Текст книги "Я плыву навстречу облакам"

Геннадий Толузаков
Я плыву навстречу облакам

© Толузаков, 2015

© Московская городская организация Союза писателей России

Чудо, или без вести вернувшийся

В канун 70-летия победы нашего народа в Великой Отечественной войне, когда вся страна готовилась торжественно отметить эту знаменательную дату, со мной произошло невероятное событие, которое иначе как чудом не назовешь. К чудесам я всегда относился осторожно, но особенно сложным для меня было понимание чудес, связанных с духовным миром и их божественным толкованием. Мое пытливое «я», полное сомнений, пространно рассуждало о существовании другого измерения – божественного, более разумного и совершенного, с которым иногда соприкасаются наши души. Потрясшее меня чудо поставило передо мной еще больше вопросов, на которые у меня нет даже самых фантастических ответов, я только понимаю, что предшествующие ему события не были случайными, если на них непостижимым образом откликнулась душа моего деда.

Мой дед, Толузаков Климентий Антонович, погиб в годы ВОВ и не оставил о себе ни одной строчки даже в стандартной солдатской похоронке. А может и была похоронка, но ее некому было получить, так как в самом начале войны мой отец, его четыре сестры и брат оказались в детдоме после похорон матери. Дед с войны так и не вернулся, и где он сложил голову, защищая Отечество, для нашей семьи было трагической тайной. А я почему-то всегда знал, что буду, как и он, – военным. Каких только его героических поступков и воинских заслуг я не представлял себе, взрослея и мужая! В моих детских мечтах он был почему-то танкистом и командовал танковой бригадой, защищая Москву. Возможно, мне передались мальчишечьи образы моего отца о героическом прошлом деда. О чем он думал, вспоминая об отце? Ему было десять лет, когда дед в 41-м ушел на фронт. А мне – девять, когда умер отец. И в том возрасте я еще не задумывался об истории своих предков, да и воспоминания были размытыми/отрывочными, как калейдоскоп. Потом, когда пришло намерение найти свою кровную ниточку – кто мы и откуда, – было уже поздно: затерялись или ушли из жизни все родственники, кто мог вспомнить, когда дед родился, откуда призывался, кто были его родители, да и многое другое, ценность чего мы часто начинаем осознавать, когда возможность упущена. А тут еще ни семейного архива, ни фотографий. Ничего, кроме надписи на памятнике всем односельчанам, не вернувшимся с войны, в селе Матвеевка. Только односельчанам не одной, а трех деревень, после войны ушедших под затопление Саратовским водохранилищем. Одна из них – деревня Красный яр, где, возможно, и остались корни моих предков.

Итак, я – капитан 1 ранга в отставке, мне за пятьдесят, у меня свои дети и внуки, и в свободное время я пишу стихи. Сейчас, в обратном отсчете выстраивая цепочку начала своего общения с дедом, пропавшим без вести, пытаюсь вспомнить, что послужило толчком нашего сближения: написанные мной стихи «Мой дед – безымянный солдат войны…» или картина, подаренная мне на день рождения друзьями. Хронологически все-таки вначале была поездка на озеро Селигер в город Осташков на могилу деда моего сокурсника по Военно-Морской академии. Был майский солнечный день 9 мая, День Победы. Незабываемый день! Кажется, весь город вышел на улицы, люди, не сговариваясь, собрались на городском кладбище вспомнить всех защитников Отечества, покоящихся в братских могилах. Враг сюда не дошёл, здесь располагались прифронтовые госпитали. Судя по многочисленным братским могилам, ранения многих солдат были смертельными, как и у деда моего друга. Он узнал об этом благодаря сохранившейся похоронке из Осташкова, именно по ней в архивах военкомата удалось точно определить место захоронения. И в тот памятный майский день на братской могиле появилась еще одна табличка. И на земле стало одним безымянным солдатом меньше. Но этот день в моей памяти сохранил еще одно яркое впечатление, как в скорбной тишине минуты молчания, в синеве высокого неба над кронами берез, выросших из могил, с пронзительными криками метались чайки, словно растревоженные души солдат. А может, это и были те самые позабытые души солдат, как по цепочке в окопе передающие друг другу известие о возможной долгожданной встрече с родными и близкими. Вот и появились первые строчки памяти о войне, и в тот момент, наверное, я впервые по-настоящему задумался о том, где могила моего деда и как найти к ней дорогу:

 
Над погостом тишина, покой –
Ласково березы шелестят.
Здесь в земле когда-то фронтовой
Рядышком защитники лежат.
 
 
В бронзе над могильною плитой
Скорбь любимых жен и матерей
Замерла, храня их сон святой,
Как наследство тех военных дней.
 
 
Как же много полегло солдат!
Не вернуться им уже домой.
Чайки, словно души их, парят
Над березовою рощей молодой.
 
 
Майские, весенние лучи,
Грея землю, шлют благую весть:
«Победили!» – что есть сил кричи, –
«Победили!». Этот праздник – есть!
 
 
На земле пусть далеко не рай,
Но война обходит стороной,
Потому что здесь родной нам край,
Потому что жив народ-герой!
 

А уже потом был день моего рождения и подаренная моими друзьями картина, авторская работа художника В. Клименко. С не примечательным на первый взгляд сюжетом, где на крутом повороте старой дороги, уходящей на горизонте к водным просторам, изображена одинокая церковь с зеленым куполом и колокольней. Удивительное в ней было лишь то, что ведущие к храму дороги и тропинки явно складывались в очертание распростёртой на земле фигуры человека. Я тогда не осознал, что фамилия Клименко созвучна имени моего деда – Климентий, просто расспрашивал, кому пришла в голову идея мне, капитану первого ранга, подарить эти сельские мотивы, да еще и с церковью, но так и не смог получить ответ. Узнал лишь, что такие церковки на Руси назывались «кораблями». И самое интересное, что друзья потом сами удивлялись своему выбору. А меня картина зацепила, может, потому что запомнились такие же зеленые купола при повороте в Торжке на Осташков, а может, потому что и церковь, и дорога к ней пробудили в чувствах и сознании такую далекую от нашей сегодняшней жизни тему войны и не вернувшегося с неё деда:

 
Мой дед – безымянный солдат войны,
Таких как он – миллионы.
Ушли и пропали в бою без вины,
И их не дождались жены.
 
 
Еще повезло, что тянется след,
Кровинкой родной прожитый.
Себе задаешься вопросом: «Где дед,
Где дед мой лежит убитый?»
 
 
Война косила на фронте, в тылу,
Семью ничью не щадила…
Кто умер от голода, кто пал в бою,
В ком память о нем еще жила.
 
 
Соизмеряя свой прожитый век
И образ его, от нас скрытый,
Терзаюсь, какой же он был человек,
Войны солдат позабытый.
 
 
В смертельной атаке, сраженный свинцом,
Врага душив голой рукою,
Пал в землю, политую кровью, лицом
Закрыв своих внуков собою.
 
 
Другим быть не мог безымянный мой дед.
Он верил, не будет забытый.
Его не потерян в безвестности след,
След, в жизни потомков прожитый.
 
 
Каким бы ни был над ним небосвод,
Последнюю слышав молитву
Его, продолжая наследственный род,
Мужчины встают на защиту.
 

Это стихотворение стало моей молитвой, где только я его ни читал, где только ни публиковал, но чего-то не хватало в раскрытии трагедии моей семьи. В той войне мы потеряли не только деда, но и бабушку. Мы о ней вообще ничего не знали, по женской линии ведь не передаётся ни фамилия, ни отчество. Как умерла? Успела ли получить похоронку на мужа? Всё скрыли воды Саратовского водохранилища. И эти переживания сами складывались в стихи.

 
Похоронка не нашла адресата
В этой страшной, смертельной войне.
Меньше стало на два солдата –
Не читал муж письмо о жене.
 
 
Земляки ее схоронили.
Отдала жизнь за мужа, детей…
Там, в тылу, – на войне они были,
Словно меж фронтовых огней.
 
 
На несжатой лежала полоске –
Не хватило подняться сил,
А по солнечной, хлебной дорожке
Фронт врага бить вперед уходил.
 
 
Только с ними остались тревоги,
Даже там, на небесном пути,
Обивали, наверно, пороги –
Как беду от детей отвести.
 
 
То письмо на войне затерялось –
Скорбной вести последний след.
На земле ведь что-то осталось,
Кроме горя, утрат и бед…
 

Что чувствовал я, было выстрадано в этих стихах, но услышал ли их дед? Наверное, услышал и еще, наверное, устал ждать нас, своих внуков. И вот тогда и произошло чудо. Чудо моей встречи с душой деда. Не знаю, какие законы, известные земному человеку, повлияли на крепость прочного капронового шнура подвески картины, подаренной друзьями, как мне теперь кажется, не без помощи деда, только шнур неожиданно размочалился так, будто его долго и усердно перетирали. И в три часа ночи 31 марта вся моя семья дружно проснулась от грохота упавшей картины. Самое удивительное, что рама не только не развалилась – на ней не было ни одной царапины! Не знаю, мог ли дед сказать доходчивей, но только ранним утром 31 марта я уже сидел за компьютером и, листая страницы Яндекса, искал его – Толузакова Климентия Антоновича.

Я и раньше довольно часто делал попытки найти о нём хоть какую-нибудь информацию на сайте «Мемориал» и других. Но всё было тщетно. А в то утро я упорно, не останавливаясь, уже переходил на 11 или 12 страницу. Интернет подбрасывал однофамильцев или людей со сходными именами, а меня что-то вело и вело дальше. Я даже не мог предположить, что среди бесчисленного количества воинских соединений и частей, воевавших в годы ВОВ, вдруг будет выделена одна когда-то существовавшая дивизия с подробным архивом боевого пути и мест захоронения каждого солдата на этих кровопролитных дорогах войны. Низкий поклон создателям этих сайтов, тем, кто сохранил эти бесценные документы до наших дней и опубликовал их. И это было продолжение чуда. После ночного падения картины, которое я воспринял как грозное постукивание деда кулаком, именно чудо, его указующий перст, привело меня на сайт 250-й стрелковой дивизии. И на ту запись с точной датой – 31 марта 1942 года. День в день, а может, час в час 72 года назад дед был смертельно ранен и направлен в 1819-й эвакуационный госпиталь в Торжок, где и скончался от ран через 23 дня. Знал ли он нашу бюрократию, как долго, порой месяцами, мы ждем ответа из официального органа, но только вдруг, буквально через несколько минут я получаю из райвоенкомата ответ на своё обращение: дед похоронен в Торжке. Мне, профессиональному военному, до сих пор не верится, что в тот день все военкоматы стали работать лучше. Разве это не чудо, что в нужный момент архивные документы на деда оказались у кого-то под рукой?! И вот уже в ближайшие выходные я был в Торжке, где чудо продолжалось: военком, добрая женщина, в свой личный выходной, отложив свои семейные дела, по раскисшей земле кладбища провожала меня к первой братской могиле. А потом… Потом было потрясение – рядом с могилой я увидел церковь со своей картины. Тот самый «корабль» с зеленым куполом и колокольней. Это была церковь Иоанна Богослова, хранящая мир жителей Торжка и покой воинов, положивших на этой земле свои жизни за Отечество. Я молча стоял у братской могилы, и потертые гранитные строчки с до боли родной фамилией дрожали и расплывались в глазах. И то ли от близости намоленных стен старинной церкви, то ли от щемящего покоя городского кладбища пришло, наконец, умиротворение, и я услышал свои слова: «Здравствуй, дед!»

Послесловие.

Через несколько дней один из правнуков деда – Антон, внимательно изучая полученные семьей документы, в списках эвакуационного госпиталя в строке с данными Климентия Антоновича нашёл запись о его жене. Нашу бабушку и уже прапрабабушку звали Евдокия Павловна.

Я войны не знал оскал

 
Я войны не знал оскал,
Но во мне память предков живет,
Где всю жизнь не жил, выживал
Мой родной Российский народ.
 
 
Я не страхом пропитан, нет,
Может, жалостью, может быть, болью,
Что наш мир из подаренных лет
До сих пор не согрет любовью.
 
 
Я не вижу счастливых глаз,
Редкость искренняя улыбка,
Что же сталкивает нас,
Почему в этом мире так зыбко?
 
 
Неужели войны страшный шквал,
Шквал проблем, смерти, голода, боли
Нас настолько всех пропитал,
Что уже не боимся неволи?
 
 
Мой народ, защитник, герой,
Не сдавайся, придет к тебе слава
И вернется на землю покой,
Как награда, а не как отрава.
 

День Победы в Осташкове…

 
Над погостом тишина, покой –
Ласково березы шелестят.
Здесь в земле когда-то фронтовой
Рядышком защитники лежат.
 
 
В бронзе над могильною плитой
Скорбь любимых жен и матерей
Замерла, храня их сон святой,
Как наследство тех военных дней.
 
 
Как же много полегло солдат!
Не вернуться им уже домой.
Чайки, словно души их, парят
Над березовою рощей молодой.
 
 
Майские, весенние лучи,
Грея землю, шлют благую весть:
«Победили!» – что есть сил кричи,
«Победили!». Этот праздник – есть!
 
 
На земле пусть далеко не рай,
Но война обходит стороной,
Потому что здесь родной нам край,
Потому что жив народ-герой!
 

66 годовщина Дня Победы во Львове

 
Уносят годы в прошлое
Военных раскатов гром,
И только сознание пошлое
Все грезит вчерашним сном.
 
 
Следы кровавых сражений
И горечь войны, потерь,
Грызет червь чужих сомнений,
Риторики блудный зверь.
 
 
Уже на братских могилах
Вершит нечисть новая пир,
Забыв о советских мундирах
О воинах, спасших нам мир.
 
 
И поросль, войны не знавшая,
Запутанная в Интернет-сеть,
Безжалостная, не сострадавшая,
В толпе начинает звереть
 
 
Георгиевскую ленточку
С груди ветерана сорвав,
Последнюю с фронта весточку
Сжигает, в лицо наплевав.
 
 
Власть молча глаза отводит,
Пресечь не спешит беспредел,
А ненависть хороводит,
Мечтая начать отстрел.
 
 
Пусть чье-то сознание пошлое
Стирает всей правды следы,
Но мы, забывая про прошлое,
Ждем новой войны и беды.
 

Откройте люди глаза…

 
Все ночи долгой зимы
Не нарушая покой
Мне снятся теплые сны,
Но мир совсем не такой
 
 
Откройте люди глаза
Гоните сладкий туман,
По миру бродит война,
И то, что мимо, – обман.
 
 
Успеем век скоротать,
А там трава не расти,
Кто будет слезы глотать,
Кто даст спокойно уйти.
 
 
Земля сжимает объем,
Короче время в пути.
Друг другу мы не даем
Свой уголок обрести.
 
 
Сжигают зависть и злость
Преграды все на пути,
Кому такой нужен гость
И как беду отвести?
 
 
Не надо только роптать,
Плечом к плечу встать тесней,
И захлебнется та рать,
Ведь воля к жизни сильней
 

Мой дед – безымянный солдат войны…

 
Мой дед – безымянный солдат войны,
Таких как он – миллионы.
Ушли и пропали в бою без вины,
И их не дождались жены.
 
 
Еще повезло, что тянется след,
Кровинкой родной прожитый.
Себе задаешься вопросом: «Где дед,
Где дед мой лежит убитый?»
 
 
Война косила на фронте, в тылу,
Семью ничью не щадила…
Кто умер от голода, кто пал в бою,
В ком память о нем еще жила.
 
 
Соизмеряя свой прожитый век
И образ его, от нас скрытый,
Терзаюсь, какой же он был человек,
Войны солдат позабытый.
 
 
В смертельной атаке, сраженный свинцом,
Врага душив голой рукою,
Пал в землю, политую кровью, лицом,
Закрыв своих внуков собою.
 
 
Другим быть не мог безымянный мой дед.
Он верил, не будет забытый.
Его не потерян в безвестности след,
След, в жизни потомков прожитый.
 
 
Каким бы ни был над ним небосвод,
Последнюю слышав молитву,
Его продолжая наследственный род,
Мужчины встают на защиту.
 

Герои Гранитного

Моим старшим товарищам дважды герою советского союза А.О. Шабалину и герою советского союза Н.Г. Паламарчуку посвящается

 
Курсанты северных рыбацких мореходок
Мечтали: в Баренцево выйдут сейнера,
А им торпедные достались катера
И лихолетие военных сводок.
 
 
Ровесники, все с ранней сединой,
С солеными припухлыми губами,
Но по сути ведь мальчишки сами,
А впереди их ждал неравный бой.
 
 
Веером вскипал след от винтов,
Скалы лишь на время прикрывали,
Но они отваги не скрывали
Этих рано повзрослевших пацанов.
 
 
Прорывая стали ураган,
Выходя в торпедные атаки,
Дрались так, что высыхали баки
И сочилась кровь из свежих ран.
 
 
У родных скалистых берегов
Для фашистов не было пощады,
Их топили лихо из засады
Прямо в жерле вражеских портов.
 
 
Уходили, чтоб вернуться вновь,
На Гранитном их с надеждой ждали,
А когда товарищей теряли,
В жилах закипала снова кровь.
 
 
Ждал героев их родной причал,
Чтоб борта заделать от пробоин,
Чтоб короткий отдых был спокоен,
Напряженье боя снять накал.
 
 
Пусть в скале каюты не отель,
Стены мхом и плесенью покрыты,
От бомбежек сны надежно скрыты,
Дружный храп, похожий на свирель.
 
 
Впереди ихмирный ждет рассвет,
Катерники этого не знают,
На тужурках звездочки сияют,
А героям лишь по двадцать лет.
 

Мамаев курган

 
На кургане трава до сих пор не растет,
Не одна полегла в бою рать.
Здесь сурово над Волгой во весь рост встает
На Мамаевом Родина мать.
 
 
Гнев ее на веки в камне застыл,
Как страшна в гневе праведном Русь.
Был повержен фашизм, а непросто бит был,
Пусть я тысячу раз повторюсь.
 
 
Хрупок мир, если память его коротка,
Беззащитен тогда человек,
И выносит муть на поверхность река,
Хаос войн в двадцать первый век.
 
 
Где Саур-Могила, где Мамаев курган,
Там штурмует фашизм высоту,
Боль от свежих, кровавых, сочащихся ран
Выжигает в душе черноту.
 
 
Поднимайся Россия, как Родина-мать,
Мы не только духом сильны.
Чтоб курганы отчизны врагу не отдать,
Надо мощь нам крепить страны.
 

Легенда о Нахимовском дубе

 
Бьет фонтан, где когда-то рос дуб,
Там молитва срывается с губ
 
 
Ежедневно старушки одной,
В тени дуба познавшей покой.
 
 
Петербург-Петроград-Ленинград –
Этот город ему был как брат,
 
 
Словно верный его часовой,
Рос и креп над великой Невой.
 
 
Сколько здесь собиралось людей,
Под его кроной, полной теней.
 
 
Круг судьбы вновь вернул Петербург,
Но уже постарел его друг.
 
 
Или, может, кому помешал,
Как подкошенный грозно упал.
 
 
Людских тысячи вздрогнули душ,
В глазах слезы, а в горле лишь сушь.
 
 
Сколько в теле его страшных ран,
Но был крепок, красив, без изъян.
 
 
И лишь кольца могли рассказать,
Нелегко здесь веками стоять.
 
 
Но страшнее и памятней след,
Когда нету спасенья от бед.
 
 
Как икона, хранил чью-то боль,
Нелегка у защитника роль.
 
 
Жутко вспомнить девчушку в снегу
На блокадном его берегу.
 
 
Как над ней в небе мессер парил
Из последних, наверное, сил.
 
 
К дубу молча прижалась она,
Лишь слезинка скатилась одна.
 
 
Как рубец, след застыл на коре,
На холодном ветру в январе.
 
 
Дуб очнулся от грозных дум,
Заскрипел, издавая шум,
 
 
И его устрашился враг,
Отказавшись от новых атак.
 
 
Дуб ворчал, и тепло корней
Возвращало вновь силы к ней.
 
 
Случай тот легендою стал,
Скольким выжить надежду он дал,
 
 
Но когда звук пилы прозвенел,
Вновь старушки слезу пожалел,
 
 
Сквозь морщины признал он ее,
За которую отдал бы все,
 
 
Но уже отпустил Петербург,
Разрубая колец ровный круг.
 

Притча о Русском воинстве

 
Коли шел на Русь новый враг,
Поступали меж собой чаще так:
Собирались под один главный стяг,
Хоть непросто нас собрать всех в кулак.
 
 
Уж когда враг полыхнет нас огнем,
Мы тогда друг друга только поймем,
Думу думать будем ночью и днем,
Но дружинушку свою соберем.
 
 
Раньше были нам поляны велики,
Где там бились рука об руку полки,
И потом в сраженьях двигались стрелки,
Лишь по фронту от реки и до реки.
 
 
Войны те прошли в одном все строю,
Спину друга прикрывали в бою
И сражались-то в родном мы краю
За царя и за сторонку свою.
 
 
А теперь-то аж за тысячу верст
Кнопку пуска давит чей-то прохвост,
Не найдет потом и свой он погост,
Не поднимется в атаку в полный рост.
 
 
Пусть соблазны и сейчас велики,
Но не просто нам собрать вновь полки,
Не стоять плечом к плечу у реки
Больно стали те фронта велики.
 
 
Чтоб и впредь родную Русь отстоять,
Надо нам уж побыстрей догонять,
Что же может в бой сейчас нас поднять
За отечество свое постоять.
 

Памяти УПВ ВМФ…

 
Кабинетные адмиралы,
Флотоводцы условных войн.
Отсырели давно запалы
И в прожектах дал течь кингстон.
 
 
Вы настаиваете на одобрении
Флот понять через сорок лет,
Ну а двадцать лет! Пали в забвении,
Превратив его в ржавый скелет.
 
 
Изнутри враг страну развалит
По кусочкам: Армию, Флот.
Его дядя родной похвалит,
Нас же ждет печальный исход.
 
 
И не надо в окопах сражаться,
Содержать армады флотов,
Будет трудно лишь швартоваться
К старым пирсам Российских портов.
 
 
Как всегда руки будут чесаться
Выгнать вновь незваных врагов,
Только нечем будет сражаться
На борту новеньких корпусов.
 
 
Бизнес план подменил реформу,
Кутюрье стал фигурой большой,
Рецидив поменял лишь форму,
У штурвала герой чужой.
 
 
Чем запутаннее схема
И потоки команд сложней,
Тем всплывает жирнее пена,
Где тут крайних найти карасей.
 
 
Где замалчивание, где перекосы,
Нам самим бы открыть глаза,
Как туманные матросы,
Мы бредем неизвестно куда.
 
 
Нам пора бы объединиться,
Вспомнить про офицерскую честь,
Мы в ответе, что мир наш кренится,
Мы в ответе за лживость и лесть.
 
 
Но я верю, флагман найдется,
Пусть еще познает он азы,
И над рейдом вымпел взовьется,
Как предвестник весенней грозы.
 
 
Ведь не зря от Петра до Горшкова
Флот един был и неделим,
И система не знает другого,
Ведь за мостик в ответе один.
 

1982-2012, тридцать лет выпуску

 
Мы застали флот на закате,
И быть может, увидим рассвет.
Жизнь прошла, как в душной палате,
Через двадцать застойных лет.
 
 
Нам еще довелось видеть море,
Ну а кто-то вдохнул океан.
В лейтенантском восторженном взоре
Отраженье покинутых стран.
 
 
Поцелуй губ соленых помнят,
Провожая нас жены в поход,
Честь свою никогда не уронят
Те, кому стал домом наш флот.
 
 
А когда нас в отстойник загнали,
От швартовых стирались кнехта,
Вот тогда свою жизнь ломали,
Словно знали, ждет маята.
 
 
И уже довелось немногим
Встретить в море свой зрелый рассвет,
По-отечески взглядом строгим
Проводить лейтенантский просвет.
 
 
Передать свои знания, опыт,
Чтобы флот не ржавел, а дышал,
Чтоб тревог не забыт был топот
Звонких трелей призывный сигнал.
 
 
Но мы живы и, славу богу,
Пережили смуту тех лет,
И кто знает, в какую дорогу
Позовет нас морской рассвет.