукурузных полях и, казалось, можно было оглохнуть от возбуждённого гогота и криков кормящейся птицы. Одни стаю улетали, а другие садились на поле, которое походило на полевой аэродром, утыканный многочисленными» кольями» из голов гусей на длинных шеях.

Эту картину я наблюдал во время охоты нашего полкового коллектива военных охотников в районе местечка Линум. В этом районе было много больших водоёмов и прудов, окружённых высокими камышами. Небольшие лесочки, разбросанные на прибрежных полях, служили хорошим убежищем для кабанов, косуль, зайцев и фазанов, которых было здесь много. Я восхищался обилием увиденной дичи, обитающей на маленьких участках местности, чего не видел на внушительных просторах Западной Сибири.

Иногда коллектив выезжал охотиться на гусей. Охотились обычно по берегу большого пруда, окружённого дамбами и каналами, на который вечером гуси возвращались после дневной кормёжки. Увидев высоко в небе прилетевшую первую стаю, я с удивлением смотрел, как гуси, стремительно, словно ласточки, начали пикировать к воде и ловко тормозя хвостами и лапами садиться на середину озера. А за ними прилетали все новые и новые стаи, повторяя предыдущие пируэты и наполняя воздух пронзительными криками, заглушающими все на свете в данном месте.

Отдельные стайки делали круги вокруг озера, налетая на охотников, маскирующихся в камышах и только по облачкам порохового дыма можно было видеть из каких мест они ведут стрельбу. Первые выстрелы по налетевшей стае сделал и я, но гуси только стремительно взметнулись вверх, издав такие звонкие крики, как будто возмущались нарушенным порядком обычной жизни. Поняв, что дробью на такой высоте гусей не взять, я зарядил картечь. Прицелившись по первому гусю пролетавшей цепочки, выстрелил и увидел, что попал в последнего, который дёрнулся и начал медленно планировать, улетая вглубь камышей, где и упал, тяжело шлёпнувшись в воду.

Радость от первого сбитого гуся сменилась сожалением от его потери и я решил стрелять только наверняка на малой высоте. Быстро наступала темнота, но гуси продолжали лететь и уже прилетали со всех сторон, быстро снижаясь к воде, несмотря на канонаду из ружейных выстрелов. Стреляя в налетающих гусей в грудь, я понял, как крепко перо этой птицы, как броня защищающее их от дроби. Видно было, что попадания были, но гуси только пугливо взмывали вверх, теряя выбитые дробью перья, вертолётиками опускавшиеся на землю.

Пришлось стрелять «под перо» улетающей птицы, получив долгожданный результат. Гусь резко дёрнулся и камнем начал падать на землю. Он упал на озимое поле, а я, перескочив через канаву с водой, побежал за добытым трофеем. С большим волнением поднял с земли тяжёлого серого гуменника, стараясь навсегда запечатлеть в памяти величественную красоту этой, даже мёртвой птицы.

В сгустившихся сумерках на меня неожиданно налетела стая гусей, которая шла на посадку, казалось гусей можно было достать стволом ружья. Я подпрыгнул, взмахнув ружьём и гуси, резко тормознув расширенными хвостами, как бы зависли надо мной. Спокойно прицелившись по одному из них, я выстрелил и увидел, как гусь камнем падает на поле, а за ним планирует другой, раненый этим же выстрелом. Бегать за ним с убитыми гусями я не стал, а добил выстрелом.

Патронов больше не было, а гуси, как бы зная об этом, уже летели над самой головой, чуть не сбивая мою шляпу. В азарте охоты я пожалел, что не экономил патроны в светлое время, стреляя в гусей на большой высоте. Но это сожаление было недолгим, так как вес трёх убитых гусей говорил о том, что я и так получил хорошую награду за мечту, которая вмиг превратилась в реальность, оставляя в памяти неизгладимый след.

Это была незабываемая охота!

Читая рассказы про охоту на гусей, я знал, что его можно добывать не только на воде, но и на полях, где он кормится. Охотиться надо было с использованием» профилей» пасущихся гусей, вырезанных из картона. Нарисовав на пресс картоне около двух десятков силуэтов гусей и выпилив их лобзиком, я уговорил Евгения Большакова, председателя охот коллектива полка и своего соседа Николая Сава поехать со мной на охоту на поле, где мы видели накануне кормящихся гусей.

Выехали затемно на легковой «Волге» (ГАЗ-21), недавно купленной Евгением, которая, несмотря на возраст, шла легко и мы быстро приехали в район охоты. Несмотря на темноту, быстро нашли скошенное кукурузное поле, в центре которого стали оборудовать небольшие окопчики, в которых можно было, лёжа на спине, хоть как-то замаскироваться.

Большой окоп делать было некогда и я, быстро выкопав углубление в земле, замаскировал его соломой и обломками кукурузных стеблей. Потом, отмерив тридцать шагов, выставил картонные чучела гусей. Теперь важно было хорошо замаскироваться, так как рассвет приближался быстро и уже слышался вдалеке крик одинокого гуся – «разведчика», ведущего первую стаю. Я знал, что надо обязательно пропустить «разведчика», чтобы он не обнаружил нас и не подал тревожный крик стае, следующей на незначительном расстоянии за ним.

И вот, на алеющем склоне небосвода появился первый гусь, который низко летел, периодически издавая громкие крики на одной ноте, сигналя сородичам об отсутствии опасности. Я вжался в землю, боясь шевельнуться, как будто» разведчик» рассматривает меня из прибора ночного видения, но гусь пролетел дальше и вскоре за ним проследовала первая стая, которая села в самом конце поля за нами.

Мы ждали следующую стаю и не стреляли, договорившись, первый выстрел делать только по севшим гусям. Наконец, стали слышны галдящие крики, как бы переговаривающихся между собой, голодных после ночёвки на воде, гусей. Они появились внезапно из-за лесополосы и уже шли на посадку, прямо к выставленным чучелам. Сев поблизости, они стали гоготать между собой, подозрительно поглядывая на раскрашенных собратьев, в готовности вновь взлететь.

Быстро сев, я вскинул ружьё и прицельно выстрелил в ближайшего гуся и он попытался взлететь, но второй выстрел его успокоил. Выстрелы напарников я не слышал, видимо они слились воедино, подняв такой грохот, что налетающая следующая стая шарахнулась в разные стороны, раздвоившись над нами. По полю бегали подранки, но гуси летели и летели, уже не боясь ничего, как будто их кто-то толкал вперёд, без права разворота и возвращения.

Добив и собрав подранков, мы прекратили охоту. Неся свои трофеи к машине, мы походили на «челноков», нагруженных скарбом, а налетающие на нас стаи гусей, шарахались в стороны, шокированные неожиданной встречей с охотниками, нарушившими их покой на полях, на которых до этого, видимо, никто не охотился.

Вспоминая эту охоту на гусей могу сказать, что больше я никогда не видел такого большого скопления непуганых гусей, жирующих перед перелётом на юг. Видел я позднее на полях Калининградской области большие стаи гусей, но они садились на полях для отдыха и постоянного места кормёжки у них не было. Попытки сделать засидки на поле всегда были неудачными и только на берегу Куршского залива можно было подкараулить небольшую стайку отбившихся гусей.