Текст книги "Бенита"

Глава XVI. Снова в Бомбатце

Бенита позже никак не могла вспомнить, как они снова попали в Бомбатце. Ей рассказали, что ее и ее отца отнесли в крепость на носилках, устроенных из кожаных щитов макалангов. Когда она очнулась и оправилась, то увидела, что лежит в своей палатке близ входа в пещеру за третьей стенкой крепости-святилища. Ее ноги были стерты, все кости болели, и эти физические страдания воскресили в ее памяти все ужасы, которые она перенесла.

Пола ее палатки откинулась, и Бенита снова закрыла глаза, боясь увидеть лицо Джекоба Мейера. Однако, она почувствовала, что это был не он; девушка знала его шаги. Она слегка приподняла веки и взглянула на посетителя из-под длинных ресниц. Оказалось, что пришел не Мейер и не ее отец, а старый Мамбо.

– Привет тебе, госпожа! – мягко сказал он, улыбаясь мечтательными глазами, хотя его старое лицо под тысячами морщинок оставалось неподвижным. – Я принес тебе молоко. Выпей: оно свежее, а тебе нужно подкрепиться.

Она взяла странный сосуд и осушила до последней капли; ей казалось, что она еще никогда не пробовала ничего вкуснее.

– Хорошо, хорошо, – прошептал Молимо, – теперь ты опять поправишься.

– Да, конечно, – ответила она, – но, Боже мой, что с моим отцом?

– Не беспокойся, он еще болен, но тоже окрепнет. Ты скоро увидишь его.

– Расскажи мне все, что случилось, отец, – проговорила Бенита, и старый жрец, которому нравилось, когда она называла его так, снова улыбнулся глазами и прошел в уголок палатки.

– Вы уехали; ты помнишь, что вы хотели уехать? Хотя я предсказал тебе, что вы вернетесь. Вы отказались послушаться моей мудрости и уехали, и я узнал, как вы спаслись от отряда. В ту ночь после захода солнца, видя, что вы не вернулись, пришел Черный… Да, да, я говорю о Мейере! Мы так называем его за цвет бороды и… – прибавил он, – зацвет его сердца. Он прибежал вниз и спросил, где вы; тогда я дал ему письмо.

Он прочитал его и прямо обезумел, проклинал вас на своем языке, бросался на землю, схватил ружье и хотел застрелить меня, но я сидел неподвижно и спокойно смотрел на него, так что он, наконец, затих. Потом он спросил меня, зачем я таким образом подшутил над ним, но я ответил, что это не моя вина, что я не мог удержать в плену тебя и твоего отца против вашей воли, что мне кажется, ты уехала, так как боялась его, что это неудивительно, если он таким образом говорил и с тобой. Я, как врач, сказал ему, что он сойдет с ума, если не сделается осторожнее, что я уже вижу безумие в его глазах. Он совсем успокоился, потому что моя слова его испугали. Потом он спросил, что можно сделать, а я ответил, что в эту ночь ничего, потому что вы уже, конечно, далеко и гнаться за вами бесполезно, что гораздо лучше двинуться вам навстречу, когда вы будете возвращаться. Он спросил меня, почему я говорю о вашем возвращении, а я повторил, что вы, конечно, вернетесь среди больших опасностей, хотя вы и не поверили мне, когда я уверял, что знаю о вашем возвращении так, как мне это открыл Мунвали, мой отец.

Я послал разведчиков. Прошла первая ночь, прошел следующий день и следующая ночь, а мы сидели и ничего не делали, хотя Черный хотел отправиться один за вами. На следующее утро, на заре, пришел один из посланных разведчиков и сказал, что его братья, спрятанные на вершинах гор и в других местах на протяжении многих, многих миль, передали ему, что матабельские воины, уничтожив еще одно племя макалангов в низовьях Замбези, теперь шли на Бомбатце. Днем пришел другой лазутчик: он сказал, что воины матабелов окружили вас, но что вы прорвались через их ряды и, спасая свою жизнь, скачете к крепости. Тогда я выбрал пятьдесят лучших из наших воинов и, отдав их под начальство Тамаса, моего сына, отправил в засаду среди скал горного прохода, потому что мы, люди не воинственные, не осмеливаемся сражаться с матабельскими воинами в открытой долине.

Черный пошел с ними и когда увидел, как велика ваша беда, хотел броситься вниз навстречу матабелам, потому что он очень храбрый человек. Но я сказал Тамасу: «Нет, не старайся сражаться с ними на открытом месте, там они, конечно, убьют тебя». Кроме того, госпожа, я был уверен, что вы не успеете подняться на гребень прохода. И вы поднялись, хотя вас от смерти отделяла только былинка: мои дети стреляли из новых ружей и, так как место было узко, они не могли давать промахов и убили многих из этих гиен-амандабелов. Но убивать матабелов все равно, что ловить блох на собачьей спине; их всегда остается большое количество. Впрочем, это все же помогло: тебя и отца благополучно принесли в крепость, и мы не потеряли ни одного человека.

– А где же теперь матабелы? – спросила Бенита.

– Подле наших стен стоит целое войско – три тысячи человек или еще больше, под командой предводителя Мадуны, человека высокой крови, жизнь которого ты спасла, хотя после того он гнался за тобой, как за антилопой.

– Может быть, он не знал, кто это был, – предположила Бенита.

– Может быть, – ответил Молимо, потирая подбородок, – потому что в таких случаях даже матабел обыкновенно держит слово, а ты помнишь ведь, что он обещал тебе жизнь за жизнь. Во всяком случае, они беснуются пред стенами, как львы, и мы отнесли вас на вершину горы, чтобы защитить от них.

И старый жрец, отступая, вышел из палатки, то и дело останавливаясь, чтобы поклониться Бените.

Через некоторое время пришел Клиффорд; он очень ослабел и тяжело опирался на палку. С восторгом встретились отец с дочерью, они обнялись и поблагодарили Бога за свое спасение от великой опасности.

– Ты видишь, Бенита, нам нельзя уехать из этого места, – немного успокоившись, сказал Клиффорд. – Мы должны найти золото.

– Ах, это золото, – с силой ответила молодая девушка, – одно это слово мне ненавистно. Кто может думать о золоте, когда подле крепости ждет толпа матабелов в три тысячи человек, чтобы убить?

– Я почему-то не боюсь их, – сказал старик, – у них была возможность уничтожить нас, и они ее пропустили, а макаланги клянутся, что теперь, получив ружья, при помощи которых можно охранять ворота, они не позволят взять крепость штурмом. А между тем, одного человека я боюсь.

– Кого?

– Джекоба Мейера. Я несколько раз видел его, и мне все кажется, что он сходит с ума.

– Почему это кажется тебе?

– Сужу по его наружности. Он сидит, что-то бормочет, и его странные черные глаза так и горят; потом он начинает стонать, иногда же разражается взрывами хохота. Правда, это бывает, когда с ним случается странный припадок, а иногда он кажется довольно нормальным. Но поднимись, если можешь, и суди сама.

– Нет, не хочу, – слабым голосом ответила Бенита. – Отец, я его боюсь, боюсь больше, чем когда бы то ни было. О, почему ты не позволил мне остановиться там, внизу, между махалангами, а принес опять сюда, где нам придется жить с этим ужасным человеком!

– Я хотел это сделать, дорогая, но Молимо сказал, что здесь мы будем в большей безопасности, и приказал своим дикарям отнести тебя наверх, а Джекоб поклялся, что если тебя не отнесут к святилищу, он меня убьет. Теперь ты понимаешь, почему мне кажется, что он сошел с ума.

– Но зачем это ему? Зачем? – задыхаясь, прошептала Бенита.

– Один Бог знает, – ответил старик со стоном, – однако мне кажется, он уверен, что мы не найдем золота без тебя, так как Молимо сказал ему, что сокровище предназначено тебе, одной тебе. Джекоб говорит, что старик обладает даром ясновидения или чем-то в этом роде. Ну, я по его глазам видел, что он готов убить меня, поэтому решил лучше подчиниться, чем оставить тебя в Бомбатце одну, больную. Конечно, был один способ…

Клиффорд остановился.

Молодая девушка посмотрела на отца и спросила:

– Какой?

– Застрелить его раньше, чем он выстрелил бы в меня, – еле слышным шепотом ответил старик. – Застрелить ради тебя, дорогая… Но я не мог заставить себя это сделать.

– Нет, – вздрагивая, сказала Бенита, – нет! Лучше умереть, чем знать, что его кровь на нас. Теперь я поднимусь и постараюсь не выказывать страха. Я уверена, что это лучше всего, и может быть, нам удастся все-таки как-нибудь спастись. А до поры до времени будем угождать ему и стараться делать вид, что продолжаем отыскивать этот ужасный клад.

Бенита встала и почувствовала себя немногим хуже обыкновенного: только во всех членах она ощущала напряжение и усталость. Увидев костер и посуду, молодая девушка стала с помощью отца готовить ужин. Мейера не было вблизи.

Однако к вечеру он все же пришел, как и ожидала Бенита. Несмотря на то что она сидела спиной к нему и не слышала шума его шагов, мисс Клиффорд почувствовала его присутствие; ей показалось, будто какая-то холодная тень упала на нее. Молодая девушка обернулась и увидела Джекоба.

Он стоял выше ее на большой гранитной глыбе; его мягкие кожаные сапоги позволяли ходить без шума; вообще Мейер умел двигаться, как кошка. Последние лучи заходящего солнца падали прямо на него, и его тонкая нервная фигура вырисовывалась на фоне неба, и в ярком красном свете заката он, действительно, казался страшным. Джекоб походил на пантеру, готовую сделать прыжок; глаза его светились, как у пантеры, и Бенита чувствовала, что она – намеченная жертва. Но, вспомнив свое решение не показывать ему страха, она спокойно сказала:

– Добрый вечер, мистер Мейер. О, я вся так окаменела, что не могу повернуть голову, чтобы посмотреть на вас.

И она засмеялась.

Он опять-таки, как пантера, мягко соскочил со скалы и остановился напротив молодой девушки.

– Вы должны благодарить Бога, в которого верите, – сказал он, – за то, что в настоящую минуту на равнине не лежат окаменелые ваши останки, которые уничтожили бы шакалы.

– Я благодарю его, мистер Мейер, а также и вас – вы поступили храбро, выйдя из крепости нам на помощь.

Отец, – позвала она, – приди и скажи мистеру Мейеру, как мы благодарны ему.

Клиффорд, прихрамывая, вышел из своей хижины под деревом и заметил:

– Я уже сказал ему это, дорогая.

– Да, – ответил Джекоб, – вы уже говорили мне это; зачем повторяться? Я вижу, что ужин готов. Закусим, вероятно, вы голодны, а позже я скажу вам кое-что.

Они сели ужинать; впрочем, ни у кого не было большого аппетита. Мейер еле дотронулся до еды, зато пил много: сначала крепкий черный кофе, а потом сыворотку и воду. Но Бените он предлагал самые лучшие куски и не спускал с нее глаз, замечая, что она должна есть побольше.

– В противном случае вы подурнеете, и ваша сила исчезнет, – говорил он. Бенита подумала о волшебных детских сказках, в которых людоеды кормят принцесс, чтобы позже проглотить их.

– Вы должны думать о вашей собственной силе, – сказала она, – вы не можете жить одним кофе.

– Только кофе и нужен мне сегодня. С минуты вашего возвращения я изумительно хорошо чувствую себя, еще никогда я не сознавал себя таким здоровым и сильным. Я могу работать за троих и не уставать. Например, весь этот день я носил провизию и другие вещи на стену (ведь мы должны приготовиться к долгой осаде), а между тем мне кажется, будто я не поднял ни одного ведра. Теперь мне нужно сказать вам кое-что. С вашей стороны было не очень-то хорошо бежать и бросить меня; это было даже нечестно. Право, – прибавил он с внезапным порывом свирепости пантеры, – если бы дело шло только о вас, Клиффорд, откровенно говорю, что при первой же новой встрече с вами, я застрелил бы вас. Изменники заслуживают смерти! Разве неправда?

– Пожалуйста, не говорите так с моим отцом, – сурово ответила Бенита, гнев которой победил ее страх. – Кроме того, вы можете упрекать меня, а не его.

– Повиноваться вам – удовольствие, – с поклоном ответил Джекоб. – Я никогда больше не вернусь к этому разговору. И я не жалуюсь на вас. Разве может кто-нибудь упрекать вас? Во всяком случае, не я, Джекоб Мейер. Я вполне понимаю, что вам было здесь тяжело, и дамы имеют право исполнять свои прихоти. Кроме того, вы вернулись, – так зачем же говорить обо всем этом? Только послушайте, я твердо знаю одно: вы не уедете из Бомбатце без меня. Я перенес сюда все запасы пищи и теперь уверен, что вы не убежите… Если вы завтра утром пойдете осматривать стену, вы увидите, что никто не может подняться на нее; более того: что никто не сможет спуститься с нее. Кроме того, для большей уверенности, я буду теперь спать сам подле лестницы.

Бенита молча переглянулась с отцом.

– Молимо имеет право приходить к нам, – сказала она. – Это его святилище.

– Ну, ему придется совершать свои моления там, внизу. Старый глупец твердил, что ему все известно, однако он не угадал, что я собирался сделать! Вдобавок, ведь мы совсем не желаем, чтобы он врывался в нашу интимную жизнь, правда? Не то он увидит золото, когда мы его найдем, и чего доброго, ограбит нас.

Глава XVII. Первый опыт

Несколько времени Бенита молчала. Негодование наполняло ее, блестело в ее глазах. Она внезапно обернулась к Джекобу, который сидел, покуривая трубку и наслаждаясь смущением отца и дочери.

– Как вы осмелились говорить так с нами, – сказала она вдруг севшим голосом. – Как смеете вы, трус?

Слыша в ее голосе презрение и гнев, он на мгновение смутился, потом оправился и приготовился возражать с видом человека, предвидящего борьбу, от исхода которой зависит его дальнейшая судьба.

– Не сердитесь на меня, – сказал он, – я не могу выносить этого. Мне больно от ваших слов, вы и не знаете, как больно. Хорошо, я скажу вам, скажу при вашем отце. Я решаюсь на все, да – на все… конечно, только ради вас.

– Потому что вам кажется, будто благодаря мне вы отыщете клад, о котором грезите днем и ночью, мистер Мейер.

– Да, – быстро прервал он, – потому что в вас я найду сокровище, о котором грежу днем и ночью, и потому, что это сокровище сделалось необходимо для моей жизни…

Бенита быстро повернулась к отцу, который раздумывал о значении слов Джекоба, но раньше, чем заговорил старик или молодая девушка, Мейер провел рукой по лбу, точно во сне, и продолжал:

– О чем я говорил? Клад… да, бесценный клад из чистого золота, который лежит до того глубоко, что его необыкновенно трудно отыскать и овладеть им; да, я говорил о бесполезно зарытом кладе, который принес бы столько радости и блеска нам обоим, если бы только до него можно было добраться. Тогда я стал бы пересчитывать его всю жизнь, монета за монетой, кусок за куском…

Он снова помолчал немного, потом продолжал:

– Мисс Клиффорд, вы вполне правы. Я потому решился сделать вас пленницей, что, как сказал старый Молимо, золото принадлежит вам, и я хочу его добыть. Но мне кажется, его нельзя найти, ведь я работал так усердно, – и он посмотрел на свои покрытые рубцами руки.

– Именно так, мистер Мейер, его нельзя найти, и потому лучше отпустите нас к макалангам.

– Нет, есть способ добыть его, есть способ… Вы знаете, где лежит золото, и можете сказать мне это.

– Если бы знала, я тотчас же указала бы вам место, где зарыт клад, мистер Мейер, потому что тогда вы достали бы его, и ваш союз с отцом распался.

– Нет, раньше пришлось бы разделить клад до последней унции, до последней монеты! Только прежде… прежде всего вы должны мне показать его, как обещаете… Вы можете сделать это.

– Как, мистер Мейер? Ведь я же не волшебница.

– Нет, волшебница. Раз вы дали мне обещание, я скажу вам, каким образом выполнить это. Слушайте меня оба. Я знаю многие тайны и по вашему лицу угадал, что у вас есть особый дар… Дайте мне заглянуть в ваши глаза, мисс Клиффорд: вы тотчас же заснете спокойным, тихим сном и, не просыпаясь, без малейшего вреда для себя, увидите, где скрыто золото и скажете нам.

– Я не понимаю вас, – прошептала Бенита.

– А я понимаю, – сказал Клиффорд. – Вы хотите загипнотизировать ее, применить к ней месмеризм, как тогда к зулусскому вождю?

Бенита хотела ответить, но Мейер не дал ей говорить.

– Погодите, – сказал он, – не отказывайте мне. Вы одарены чудной способностью ясновидения, удивительной, редкой способностью. Неужели вы будете так себялюбивы, так жестоки, что откажете мне в моей просьбе, хотя в течение одного часа можете обогатить всех нас, не пострадав нисколько?

– О, – ответила Бенита, – я отказываюсь отдать свою волю в руки какого-либо живого человека, а меньше всего в ваши руки, мистер Мейер!

С жестом отчаяния Джекоб взглянул на ее отца.

– Вы не можете убедить ее, Клиффорд?

– Нет, – ответил Клиффорд, – не могу, да если бы и мог – не захотел бы. Бенита права, я тоже ненавижу все странное, сверхъестественное. Если мы не можем найти золото без таких средств, нам нужно оставить его в покое, вот и все.

Мейер отвернулся, чтобы скрыть свое лицо, потом снова посмотрел на отца и дочь и мягко, кротко сказал:

– Кажется, я должен подчиниться вашему решению. Но скажите, мисс Клиффорд, не желая подчиняться какому-либо живому человеку, вы включили в число этих людей и вашего отца?

Она отрицательно покачала головой.

– В таком случае, позволите ли вы ему попробовать вызвать в вас месмерический сон?

– О, конечно, если этого ему захочется, – сказала Бенита, смеясь, – но я не думаю, чтобы опыт оказался удачным.

– Хорошо, завтра увидим. Теперь же я, как и вы, устал. Я отправлюсь спать на свое новое место подле заваленного прохода к лестнице, – многозначительно прибавил он.

– Почему ты так противишься всему этому? – спросил Бениту отец, когда Мейер ушел.

– О, – ответила она, – разве ты не видишь, не понимаешь? В таком случае, трудно объяснить тебе все, но я скажу… Сначала мистер Мейер хотел только золота, теперь он во что бы ни стало задумал жениться на мне. А я его ненавижу. Именно поэтому я и бежала… Я много читала о месмеризме, и – кто знает? – если я раз позволю ему подчинить мой ум, может быть, продолжая ненавидеть его, я превращусь в его рабыню.

– Да, понимаю, – сказал мистер Клиффорд. – Ах, зачем, зачем я привез тебя сюда? Право, было бы лучше, если бы я никогда больше не встретился с тобой!..

На следующий день приступили к опыту. Мистер Клиффорд попробовал месмеризировать свою дочь. Все утро Джекоб, как оказалось, практически знавший это сомнительное искусство, старался передать старику нужные сведения. Во время урока Мейер рассказал Клиффорду, что в былые дни он имел большую силу в этой области и в течение короткого времени пользовался ею как профессиональный месмеризатор, но бросил это занятие, так как, по-видимому, оно вредило его здоровью. Клиффорд заметил, что прежде он никогда не рассказывал об этом.

– О многом я не рассказывал вам, – возразил Джекоб с легкой таинственной улыбкой. – Вот, например, однажды я месмеризировал вас, хотя вы этого не знали, и поэтому-то вы всегда исполняете мои желания, кроме тех случаев, когда подле вас ваша дочь: ее влияние на вас еще сильнее моего. Клиффорд пристально посмотрел на Джекоба.

– Немудрено, что Бенита не хочет позволить вам усыпить ее, – отрывисто спросил он.

Джекоб понял свою ошибку.

– Вы легковернее, чем я думал, – сказал он. – Как я мог месмеризировать вас без вашего ведома? Я пошутил.

– Мне казалось, что вы не шутите, – возразил Клиффорд.

Урок продолжался. Это происходило в самой пещере. Мейер думал, что там влияние силы окажется действеннее. Бенита, которую немного забавляла эта церемония, сидела на каменных ступенях под распятием. Одна лампа горела на алтаре, две по обе стороны от нее.

Клиффорд стоял против дочери; он пристально смотрел на нее и, по указанию Джекоба, делал таинственные пассы. Он казался до того смешным при этом, что Бенита с величайшим трудом сдерживала смех. Только такое действие и произвели на нее его гримасы и жесты, хотя наружно она сохраняла торжественный вид и время от времени закрывала глаза, чтобы ободрить отца. Раз, когда девушка снова подняла веки, он увидела, что старику страшно жарко, и что он очень устал. Джекоб же смотрел на него с такой неприятной настойчивостью, что Бенита снова закрыла глаза, не желая видеть его лица.

Вскоре после этого она почувствовала, будто что-то нежное, неуловимое закралось в ее мозг, что-то баюкало ее, как звук материнской колыбельной песни в прошедшие годы. Ей представилось, что она путешественник, заблудившийся в альпийских снегах, что ее окружает снег, все падает и падает мириадами хлопьев, и что в каждом из них маленькая огненная сердцевина. Ей вспомнилось, что засыпать под снегом опасно, что жертве снега нужно подняться, так как в противном случае она умрет.

Бенита поднялась вовремя, как раз вовремя. Теперь она стояла на краю пропасти, куда принесли ее крылья лебедей, под ее ногами зияла темная бездна, и в ее глубине бродили темные фигуры с лампочками, в которых должны были гореть их сердца. О, до чего отяжелели ее веки. На них, конечно, висели гири, золотые гири… Вот глаза открылись, и она увидела, что ее отец перестал делать движения, он отирал лоб красным носовым платком, но за ним стоял Мейер, вытянув вперед неподвижные руки и устремив на ее лицо пылающий взгляд. Сделав усилие, Бенита вскочила и потрясла головой, как собака.

– Довольно глупостей! – сказала она. – Я устала, – и, схватив одну из ламп, молодая девушка побежала из подземелья.

Бенита думала, что Джекоб Мейер сильно рассердился на нее, и готовилась к сцене. Но ничего подобного не случилось.

Вскоре она увидела отца и Мейера; они подходили к ней, по-видимому, занятые дружеским разговором.

– Любовь моя, мистер Мейер говорит, что я совсем не месмерист, – сказал ей отец. – И я верю ему. Тем не менее это утомительно. Я устал не меньше, чем после нашего бегства от матабелов.

Бенита засмеялась и ответила:

– Судя по последствиям, я с тобой согласна. Оккультизм не твое дело, отец. Лучше брось все это.

– Значит, вы ничего не чувствовали? – спросил Мейер.

– Ровно ничего, – ответила она, глядя ему прямо в глаза. – Впрочем нет, мне было очень скучно и неприятно видеть, что мой отец стал смешным. Седые волосы и подобные глупости плохо сочетаются.

– Да, – ответил Мейер, – я согласен с вами.

На этом и прервался разговор.

Несколько дней Бенита, к своему удовольствию, не слышала больше разговоров о месмеризме. Другие обстоятельства занимали их. Матабелы, которым надоело маршировать вокруг крепости и петь бесконечные военные гимны, решили идти на приступ. Со своего поста на стене белые могли видеть, как дикари готовились к нападению. Матабелы нарубили деревьев, притащили их издалека и принялись строить грубые лестницы; разведчики расхаживали повсюду, отыскивая слабые места крепости. Когда они подходили слишком близко, макаланги стреляли в них; некоторых убивали, остальные возвращались в лагерь, раскинутый недалеко, в маленькой впадине.

На третье утро после попытки Клиффорда месмеризиро-вать Бениту, молодая девушка проснулась на рассвете от звуков выстрелов и криков. Она быстро оделась и подбежала к той части стены, из-под которой несся шум.

На ее гребне она увидела Клиффорда и Джекоба, которые сидели со своими ружьями в руках.

– Эти несмышленые люди ведут атаку на малые ворота, через которые вы уехали, мисс Клиффорд. Лучшего места для нападения они не могли выбрать, хотя стена там кажется слабой, – сказал Джекоб. – Если эти макаланги ловки, они дадут им хороший урок.

Вскоре поднялось солнце; при его свете белые увидели отряды матабелов, несших лестницы. Окруженное утренним туманом их полчище тянулось далеко и пропадало за холмом. По эти отрядам Джекоб и Клиффорд открыли огонь, но результатов своих выстрелов они не могли видеть из-за дымки. Вскоре громкий крик показал, что враги дошли до рва и поднимали лестницы. До сих пор макаланги, по-видимому, ничего не делали, теперь же начали быстро стрелять со старинных бастионов, поднимавшихся над проходом, который старались штурмовать матабелы. Вскоре сквозь редевший туман наблюдатели увидели раненых матабелов, которые ползли обратно к своему лагерю. Джекоб превращал их в свою цель.

А вся старинная крепость гудела от ужасного шума нападения.

Судя по военным крикам, матабелы старались подняться на стену и снбва были отбиты частым ружейным огнем. Раз пронесся торжествующий вопль; казалось, враги одержали победу. Ружейные выстрелы почти замолкли. Бенита побледнела от страха.

– Эти трусы макаланги бегут, – пробормотал Клиффорд, прислушиваясь в ужасной тревоге.

Растянувшись на гребне стены и положив ружье на камень, он выждал, чтобы матабел, наблюдавший за постройкой лестниц, показался на открытом месте; в эту минуту он прицелился и выстрелил. Воин, белобородый дикарь подпрыгнул в воздухе и упал на спину.

Но, очевидно, мужество вернулось к защитникам Бомбатце, потому что ружья защелкали громче и беспрерывнее прежнего, и дикий вопль матабелов: «Смерть, смерть, смерть» – стал тише и замер в отдалении. Через пять минут неприятели отступили, унося с собою убитых и раненых, или положив их на лестницы.

– Наши друзья макаланги должны благодарить нас за доставленное им оружие, – сказал Джекоб, наскоро заряжая ружье и отправляя пулю за пулей в самые густые группы матабелов. – Без нашей помощи враги перерезали бы их, – прибавил он, – потому что они не смогли бы остановить дикарей копьями.

– Да, и нас тоже, – сказала Бенита с дрожью, потому что вид отчаянной борьбы и страх при мысли о том, как она могла окончиться, отнимали у нее силы. – Слава Богу, кончено! Может быть они откажутся от штурма и уйдут.

Однако несмотря на большие потери (матабелы потеряли около ста человек), дикари, боявшиеся вернуться к себе в Булавайо без победы, и не думали отступать. Они только срезали порядочное количество кустов и перенесли лагерь почти на самый берег реки, расположив его так, что пули белых людей не могли больше достигать его. Тут они засели в надежде голодом заставить гарнизон выйти из Бомбатце или придумать другое средство овладеть крепостью.

Теперь уже Мейер не мог стрелять, так как не в кого было целиться, а потому все свое внимание он сосредоточил на поисках клада.

Не найдя ничего в пещере, Джекоб обыскивал площадку, которая была покрыта травой, деревьями и развалинами. В наиболее крупных из этих развалин искатели начали копать, и были вознаграждены, найдя довольно много золота в виде бус и других украшений; отыскали они также несколько древних скелетов. Но португальского клада не было и следа. Джекоб и Клиффорд день ото дня становились мрачнее; наконец, почти перестали разговаривать между собой. Досада Джекоба ясно выражалась на его лице; Бениту переполняло отчаяние; она видела, что невозможно убежать от этого тюремщика, как и от матабелов, окружавших крепость внизу. Кроме того, у нее была и другая причина беспокоиться.

Нездоровье, давно угрожавшее Клиффорду, теперь разыгралось серьезно; он вдруг состарился, потерял всякую силу и энергию, и его мучило страшное раскаяние в том, что он привез дочь в это ужасное место; он положительно не мог думать ни о чем, кроме судьбы, которая грозила ей. Напрасно Бенита старалась его поддержать. Он ломал руки и стонал, прося, чтобы Бог и Бенита простили его. Господство Мейера над ним к этому времени стало также очевиднее. Клиффорд почти со слезами упрашивал Джекоба открыть проход в стене и позволить ему с дочерью спуститься к макалангам. Он старался даже подкупить его, предлагая ему свою долю клада, если он найдется, а если старания отыскать золото не увенчаются успехом, то часть своего имения в Трансваале.

Но Джекоб грубо ответил ему, посоветовав не быть безумцем, так как им предстояло оставаться вместе до конца.

Мейер теперь часто уходил поразмышлять наедине, и Бенита заметила, что при этом он всегда брал с собой револьвер или ружье. Он, очевидно, боялся, чтобы ее отец не застал его врасплох и не убил.

Одно утешало молодую девушку: хотя Джекоб постоянно следил за ней, он перестал ей надоедать своими загадочными и любовными речами. Мало-помалу она даже стала думать, что все эти мысли исчезли у него.

Прошла неделя со времени атаки матабелов; ничего не случилось. Макаланги не обращали на них внимания. Старый Молимо ни разу не поднялся на гребень стены и вообще не старался повидаться с ними; это было странно, и молодая девушка, знавшая, как старик расположен к ней, наконец, решила, что он умер или, может быть, убит во время приступа. Джекоб Мейер перестал делать раскопки, он по целым дням сидел, бездействуя, и только думал.

Ужин прошел самым жалким образом; во-первых, почти все запасы истощились, и еды было очень мало, во-вторых, никто не произнес ни слова. Бенита не могла проглотить ни куска, ей опротивело сушеное на солнце мясо упряжных волов, а с тех пор, как Мейер заложил проход, у них не было ничего другого. К счастью, кофе оставалось много, и она выпила две чашки этого горячего напитка, который сварил Джекоб и очень любезно подал ей. Кофе показался ей очень горек, но Бенита сказала себя, что он невкусен, так как они пили его без молока и сахара. Ужин окончился; Мейер поднялся, поклонился, пробормотал, что он идет спать; через несколько мгновений мистер Клиффорд тоже ушел. Бенита отправилась за отцом к хижине под деревом, помогла старику снять сюртук (теперь даже это уже было трудно ему), попрощалась с ним и вернулась к костру.

Она чувствовала себя очень одинокой; ни одного звука не доносилось ни из лагеря матабелов, ни снизу от макалангов; яркий месяц населял все это место фантастическими тенями, которые казались живыми. Бенита немного поплакала, потом тоже пошла спать. Она чувствовала, что подходит конец. Потом ее глаза странно отяжелели, до такой степени, что, не успев раздеться, она заснула – и все исчезло для нее.

Если бы Бенита лежала без сна, как это часто случалось с ней, она услышала бы легкие шаги и увидела бы, что к ней подкрадывается человек с горящими глазами, вытянутые руки которого делали таинственные пассы. Но она ничего не слышала, ничего не видела. Опоенная снотворным наркотическим средством, она не могла знать, что ее сон мало-помалу превращался в транс. Она не сознавала, что поднялась, набросила на свое легкое платье плащ, зажгла лампу и, повинуясь движению пальцев Мейера, выскользнула из палатки. Она не слышала, как ее отец, шатаясь, вышел из своей хижины, потревоженный звуком шагов, не слышала также, что он говорил с Джекобом Мейером, пока она стояла перед ними с лампой в руках, точно бессильное привидение.

– Если вы осмелитесь разбудить ее, – прошептал Джекоб, – она умрет, а потом и вы умрете, – и он дотронулся до револьвера за своим поясом. – Теперь же с ней не случится ничего дурного, клянусь. Идите со мной и смотрите. Молчите! Все зависит от нее.

И, подчиняясь странной силе его голоса и взгляда, Клиффорд тоже двинулся за Мейером.

Они прошли по извилистому входу в пещеру, – первым Джекоб спиной вперед, точно герольд перед королевским лицом, потом само это королевское лицо в образе девушки с длинными распущенными волосами и похожей на мертвую, в плаще и с лампой в руке, и, наконец, старый, белобородый человек, напомнивший Время, провожающее в могилу Красоту. Теперь они были в большой пещере и, миновав открытые могилы, отверстие колодца и алтарь, остановились подле креста.