Текст книги "Беглец"

Правдоподобно. Иллюзии вообще правдоподобней реальности.

Гуру не сомневается: перебои со связью непременно случатся, попытайся кто-либо связаться с общиной и справиться о Горакша-натхе. Лгать не хочется, но гуру помнит собственные слова: «Если для достижения цели потребуется солгать – я солгу».

– Сколько у меня времени?

– Полтора часа вам хватит? Включая сборы?

– Хватит и часа.

– Я жду снаружи. Серый аэромоб «Шакунтала», парковка ниже по улице.

Дхарма, думает йогин. Он уже обзвонил всех, кого следует предупредить. Сейчас Горакша-натх укладывает в сумку тот минимум вещей, что может понадобиться. Дхарма, закон, цель и средства. Натху, мальчик мой, ты – знак на пути моей дхармы. Веха, реперный бакен, позволяющий кораблю скорректировать курс на выходе из РПТ-манёвра. Нет, ты – не финал пути, и не надейся. До тебя, как и до бакена, необходимо добраться – чтобы сориентироваться и двигаться дальше. Добраться до бакена, чтобы умереть? Нелепость. Да, смерть – иллюзия, а жизнь – данность. Я не испытываю страха смерти, но я и не спешу уйти на следующее перерождение.

Я вообще никуда не спешу.

Шаг за шагом, я пройду путь до конца в нынешнем воплощении.

Гуру выходит из дома и садится в мобиль. Когда машина набирает высоту, генерал Бхимасена оборачивается к спутнику:

– У нас есть проблема.

– Какая?

– Способ доставки вас на Ларгитас.

– Я неприхотлив. Меня устроит любой способ.

– Боюсь, что вы можете не устроить наш способ доставки.

Генерал умолкает. До приземления он больше не произносит ни слова.

* * *

– Смотрите внимательно.

В день рождения мира здесь прилёг вздремнуть исполин – заснул и не проснулся. Прошли века и эпохи, спящий целиком ушёл в землю. Лишь кустистые брови возвышаются над поверхностью: два холма с гривой из рододендронов и можжевельника. Между бровями горбится окаменелый хрящ носа, едва различимый среди лощины – широкоскулого лица. Дальше встает на дыбы путаница кустарника, еще дальше начинается редколесье – и тянется до самого горизонта, где в серо-голубой дымке тонут силуэты гор.

У гуру есть возможность изучить ландшафт непосредственно, с расстояния в три сотни метров, а также в сфере системы наблюдения, развернутой в тени обезьяньего дерева, растущего на отшибе.

«Не предвосхищай события, – учил йогина его собственный гуру-махараджа. – Не готовься заранее. Не жди ничего. И тогда ничто не застанет тебя врасплох, не поколеблет твое спокойствие.»

Горакша-натх так и делает: сидит и смотрит, и ничего не ждёт.

Порыв ветра ерошит брови холмов, волной идёт по лощине. Воздух искрится, из мерцания камуфляжного поля вываливаются серебристые капли военных транспортов «Анируддха». Шесть тяжёлых машин парами заходят на посадку. Извергнув из чрева пассажиров, транспорты взмывают ввысь, окутываются искрами, исчезают без следа, наглядно демонстрируя иллюзорность вещного мира.

Гуру изучает прибывших людей.

Отряд субедара Марвари он узнает сразу. Остальные незнакомы. На взгляд Горакша-натха это – пять микро-Ойкумен, и каждая держится особняком, не смешиваясь с остальными. Расы, как цветы, собраны в единый букет: приплясывают чернокожие вудуны, Хозяева Огня подпоясаны ритуальными веревками, ледяными статуями молчат гематры, помпилианцы готовы вцепиться кому-нибудь в глотку. Громко, не стесняясь, смеются брамайны. Беседуют между собой техноложцы и варвары – массивный тилонец, смуглянка-бисандийка, жирный весельчак с Кемчуги, уроженка Хиззаца…

В каждой маленькой Ойкумене есть свой дикарь, покрытый татуировками. Если быть точным, четыре дикаря и одна дикарка. Минимум одежды, максимум непосредственности. Кто такие? Интерес йогина нисколько не заботит татуированную пятёрку. Женщина плетёт гирлянду из цветов, распевая во весь голос. Мужчина лежит в траве, пялится в небо. Другой теребит за рукав помпилианца, пристает с расспросами. Помпилианец – о чудо! – с ангельским терпением отвечает, вместо того, чтобы сломать наглецу шею.

Невозмутимость даёт трещину. И этот табор допустили к секретному проекту?!

Генерал переключается на дальнюю связь:

– По командам разберись!

Люди Марвари рвут с места в разные стороны. Пять ударов сердца – и каждая пара бойцов присоединилась к одной из микро-Ойкумен.

– Внимание! Общая готовность!

Пауза.

– Отработка номер раз. Время – десять минут.

Пауза.

– Первый пошёл!

Десять человек идут рябью, превращаются в сбоящие голограммы. Исчезают без вспышки, без инверсионного следа, уходящего в небо. Лишь дрожит примятая трава на том месте, где они стояли.

– Колланты, – произносит Горакша-натх. – Коллективные антисы.

Бхимасена расплывается в улыбке:

– Я в вас не сомневался. Вот он, наш способ доставки!

Гуру хмурится. Он что-то упустил. Что?

– Второй пошёл!

Ещё десяток. Рябь, исчезновение, шорох травы.

– Лишние, – говорит йогин.

– Кто, Вьяса-джи? Третий пошёл!

Взлёт третьего колланта сопровождает вспышка бледного пламени.

– Бойцы Марвари. Их присутствие в коллантах… Я не верю, что группа субедар-майора собрана из коллантариев. Значит, в составе коллективного антиса они – лишние. С ними коллант не взлетит, они останутся на земле. Вы знаете о коллективных антисах что-то, чего не знаю я?

Улыбка генерала делается шире, хоть это и кажется невозможным.

– Четвёртый пошёл!

Щелчком пальцев генерал гасит сферу.

– Да, – соглашается он. – Я знаю о коллективных антисах то, чего не знаете вы.

Видно, что генерал доволен. Нет, он счастлив.

III

– Ну, не знаю, – Тиран почесал затылок. – С виду все чинно, благопристойно, в рамках темы. Почему же мне кажется, что они что-то скрывают?

– Вы параноик, – любезно подсказала комиссар Рюйсдал.

– Думаете?

– Уверена. Профессиональная деформация. Я, кстати, тоже параноик.

Сев за стол, Ян Бреслау включил повтор. «Сбросьте мне десяток ваших коктейлей, – попросил доктор Йохансон. – Тех трех, что вы сбросили перед этим, недостаточно.» И снова: «Сбросьте мне десяток ваших коктейлей…» И опять: «Сбросьте мне…»

– Лицо, – отметил Тиран. – Интонация. Паузы. Он накручивает локон на палец. Видите? Он нервничает. Здесь дело нечисто.

Комиссар Рюйсдал пожала плечами.

– А всё вы! – Тиран ткнул в сторону комиссара стилусом. – Что вам стоило выполнить мою просьбу?

– Выполнить вашу просьбу, – Линда присела на кушетку. – Подслушать их разговор на ментальном уровне. Подслушать и доложить вам. Я ничего не забыла?

– Ничего, – буркнул Тиран.

Комиссар его раздражала. Он понимал, что стоит Линде Рюйсдал захотеть, и он, адъюнкт-генерал Бреслау, влюбится в комиссара по уши. Он не понимал другого: почему она еще не захотела? Любовь – ладно, это лишнее, но почему она не сглаживает его неприязнь? Может – и не делает. Ей нравится дразнить его? Странное качество для телохранителя.

– Успокойтесь, – Линда достала из сумочки спицы и вязание: пуловер, рыжий в черную клетку. – Я вам так не нравлюсь, что это даже забавно. Человек вашего возраста и положения должен владеть своими чувствами.

Руки комиссара задвигались, вывязывая горловину. От мерного ритмичного движения Тирану захотелось спать. Впрочем, сонливость быстро прошла. Вместе с сонливостью прошло и раздражение. Тиран не знал, было это прямое воздействие на его мозг – или просто зрелище чужой неторопливой работы успокаивало психику. Наверное, воздействие, решил он.

– Вы могли бы их подслушать? – спросил он напрямик.

– Да.

– То, о чем они не говорили вслух?

– Да.

– Почему вы отказались это сделать?!

– По ряду причин, – Линда слизнула капельки пота, выступившие на верхней губе. Сейчас комиссар очень походила на жену Тирана: первую, с которой Бреслау развелся. – Чтобы подслушать разговор менталов, я должна находиться с ними в пределах прямой видимости. Если угодно, вот вам ближайший аналог: так помпилианцы клеймят рабов. Им надо видеть будущего раба, или хотя бы иметь возможность его увидеть. Иначе ничего не получится. Со мной та же история. Отсюда я подслушивать не могу, значит, пришлось бы спуститься в столовую.

– Не проблема, – отметил Тиран.

– Не проблема, – согласилась Линда. – Но мое присутствие в ментальном контакте не осталось бы незамеченным. Господа Сандерсон и Йохансон – менталы высшей квалификации, с большим практическим опытом. Легко спрятать меня физически, например, за стойкой. Но спрятать меня психически невозможно. Меня бы разоблачили в долю секунды.

– Они бы отгородились от вас?

– Вряд ли. Просто продолжили бы беседу на уровне контакта разумов. Но темы бы выбирали нейтральные, не имеющие практического значения. Кроме того, подслушивание оскорбило бы их, а я не хочу плодить врагов на пустом месте.

– Вы не в состоянии скрыть свое присутствие на ментальном уровне? Вы, сотрудник Т-безопасности?!

– Я сотрудник, а не волшебница. И наконец, есть третья причина, которая важнее двух предыдущих.

– Какая?

– Я не ваша подчиненная. Я буду вас охранять, но я не собираюсь выполнять ваши приказы. Особенно когда они идут вразрез с моими этическими принципами.

– Стоп!

Тиран резко встал. Выбрался из-за стола:

– Говорите, только в пределах прямой видимости? Кавалер Сандерсон почуял визит Скорпиона раньше, чем увидел его! Почуял и прибежал сюда, в кабинет! Зачем вы мне врёте?!

Линда звонко, по-девчоночьи засмеялась:

– Говорю же, паранойя! Кавалер Сандерсон не подслушивал Скорпиона. Он учуял его воздействие на охрану – воздействие мощное, агрессивное, боевого характера. Для этого не надо видеть гостя. Вы тоже услышите взрыв гранаты, даже если не увидите вспышки. Скорпиона и я учую на подходе, в момент контакта с охраной. Пожалуй, я даже смогу перекинуться с ним парой фраз, вернее, чувственных образов. Кстати, пообщаться с Сандерсоном или Йохансоном я тоже могла прямо отсюда.

– Вы меня совсем запутали.

– Распутывайтесь на здоровье. Еще раз: учуять мощное чужое воздействие или затеять ментальную беседу я могу с довольно большого расстояния. Подслушивание – дело интимное, оно требует тонких настроек. Тут расстояние до объекта играет важную роль. Ну и квалификация объекта, разумеется. Интернатских молокососов я подслушиваю, не открывая себя. Так понятно?

– Какая разница, если вы всё равно не собираетесь выполнять мои приказы?

– Ну вы и брюзга!

Пропустив «брюзгу» мимо ушей, Тиран включил обзорную сферу «детской». Натху сидел, считай, по-человечески: на полу, поджав под себя одну ногу. Лицо мальчика было напряженным, сосредоточенным, между бровями залегла взрослая складка. Рядом, на кровати, расположился Гюнтер. В отличие от сына, кавалер Сандерсон был расслабленным и безмятежным.

Оба молчали. Тиран слышал только дыхание.

– Беседуют, – отметила Линда. – Самым мирным образом. И нет, не просите меня подслушивать. Стоп!

Она буквально скопировала Тирана: и недавний выкрик Бреслау, и резкий подъем из-за стола, в данном случае, с кушетки.

– Нет, чепуха, – комиссар вгляделась в сферу. Вязание упало на пол, и Линда не стала его подбирать, забыв о пуловере. – Ничего они не беседуют. Просто молчат, отдыхают. Надо быть самоубийцей, чтобы сунуться в мозги к антису. Выгоришь дотла, и весь разговор. Кавалер Сандерсон достаточно опытен, чтобы не лезть в пасть к тигру. Плюс медицинское образование. И все-таки…

Комиссар Рюйсдал вернулась на кушетку:

– Старею, – она собрала вязание с пола. Лишний вес давал себя знать, дышала Линда тяжело. Наклоняться для неё было хуже пытки. – Мерещится невесть что. Минуту назад я решила, что у них ментальная связь. Внешние признаки налицо – я имею в виду ребёнка. Мимика детей – открытая книга. Кавалер Сандерсон нечитабелен: опыт, навыки, привычка к маскировке…

– Это необычный ребёнок, – напомнил Тиран.

– Вот-вот. Я говорила вам, что я тоже параноик? Кстати, вы понимаете, что создали прецедент? Опасный прецедент?!

– О чём вы?

– Не знаю, удастся ли вам поставить на конвейер производство ларгитасских антисов. Но знаю другое: при смешанных браках энергетические свойства одного из родителей не передаются потомству. Дети от смешанных браков – техноложцы или варвары. Значит, ничто не мешает им родиться телепатами или эмпатами.

Тиран кивнул:

– Я в курсе. Более того, такие дети уже рождались.

– Если вы признали мальчика-антиса настоящим ларгитасцем, признали официально, со всеми правами и обязанностями гражданина… Что помешает какому-нибудь гематрийскому Яну Бреслау признать мальчика-телепата, рожденного в смешанном браке, истинным гематром? Вехденом? Вудуном?! Мы и глазом не успеем моргнуть, как расы энергетов обзаведутся своими менталами. Вы показали им, что ради выгоды можно плюнуть на кровь. Вы показали, а они быстро учатся. Не могу сказать, что мне нравится эта перспектива…

– Мне тоже, – буркнул Тиран, мрачней ночи.

Секунду назад сфера мигнула: подал знак личный «жучок» Яна Бреслау, установленный им в информатории Управления. Полковник Госсенс, заместитель Тирана, принимал дела, не относящиеся к его ведению: пока что с целью ознакомления. Хоронят, подумал Тиран. Меня хоронят заживо. Генерал-лейтенант Ван Цвольф – человек большого сердца и ещё большей предусмотрительности. Он не только прислал мне охранника, способного угомонить Скорпиона. Он еще и готовит для меня душеприказчика – сменщика на посту начотдела. Мало ли, вдруг Скорпион не угомонится…

Шесть месяцев? Нет, уже меньше.

Время есть, успеют.

Комиссар Рюйсдал, мысленно спросил Тиран. Нет ли у вас каких-то особых поручений, кроме защиты моего драгоценного рассудка? Верней, кроме защиты государственных тайн, хранящихся в моём драгоценном рассудке? Неужели в оркестре, играющем похоронный марш живому покойнику Яну Бреслау, вам назначена отдельная партия, записанная в нотах под грифом «секретно»? Я параноик? Хорошо, я параноик. И все-таки, комиссар Рюйсдал? Не вывяжут ли ваши спицы петлю на мою шею?

Даже если Линда и услышала его вопрос, на ответ он не рассчитывал.

* * *

В это трудно поверить, но Линда Рюйсдал ошиблась в своих подозрениях. Между Натху и Гюнтером действительно не было ментальной связи. Ее не было так долго, что Гюнтер даже начал беспокоиться. Мальчик размышлял, это ясно читалось по его расслабленной обыденной позе. Когда Натху превращался в узел, дерево, гуттаперчевого акробата, Гюнтер уже знал, чем занимается сын – разговаривает с отцом или нянечкой, используя свою первичную, неестественную для обычного человека систему общения. Да что там! – меняя асаны, Натху временами злился на окружающих тупиц, которые не отвечали ему на предложенном языке тела. Мальчик учился быстро, выстраивая связи и закономерности в каждой из контактных матриц, какими обладал, и его бесило – чисто по-детски бесило! – что окружающие не могут так же быстро разобраться в том, что значит нога, заведенная за голову, или рука, пропущенная под бедром.

Злость, подумал Гюнтер. Раздражение. Прекрасные маркеры для опытного наблюдателя. Как только Натху начинал злиться, следовало ждать не истерики, но смены матриц. Зубодробительные позы прекращались, мальчик скрёбся в отцовское сознание, напрашиваясь на обмен эмоциями, воспоминаниями, образами – в конечном счете, знаниями! – или начинал слушаться нянечку, самым банальным образом посещая душ, кладя игрушку на место, ложась спать.

Но размышления! Ещё ни разу он не размышлял так долго, полностью отрезав себя от внешнего мира. Ага, скребётся. Это хорошо. С десятой попытки Гюнтер приучил сына не вламываться к нему в мозг, как слон в посудную лавку, в любое время, когда только Натху заблагорассудится, а стучаться, как стучатся в дверь, спрашивая позволения войти. В этом навыке крылась не только вежливость, нормальная для коммуникации менталов, но и безопасность для обоих. Гюнтер боялся, что однажды его рефлексы успеют первыми, среагировав на визит сына, как на вторжение. О том, что случится после, даже думать не хотелось. Случалось, Гюнтер ругал себя последними словами: кретин, идиот, ты привыкаешь к сыну, воспринимаешь его как необученного ребёнка-ментала, отданного под твою опеку, а Натху – антис, антис, антис! Ты играешь с огнём и однажды сгоришь к чёртовой матери!..

Ладно, хватит. Стучатся, надо открыть.

Образ, пересланный ему от Натху, потряс Гюнтера до глубины души. Гюнтеру казалось, что он готов к чему угодно, но великан с синей кожей, восемью руками и клыками, торчащими из оскаленного рта – это было чересчур! Монстр удался на славу: Гюнтера бросило в пот. С трудом кавалер Сандерсон удержался от первичной реакции: стереть «подарок» в порошок, уничтожить без остатка. Если Натху что-то показывает, значит, в этом есть смысл. Просто надо отыскать его, этот смысл, разобраться в причинах и следствиях.

«Кто это, Натху?»

Рядом с великаном появился сам Натху: мальчик запыхался, разрумянился, волосы упали на лицо. Натху бежал сломя голову, за ним гнался синий великан, а вокруг царила непроглядная чернота, которую изредка озаряли искры звёзд.

«Он охотился за тобой?»

Ответ утвердительный.

Гюнтер швырнул образ великана в озеро своей памяти. Поисковые круги разбежались во все стороны, ушли на глубину, сплетаясь в сеть – и вернулись с добычей. Синекожий и восьмирукий гигант, галлюцинаторный образ брамайнского антиса Кешаба Чайтаньи. Ага, вот работа какого-то чайтранского художника из Малой Галактической Энциклопедии – Гюнтер мельком видел изображение Злюки Кешаба, а значит, оно сохранилось в уникальной памяти ментала.

«Он?»

Ответ утвердительный.

«Ты хочешь сказать мне, что раньше Кешаб гонялся за тобой?»

Ответ отрицательный.

«Не гонялся?»

Ответ отрицательный. Ответ утвердительный. Сомнения.

«Ты хочешь сказать совсем другое?»

Ответ утвердительный.

«Хорошо, я слушаю.»

Рядом с образом Кешаба возник другой образ. Рыться в памяти не пришлось – комиссаршу Гюнтер помнил отлично. Юбка в клетку, кофта крупной вязки. На затылке – рыжий узел волос. Гюнтер отметил удивительное сходство между Линдой Рюйсдал и Кешабом Чайтаньей. Казалось бы, что общего между улыбчивой толстухой и клыкастым громилой? А вот поди ж ты…

«Они похожи? Да, Натху?»

Ответ утвердительный.

«Они похожи для тебя?»

Ответ отрицательный.

«Они похожи вообще? В принципе?!»

Ответ утвердительный.

«Антис, – вспомнил Гюнтер слова доктора Йохансона, – когда он находится в большом теле – это подвижный энергетически насыщенный разум, способный к перемещению между материальными объектами и активному воздействию на окружающую среду. Ментал в рабочем состоянии – подвижный энергетически насыщенный разум, способный к перемещению между психическими объектами и активному воздействию на окружающую среду. Мы с вами, дорогой Гюнтер, и ваш драгоценный сын с каким-нибудь Кешабом Чайтаньей – все четверо мы имеем между собой больше общего, чем кажется на первый взгляд…»

Вторя далекому голосу доктора, Натху переслал отцу новую порцию образов: сам Натху рядом с Гюнтером, Кешаб рядом с Гюнтером, Натху рядом с Линдой Рюйсдал. Все висели в космической мгле, и под каждой парой, дабы весь обитаемый мир убедился, что речь идёт о сходстве, располагались бокастые ярко-оранжевые апельсины: парами, по две штуки.

Апельсины Натху ел на завтрак, после овсяной каши с мёдом.

Гюнтер вздрогнул. Чувственные образы, присланные сыном, качнулись в сознании кавалера Сандерсона и подверглись трансформации. Натху, преследуемый Кешабом; Натху и Гюнтер, Натху и Линда – везде мальчик начал мерцать, словно не мог выбрать, кем же ему остаться: тощим мальчишкой или обезьяноподобным силачом с кошмарного вида булавой на плече. Галлюцинаторный образ, понял Гюнтер. Могучего питекантропа он лицезрел впервые, но форма подачи, сам характер чувственной информации не оставлял сомнений: таков Натху под шелухой, с изнанки Ойкумены, в мифологической реальности. Похоже, менталом блудный сын видит себя в земном образе ребёнка, а силач с булавой – таким Натху видит себя, как антиса.

Ответ утвердительный, пришло от Натху.

«Не лезь, куда не просят! Ты, мартышка! Я могу подумать что-нибудь самостоятельно? Без твоего деятельного участия?!»

Ответ отрицательный.

«А если ты питекантроп, да еще с дубиной… Зачем ты тогда бегал от Кешаба по всему космосу? Дал бы ему по башке, а?!»

Ответ сложный, многомерный, эмоционально насыщенный. Если свести всю гамму чувств, которую Натху забросил в мозг отца, к простым формулировкам, получилось бы примерно следующее: «Я ещё маленький. Вырасту, дам.»

Контрапункт
Двенадцать лет спустя, или Мы сошли с ума

Есть поступки, которые убивают хорошую карму на десять рождений вперед. Нельзя смеяться над чужими болезнями. Нельзя говорить о живом, как о мертвом. Нельзя желать смерти и мучений детям и внукам своих врагов.

Рядом с человеком, способным на такие поступки, опасно стоять рядом. Может зацепить.

Тераучи Оэ, «Шорох в листве»

– Здравия желаю, господин военный трибун!

– Вольно, примипил. Давно в новом чине?

– Третий месяц.

– Почему не сообщил?

– Вы бы решили, что я хвастаюсь, господин военный трибун!

Тумидус протянул руку. Пальцем коснулся двух серебряных молний в петлице молодого офицера, провел по зигзагам:

– Подполковник. Здесь, на Китте, ты бы считался подполковником. Я знаю, когда-то меня здесь звали полковником.

– Вас?!

– Да. Я был изгоем, лишенным чинов и званий. Я просил их, чтобы они перестали. Проклятье! Я просил, умолял, настаивал… Они соглашались. И всякий раз начинали по новой: полковник. В конце концов я смирился.

Вспоминать было больно. Двенадцать лет прошло, и всё равно – больно. Великий Космос, двенадцать лет как один день…

…за фонтаном начинались заросли бамбука. В зеленых султанах играл ветер. Поодаль возвышался ряд пальмовых колонн, отягощенных гроздьями плодов.

– Полковник?

Человек у фонтана обернулся. За годы, проведенные на Китте, Гай Октавиан Тумидус привык, что его называют полковником. Помпилианские военные звания были неприятны для вудунов. «Легат Тумидус» – это звучало вызывающе. Можно выгнать человека из армии, но можно ли выгнать армию из человека? Осанка, выправка, льдистый взгляд из-под вечно нахмуренных бровей. Раздражительность, идущая рука об руку с надменностью. Даже одетый в гражданское, Тумидус производил впечатление офицера. Что ж, гибкость вудунов славилась среди рас Ойкумены: они без особых трудностей превратили бывшего гвардии легата в абстрактного, символического «полковника»…[2]2
  См. роман «Дикари Ойкумены» (кн. 1. Волчонок) – третий роман эпопеи «Ойкумена».


[Закрыть]

– А сейчас? – заинтересовался молодой офицер. – Как бы на Китте звали вас сейчас?

– Сейчас? Бригадным генералом, или просто бригадиром. Ты что, бездельник, не учил табель о рангах?

– Наш, – объяснил молодой офицер. На вид ему было за сорок, хотя по паспорту – тридцать пять. Чувствовалось, что жизнь не слишком щадила офицера. Повышала в званиях, но не щадила, нет. – Наш, имперский. Зачем мне чужие?

Тумидус поджал губы:

– Я тоже так думал. А как стал из легата полковником, сразу передумал. Не зарекайся, малыш. Родина тебя сегодня любит, завтра в дерьме купает. А всё почему? Она Родина, ей можно. Я знаю, я был героем, изменником, опять героем… А она как была Родиной, так и осталась.

– Так точно, господин военный трибун!

Молодой офицер встал по стойке «смирно». Это был наилучший ответ старшему по званию во время сомнительной беседы о Великой Помпилии. Закончив училище абордажной пехоты, молодой офицер второй десяток лет служил не на боевой галере, а в органах имперской безопасности. Это значило, что он отлично разбирался в повадках горячо любимого Отечества.

– Вольно, говорю. Садись, племянник.

– Есть садиться, господин военный…

– Молчать!

– Есть молчать!

– Изэль, ну хоть ты на него повлияй, на солдафона!

– Он с вами шутит, – объяснила женщина. – Реализует свое подавленное чувство юмора. Гай, не злитесь на Марка! Он всегда шутит так, что хочется треснуть его сковородкой. Кого любит, над тем и подшучивает. А кого не любит, тому не позавидуешь.

– Тебя он хоть любит?

– Любит, если не шутит. У вас в семье все шутники, кроме дедушки Луция.

– Да ну тебя! Папа – природный клоун.

– Клоун, – согласилась Изэль. – Это совсем другое дело. Над его репризами смеёшься…

Тумидус не был уверен, что вполне понял реплику Изэль, но счел за благо промолчать. Астланка по происхождению, дочь безумной Астлантиды, воздвигнутой на энергии человеческих жертвоприношений, Изэль Тумидус, в девичестве Китлали, до сих пор оставалась загадкой, вопросом без ответа. Впрочем, сегодня военный трибун надеялся получить кое-какой ответ, в идеале положительный. Слишком многое в его расчётах строилось на жене племянника. Зависимость от кого-то, пусть даже от родственников, бесила Тумидуса, доводила до белого каления. Но ради спасения Папы Лусэро он готов был пойти на любое унижение.

– Вы без дочки? – сменил он тему.

– Белль у дедушки Луция, – объяснила Изэль, подсаживаясь к столику. Помпилианское имя Белла она произносила на астланский манер. – В смысле, у прадедушки. Они друг друга обожают. Он учит ее объезжать лошадей, а она его – находить общий язык с девочкой-подростком. В этом возрасте девочки хуже бешеных кобыл. Где сядешь, там и слезешь.

– Получается?

– Лучше, чем у меня. О Марке вообще речи нет…

– Бармен!

Повинуясь жесту военного трибуна, бармен материализовался у столика, будто джинн из сказки. Вообще-то в баре для заказа требовалось самому подойти к стойке – официанток на крыше не было, а бармен не снисходил к разносу напитков и закусок. Хочешь обслуживания? Спустись вниз, в ресторан, там тебе спляшут качучу с подносами. Но Гай Октавиан Тумидус за те несколько визитов, которые он успел сделать в бар, меняя спутников как перчатки – о, трибун вызывал у бармена неподдельный интерес. Опять же, ягуар…

Ягуар пришел с Марком и Изэлью. В меру упитанный зверь, в самом расцвете сил, хищник лежал у парапета и зевал во всю пасть. Это был единственный посетитель бара, в ком бармен не заподозрил любовника военного трибуна. Ойкумена велика и толерантна, в ней сыщется место любой утехе, любой шалости, но в данном случае воображение бармена давало сбой.

Марк с женой прилетели на Китту пополудни, вскоре после прибытия Тумидусова колланта. Это был частный визит, но высокое начальство хорошо понимало, что значит приглашение знаменитого антиса Лусэро Шанвури, и оформило Марку служебную командировку с открытым сроком завершения. Молодого примипила даже поселили, что называется, «за казенный кошт» в отеле «Макумба», в один из номеров, зарезервированных Министерством Обороны. Персонал отеля по уши влюбился в ягуара Катилину, неотлучно сопровождавшего хозяина, и даже попугаи, имплантированные в плечи портье, хором орали при виде пятнистого кота: «Кр-р-расавчик!»

– Мне как обычно, – велел Тумидус. – Моему племяннику…

– Мне, как ему обычно, – вмешался Марк.

– Даме сока, – добавила Изэль. – Яблочного.

– Манго? – бармен наклонился к женщине.

Он боялся офицеров, еще больше он боялся ягуара, что было странно для природного вудуна, уроженца Китты, прекрасно ладящего с животными, пусть даже и хищными. Он очень, очень боялся, и все равно ничего не мог с собой поделать. Изэль манила бармена. Она была из женщин, каких воспевают поэты. Украдкой бармен вдохнул аромат волос: темных до синевы, убранных под золотую сеточку. Сетка скрывала не вполне обычную форму головы.

– Папайя? Рамбутан? Гуябано?

Изэль улыбнулась:

– Яблочный, если вас не затруднит. Зверю, пожалуйста…

– Зверю воды, – неприязненно уточнил Марк. – Безо всякого рамбутана. Можете добавить пару капель барменской крови, он любит.

И повернулся к дяде, когда бармена как ветром сдуло:

– Ну?

– Что ну? – не понял военный трибун.

– Выкладывай. Ты же нас не сок пить пригласил, и не видами любоваться. У тебя на лице написано: «Бегом бегу в глубокую…»

Марк покосился на жену.

– Яму, – подсказала Изэль. – Яма тебя не смущает, милый?

– «Бегу в отхожую яму, кто со мной?» – завершив сомнительный пассаж, Марк вздохнул с облегчением. – Куда зовёте, господин военный трибун?

– Ты знаешь, как умирают антисы?

Молодой офицер не ожидал, что Тумидус ответит вопросом на вопрос.

– Да, – согласился Марк.

– Как они умирают по-настоящему?

– Да.

Марк снова покосился на жену. Это значило: не при ней. Она не в курсе.

– Это хорошо, – кивнул Тумидус.

Хорошего в ситуации было мало, но так ему хотя бы не требовалось ничего объяснять. Учитывая место службы племянника, Марк мог знать что угодно. Если в «чём угодно» нашлось местечко для истинной смерти антисов – тем лучше.

– Ты знаешь про пассажирские колланты?

Марк кивнул:

– Да. Это допрос?

– Он шутит, – напомнила Изэль. – Продолжайте, прошу вас. Я вас совсем не слушаю. Мне просто нравится смотреть, как вы беседуете. Вы оба такие импозантные.

И я не слушаю, зевнул ягуар. Я сплю.

Бармен принес коктейли, сок и воду. Марк щёлкнул пальцами, и бармен испарился. Марк так щёлкнул пальцами, что было удивительно, как не испарились вода, сок и коктейли.

– Зачем я тебе нужен? – спросил молодой офицер. – Я ведь тебе нужен, правда? Изэль, оставь нас. Не думаю, что дядины замыслы предназначены для женских ушей.

Тумидус взял бокал:

– Ты мне нужен, чтобы дать разрешение. Вообще-то мне нужна твоя жена.

Слово прозвучало. Нет, два слова. Нет, три: «нужна твоя жена».

– Теперь я точно не уйду, – мурлыкнула Изэль. – Марк, я нужна твоему великолепному дяде. Ты ревнуешь, милый? Ну скажи, что ты ревнуешь!

– Я не ревную. Я боюсь за тебя. Когда моему великолепному, – в устах Марка хвалебный эпитет прозвучал ругательством, – моему предприимчивому дяде кто-то нужен, за жизнь этого человека не дают и ломаного гроша. А за репутацию…

– За репутацию?

В темных глазах Изэли зажегся мечтательный блеск. Женщина подняла высокий стакан с соком, как будто произносила тост:

– За репутацию! Гай, берите меня всю. Я согласна.

– Я не согласен, – буркнул военный трибун. Он ждал трудного разговора, но фарса он не ждал. – Считайте меня замшелым сексистом, но без разрешения вашего мужа, Изэль, я и шагу не ступлю в отношении вас.

– Что тебе, наконец, нужно! – взорвался Марк. – Говори уже!

– Пассажирский коллант, – любезно объяснила Изэль. – Милый, ты стал тугодумом. Ему нужен пассажирский коллант. А для этого твоему дяде нужен астланин. Или астланка, если ты еще ничего не понял. Иначе коллективный антис не сможет взять пассажира.

– Ни за что! Ни в коем случае!

– Милый, ты слишком категоричен. Голову напекло?

– И думать не смей!

– Я и не думаю. Я бездумно соглашаюсь.

– Я запрещаю!

– Он запрещает, – Тумидус накрыл руку Изэли своей. – Извините, разговор окончен. Я ведь сказал, что без его разрешения… Знаете, на его месте я бы тоже не согласился. Зря я всё это затеял.

– Мою жену! – бушевал Марк, не в силах успокоиться. Конфидент-поле делало бурю неслышимой для бармена, но тот всё равно присел за стойкой, боясь угодить под удар молнии. – Мою жену в свой коллант! Мою жену на «поводок»! Как какую-то…