Текст книги "Возвращение Айши"

Мы поинтересовались, есть ли и в самом деле какая-нибудь страна за горами, и Куен устало ответил, что да, – так, по крайней мере, он думает. Толи в этом, то ли в предыдущем существовании он слышал, что там живут огнепоклонники. Около тридцати лет назад один из братьев вскарабкался на высокую вершину, чтобы в полном одиночестве предаться благочестивому размышлению, а когда вернулся, сообщил, что видел нечто удивительное, а именно ослепительный сноп света в небесах, но он не мог сказать, мираж ли это или нет. Мог только вспомнить, что в это время было сильное землетрясение.

Тут воспоминание о якобы совершенном грехе снова стало терзать простодушное старое сердце Куена; горько причитая, он удалился, и мы не видели его целую неделю.

Но мы с удивлением и надеждой долго обсуждали все, им сказанное, и решили при первой же возможности подняться на ту же самую вершину.

Глава III. Путеводный свет

Такая возможность представилась нам через неделю, когда прекратились бураны и наступили жестокие холода, и можно было, не проваливаясь, ходить по смерзшемуся снегу. Услышав от монахов, что в это время года ovis poli88
  Стада овец (лат).


[Закрыть] и другие рогатые животные и дичь спускаются с гор в долины, где, разрывая копытами снег, ищут себе пищу, мы объявили, что собираемся на охоту, так как нам надоело затворничество, мы нуждаемся в физической разминке, а наша религия не запрещает нам убивать живые существа.

Наши хозяева сказали, что это рискованное дело: погода может в любое мгновение перемениться. Однако они добавили, что на склоне горы, куда мы хотим подняться, есть большая естественная пещера, где при необходимости можно укрыться, и один из них, чуть помоложе и подвижнее, чем другие, вызвался нас проводить к этой пещере. Мы смастерили грубый шатер из шкур и погрузили его, а также запасы продовольствия и запасные одежды на нашего старого яка, который был уже в превосходном состоянии, и однажды утром чуть свет отправились в путь. Идя вслед за монахом – несмотря на достаточно почтенные годы, он был хорошим ходоком, – мы еще до полудня достигли северного склона горы. Здесь, как он и говорил, мы нашли большую пещеру, вход в которую был прикрыт нависающей сверху скалой. В некоторые времена года эта пещера, очевидно, служила излюбленным пристанищем для животных, здесь были целые груды высохшего помета, поэтому мы могли не опасаться нехватки топлива.

Остаток этого короткого дня мы потратили на то, чтобы разбить в пещере шатер и развести перед ним большой костер, и на осмотр склонов, ибо мы сказали монаху, что ищем следы диких овец. На обратном пути в пещеру мы и впрямь набрели на небольшое стадо овец: они щипали мох в уединенном местечке, где летом протекал ручей. Нам удалось подстрелить двух из них; сюда никогда не забредали охотники, и бедные животные были еще совсем непуганными. При такой низкой температуре мясо могло храниться вечно, этой пищи нам хватило бы на пару недель; мы стащили убитых овец вниз по снежным склонам в пещеру и освежевали их в гаснущем свете дня.

В этот вечер мы поужинали парной бараниной, это было большое лакомство, и монах отведал его с не меньшим, чем мы, удовольствием: каковы бы ни были его взгляды на убийство живых существ, баранину он любил. Затем мы забрались в шатер и тесно прижались друг к другу, ибо температура была ниже ноля. Старый монах спал крепким сном, но мы с Лео почти всю ночь не смыкали глаз: так не терпелось нам знать, что мы увидим с вершины горы.

На следующее утро, едва рассвело, воспользовавшись благоприятной погодой, монах возвратился в монастырь; мы же сказали, что задержимся на день-другой.

Наконец-то мы остались одни и, не теряя ни мгновения, начали взбираться на вершину. Высотой она была в несколько тысяч футов, с достаточно крутыми склонами, но крепкий снежный наст облегчал подъем, и к полудню мы были уже на самом верху. Вид отсюда открывался великолепный. Под нами простиралась пустыня, за ней тянулся широкий пояс заснеженных гор самых фантастических очертаний: их были сотни и сотни, впереди, справа, слева, насколько хватал взгляд.

– Все как в моем сне, – пробормотал Лео. – Точь-в-точь.

– А где сноп света? – спросил я.

– Я думаю, там. – Он показал на северо-запад. Задерживаться было опасно, но обратном пути нас могла застичь тьма, поэтому мы начали спускаться и к закату были уже в пещере. Так мы провели последующие четыре дня. Каждое утро совершали утомительный подъем по снежным склонам, а к вечеру соскальзывали и съезжали, что было достаточно для меня утомительно.

На четвертый вечер, не заходя в шатер, Лео уселся у входа в пещеру. Когда я поинтересовался, что он задумал, он нетерпеливо ответил: просто так ему хочется, и я оставил его в покое. Я видел, что он в каком-то странном раздражительном настроении, угнетен тем, что поиски идут так неудачно. К тому же мы оба знали, что не можем оставаться здесь долго, ибо погода может в любой момент перемениться к худшему, и мы не сможем больше подниматься на вершину.

Среди ночи меня вдруг разбудил Лео, он тормошил меня, говоря:

– Пойдем, Хорейс. Я хочу тебе кое-что показать.

Я неохотно вылез из-под меховых одеял. Одеваться не было необходимости, так как спали мы в одежде. Лео вывел меня из пещеры и показал на север. Ночь была очень темна, и далеко-далеко в небе я увидел неяркий свет, похожий на отблеск дальнего пожара.

– Что это, по-твоему? – спросил он, с явным нетерпением ожидая моего ответа.

– По-моему, ничего особого, – сказал я. – Это может быть что угодно. Луна? Нет, ночь безлунная. Рассвет? Нет, солнце не восходит на севере, и рассвет не длится три часа. Скорее похоже на зарево от горящего дома или погребального костра? Но здесь это исключено. Не знаю, что и думать.

– Я предполагаю, что это отражение огня, который мы могли бы видеть, если были бы на вершине, – медленно произнес Лео.

– Но мы не на вершине и не можем взобраться туда в потемках.

– Стало быть, Хорейс, мы должны провести там ночь.

– Если начнется снегопад, – сказал я со смешком, – эта ночь окажется последней в нашей жизни.

– И все же мы должны рискнуть; я, во всяком случае, должен рискнуть. Смотри, свет померк. – Тут он был, несомненно, прав. Тьма стояла кромешная и на земле и в небе.

– Обсудим это завтра, – сказал я и вернулся в шатер, ибо глаза у меня слипались и я отнюдь не был убежден, что видел нечто достойное внимания, но Лео остался сидеть в устье пещеры.

Когда я проснулся на заре, завтрак был уже готов.

– Я должен выйти пораньше, – объяснил Лео.

– В своем ли ты уме? – спросил я. – Как мы можем разбить лагерь на самом верху?

– Не знаю, но я собираюсь идти. Я должен идти, Хорейс.

– А это означает, что идти должны мы оба. А как быть с яком?

– Там, где пройдем мы, пройдет и он.

Мы привязали ремнями шатер и прочную поклажу, куда вошел и немалый запас жареного мяса, на спину животного и тронулись в путь. На этот раз восхождение заняло много времени, нам пришлось обходить снежные склоны, по которым мы прежде поднимались, делая топором зарубки, ибо тяжело груженый як не мог там пройти. Достигнув наконец вершины, мы выкопали яму и разбили в ней свой шатер, обложив его со всех сторон выкопанным снегом. К этому времени уже стало темнеть, мы вместе с яком вошли в шатер, поужинали и начали ждать.

Холод был нестерпимый. На такой высоте ледяное дыхание ветра пронизывало и наши одеяла, и одежды, обжигая тела, словно раскаленное железо. Мы поступили очень предусмотрительно, взяв с собой яка; если бы не тепло, что исходило от его косматых боков, мы оба наверняка погибли бы, шатер нас не спас бы. Несколько часов мы провели в наблюдении; ничего другого, впрочем, нам и не оставалось, ибо сон означал смерть, но не видели ничего, кроме одиночных звезд, и не слышали ничего, ибо в этом ужасающем безмолвии даже ветер бесшумно скользил по снегам. Постепенно я притерпелся к сильному холоду, мои ощущения притупились, глаза начали закрываться, и вдруг Лео воскликнул:

– Смотри, вон там, под красной звездой.

Высоко в небе я увидел тот же самый непонятный свет, что и накануне. Прямо под ним, почти на одном с нами уровне, возвышаясь над вершинами окрестных гор, появилась неяркая огневая завеса; на ее фоне что-то темнело, что именно – мы не могли различить. Между тем огненная завеса стала шире и выше, разгорелась ярче. И только тогда мы разглядели, что перед ней высится огромный каменный столб, увенчанный большой петлей. Мы отчетливо видели его очертания. Это был Знак Жизни.

Знак исчез, огненная завеса опустилась. Затем вспыхнула еще сильнее, чем прежде, вновь замаячила – и тут же скрылась каменная петля. В третий раз завеса вспыхнула более ослепительным, чем любая молния, блеском. Небеса над ней осветились, и через отверстие Знака Жизни, над волнистым морем гор и пустынь, прямо к высокой вершине, где мы лежали, стремительной стрелой помчался сноп света, похожий на луч от маяка или корабельного прожектора. Он окрасил в багровый цвет снег и ударил в наши дикие бледные лица, хотя и справа и слева от нас густел все тот же мрак. Передо мной на снегу лежал компас, я даже видел его стрелку, а чуть поодаль – силуэт белого песца: почуяв еду, он подполз к нам. Сноп света погас так же неожиданно, как и возник. Исчез и Знак Жизни, и огненная завеса, лишь в отдаленном небе еще витал слабый отблеск.

После недолгого молчания Лео сказал:

– Помнишь, Хорейс, как мы лежали на раскачивающейся плите и на меня упала накидка Айши, – слова как будто застревали в его горле, – ив этот миг прощальный луч света показал нам путь к спасению. Я думаю, на этот раз он приветствует нас и показывает, как найти Айшу, с которой мы на время разлучились.

– Возможно, – оборонил я, не находя ни слов, ни доводов и даже утратив всякую способность удивляться. Я уже тогда знал, как знаю и теперь, что мы – участники великой драмы в постановке судьбы, все роли уже расписаны, остается их сыграть: проложена и тропа, мы должны лишь пройти ее до конца, пока еще неведомого. Преодолены все ужасы и сомнения; надежда растворилась в полной уверенности; сбылись пророческие видения той памятной ночи, и жалкое, казалось бы, семя обещания, посеянное ушедшей, невидимое все эти мучительные, бесплодные годы, – вдруг проросло пышным всходом.

Мы уже не испытывали прежнего страха, даже когда с зарей поднялся ревущий ветер, и, спускаясь, мы на каждом шагу рисковали жизнью; даже когда час за часом, оглохнув и ослепнув, пробивались через беспрестанно налетающие вихри бурана. Ибо мы знали, что наши жизни в безопасности. Мы ничего не видели и не слышали, но у нас была проводница. Держась за яка, мы спускались все ниже и ниже, и, несмотря на бушующую метель и мрак, его безошибочный инстинкт привел нас невредимыми к дверям монастыря, где старый настоятель радостно обнял нас, а монахи вознесли благодарственные молитвы. Они были уверены, что мы погибли. Еще ни один человек не уцелел, сказали они, в такую ужасную ночь.

Была только еще середина зимы, нам предстояли нестерпимо долгие месяцы ожидания. В руках у нас находился ключ, там, среди гор, была дверь, но мы еще не могли вставить ключ в замок. Между нами лежала пустыня в высоких волнах снега, и до весны нечего было и думать о переходе через нее. Мы сидели в монастыре и приучали свои сердца к терпению.

Но весна в конце концов забредает и в эти глухие места Центральной Азии. Однажды вечером холод смягчился, ночью было всего несколько градусов мороза; сгустились тучи, но утром из них пошел уже не снег, а дождь, и старые монахи стали готовить свои земледельческие орудия, они сказали, что время сева вот-вот наступит. Три дня беспрерывно лило, и снега растаяли у нас на глазах. На четвертый с гор побежали потоки воды; бурая пустыня обнажилась, хотя и не надолго; через неделю она покрылась цветочным ковром. Пришла пора отправляться в путь.

– Куда вы идете? Куда вы идете? – в замешательстве спросил старый настоятель. – Чем вам здесь плохо? Вы же продвинулись далеко вперед по Пути; это видно по вашим благочестивым беседам. Все, что у нас есть, принадлежит и вам. Почему же вы нас покидаете?

– Мы странники, – отвечали мы, – и если видим перед собой горы, непременно должны их пересечь.

Куен проницательно посмотрел на нас и спросил:

– Что вы там ищете, за горами? И приобретете ли вы святую заслугу, братья мои, если будете скрывать правду от старика, ведь подобные умолчания отделены от лжи всего лишь на величину ячменного зерна. Скажи же мне, чтобы я, по крайней мере, мог за вас молиться.

– Святой настоятель, – сказал я, – недавно в библиотеке ты сделал нам одно признание.

– Не напоминай, – сказал он, поднимая руки. – Зачем ты меня мучаешь?

– Ничто не может быть дальше от нашего намерения, о добрейший друг, святой праведник, – ответил я. – Но история, которую ты рассказывал, тесно переплетена с историей нашей жизни, где важную роль играет та же самая жрица.

– Продолжай, – сказал он, сильно заинтересованный.

Мой рассказ длился более часа, и все это время, сидя напротив нас, он молча поводил головой, как черепаха. Но вот мой рассказ подошел к концу.

– Ну, а теперь, – сказал я, – пусть светильник твоей мудрости рассеет мрак незнания. Не удивлен ли ты, не считаешь ли нас лжецами?

– О братья из великого монастыря, называемого Миром, – с обычным своим хихиканьем ответил Куен, – с какой стати мне считать вас лжецами; с первого же взгляда я понял, что вы люди честные и правдивые. И чему я должен удивляться: ведь вы только соприкоснулись с тем, что нам уже известно много-много веков.

Эта женщина показала вам в видении наш монастырь и привела сюда, откуда можно добраться до гор, где, как вы полагаете, она возродилась. Почему бы и нет? Для тех, кто познал высшую истину, нет ничего невозможного, хотя то, что ее последняя жизнь так затянулась, странно и противоречит опыту. Не сомневаюсь, там вы ее найдете; не сомневаюсь также, что ее духовная суть – та же самая, что некогда ввела меня в грех.

Но думать, что она бессмертна, – заблуждение: на свете нет ничего бессмертного. Именно гордыня или, если хотите, величие мешает ей приблизиться к Нирване. Но ее гордыня будет смирена, как уже бывало не раз; чело ее величия припорошит прах перемен и смерти, а грешный дух очистится печалями и разлуками. О брат Лео, если ты и обретешь ее, то лишь для того, чтобы потерять; и тогда тебе вновь придется карабкаться по лестнице. Брат Холли, для тебя, как и для меня, потеря есть единственное приобретение, ибо избавляет от мучительной скорби. Оставайтесь же здесь и молитесь вместе со мной. Зачем биться лбом о скалу? Зачем лить воду в треснутый кувшин, она все равно уйдет в песок бесполезного опыта, тщетно расточится, так и не утолив жажду.

– Вода оплодотворяет песок, – ответил я. – Где вода, там и жизнь, а печаль – это семя радости.

– Любовь – закон жизни, – вмешался Лео. – Без любви нет и жизни. Я ищу любовь, чтобы продолжать жить, и верю, что все это предназначено для неведомой нам цели. Судьба повелевает – я подчиняюсь ее велению.

– И тем оттягиваешь свое конечное избавление. Но не буду спорить с тобой, брат, ибо ты должен идти своей собственной дорогой. Вспомни о том, что эта женщина, проповедница ложной веры, навлекла на тебя в прошлом. В одном из своих существований ты был, как я слышал, жрецом богини Природы по имени Исида, дал обет верности ей – и только ей. Какая-то женщина соблазнила тебя – и ты бежал вместе с ней. И что же? Преданная тобой богиня или если не сама богиня, то ее посланница, которая вкусила от ее мудрости и стала орудием возмездия, убила тебя. С помощью усвоенной ею мудрости эта посланница – будь она женщина или дух – отсрочила свою смерть, потому что полюбила тебя, и продолжала жить, ожидая, когда ты возродишься и отыщешь ее, хотя она гораздо быстрее встретилась бы с тобой в Дебачане, если бы умерла, но нет, она предпочла жить в неслыханных мучениях. Ты возвратился к ней, но она умерла или как бы умерла, а потом, как было назначено, возродилась; несомненно, вы опять увидитесь, и опять случится какая-нибудь страшная беда. О мои друзья, не уходите за горы, оставайтесь здесь и кайтесь в своих прегрешениях.

– Нет, – ответил Лео, – мы поклялись встретиться, и наша клятва нерушима.

– Тогда, братья, отправляйтесь, а когда вы пожнете плоды своего неразумия, вспомните мои слова: я уверен, что вино из давильни страсти будет цвета крови и что, поглощая его, вы не обретете ни забвения, ни покоя. Ослепленные жгучей страстью, о могуществе которой я слишком хорошо знаю, вы хотите соединить зло с прекрасным лицом и свою жизнь, уповая, что их союз породит всезнание и радость великую.

Не лучше ли проводить дни в святом затворничестве, пока ваши жизни не вольются в Неизреченное Добро, в Вечное Блаженство, которое заключено в Конечной Пустоте? Сейчас вы мне не верите, качаете головой и улыбаетесь: и все же настанет день, может быть, после многих перевоплощений, когда вы падете ниц и в слезах молвите: «Брат Куен! Твои слова были исполнены мудрости, а мы поступили безрассудно». И с глубоким вздохом старик повернулся и оставил нас.

– Нечего сказать, утешительная религия, – сказал Лео, глядя ему вслед. – Живи бесчисленное количество веков в убийственной однообразной тоске, пока твое сознание не растворится в некоей пустоте, в бесформенной абстракции, что называется «Вечным блаженством»! Нет, лучше уж я поживу в этом несовершенном мире, не теряя надежды оказаться в мире более совершенном. Не думаю, чтобы он что-нибудь знал об Айше и ее судьбе.

– И я не думаю, – ответил я, – хотя и допускаю, что, в сущности, он прав. Кто знает? И какой смысл в рассуждениях? У нас нет выбора, Лео: мы только повинуемся велениям судьбы. Куда она нас приведет – мы узнаем в свое время, не раньше.

Было уже поздно, и мы пошли отдохнуть, но в эту ночь я почти не спал. Предостережения дряхлого настоятеля, человека доброго и ученого, с богатым жизненным опытом и той мудрой прозорливостью, какая дается немногим, лежали на моей душе тяжким бременем. Он предрек, что за горами нас ждут горе и кровопролитие, а затем смерть и возрождение в горчайших мучениях. Скорее всего так и будет. Но ничто уже не остановит нас, никакие страдания. Чтобы вновь увидеть ее лицо, я готов преодолеть любые мучения. А что же тогда сказать о Лео?

Странное предположение высказал Куен: будто Айша была древнеегипетской богиней, а Калликрат – ее жрецом, либо же если не богиней, то ее посланницей. Будто его соблазнила царственная Аменартас, и он бежал с ней, нарушив клятву верности богине. Будто эта богиня, воплощенная в Айше или используя ее страсти как свое орудие, отомстила в Коре им обоим; но молния поразила ту, что ее метнула.

То же самое часто думал и я. Но я был уверен, что Она не богиня, хотя и возможно ее воплощение: жрица, посланница, призванная вершить ее волю, мстить или вознаграждать, с человеческой душой, исполненная надежд и страстей, и со своей собственной судьбой. Сейчас, когда все уже позади и я пишу свое повествование, я вижу много такого, что подтверждает это предположение, и мало такого, что идет с ним вразрез, ибо невероятно долгая жизнь и сверхчеловеческие способности сами по себе еще не признаки божества. С другой стороны, следует помнить, что, по крайней мере единожды, Айша недвусмысленно заявила, что была некогда «дщерью небес»; есть люди, среди них старый шаман Симбри, которые считают ее сверхъестественное происхождение само собой разумеющимся. Но обо всем этом я надеюсь еще поговорить позже.

Так что же там за горами? Найдем ли мы ту, что со скипетром в руке творит на земле волю разгневанной Исиды, а с ней и другую женщину, изначально во всем виноватую? И если так, достигнет ли своей кульминации непримиримая, нечеловеческая борьба за греховного жреца? Через несколько месяцев, а может быть и дней, мы наконец получим ответ на этот вопрос.

С этой глубоко волнующей мыслью я и уснул.

Глава IV. Снежный обвал

Утро второго после той ночи дня застало нас уже в пустыне. Оглядываясь, на расстоянии мили мы видели полуразрушенную статую Будды, восседавшего перед старинным монастырем, и в этом ясном воздухе различали даже сгорбленную фигурку нашего друга, старого настоятеля Куена, который, опираясь рукой о статую, провожал нас взглядом, пока мы не скрылись вдали. Все монахи плакали, прощаясь, и горше всех Куен, ибо он искренне полюбил нас.

– Я очень опечален, – сказал он, – очень опечален, хотя мне давно уже следовало бы отринуть все мирские привязанности. Скоро я покину этот мир, но нахожу утешение в уверенности, что мы еще встретимся во многих будущих воплощениях; и после того, как вы отрешитесь от всех своих безрассудств, мы вместе пойдем по Пути, ведущему к Избавлению. Примите же на прощание мои благословения и помните, что я буду за вас молиться, а если вы останетесь в живых, – тут он с сомнением покачал головой, – вы всегда встретите здесь теплый прием.

Мы обняли его и ушли с грустью на сердце.

Как я уже говорил, когда мы увидели таинственный сноп света на вершине, у меня лежал перед собой компас и я запомнил его показания. Теперь в соответствии с его показаниями мы направились на северо-восток. Погода была чудесная, и весь день мы шли по усеянной цветами пустыне: нам встречались стада разных животных, среди них и диких ослов, которые спустились с гор, чтобы полакомиться свежей травой. Вечером мы подстрелили антилопу и разбили лагерь – ибо мы взяли с собой яка и шатер – в тамарисковой роще и, наломав хворосту, развели костер. Хватало и питьевой воды: стоило разгрести еще влажный от растаявшего снега песок, и на дне ямки собиралась маленькая лужица. Мы были рады сберечь наш небольшой запас сушеной провизии и с удовольствием поужинали жареным мясом антилопы, запивая его чаем.

На другое утро мы хорошенько осмотрелись и прикинули, что прошли около четверти пустыни, если мы и ошиблись, то совсем не намного, ибо на четвертый день путешествия мы достигли нижних склонов противоположных гор; никаких происшествий за это время не случилось, мы даже не очень устали. Лео сказал, что все «идет как по маслу», но я напомнил ему, что хорошее начало еще не залог благополучного исхода. И я был прав: наши трудности только-только начинались. Горы оказались куда выше, чем мы полагали: два дня ушло только на преодоление нижних склонов. Солнце уже размягчило снег, идти стало трудно, и даже у таких опытных путешественников, как мы, его постоянный блеск вызывал мучительную резь в глазах.

Утром седьмого дня мы достигли устья извилистого ущелья, которое уходило в самое сердце гор. Это был единственно возможный путь, по нему мы и направились, и очень обрадовались, когда по некоторым признакам поняли, что некогда здесь пролегала дорога. Видеть ее под толщей снега мы, конечно, не могли. Но то, что мы идем по дороге, не вызывало никаких сомнений; даже когда мы проходили по самому краю пропасти, наша тропа, как бы крута ни была, всегда имела плоскую поверхность; более того, окаймлявшая ее с одной стороны каменная стена была кое-где подрублена человеческими руками. Снег с этой отвесной стены давно уже стаял, и мы видели отчетливо следы инструментов.

В некоторых местах – обычное в Тибете дело – дорога некогда проходила через деревянные мостики; эти мостики вместе со всеми опорами давно уже сгнили. Мы вынуждены были делать большие крюки, чтобы обходить подобные провалы, но каждый раз, хотя и с долгими задержками, преодолевая трудности и опасности, все же выбирались обратно на дорогу.

Особенно для нас мучительными – и тут не могли помочь ни ловкость, ни опыт, приобретенные в многочисленных восхождениях, – были морозы, весьма суровые на такой высоте: всю ночь напролет бушевали пронизывающие ледяные ветры, их шум не смолкал ни на минуту.

Наконец, уже на десятый день, мы достигли конца ущелья, и так как близилась ночь, нам не оставалось ничего, кроме как остановиться на ночлег. У нас не было топлива, чтобы вскипятить воду: мы утоляли жажду, глотая комки смерзшегося снега; боль в глазах не давала нам спать, и, как ни жались мы к яку, как ни кутались в меховые одеяла, зубы у нас стучали, точно кастаньеты, от холода.

Занялась заря, взошло солнце. Мы выползли из шатра и, не сворачивая его, кое-как разминая онемевшие ноги, доковыляли до поворота ущелья, надеясь там отогреться в солнечных лучах, которые еще не скоро достигли бы нашего лагеря.

Лео первый свернул за угол, и я услышал его изумленное восклицание. Через несколько секунд я присоединился к нему и тоже замер от удивления: перед нами открылась Земля Обетованная!

Далеко под нами, по меньшей мере в десяти тысячах футов, поскольку мы смотрели с самой вершины горы, до самого окоема простиралась равнина. Она была совершенно плоская, явно аллювиального характера: давным-давно, в века незапамятные, здесь, видимо, находилось дно одного из тех обширных озер, которых в Центральной Азии довольно много, и почти все они постепенно высыхают. Среди ее унылого однообразия высилась одна-единственная гигантская гора в снежном венце: и даже на таком отдалении мы ясно видели ее очертания. И не только очертания, но и гигантский плюмаж дыма над ее закругленной вершиной; это был активно действующий вулкан; на краю его кратера чернел огромный Знак Жизни.

Да, вот он перед нами – тот самый символ, который привиделся нам в вещем сне и который мы искали столько лет; наши сердца забились быстрее, дыхание участилось. Пока мы перебирались через горы, стены ущелья и многочисленные пики скрывали от нас эту громаду, но теперь мы увидели, что она выше всех окрестных гор. И нам стало ясно, каким образом сноп света, проходя через каменную петлю, достигал снежной вершины по ту сторону пустыни, откуда мы за ним наблюдали.

Поняли мы и каков источник этого света: столб дыма за петлей объяснил эту тайну. Несомненно, по временам вулкан пробуждается, и тогда высоко вздымающееся пламя излучает свет необыкновенной интенсивности, который, проходя через петлю, концентрируется в направленный сноп.

В тридцати милях от нас мы различали белые крыши города, возведенного на холме, среди деревьев, на берегах широкой реки, которая пересекала равнину. Очевидно было, что эта страна густо населена людьми, по большей части земледельцами; с помощью полевого бинокля, одной из немногих оставшихся у нас вещей, которые мы очень берегли, мы даже различали зеленеющие поля, ирригационные каналы и межевые линии деревьев.

Да, перед нами Земля Обетованная и та самая таинственная Гора: остается спуститься по снежным склонам и войти в наиболее удобном месте в эту страну.

Так мы думали в своем безрассудстве, не догадываясь, что нас ждет, какие ужасы и тяжкие страдания нам предстоит преодолеть, прежде чем мы будем наконец стоять под сенью Знака Жизни.

Усталости как не бывало; мы возвратились в шатер, наспех позавтракали сухим мясом, запивая, вернее, заедая, его большим куском снега, от которого ломило зубы и замерзало все внутри, но у нас не было другого способа утолить жажду; затем мы подняли бедного яка, нагрузили его и отправились в путь.

Так велика была наша спешка и так заняты были мы своими мыслями, что за все это время, если память мне не изменяет, не обменялись ни словом. Мы быстро, без всяких колебаний, спустились вниз по снежным склонам, ибо дорога здесь была отмечена парами каменных столбов, отстоящими друг от друга на равные промежутки. Глядя на эти столбы, мы не сомневались, что она ведет к Земле Обетованной.

Но мы не могли не заметить, что дорогой никто уже давно не пользуется: за исключением немногочисленных следов диких овец, медведей и горных лисиц, ничто не свидетельствовало, что здесь ходят другие звери и люди. Это обстоятельство мы, однако, объяснили для себя тем, что дорогой, несомненно, пользуются лишь летом. А может быть, обитатели этой страны заделались большими домоседами и никуда не путешествуют?

Склоны оказались более высокими, чем мы предполагали; уже сгустилась тьма, а мы все еще не достигли подножия. Нам пришлось провести еще одну ночь среди снегов, разбив шатер под нависающей скалой. Но мы спустились на много тысяч футов, и здесь было уже не так холодно, вероятно, не ниже восемнадцати или двадцати градусов. За день в снегу образовались проталины, мы смогли напиться воды, а бедный старый як набил себе брюхо чахлым горным мхом, считая, видимо, что это все же лучше, чем ничего.

Снова взошла заря, набросив свой багряный покров на бесчисленные пустынные горы, мы кое-как поднялись, растирая окоченевшие ноги, доели остатки еды и тронулись в путь. Мы уже не могли видеть равнину под нами; и ее, и гигантскую гору скрыл горный кряж, прорезанный лишь одним узким ущельем, куда мы и направились. Судя по столбам, дорога вела именно туда. К полудню казалось, что проход уже совсем близко, и в лихорадочном нетерпении мы ускорили шаг. Однако спешить было незачем, – мы убедились в этом через час.

Между нами и устьем ущелья или прохода лежала пропасть глубиной в триста – четыреста футов, с самого ее дна слышался гул, похожий на шум воды: там, видимо, протекала река.

Дорога подводила к самому краю пропасти, где стоял один из каменных столбов, и обрывалась. Мы остановились в глубокой растерянности.

– По всей видимости, – с невеселым смешком сказал Лео, – ущелье образовалось уже после того, как построили дорогу, в результате вулканического процесса.

– А возможно, здесь был деревянный мост или лестница, но они сгнили. Какая разница! Мы должны найти другой путь, – ответил я как можно более бодрым тоном.

– Да, и поскорее, – ответил он, – если не хотим остаться здесь навсегда.

Мы повернули направо и пошли вдоль пропасти; через милю мы набрели на ледник с большими вмерзшими в него камнями. Ледник ниспадал в пропасть наподобие застывшего водопада, но достигает ли его язык подножия – мы не могли определить. Во всяком случае, спускаться по нему казалось делом немыслимым. Но мы увидели, что далее пропасть углубляется и везде, насколько хватает взгляд, ее стена совершенно отвесная.

Мы вернулись обратно и направились налево от дороги. Здесь горы отступали, над нами с одной стороны возвышались могучие, покрытые ослепительно сверкающим снегом склоны, с другой – зияла все та же беспощадная, непроходимая пропасть. День уже угасал, когда мы заметили в полумиле от нас высокую нагую скалу и поспешили туда, надеясь, что с ее вершины откроется лучший обзор.

Скала была в полтораста футов вышиной, и когда мы наконец взобрались на нее, то увидели, что и здесь пропасть гораздо глубже, мы даже не видели дна, только слышали гул реки. К тому же ущелье здесь было шириной с полмили.