Текст книги "Прóклятое золото Колымы"

Второе дыхание

Главный признак таланта – это когда человек знает, чего он хочет.

Пётр Капица

Реабилитация открыла у Богданова второе дыхание, началась работа над диссертацией, подготовка и сдача так называемого кандидатского минимума – экзаменов по английскому языку, историческому и диалектическому материализму, специальности.

Евгений Иванович после поездок на материк, неизменно возвращался на Колыму, хотя мечтал жить и работать в Ленинграде.

В 1962 году соискатель учёной степени кандидата технических наук Евгений Богданов успешно защищает диссертацию на тему «Исследование конвейерных ленточных отвалообразователей» в Ленинградском горном институте. А через три года ему первому на Колыме присваивают почётное звание «Заслуженный изобретатель РСФСР». Правда, со второго раза. Дело в том, что в 1965 году Богданову разрешили выехать за рубеж, в социалистические страны. В то время туристические группы обязательно сопровождал сотрудник КГБ, который следил за поведением советских граждан.

Он-то и настрочил в своём отчёте о недостойном поведении Богданова, который закупил слишком много жвачки и посетил кабаре, оторвавшись от группы.

…Богданов не останавливался на достигнутом. Материалов у него предостаточно, он помимо основной работы пишет докторскую диссертацию «Научные основы создания машин и оборудования для разработки россыпных месторождений Северо-Востока», которую блестяще защищает в 1970 году. Богданов становится заместителем директора по научной работе Всесоюзного научно-исследовательского института золота и редких металлов, где познакомился с академиком Николаем Александровичем Шило, который был директором этого института.

В конце 1971 года Богданов подал документы на конкурс по замещению должности заведующего кафедрой подъёмно-транспортных машин и оборудования Северо-Западного заочного политехнического института.

Мечтам матери и сына Богдановых жить вместе, к сожалению, не суждено было сбыться. Валерия Александровна умерла в 1967 году в возрасте 85 лет… «Всю свою жизнь она посвящала своему мужу, детям и внукам» – такую лаконичную надпись на памятнике своей матери сделал Евгений Иванович.

Евгений Иванович продолжал изобретательскую деятельность, но теперь уже во многих авторских свидетельствах на изобретение он был соавтором.

Нагрудный знак «Изобретатель СССР» был введён в 1974 году на основании Постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР и выдавался автору изобретения при подтверждении факта использования изобретения в народном хозяйстве.

Естественно, что одним из первых был удостоен этого знака «Заслуженный изобретатель РСФСР» Евгений Иванович Богданов.

Кстати, нагрудных знаков у Богданова было много. Среди них были знаки за изобретательство, такие как «Отличник ВОИР» (Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов), и даже экзотический знак «Отличнику Дальстроя», по своему виду похожий на орден Трудового Красного Знамени 30-х годов. Ещё в 1945 году Богданов был награждён медалью «За трудовое отличие», а в 1946-м – медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», среди его государственных наград были и орден Красного Знамени, которым Евгений Богданов был награждён в 1962 году, а также несколько юбилейных медалей.

Богданов награды не носил даже по великим праздникам. А вот когда его в 1981 году избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР по отделению геологии, геофизики и геохимии, он постоянно носил на лацкане пиджака скромный академический значок с изображением Ломоносова.

Новая работа захватила Евгения Ивановича целиком. Уже в 1973 году ему было присвоено учёное звание профессора. Помимо учебной нагрузки он успел написать несколько учебных пособий и монографий.

Он сразу же приступил к созданию нового научного направления по совершенствованию горнотранспортной техники.

Работая в Ленинграде, Богданов не прерывал связей с Дальним Востоком. В 1976 году он совместно с академиком Шило представил в Госплане СССР доклад об известных проявленных месторождениях платиноидов на севере Хабаровского края. Уезжая в 1971 году в Ленинград, Богданов и подумать не мог, что судьба вновь забросит его на Дальний Восток.

А случилось вот что. В 80-е годы председателем Дальневосточного научного центра АН СССР стал академик Николай Шило. Он прекрасно понимал, что без теоретических исследований в области горного дела освоение минеральных природных богатств Дальнего Востока просто невозможно. После долгих размышлений он принимает решение о создании в Хабаровске Института горного дела.

В очередную командировку в Ленинград Николай Алексеевич созванивается с Богдановым, тот приглашает его в гости, но они встречаются в гостинице, где остановился Шило. Богданов предлагает встретиться у него на квартире, но Шило отказался.

В гостиничном номере они тепло поздоровались, и Шило сразу приступил к делу.

– Ну что, не закис ты тут среди студентов и учебников? – шутливо спросил он.

– Да ты знаешь, Николай Алексеевич, скучать мне не приходится, а работа эта мне нравится. Студенты – народ зрелый, заочники, производства хлебнувшие, да и преподавательский состав соответствует.

– Евгений Иванович, на этот раз я решил обойтись без телефона, – продолжал академик, – разговор с глазу на глаз как-то доверительнее и душевнее. Решил я, что без Института горного дела освоение недр на Дальнем Востоке невозможно. А ты, как никто другой, подходишь на должность директора института. Так что давай собирайся в Хабаровск.

– Что, вот так сразу? – удивился Богданов.

– А что раздумывать? Дело для тебя новое, перспективное. Всё с нуля начинать придётся…

– Да надо и с женой посоветоваться, – протянул Богданов.

На этом и расстались.

Придя домой, Евгений ещё с порога позвал жену:

– Таня, Танечка, мне предлагают новую работу.

– Какую? – удивилась она.

– Серьёзную, – ответил Евгений.

– И где? – односложно спросила Татьяна.

– На Дальнем Востоке, в Хабаровске. Академик Шило предлагает стать директором академического Института горного дела.

– Ох, Женечка, пора бы уже и остепениться. Да и возраст уже не тот. Другие на пенсии сидят. Да и потом, Хабаровск далеко от Ленинграда, – констатировала Татьяна.

– Так и директор института не заведующий кафедрой, – возразил Евгений.

– Ты же знаешь, Женечка, что я за тобой, как нитка за иголкой. Как решишь, так и будет.

– Да ладно, не сердись, вместе решим, – заметил Евгений.

Поспорили ещё немного, а потом решили: ехать. Тем более дети пристроены. Сыновья пошли по стопам отца, стали научными работниками. Старший сын преподавал там же, где отец, в Северо-Западном заочном политехническом институте, закончив Кораблестроительный институт в Ленинграде. Он же и подарил в своё время Валерии Александровне первого правнука. Младший, Иван, названный в честь деда, окончил биолого-почвенный факультет Ленинградского университета и вернулся в Магадан. Он работал сначала научным сотрудником, а затем и заместителем директора Института биологических проблем Севера. В семье шутили, что он заменил отца на Колыме.

Итак, в начале 80-х Богдановы переехали в Хабаровск. А до этого случилось ещё одно важное событие в жизни Евгения Ивановича. Неожиданно он встретил в Москве сына человека, который в 1938 году буквальным образом спас ему жизнь.

Где-то в начале 80-х годов Богданову пришло приглашение выступить официальным оппонентом по докторской диссертации в Московском горном институте. Среди выступающих в дискуссии был назван доцент Клубничкин. Эта фамилия сразу заставила Евгения Ивановича вспомнить Колыму. В перерыве он подошёл к молодому человеку и спросил:

– Извините, а ваш отец не работал, случайно, на Колыме?

– Да, перед войной отец работал там, но вскоре уехал. Года два тому назад он умер. А почему вы спрашиваете?

– Ещё раз извините… Я не знал. Он спас мне в своё время жизнь.

И Богданов поведал доценту, как все случилось в 1938 году. Эта история имела продолжение. Богданова часто приглашали в качестве оппонента в диссертационный совет, где защищались докторские диссертации по горным наукам. Вот и в этот раз его пригласили на заседание совета, где защищал докторскую диссертацию доцент Клубничкин. Некоторые члены совета нашёптывали Евгению Ивановичу, что диссертация очень плохая и её надо бы «провалить».

Недоброжелатели ждали разгромного отзыва Богданова. Каково же было удивление, когда Евгений Иванович заявил, что диссертация отвечает всем требованиям, предъявляемым ВАК.

– Тут ко мне подходили некоторые члены совета с предложением «провалить» защиту, так вот что я скажу: если диссертация не будет поддержана, то моей ноги больше не будет в этом совете.

Богданов говорил страстно, даже пламенно, убедительно, да так, что все члены совета проголосовали за.

После оглашения результатов голосования Богданов подошёл к Клубничкину и публично поздравил его, пожал ему руку. Соискатель едва не прослезился и попытался что-то сказать, но Евгений Иванович остановил его и вышел из аудитории, где проходила защита.

Лебединая песня[35]35
  Это понятие обычно употребляется в качестве значимого для человека поступка, совершённого на закате карьеры; является синонимом вершины творчества и шедевральной работы, созданной перед его кончиной.


[Закрыть]

В жизни – с возрастом – начинаешь понимать силу человека, постоянно думающего.

Это огромная сила, покоряющая. Всё гибнет: молодость, обаяние, страсти – всё старится и разрушается.

Мысль не гибнет, и прекрасен человек, который несёт её чрез всю жизнь.

Василий Шукшин

Институт горного дела в Хабаровске создавался на пустом месте. Не было ни одной лаборатории, ни одного отдела, здания, в котором можно было бы разместить институт. Богданов не имел никакой связи с администрацией, партийной организацией, общественностью Хабаровска, а это при советской власти, да, собственно и в нынешние времена, имело большое значение.

Как показывает жизненный опыт, слухи о нас бегут впереди нас. И приглашённые сотрудники, и в городских начальствующих кругах уже знали, что директор института хотя и член-корреспондент, но бывший зэк, а, как считали многие, «у нас за просто так не сажают». Хотя Евгений Иванович ни в одной из заполняемых анкет после 1958 года не упомянул о том, что был в своё время осуждён по двум статьям, в том числе и за антисоветскую деятельность.

Собранный «с миру по нитке» коллектив постоянно лихорадило. За спиной Богданова шептались, а иногда говорили прямо в глаза, что он не горняк, не учёный, что он зэк и что директор он так себе.

Евгений Иванович стойко переносил всё это злопыхательство. Главная цель для него – создание Института горного дела. Нередко он поздно приходил с работы. И когда обеспокоенная Татьяна спрашивала:

– Как успехи?

Он молча пожимал плечами, а потом произносил:

– Что-то, кажется, нашёл…

Он лично обходил и объезжал Хабаровск, не только в целях знакомства с городом, но и в поисках помещений для института.

В результате его поисков и предложений администрации Хабаровска лаборатории института располагались в разных частях города, а основное помещение – в полуподвале на ул. Шеронова. Были также трудности со снабжением, медленно решались кадровые вопросы. Богданов часто бывал в командировках, подыскивая в других городах подходящих сотрудников-горняков и делал им предложения для работы в Институте горного дела в Хабаровске.

В это время к Евгению Ивановичу и его жене подкрались болезни – сказалось время работы в северных широтах, на Колыме.

По утрам, во время бритья, Евгений Иванович обнаруживал на лице всё новые коричневатые пигментные пятнышки. Появились они и на тыльной стороне ладоней. Богданов усмехнулся и подумал: «Неунывающие французы называют эти пятнышки «незабудками смерти». Лицо Татьяны оставалось чистым, и даже морщин было совсем немного…

Начали ныть и болеть суставы, появились сопутствующие болезни, пришлось увезти в Ленинград тяжело заболевшую жену – медицина там была намного лучше, чем в Хабаровске.

Никто в институте даже не догадывался и не знал, что в Ленинграде находилась в тяжёлом состоянии его жена.

Все последние годы (80-е) он буквально разрывался между Ленинградом и Хабаровском.

В мае 1986 года Татьяна Матвеевна умерла, и Евгений Иванович остался один на один со своими проблемами. Болезни брали своё. Однажды пожилая женщина, врач-терапевт, у которой он наблюдался, прямо сказала ему:

– Евгений Иванович, вы одинокий больной человек, и я одинока. Давайте жить вместе, нам будет вдвоём легче…

Не ожидая такого предложения, Богданов замялся, а потом так же прямо ответил:

– Извините, Мария Ивановна, я вас очень уважаю. Спасибо, конечно, за предложение, но, вы знаете, я не могу себе представить другой женщины на месте моей жены.

– Я вас понимаю, – мягко улыбнулась Мария Ивановна. – Значит, не судьба…

Евгений Иванович только пожал плечами. Этот случай не повлиял на дальнейшие их отношения.

Надо сказать, что в академических институтах, независимо от их профиля, всегда были и, наверно, будут непростые взаимоотношения не только между сотрудниками, но и в самом руководстве.

Вот и у Богданова в его институте не сложились такие отношения с ленинградской группой горняков, приглашённых для работы в Институт горного дела. Причин было много, и за давностью времени их, наверное, не стоит обсуждать, но крови Богданову в период становления института они попортили немало.

Вмешательство партийной организации в дела института только усугубило ситуацию.

Подливала масло в огонь в основном секретарь партбюро Новоженина, испытывающая по отношению к Богданову неприкрытую неприязнь, близкую к ненависти. Она даже пыталась отменять командировки за рубеж, мотивируя это его жизнью за колючей проволокой.

А чего стоит только одна из формулировок партсобрания, которую внесла на рассмотрения та же Новоженина:

– Указать Е.И. Богданову на недопустимость его методов руководства институтом.

Против выступил только один человек – заместитель Богданова по науке Верхотуров, который неоднократно бывал у Евгения Ивановича дома и характеризовал его как «порядочного, энергичного, преданного своему делу, простого в общении человека, имеющего большой жизненный опыт».

Выпускница горного факультета Владивостокского ДВПИ Майя Новоженина, узнав о подготовке к изданию книги О.П. Самединовой и Е.И. Богдановой «Евгений Иванович Богданов», прислала статью «Истинный знаток горного дела», где дала такую характеристику Богданову:

«Евгений Иванович был очень доверчивый, сердобольный, никогда не кричал на собеседника, тем более оппонента, не допускал нецензурных изречений… В душе он был очень ранимый и горько переживал, когда не мог дать должный отпор особо настырному и наглому сотруднику»…

Правда, она отметила и «многие шероховатости в нашей работе с ним на благо института». Ну, это скорее можно отнести к русской пословице: «Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй»… Работали в институте горного дела и другие выпускники и сотрудники Дальневосточного политехнического института, в частности доктор технических наук, профессор А.Д. Жуков, с которым автору довелось впоследствии работать в техническом университете Владивостока.

Новоженину коллеги характеризовали как весьма агрессивную женщину, неспособную понимать истинную цену политики Богданова по созданию института.

Дошло до того, что на одном из партсобраний после личных выпадов против Евгения Ивановича он вспылил, обозвал выступающих сплетниками и покинул собрание.

Институт лихорадило, наезжали плановые и внеплановые проверки, в том числе так называемого народного контроля. Богданова прорабатывали на всех уровнях – от крайкома до президиума Дальневосточного научного центра.

Но Богданов «лепил» институт по своему видению, стойко переносил все удары. Основным недостатком института многие инстанции считали отсутствие фундаментальных работ. Отмечалось при этом, что он занимается не наукой, а конструктивизмом[36]36
  К сожалению, это мнение до сих пор не изжито, а разделение науки на фундаментальную и прикладную привело к отставанию России от передовых стран по многим отраслям техники.


[Закрыть].

Кстати, при защите докторской диссертации Богданова один из оппонентов во время своего выступления, войдя в раж, в ярости разорвал его книгу, посвящённую конструированию устройств по разработке россыпных месторождений золота.

Богданов исходил из работ М.В. Ломоносова и В.И. Вернадского. Известно, что М.В. Ломоносов впервые комплексно рассмотрел вопросы химии, геологии, горного дела, металлургии, экологии. Аналогично комплексного подхода придерживался и В.И. Вернадский. Поэтому Богданов брал на работу в институт не только горняков, но и химиков, конструкторов, металлургов…

В сентябре 1988 года Богданова назначили советником при дирекции Института горного дела Дальневосточного отделения Академии наук СССР.

Это было сделано в соответствии с Уставом академии, согласно которому достигшие 75-летнего возраста директора институтов переводились в ранг советников. В этой должности Евгений Иванович проработал пять лет, продолжая трудиться над совершенствованием горно-обогатительного оборудования.

Даже в таком преклонном возрасте он продолжал выезжать в заграничные командировки, в 1991 году он принял участие в работе конгресса по горному делу в Арктике, который проходил в г. Фэрбенкс (США, штат Аляска). По окончании он остался ещё на несколько дней в Фэрбенксе, чтобы прочитать цикл лекций на английском языке студентам и преподавателям местного университета.

Надо сказать, что по роду своей деятельности Богданов неоднократно выезжал за рубеж, выступал с докладами на конференциях в Польше, Чехословакии, Болгарии, Швеции. Читал лекции на английском языке студентам-горнякам и предпринимателям-золотодобытчикам в Анкоридже (США).

Как бы там ни было, институт был создан на «голом месте», и к 1985 году общая численность его составила 120 человек. Крикуны и случайные люди быстро отсеялись. В состав института вошёл отдел горного материаловедения и порошковой металлургии, лаборатория горных работ, лаборатория биотехнологии и абсорбирующих материалов, отдел комплексного минерального сырья, опытно-конструкторское бюро, которым руководил лично Евгений Иванович.

В центре Хабаровска на берегу Амура стоит красивое здание из красного кирпича, над входом которого вывеска говорит о том, что здесь расположен Институт горного дела ДВО РАН. В августе 1995 года на фасаде этого здания была установлена мемориальная доска: «В этом здании в 1985–1993 гг. работал Богданов Евгений Иванович, основатель института горного дела ДВО, видный российский учёный, член-корреспондент Российской академии наук».

У Евгения Ивановича была особая любовь к золотодобывающей промышленности. Он неоднократно подчёркивал важность её развития именно на востоке страны. Как-то по этому поводу он говорил коллегам:

– А вы знаете, что американцы во время войны прекратили поставки по ленд-лизу в СССР. Об этом не очень-то распространяются. И вот в Магадан прибыл их высокопоставленный чиновник в ранге вице-президента для оценки: сколько же золота мы добываем? Кстати, он принял в подарок золотой слиток. После его визита поставки по ленд-лизу возобновились. Так что золото нужно всегда…

Евгений Иванович не любил летать самолётами: на поездах как-то спокойнее, что ли, – но приходилось пользоваться и авиатранспортом, особенно когда надо было выезжать в Москву, Ленинград или за рубеж.

Но уж во Владивосток он всегда добирался поездом, а это случалось довольно часто, приходилось ездить и на заседания правления, членом которого он был избран, когда исполнял должность директора-организатора Института горного дела, да и по другим, не терпящим отлагательства вопросам.

Всего одна ночь – и ты уже во Владивостоке, сделал свои дела – и в этот же вечер можно было отправляться обратно в Хабаровск. Спал в ночное время он в силу возраста уже мало.

А так обстановка в купе, чай в подстаканниках, вежливые проводницы располагали к самому настоящему отдыху. Под стук колёс и думалось хорошо. А думать было о чём.

Поезд подходил к Владивостоку. Стоял август и как всегда в это время года, погода благоприятствовала. Июльская влажность постепенно убывала, и, хотя по утрам становилось прохладнее, солнце по-прежнему заглядывало в окно вагона, предвещая хороший ясный день.

За окном проплывали дачные пригородные места Владивостока, с одной стороны зелёные откосы, с другой – голубела водная гладь Амурского залива.

А вот и Вторая Речка, станция, на которую прибыл эшелон с заключёнными в 1937 году. На месте бывшего капустного поля выросли дома Большого Владивостока. За станцией Моргородок поезд делал крутой вираж, и Богданов переходил к противоположному окну, чтобы увидеть нефтебазу, от причала которой в своё время отходил пароход «Джурма», увозя в своих трюмах тысячи зэков, среди которых был и он, Богданов, осуждённый сразу по двум статьям – 58-й и 182-й.

В одну из поездок на заседание Президиума во Владивосток Евгений Иванович ехал в одном купе со своим замом по науке профессором Верхотуровым.

Тот, не тратя времени, начал готовиться к предстоящей лекции в институте, посвящённой изучению диаграммы «железо-углерод».

– Что вы читаете? – спросил Евгений Иванович.

– Готовлюсь к лекции, просматриваю диаграмму «железо-углерод».

– Я её изучал в институте ещё до войны, где-то в 1933 году, – сказал Богданов.

– Сейчас её изучают, наверное, по-другому, ведь прошло около 50 лет.

Богданов начал рассказывать детали строения диаграммы.

Верхотуров не выдержал:

– Евгений Иванович! Сознайтесь, вы недавно её повторяли, снова изучали?

– Бог с вами, Анатолий Демьяныч, мне только и осталось, как изучать вашу диаграмму.

Верхотурову трудно было поверить в это: изучал он её в двух институтах, которые окончил, преподавал диаграмму, а Богданов рассказывал её лучше, чем он излагал студентам. И всё это походя! Утешало его только то, что Богданов сказал:

– Я очень любил металловедение!

Да, Верхотуров знал, что Богданов отлично учился, прекрасно излагал свои мысли, идеи, но чтобы так подробно изложить особенности диаграммы, свободно оперируя понятиями феррит, перлит!.. «Может, раньше по-другому учили?» – подумал Верхотуров.

После заседания Президиума Богданов и Верхотуров поехали в Институт химии, где встретились с В.К. Глущенко и В.И. Сергиенко и договорились о сотрудничестве.

В последние годы жизни Богданов сблизился со своим замом по науке и тот часто бывал у него дома, расспрашивал о вехах его жизни. Иногда он прерывал воспоминания Богданова и говорил:

– Евгений Иванович, вот об этом надо написать книгу воспоминаний. У вас была такая насыщенная жизнь. – И продолжал: – Ваша жизнь – это величайшая трагедия со счастливым концом. Трагедия человека, который достойно нёс и несёт свой крест.

Богданов задумался… Впоследствии Верхотуров узнал, что он начал писать воспоминания, но так и не закончил их[37]37
  Богданов Е.И. Воспоминания. О восстановлении технологии обогащения песков россыпных месторождений. Хабаровск, 2003.


[Закрыть].

После этого разговора Евгений Иванович пошёл в комнату, где у него стояло пианино, и стал играть незнакомую грустную мелодию.

В соседней комнате стоял кульман, а там, очень далеко, в Ленинграде, была семья, ушла из жизни жена. Стало совсем грустно, и Верхотуров незаметно вышел. После отставки Богданова они всё реже и реже встречались…

Передав дело директора Института горного дела Секисову и став его советником, Богданов частенько заходил в его кабинет.

В очередной визит Евгений Иванович был явно не в настроении и обратился к Секисову:

– Послушайте-ка, Геннадий Валентинович, что в прессе пишут.

Он прочитал вслух заметку из какой-то газеты:

«Удивительное, нигде в мире не виданное и нигде в мире не понятое явление под диковинным словом – названием перестройка – острословы быстренько нашли мерительную английскую кальку debuilding – благополучно издохло.

Рушилось всё, некогда нерушимый Союз со всей своей историей, оказавшийся при ближайшем рассмотрении кашей из грязи, замешанной на крови, экономика и финансы, армия и милиция, спорт и культура, образование и медицина, устойчивая репутация и неустойчивые политические блоки. Страна всё больше походила на экономическую помойку со всеми присущими помойке видами и запахами. На Западе те, кто поумнее, уже догадывались, что совершенно неожиданно для себя выиграли третью мировую войну, но даже самые умные не понимали, как они это сделали. Да! Куда как загадочна славянская душа, и умом Россию точно не понять. Другим же жестом – очень больно.

Доблестная российская интеллигенция, долго и упорно искавшая приключений на свою задницу, наконец-то обрела их в полной мере. Увы, не первый, но очень возможно, что в последний раз. Начало девяностых годов двадцатого столетия навсегда останется в российской истории временем сплошных поганеньких загадок и мерзопакостных парадоксов.

Потомки, перелистывая подшивку газет и журналов того последнего легендарного времени, лишь руками разведут в полном недоумении: как могли взрослые и дети неглупых людей проявить столь пещерную, зоологическую тупость и напороть столько и такой фантастической чуши, что и армии законченных параноиков была бы не в подъём».

– Ну, что вы на это скажете, Геннадий Валентинович? – окончив чтение, спросил Богданов.

– Таких статей появилась масса, особенно в жёлтой прессе.

– Да и что мы можем с вами сделать? Я думаю, надо делать своё дело, а государство никуда не денется. И не такие времена Россия переживала.

Никто ничего не мог сделать, страна продолжала разваливаться. Похожие мысли одолевали Богданова. Что ждёт его родных, его внуков. Ответа не было.