Текст книги "Бык из машины"
Автор книги: Генри Олди
Жанр: Героическая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
4
Икар
– Ан-тиф! Ан-тиф!
В центре пятиугольной клетки рослый бородач вколачивал в пол громилу с окровавленным лицом. Громила вывернулся, залез сверху и начал раскатывать бородача ровным слоем. Трибуны орали, свистели, хрустели чипсами. Кое-кто прихлебывал из банок пиво и энергетики.
– …победил Антиф! Приветствуйте победителя!
– Ан-тиф!
– На арену приглашается ветеран клуба Иобет, могучий и беспощадный, и восходящая звезда…
– Пи-ри-фой! Пи-ри-фой!..
– И-ё-ё-ё-бет!
В бойцовский клуб «Элевсин» они прошли бесплатно. «Инспектор Полипемониди, детектив Эвпаламид. Отдел тяжких криминальных преступлений.» Оба были в цивильном – Икар успел заскочить домой и переодеться – но слова Синида, подкрепленные двумя значками, прозвучали так, что бритоголовые быки на входе молча освободили дорогу.
– Эй, ты! Иди сюда! Ты ляжешь рядом!
– Пи-ри-фой!
– Ты! Струсил?
– Пи-ри-фой!
– Те-зей!
Букмекера Икар заприметил сразу: жердяй в вышитой жилетке на голое тело возвышался над толпой – утес в бурном море. С разгону нырнув в пучину, обдирая бока о рифы и мели, сквернословящие вслед нахалу, Икар выгреб на стремнину:
– Тезей сегодня дерется? Прямо сейчас, да?!
– Не-а, – зевнул букмекер. – Приходи послезавтра.
– А чего все орут: Тезей, мол?
– Так новичок нарывается. Рвет жопу на рекламный щит.
– Во, блин! Я его фанат, Тезея, – Икар мысленно обругал себя: следовало заранее изучить расписание. – Автограф хотел взять…
– Повезло тебе, фанат. Тезей в клубе, с хозяином тусуется…
Букмекер махнул рукой в сторону прохода, ведущего к раздевалкам и служебным помещениям. Там, равнодушная к воплям публики, беседовала любопытная троица. Великан в цветастой гавайке и шортах-бермудах. Великанша: черные шорты – в обтяжку, багровая майка – в обтяжку. Между гигантами стоял – тусовался, если верить букмекеру – свободный от боёв Тезей, ценный свидетель. Если он запросто швырялся мотоциклами, то великаны, наверное, предпочитали грузовики. Еще там была сногсшибательная фифа, но назвать ее четвертой в компании язык не поворачивался – фифа была сама по себе, вместе с троицей, и в то же время отдельно. Такие фифы всегда отдельно, хоть на элитных танцульках, хоть в «обезьяннике» после облавы.
Икар извлек вайфер и, выставив зум, сделал пять-шесть снимков. В зале снимали многие – правда, бойцов, а не зрителей – так что на манипуляции констебля никто не обратил внимания. Нет, обратили, еще как обратили, когда вайфер, сволочь, взвыл полицейской сиреной.
Проклятье!
Кинувшись в проход, на свободный от зрителей пятачок, Икар прикрыл ладонью второе ухо.
– Да! Слушаю!
– Это сержант Николаидис. Мы сегодня…
– Короче, сержант! Я занят!
– Есть короче! – сержант, вне сомнений, обиделся. – Наш техник осмотрел камеру. Механических повреждений нет. Слышите?
– Говорите громче!
– Повреждений, говорю, нет! Ни царапины! Я решил, что вас это заинтересует…
– Спасибо, сержант!
– Я думал, это важно…
– Да, это важно. Я вам перезвоню…
Это действительно было важно. Если механических повреждений нет, значит, ни байкеры, ни Тезей камеру из строя не выводили. Программный сбой? Совпадение? Расталкивая людей, Икар начал пробиваться обратно к Синиду. На это ушла куча времени, и даже пробившись – ну хорошо, почти пробившись, пытаясь докричаться, привлечь внимание напарника – Икар все равно не успел ничего сказать инспектору, потому что тут и началось. Он не знал, по какой причине оглянулся – хотелось бы думать, что почуял опасность, как будто чутье могло позже, задним числом оправдать молодого констебля перед трибуналом совести – так или иначе, он оглянулся через плечо и увидел.
К Икару проталкивался букмекер.
Людей, отделяющих его от констебля, букмекер раздвигал, растаскивал, расшвыривал. Да, это было именно так – с каждым человеком, которого букмекер убирал с дороги, он поступал чуточку грубее, чем с предыдущим. Вослед грубияну неслась брань, кое-кто освобождал путь заранее, не желая нарваться на толчок или плюху; женщину в брючном костюме, размахивающую программкой сегодняшних боев, букмекер и вовсе хлестнул ладонью по лицу. Бедняга отшатнулась, не удержалась на ногах, рухнула в объятья тощенького юнца, сильно озадаченного внезапным подарком судьбы, а букмекер уже стоял перед Икаром.
– Прекратить! – командным тоном начал было констебль. – Немедленно…
И выяснил, что букмекер шел вовсе не к нему, потому что жердяй, лоснившийся от трудового пота, не замедлив шага, врезал Икару кулаком в челюсть. Удар после затрещины: грубость наращивала качество, опасно приближаясь к черте членовредительства. Из глаз полетели искры, и из ушей, кажется, тоже. Ноги Икара превратились в ватные тампоны, стоять на таких ногах было решительно невозможно. Сидя на полу, молодой констебль привалился спиной к бортику трибуны, попробовал ухватиться руками за спинку ближайшего кресла – и не нашел своих рук. Где-то они, руки, наверное, были, но где? Нокдаун, отрешенно подумал Икар. Если не встану на счет десять, тогда нокаут. Думалось на удивление хорошо, разумно, взвешенно; это двигалось плохо, а думалось на ура.
В полицейской школе, вспомнил Икар, я прошел курс рукопашного боя. Успешно прошел. И зачет сдал, да. Что с того? Ничего, просто вспомнилось… Еще он вспомнил лицо приближающегося букмекера: задумчивость, сосредоточенность, концентрация. Казалось, жердяй не людьми кидался, а дегустировал вино редкого купажа, прислушиваясь к каждой нотке аромата, каждому аккорду букета, каждому отголоску послевкусия. Все раскладывал по полочкам – запах, звук, работу мышц – фиксировал, записывал для памяти, для последующего изучения. Судя по всему, собранного материала букмекеру не хватило, потому что он запрыгнул на трибуны, в третий ряд, и побрел дальше, мимоходом избивая зрителей.
Колено в подбородок. Локоть в ухо. Визжит девчонка: ей сломали пальцы. Парень в спортивном костюме летит на головы сидящих ниже. Толстяк хватает букмекера за грудки, за отвороты распахнутой жилетки. Букмекер не задерживается ни на миг. Он бьет лбом: нос толстяка ломается, из ноздрей хлещет кровь. Пинок: толстяк валится навзничь, букмекер идет прямо по нему. Ребро ладони по скуле. Носок туфли в пах. Плечом под дых. Воет старик в льняном костюме-тройке, при галстуке с золотой булавкой. Хрипит дама в вечернем платье: грудь вывалилась из рискованного декольте, трясется студнем. Хлёст по глазам. Каблук в живот. Толпа, людское месиво, водоворот, охваченный паникой, и сквозь него плывет хладнокровная акула, не задерживаясь, чтобы сожрать кого-нибудь из подранков – дальше, дальше, увеличивая количество пострадавших, ни разу не повторившись в выборе методов, причиняющих увечья…
Надо встать, сказал себе Икар. Надо вмешаться. Напряжением всех сил, большей частью душевных, он сумел приподняться, и все. О вмешательстве и речи не шло.
Восемь, девять, десять.
Нокаут.
Следующая жертва букмекера оказалась строптивей других. Ровесник Икара, голый по пояс атлет уклонился от кулака, метившего ему в рот, и дважды, со скоростью, изумившей констебля, взбрыкнул жеребцом. Пирифой, сообразил Икар. Новичок, бросивший вызов Тезею. Что он делает на трибунах? Как успел, пробился? Ноги Пирифоя угодили букмекеру в ребра; жердяй остановился, размышляя о чем-то своем. Он не стонал, не кричал, не спешил ответить ударом на удар. Похоже, боль от собственных травм интересовала букмекера в не меньшей степени, чем боль чужая, вызванная к жизни им самим. Крутанувшись на месте, в тесном пространстве, где и шаг ступить было подвигом, Пирифой с резким храпящим выдохом лягнул психа чуть повыше брючного ремня. Сложившись перочинным ножиком, букмекер поймал восходящую звезду арены правой рукой за щиколотку, левой – за штанину возле колена, дернул, и Пирифой улетел вниз, в первые ряды. Следом улетел и букмекер, на которого сверху, из шестого ряда, коршуном на добычу упал Тезей.
Да, Тезей, отметил Икар. И не удивился, что узнал Тезея в ситуации, когда и родного брата узнать было бы затруднительно. Вероятно, если тело отказалось служить тебе, рассудок начинает работать как часы.
В таком случае, сказал Икару кто-то с голосом отца, умнейшие люди на земле – паралитики.
Букмекеру удалось встать. Мало кто из профессиональных бойцов на арене умудрялся встать после того, как очутился под Тезеем, но к букмекеру обычная статистика была неприменима. Тезей обхватил его руками сзади, хотел оторвать от пола, но вдруг передумал – на миг отпустив, сунул руки жердяю подмышки и сомкнул ладони на затылке букмекера, заставив безумца прогнуться в позвоночнике.
– Бей! – заорал Тезей, перекрыв гвалт толпы.
И Пирифой (чудо!) подчинился.
Подпрыгнув – невысоко, едва ли на полметра – он с лихого разворота воткнул пятку букмекеру в солнечное сплетение. На убой, оценил Икар. Жесть, кранты; тушите свечи, сливайте воду. Констебль даже не заметил, что стоит, честное слово, стоит, нет, тащится, плетется, древней старухой ковыляет в эпицентр свалки. Вряд ли Икар сумел бы чем-то помочь двум опытным «биткам», пытающимся завалить маньяка, но оставаться на месте было для Икара пыткой.
Пирифой прыгнул снова, намереваясь для верности повторить удар, но Тезей внезапно развернулся к прыгуну боком, сдал назад, и пятка Пирифоя всего лишь чиркнула Тезея по бедру.
– Хватит, – велел Тезей. – Убьешь ведь…
Букмекер тряпкой болтался в Тезеевых руках.
– Полиция, – выдохнул Икар, падая рядом на свободное сиденье. – Всем оставаться…
– На своих местах, – закончил Тезей. Прядь волос упала ему на глаза, и Тезей сдул ее в сторону. – Вы вовремя, офицер. Можно, я отпущу этого придурка? Или держать, пока вы не составите протокол?
– Фанат, – прохрипел букмекер.
– Что?
– Сказал, твой фанат… Автограф хотел…
– Кто?
– Этот… офицер…
Лицо его было лицом избитого, страдающего человека. Вряд ли травмы сейчас вызывали у букмекера академический интерес или желание проанализировать степень полученных увечий. Еще пару минут назад Икар видел совсем другое лицо.
– Дать вам автограф, офицер? – Тезей сбросил букмекера в ряды, едва ли не к Икару на колени. – У вас есть фломастер?
– В управлении, – огрызнулся Икар. – Там и распишетесь.
Он уже ненавидел этого человека.
5
Питфей
«Почему они молчат?»
С методичностью отлаженного механизма, сцепив руки за спиной, Питфей мерял шагами кабинет. Из угла в угол, словно зверь в клетке. Места хватало, зверя содержали в идеальных условиях – кабинет просторный, впору совещания устраивать, и, считай, пустой. Рабочий стол с терминалом. Кресло, хайтековский трансформер. Напротив – другое кресло, разлапистая амеба. Амеба обеспечивала собеседнику не меньший комфорт, чем трансформер – хозяину кабинета. Питфей полагал, что тем немногим, кого он приглашал сюда, можно сказать, избранным, должно быть удобно. Нельзя позволить затекшей спине отвлекать гостя от беседы с хозяином.
Жаль, сейчас не время для гостей.
Почему они молчат? Почему не реагируют? Ладно, люди: полиция, прокуратура, спецслужбы. От людей укрыться можно. Но почему бездействуют хозяева цифрала? Девять смертей аватар, включая вчерашнюю. Девять насильственных смертей за два года.
И – тишина.
Дюжина шагов вдоль встроенных книжных полок. Ряды корешков от пола до потолка: кожа, ледерин и бумвинил, позолота вытертая и свежая, тиснение. Тринадцатый, несчастливый шаг к торцевой стене. На плазменной панели мелькает нарезка кадров: кекропольский новостной канал. Звук выключен. Дюжина шагов обратно – вдоль окна во всю стену. Закат, просеянный сквозь щели небрежно прикрытых жалюзи, расчерчивает кабинет узкими лужицами багрянца. Шагов не слышно: ступни по щиколотки утопают в ворсе ковра. Полосы света превращают ковер в шкуру чудовища из огненных бездн.
Мотив. Способ. Кому выгодно? Кто имел возможность? Первый случай в многолетней практике Питфея, когда эти вопросы не являлись первостепенными. Почему? Почему хозяева цифрала равнодушны к насилию над аватарами?! Раньше месть их была скорой, ужасной и неотвратимой…
Найдется ответ на главный вопрос – выяснится и все остальное.
Слишком мало данных. Мало? Данных практически нет. До сих пор не удалось даже установить личности погибших. В регистратуре Кекрополя трижды проверили списки аватар: убийств не зафиксировано. Собственно, кроме фактов смертей, нет больше ничего. Да и факты Питфей получил не в виде информационных сводок или полицейских отчетов, а в виде жестоких приступов, когда сердце сбоит, заходясь в отчаянном болеро, и горячий воздух комом застревает в горле. Ты просыпаешься среди ночи, обливаясь холодным, смертным потом; за исключением одного-единственного случая – всякий раз среди ночи. Просыпаешься, судорожно зевая: ты рыба, выброшенная на берег, ты мучительно переживаешь чужую смерть, как свою, и понимаешь, что следующий приступ в состоянии забрать и твою собственную жизнь. Тебе семьдесят пять лет, старик. Да, здоровье у аватар отменное. Но организм не железный, на то он и организм, белковая слизь, а не нули с единицами, складывающиеся в зубодробительные комбинации…
Вакуум, подумал Питфей. Мой рассудок задыхается в нем. Паучок, тебе нужна паутинка. Материал, на который можно опереться, начать строить версии: куцые, предварительные, хоть какие-то. Я сейчас – антипод, полная противоположность богам цифрала. Факты, данные, информация – их естественная среда обитания. Воздух и вода, пища и кровь, струящаяся по оптоволоконным жилам. Что осталось мне? Чувства, переживания – от высших эмоций до чисто телесных, физиологических ощущений. Мне осталось то, чего напрочь лишены могущественные обитатели всемирной паутины. Нетерпение, ожидание, зуд от комариного укуса, досада, колотьё в боку, вкус хорошо прожаренной яичницы с беконом, надежда… Я нуждаюсь в основе их существования – информации. Они же приходят к людям – входят в людей! – за тем, что недоступно им в горних высях цифрового Олимпа. Недоступно, непонятно, удивительно, а значит – желанно, как любой запретный плод.
Радуйся! У людей с ними есть хоть что-то общее.
«Деда! Колаблик!..»
Какой сегодня день, спросил себя Питфей. Какой? Ах, да, юбилей. Четверть века прошло, подумать только! В этот день внук впервые увидел деда в состоянии аватара. Слепая в очередной раз – как всегда, без приглашения – вошла в разум своего избранника. Надела облюбованное тело, натянула скафандр из плоти, желая выйти в чуждый мир, алогичный, странный, но такой притягательный для Слепой. Обычно Питфей скверно запоминал, что делал и чувствовал в часы посещений богини, но – чудо? – в данном случае память сохранила почти всё, несмотря на одержимость и двадцать пять улетевших лет.
– В течение прошлого года в Кекрополе было совершено четыреста сорок два убийства. Также зафиксировано двести три факта нанесения тяжких телесных повреждений, в том числе сорок девять со смертельным исходом…
Кабинет – не этот, прежний, еще до перестройки дома. Да, согласился Питфей. Помню. За миг до того, как губы мимо воли начали бормотать про «…нанесения тяжких телесных…», я просматривал файлы на мониторе: дела трезенского регионального отделения (О)ДНБ за истекшие шесть месяцев, успехи и «глухари». Да, меня накрыло, я перестал быть собой, превратился в ничтожество, незначительного наблюдателя, бессильного вмешаться; я забился в самый дальний угол собственного мозга и свернулся клубочком.
– Защита обвиняемого настаивала на том, что половой акт между Эпаламидом и Андромахой произошел по обоюдному согласию, а побои на ее теле появились уже после произошедшего, вследствие конфликта с родственниками…
Пальцы стремительно перебирают клавиши. Счетчиком Гейгера пощелкивает «мышь», открывая и сворачивая сотни «окон». Губы скороговоркой выплевывают цифры статистики:
– Зафиксировано шестьдесят шесть преступлений против свободы, чести и достоинства человека, из них двадцать пять фактов незаконного лишения свободы, восемнадцать фактов торговли людьми…
Преступления раскрытые и нераскрытые, групповые и особо тяжкие. Приговоры оправдательные и обвинительные. Сроки и места заключения…
– …двести девять человек пострадали от умышленных убийств. Триста двадцать девять – от разбоев. Одна тысяча семьсот – от грабежей. Девятнадцать тысяч пятьсот семь – от краж…
Губы, язык, голосовые связки не поспевают за потоком информации, хлещущей через них. Речевой аппарат Питфея не справляется. Он глотает, пропускает звуки, слоги, целые слова. Наружу извергается косноязычная невнятица, понятная лишь Слепой да ее белковому носителю. В мозгу вертится калейдоскоп снимков и видеозаписей, разбросанных по сети, хранящихся на жестких дисках в полицейских архивах, на флэшках в адвокатских конторах. Убийства, разбои, грабежи оформляются красками и линиями, движением и статикой. Кажется, что они – копия поведения Слепой, суть аватаризации: цифра одевается в плоть. Воображение, черт бы его побрал, достраивает вкус крови, запах ужаса, радость от успешного налета, боль от удара резиновой дубинкой…
– Деда! Колаблик!
Внук влетает в кабинет: буйный пятилетний вихрь. Тезей бежит к деду – и вдруг резко останавливается, едва не падает. Рука гордо воздета над головой. В ней – угловатый корабль с тремя разнокалиберными трубами. Нагромождение палубных надстроек, орудийные башни, бирюзовый флажок на мачте. Корабль собран из деталей детского конструктора.
– Гляди, деда! Какой у меня колаблик!
В иное время, даже будучи занят, Питфей не преминул бы восхититься шедевром внука. В любое время, только не сейчас. Слепой плевать на его жалкую попытку улыбнуться. Питфея рвет звуковой кашей. Мозг – гибридизированный нейронно-цифровой стадион, по беговым дорожкам несутся марафонцы: десятки и сотни криминальных дел. Серийный маньяк-утопитель: люк канализации, в глубине плещет мутная жижа. Жижа наливается кармином и лазурью, и Питфей не знает, почему. Террористическая ячейка «Немея»: ее разрабатывали три года и взяли полным составом без стрельбы. Причудливый многогранник электрически жужжит, топорщит пестрые иглы дикобраза. Откуда дикобраз? Зачем?! Промышленный шпион в совете директоров оборонной корпорации – «крот» изобличен и взят с поличным. Хрипит росчерк черной молнии в небесах, пылающих огнем…
Нули и единицы. Буквы и символы. Цвета и звуки. Фактаж и спонтанные ассоциации – все это вызывает в Питфее болезненный, режущий острей бритвы отклик. Еще недавно старик – какой старик? О да, в пятьдесят ты тщеславно называл себя стариком… – был уверен, что разучился испытывать эмоции по поводу своей работы. Еще одно расследование, которое надо довести до конца. Еще один преступник, который должен быть осужден согласно закону. Сейчас, когда разумом и телом Питфея владеет Слепая, все иначе. Жаркая киноварь гнева. Аквамариновая сытость удовлетворения. Пепельный дождь разочарования. Ядовитый ультрафиолет злорадства. Болотные миазмы отвращения…
– Деда? Ты заболел?
Голос Тезея дрожит:
– Ты не умилаешь, да?
Питфей знает, как выглядит со стороны. Он специально просматривал видеозаписи предыдущих визитов Слепой, хотя это не доставило ему ни малейшего удовольствия. Богиня не возражала, а он хотел знать. Сожаление и упрямство, ярость и грусть, предвкушение и радость – чувства отражаются на лице Питфея с утрированной отчетливостью, словно у мима-безумца. Накатывают волнами прибоя, сменяют друг друга с ужасающей быстротой; каждая торопится стереть предыдущую, заменить ее собой, и так без конца…
Со мной все в порядке, хочет сказать Питфей. Не смотри на меня, хочет сказать Питфей. Уходи, хочет сказать Питфей. И, разумеется, не может.
– Арестованные по подозрению в похищении ребенка в Аркадийской области многодетные родители подозреваются в убийстве одного из своих приемных сыновей…
– Деда, тебе помочь?
– Каждое третье оконченное расследованием преступление совершено лицами, ранее совершавшими преступления, каждое седьмое – в состоянии алкогольного опьянения, каждое тринадцатое – несовершеннолетними или при их соучастии…
– Позвать маму?
Когда Тезей приводит Эфру, богини уже нет. Обессиленный Питфей сидит, откинувшись на спинку кресла. Лицевые мышцы отчаянно ноют. На теле высыхает холодный пот. Перед глазами роятся стеклистые мушки. К этому он привык, не впервой. Час-другой, и отпустит. К счастью, Тезей молчит. Питфей не вынес бы объяснений.
Вопрос Тезей задаст пятью годами позже:
– Зачем они это делают?
– Кто? – спросит Питфей.
Он знает, кто. Просто тянет время.
– Боги цифрала! Зачем они входят в людей? Следствия, приговоры! Слепая знает эту всю дребедень…
– Владеет всей этой информацией, – машинально поправит Питфей. – Учись формулировать, малыш!
– Хорошо, владеет! Слепая владеет этой информацией в тыщу раз лучше тебя. Она сама и есть эта твоя информация! От нее нет секретов! Зачем же ей ты, деда?
Я не уверен, что они боги, хочет сказать Питфей. Искусственный интеллект? Это определение еще хуже. Пришельцы? Ложь. Виртуальные формы самоорганизации? Бред. Мы не знаем, как они возникли, откуда, зачем. Количество информации, сходной по содержанию и характеру, перешло в качество? Так или иначе, мы, люди, создали океан, в нем зародилась жизнь, отрастила зубы, шипы, ядовитые щупальца, и вот – временами жизнь лезет на сушу, зовем мы ее в гости или нет. Боги? Мы назвали их богами за неимением лучшего, более подходящего слова.
Эмоции, хочет сказать Питфей. Да, их влекут эмоции. Нет, их влекут не только эмоции, судороги белковой слизи. Хотя, малыш, столь лакомой, столь экзотической добычи для кого другого могло бы и хватить. Омерзение. Возмущение. Сочувствие. Негодование. Брезгливость. Зависть. Гнев. Знай жуй, глотай да нахваливай! Наши чувства, которые мы, люди, испытываем, узнавая о преступлениях – для Слепой это тайна за семью печатями, оазис за пределами ее существования. Слепой интересно, интересно до заворота нулей и колик в единицах, а для удовлетворения интереса ей нужен я. Но боги ненасытны, у них прекрасный аппетит. Они жрут, блюют и снова жрут. Получая желаемое, они желают большего – и в итоге, как ни крути, вновь получают желаемое. Совмещение несовместимого, соединение известного со странным, понятного – с невозможным. Когда упорядоченные массивы сведений перетекают в плотские ощущения, потоки данных вызывают бурю чувств, а мертвая информация и живая материя сливаются в единый конгломерат – уверен, это приводит владык цифрала в состояние, сходное с экстазом. Экстаз познания? Прорыва за грань, положенную им их природой?! Быть может. В любом случае, ради этого они и надевают плотские скафандры, то есть нас.
Ничего этого Питфей не произнесет вслух. Он изложит все Тезею другими, простыми словами – так, чтобы внук понял.
– А я? – спросит в конце Тезей. – Когда я стану аватаром?
– Никогда.
– Почему?!
Питфей объяснит внуку, почему, но еще через восемь лет, в день совершеннолетия. Полубоги не бывают аватарами, скажет Питфей. И перед тем, как раскрыть Тезею тайну его рождения, поставит видеозапись – ту, которую Питфея раз за разом вынуждает крутить Колебатель Земли.
Перед этим он посоветуется с дочерью. Эфра разрешит, она умница.
– Ха! – рассмеется Тезей на первых кадрах. – Деда, я это уже видел. Я думал, это твоя любимая порнушка!
– Нет, – без улыбки, без стеснения ответит Питфей. – Это не порнушка.
– А что это?
– Это наживка.
И он начнет рассказ о том, о чем предпочел бы умолчать.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?