Текст книги "Черный ход"

5
Джошуа Редман по прозвищу Малыш

– Может, тебе еще и спичек? – ухмыляется Нед Хэтчер. – Раньше бы прикуривал, пока полыхало.

– С какой стати оно вообще загорелось?

Сэм проверяет свои сигарки, ругается. Тоже промокли.

– Это Хью окурок бросил! – Эйб Сазерленд, третий из братьев, зло сплевывает на землю. – Точно вам говорю! Швыряет где ни попадя!

Рябой верзила Хью до глубины души возмущен таким обвинением:

– Я? А ты сам, а?

– Что я сам?!

– Ты куда окурки бросаешь?!

– Тебе в штаны!

– Когда оно полыхнуло? Нет, ты скажи, когда?!

– Ночью. Еще по темноте, ближе к утру.

– Вот! Под утро!

– Что – вот?

– Я в своей хибаре дрых, понял?

Заскорузлый, черный от сажи палец тычет в груду мокрых головешек – останков времянок, дававших кров нефтяникам.

– Какого дьявола мне по ночам бродить?!

– Откуда я знаю? Приспичило, вот и вылез…

– Спал я! Меня Джек разбудил…

– Точно, – кивает Джек. – Я его разбудил.

Или не Джек. Все так перемазались в грязи и копоти, что узнать кого-либо в сонмище чумазых чертей проблематично.

– Кто тревогу поднял?

Джош смотрит на обгорелый, местами оплавленный насосный механизм. Механизм похож на гигантского палочника. Очертания его колеблются, текут знойным маревом, начинают мерцать.

Между Джошем и насосом возникает силуэт тахтона.

– Явился, не запылился! Ладно, после потолкуем.

Губы Джошуа Редмана неподвижны. Лицо не меняется. Но беззвучные слова – о, в них он вкладывает все, что думает о поведении ангела-хранителя. Гнев вспыхивает и гаснет. Два ада, думает Джош. Нет, не тот, который я вижу в снах снаружи. Тот я зову адом только для красного словца. Две настоящих геенны, полных огня – нынешний пожар на нефтяном промысле и горящий поселок, доверху набитый трупами; ад, откуда сбежал проворный, испуганный насмерть сирота. Четырнадцать лет прошло, надо же! Я хорошо помню себя: мальчишку, дрожащего от страха. Я помню и тебя, призрак ты или кто там: мальчишка, такой же несчастный, как и я. Мы ушли оттуда вместе, выбрались из преисподней. С тех пор мы не расставались…

Крик и эхо. Тогда и сейчас.

Нет, тахтон. Пожалуй, я не стану выговаривать тебе за ночное самовольство. Мелкая шалость не стоит взбучки.

– Тревогу? – многочисленные Сазерленды чешут в затылках. – Кажись, Джек поднял. Вышел отлить, глядь: пожар, мать его! Стал орать, будить.

– Никого поблизости не видел?

– Да вроде, нет…

– Краснокожие, – произносит Эйб. – Точно вам говорю!

– Что – краснокожие?

Многие оглядываются по сторонам. Нет, никого.

– Если эти не захотят, – Эйб опять плюет себе под ноги. С ожесточением растирает плевок сапогом, – ты их днем с огнем не увидишь. Все слыхали? Днем с огнем. А уж ночью и подавно.

– Зачем им нас поджигать?

– У нас с шошонами мир.

– Мир миром, – вмешивается Джош, – а нефть вы добываете на их территории.

– Это наш промысел!

Спорить с Сазерлендами себе дороже: чуть что, глотку перегрызут! Семейная собственность – дело святое. Джош машет рукой:

– Остыньте, парни. Никто вашу нефть не отбирает.

– Это наш промысел!!!

«Расскажите это шошонам, сэр, – думает Джош. – Они-то уверены, это их земля.» Он прикусывает язык, боясь произнести опасные слова вслух. Сазерленды и так на взводе. Одна искра – и полыхнут вдвое жарче их драгоценного промысла.

– Зачем им вас жечь? Шесть месяцев все нормально было…

– Сюда род Горбатого Бизона откочевал. Может, им мы не по нутру?

– Горбатый Бизон?

– Там стали, – кто-то машет рукой на северо-запад. – Милях в десяти.

Вряд ли промысел подожгли индейцы. Огонь едва не пошел по прерии аккурат на них. Когда бы не мисс Шиммер и ее дружки, перекопавшие склон… Индейцы не безумцы, сэр. Самим себе проблемы создавать? Решили устроить поджог – обождали бы, пока ветер сменится.

– Точно, краснокожие! – кипятится Эйб.

– Больше некому!

– Увижу хоть одного индейца в окру́ге – пристрелю!

– Верно!

– Пусть только сунутся!

Гомонят возбужденные мужчины, сыплют угрозами и проклятиями. Джош глядит в сторону предполагаемого становища шошонов – и видит одинокого всадника на пригорке. Индеец? Нет, саквояжник, отчим мисс Шиммер. Спутников не видно – уже скрылись за холмом. Он-то почему задержался?

С такого расстояния лица не разглядеть. Но Джошуа Редман уверен: всадник смотрит на него. Ни на кого другого, только на него.

Какого черта он пялится?!

В сердце вспыхивает беспричинная злость. В груди вспыхивает и гаснет острая боль: такое впечатление, что где-то наверху оборвался трос – и падающая люстра саданула Джоша латунным краем. Глаза слезятся, силуэт всадника расплывается, двоится. Джош смаргивает, трет глаза грязной ладонью. Пока он это делает, саквояжник разворачивает лошадь и скрывается за холмом.

Рядом с Джошем стоит тахтон. Кажется, оба они – и человек, и призрак – испытывают одни и те же чувства.

Глава седьмая

Зачем тебе шансер? – Стрельба по бутылкам. – Шошоны. – Два волка. – Мистер Пирс и мистер Редман. – Наследство. – Я еду с тобой.

1
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
(четырнадцать лет назад)

– Что это?

– Несчастье, дядя Том.

– Большое, малое?

– Малое.

Второй патрон полетел от стола к окну, через весь кабинет.

– А это что?

Рут поймала патрон:

– Тоже несчастье.

– Большое, малое?

– Малое. У тебя вообще есть большие?

– Есть. Я ими редко пользуюсь. Отвечай быстрее.

– Что?

– Не жди, пока поймаешь. Отвечай, пока он летит.

– Я не смогу.

– Сможешь.

– Я не уверена…

– И не надо. Просто отвечай, не задумываясь. Что это?

– Проклятие.

Слово было уже произнесено, когда Рут взяла патрон из воздуха.

– Угадала. Бросай все обратно. Бросай левой рукой.

Патроны улетели к дяде Тому: один за другим. Поймав их, точно мух, Томас Эллиот Шиммер вернулся к прежнему занятию: чистке оружия. Рут присела на кушетку, внимательно глядя, как дядя Том откладывает шансер и берет свой старенький, чертовски тяжелый «Colt Army». Ставит курок на полувзвод, освобождая фиксаторы вращения барабана, с помощью деревянного молотка выдавливает соединительный клин, проворачивает барабан на пол-каморы…

Вчера они с дядей стреляли на заднем дворе. Недостойное занятие для юной леди, как сказала тетя Маргарет. Позавчера стреляли тоже. По бутылкам и камням. Сегодня дядя Том обещал подвесить бутылки и хорошенько раскачать. Он всегда держит свое слово. Недостойное занятие? Когда тетя это сказала, дядя согласился с ней. И добавил, потому что думал, будто Рут не слышит:

«Если это ее отвлечет, пусть стреляет. Ты заметила, она улыбается во время стрельбы?»

Тетя Маргарет согласилась. Раз улыбается, пусть.

– Сапоги, – нажав рычаг зарядного пресса, дядя Том отделил ствол от рамки. – Кривой Джордж стачал тебе новые сапоги. На левом подошва толще, чем на правом. И каблук чуточку выше. Со стороны ничего не заметно. У Джорджа золотые руки и глаз-алмаз. Один, зато алмаз.

– Зачем? – надулась Рут. – Не нужны мне никакие сапоги.

– Думаешь, я не вижу, что ты хромаешь? Да, поначалу это незаметно. Чем больше ты устаешь, тем больше это видно. Твоя левая нога короче правой. Самую малость, но это сказывается. Хорошие сапоги, не фыркай!

– И револьвер, – нахмурилась Рут. – Хорошо?

Она не любила, когда ей напоминали о переломе. Сбежать от бандитов, добраться до родной усадьбы, чтобы вылететь из седла посреди дубовой аллеи, за двадцать ярдов до крыльца? Позор! Слава богу, сломала только ногу, не шею.

Она не любила, да. Но как тут забудешь, если тебе об этом напоминает каждый шаг?

Дядя Том снял барабан. Для быстрой чистки этого хватило бы, но Томас Шиммер никуда не торопился. Достав ниппельный ключ, он вывинтил из барабана все брандтрубки. Если их долго не чистить, объяснял Том, они могут закиснуть в гнездах от нагара или ржавчины.

Тетя Маргарет ругалась, распекала мужа на все корки. Требовала, чтобы старый дурак прекратил забивать племяннице голову всякой чушью. Рут слушала «всякую чушь», дрожа от восторга, как истинно верующая – проповедь священника.

– Я уже подарил тебе револьвер.

– Шансер.

– Зачем тебе шансер?

– Подари, я ведь все равно не отстану. Или сама куплю в оружейной лавке.

– С ума сошла? Купишь какую-нибудь дрянь, деньги на ветер…

– Вот я и говорю: лучше подари.

– Разве ты племянница? Ты клещ. Репей на плаще. Прицепишься, не отодрать. Мать, кстати, беспокоится. Письмо прислала, третье за месяц. Спрашивает: когда ты вернешься домой?

– Никогда. Я тебе надоела?

Дядя Том выкрутил винты по бокам от курка. Выкрутил третий – в металлической окантовке рукояти. Снял рукоять, отложил в сторону.

– Чепуха. Живи у нас хоть до скончания веков. Маргарет тебя любит, как родную.

– А ты?

– Я? Кого здесь интересует мнение старика Тома?

– Я поищу, дядя. Может, кого-нибудь и найду.

У вас нет детей, мысленно добавила Рут. Как родную? Маргарет готова пылинки с меня сдувать. Когда я приехала к вам на ранчо, она вся светилась от счастья. Ковбои болтали, что Железную Мэг подменили на Шелковую. Кое-кто сгоряча решил, что этого шелка хватит и на него – решил и жестоко поплатился за свою ошибку. Тетушкин хлыст и дядюшкин кулак – такие браки заключаются на небесах, а дьявол служит шафером.

Я люблю тебя, тетя Маргарет. Я всегда буду тебя любить. Жаль будет тебя разочаровывать, но придется.

– Ладно, – кивнула Рут. – Спасибо за сапоги. Я действительно хромаю, к чему притворяться? Одна подошва толще другой? Хорошая мысль. Револьверы я тоже буду носить с правой стороны. Это уравновесит меня.

– Револьверы?

– Обычный и шансер. Обычный на бедре, шансер – вот так.

Рут показала, как.

– Дурацкая идея, – буркнул дядя Том. – Бред умалишенного.

И расправил усы.

– Ты о револьверах?

– Я о том, дитя, что тебе не понадобятся револьверы, – взяв шомпол, Том начал чистить ствол. – Ну, кроме стрельбы на заднем дворе. Шансер для этого и вовсе без надобности.

– А тебе он зачем? Шансер?

– Я шансфайтер, Рут. Это моя работа.

– Вот я и спрашиваю: зачем тебе шансер? Стреляй пулями с двух рук, и все тут.

Дядя Том отложил шомпол.

– Струйка воды, – произнес он, глядя на племянницу таким взглядом, от которого у Рут мурашки побежали по спине. – Течет вниз и вдруг загибается кверху. Видела подобную искру?

Рут кивнула.

– Спичка. Загорается без трения. Видела такую искру?

Рут кивнула.

– Что это?

– Искры. Кругом полно такого добра, дядя. Мой отец скупал их сотнями.

– Это чудо, Рут. Крошечное чудо. Если я подкину серебряный доллар, каков шанс, что выпадет решка?

– Не знаю. Пятьдесят на пятьдесят?

– Каков шанс, что монета встанет на ребро?

– Один из тысячи?

– Допустим. Каков шанс, что доллар вообще не упадет? Повиснет в воздухе?

– Никаков, – засмеялась Рут. – Так не бывает.

– А если у тебя такая искра?

– Тогда бывает. Но долго монетка не провисит.

– Значит, если искра, тогда бывает? – шомпол нырнул в ствол. – Вот я и говорю: искра – это крошечное чудо. А чудо – нарушение вероятности. Разлом в коре причин и следствий. Исключение из правил.

– При чем тут шансер?

– Когда спарк-дилер возвращается в контору с «мешком искр», вокруг него полным-полно правил. Правила – наш воздух, мы ими дышим. Но и исключений предостаточно, больше, чем обычно. Когда его берут в плен, когда бандит вынуждает агента перепродать добычу, требует выкуп – вокруг них все искрит. Ты ни в чем…

Он осекся. Исправился:

– В смысле я, шансфайтер, ни в чем не могу быть уверенным. Осечка. Луч солнца бьет в глаза. Промах. В самый ответственный момент схватывает поясница. Да что угодно! «Мешок искр», даже если бандит не умеет им пользоваться, а спарк-дилер не хочет – в любом случае пламя горит, а дым ест глаза. Шансер уравновешивает ситуацию. Это мой собственный «мешок искр», упрятанный в кобуру. Кроме того…

– Что?

– Я могу видеть бандита, но пуля не достанет его. Слишком большое расстояние, понимаешь?

– А шансер достанет?

– Да. Если я вижу цель, вижу светлые и темные области человека, знаю, куда стрелять… Несчастный случай или проклятье съест все расстояние, как будто мы стояли друг напротив друга. А там и до свинца дело дойдет. Это не пуля, дитя, это лучше.

– Я не дитя! – обиделась Рут.

– Что это?

– Черная полоса, – ответила она раньше, чем поймала патрон.

– Незаменима при погоне. Самое милое дело – ловить негодяя, когда у него черная полоса. Твой отец – упрямец, медный лоб, а я – слабовольный идиот. Я должен был настоять на своем, заставить Боба принять мои услуги, черт бы его побрал…

Сообразив, что он только что сказал, дядя Том вжал голову в плечи. Нет, ничего не полетело в сквернослова, посягнувшего на святыню. Вздохнув с облегчением, Том вернулся к прерванному занятию. Девочка начинает успокаиваться, подумал он. Время лечит. Скоро она станет такой, как прежде. Главное, не мешать, идти ей навстречу.

Хочет стрелять? Пусть стреляет, бутылок хватит.

2
Рут Шиммер по прозвищу Шеф

До места стоянки шошонов они едут под присмотром.

Индейский дозор Рут заприметила еще на промысле, во время пожара. Трое конных, на гребне дальнего холма. Вольным нефтяникам, занятым тушением, до них дела не было, а когда пожар стих, индейцы уже уехали. Впрочем, отъехали они недалеко – Рут видела их все время, пока маленький отряд Пирса вновь спускался к реке, делавшей здесь резкий поворот на северо-запад, видела, двигаясь по берегу узкого, укрытого ветвями плакучих ив притока, видела, заставляя лошадь лавировать в лабиринте высоченных, до небес, лип…

Нападения Рут не ждет. Хотели бы напасть, уже неслись бы наперерез, целясь из ружей и размахивая томагавками.

Агрессивные по природе, восточные шошоны враждовали с чертовой уймой своих собственных соседей – черноногими, шайеннами, арапахо, кроу, лакота, равнинными кри. Возможно, поэтому с белыми людьми они старались поддерживать мир. Случалось, шошонская молодежь даже принимала участие в походах регулярной армии, когда солдаты выступали против индейцев, которых угораздило навлечь на себя гнев шошонов.

Враг твоего врага – твой друг, не так ли?

Переселенцы, миновав форт Ларами, чувствовали себя в безопасности на здешних землях. Безопасность эта была хрупкой, многие южане знали тамошних шошонов под грозным именем команчей, на собственной шкуре испытав их мстительный нрав. Но лучше, как говорится, цент в кулаке, чем доллар в чужом кармане.

– Все в порядке, – подбадривает Рут безымянный молодой стрелок. – Они нам обязаны. Должны понимать…

В голосе его слышится страх.

Будь Рут на месте отчима – не взяла бы стрелка в охрану, даже окажись он самым быстрым отсюда до Миссури. Впрочем, парень прав. Займись от пожара на нефтепромысле травяной склон, и огонь быстро пошел бы к становищу индейцев. Идею обкопать склон подбросил Красавчик Дэйв. Стрелок поддержал Дэйва, не задумавшись ни на секунду. Выслушав обоих, отчим кивнул: одобряю! Рут не ждала от мужчин такого бесшабашного альтруизма. Еще больше она удивилась, обнаружив в своих руках лопату, одолженную у кого-то из нефтяников. Валясь с ног от усталости, утирая пот со лба, она с опозданием сообразила, что в альтруизме Пирса крылось процентов семьдесят, если не больше, деловой хватки.

Ринься пожар на индейцев, шошонам сразу стало бы не до переговоров.

Они нам обязаны, мысленно повторяет Рут. Это так. И это не помешает им снять с нас скальпы, возникни в темных индейских душах такое вполне объяснимое желание.

Сам Пирс в земляных работах участия не принимал. Остался в седле, что укладывалось в представления Рут об отчиме. Он даже привстал на стременах, глазея куда-то в сторону водовозки. В краткий миг передышки Рут проследила за его взглядом: Пирс смотрел на помощника шерифа, который подсел к Рут в «Белой лошади», а десятью годами ранее вынудил мисс Шиммер стреляться с ним под злополучной люстрой. Как бишь его? Джошуа Редман, да. Парень не нравился Рут ни сейчас, ни раньше, но Пирсу, кажется, он не понравился вдвойне. Все время, пока длилась борьба с огнем, он не отрывал тяжелого взгляда от мистера Редмана, будто в парне заключалась истинная причина возгорания нефтяного промысла, падения башни Вавилонской и распятия Христа. Причина такого внимания была тайной для Рут, но факт оставался фактом. Она даже почувствовала, как волоски на шее, под затылком, встают дыбом, словно у волчицы, затесавшейся между двух волков-конкурентов.

Пирс даже задержался на холме под дождем, целиком поглощен созерцанием мистера Редмана. Отряд выехал без него, отчим догнал спутников у реки. Когда конь Пирса поравнялся с лошадью Рут, раздраженная и промокшая мисс Шиммер собралась было спросить отчима, чем ему насолил злополучный помощник шерифа, но быстро передумала. Ее-то какое дело? Если не считать нынешний найм, все общие дела мисс Шиммер со вторым мужем ее матери закончились давным-давно, в тот день, когда Пирс разрешил ей вступить в право наследования.

Если Рут и была ему за это благодарна, то лишь самую малость.

3
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
(четырнадцать лет назад)

– Сейчас все будет готово. Вам останется только подписать.

Нотариус макнул ручку со стальным пером в чернильницу.

Несколько дней назад за этим столом в кабинете сидел дядя Том и чистил револьверы. Сегодня здесь развернулась целая походная канцелярия: листы бумаги, чернильница с притертой стеклянной пробкой, пресс-папье, какие-то формуляры, стаканчик с письменными принадлежностями. Тоже своего рода стрельба, не правда ли?

Шансфайтерство? Возможно.

Раньше Рут улыбнулась бы, но в последнее время улыбка редко возвращалась на лицо мисс Шиммер. Это ничего не значило, кроме того, что мимические мышцы, брови, рот, ноздри, «гусиные лапки» в уголках глаз – лицо забывало, что значит улыбаться, и не хотело вспоминать.

Скорей бы все закончилось, подумала Рут.

– Вы несовершеннолетняя, мисс Шиммер, – перо с легким шелестом бежало по бумаге. Это не мешало нотариусу говорить спокойным, слегка надтреснутым голосом. – После смерти отца вашим опекуном согласно закону является ваша мать, а с недавних пор – мистер Пирс, ее второй муж. К счастью, мистер Пирс ответил на наш запрос положительно. В интересующем нас вопросе он, а также ваша почтенная матушка, дали письменное согласие, делегируя право подписи вашему дяде, присутствующему здесь Томасу Эллиоту Шиммеру…

Слова бежали водомеркой по глади пруда. Если за ними в мозгу и оставался след, то он сразу же исчезал, как не бывало. Речь нотариуса убаюкивала, навевала дремоту.

– Что это? – спросила Рут, кивком указав на бумаги.

Спросила, чтобы проснуться.

– Ваше наследство. В данный момент я ввожу вас в право наследования.

– Наследство?!

Сонливости как не бывало. Сердце пустилось в галоп.

– Ваш отец в моем присутствии составил завещание. Разумеется, права на имущество и банковские счета перешли к его вдове, вашей матери. Вы, как я уже говорил, несовершеннолетняя и претендовать на материальные ценности не можете. Но есть кое-что, что отец оставил лично вам. Оспорить этот факт нельзя, закон не позволяет.

– Папа оставил мне что-то?!

– Да.

– Что же?

– Собранный им «мешок искр». Я имею в виду, собранный им лично для себя, а не для компании. Согласно решению руководства компании, ваш отец, как успешный спарк-дилер, мог в счет жалованья резервировать для себя искры определенного характера[14]14
  Характер: примета, определенная черта, знак (древнегреч.).


[Закрыть].

– Что это значит?!

– Ваш отец был синглом.

Рут захотелось убить нотариуса. Разорвать на части голыми руками.

– Какая у тебя искра? – вмешался дядя Том.

До этого момента он молча смотрел в окно.

– Какая? Я спрашиваю о характере.

– Я могу поднять тебе температуру тела, – Рут пожала плечами. Всем своим видом она демонстрировала, что считает дядин вопрос бессмыслицей: не к месту и не ко времени. – Тебе, тете Мэг, кому угодно.

– На сколько?

– На три-четыре сотых радуса. Пустое занятие, ты даже не заметишь.

– Откуда тебе известно про сотые градуса? Откуда тебе вообще известно про изменение температуры тела, если никто этого не замечает?

Рут еще раз пожала плечами:

– Знаю, и все. Чувствую.

– У вашего покойного отца, мисс Шиммер, – тихо произнес нотариус, – была точно такая же искра. Редкий случай, обычно характер искры не передается детям от родителей.

– Правда?

Сказанное внезапно привело Рут в восторг. Хоть что-то осталось ей от папы! Да, еще какое-то наследство, но это потускнело, сделалось не таким важным.

– Мистер Симпсон, – дядя Том мотнул головой в сторону нотариуса, – друг нашей семьи. Друг и доверенное лицо. Твой дед имел дела только с ним, ни с кем другим. Слушай мистера Симпсона, Рут, он тебе не солжет.

Нотариус помахал в воздухе исписанным листом бумаги, давая чернилам просохнуть.

– Обычно, – заметил он, – искры приобретаются оптом, без разделения на характеры. Для банкиров, промышленников, владельцев компаний это даже лучше. Удача вписана в общий порядок вещей, ей вредно быть узконаправленной. Но есть люди, которые скупают искры определенного характера. К примеру, так поступает семья Абрахама Зинника. Таких людей называют синглами. Это редкость в наше время. Дорогая, муторная и по большей части бесполезная редкость.

– Зинник? Патроны к шансерам?!

– Совершенно верно. Единый характер скупленных искр, усиливающий силу искры врожденной, позволяет мистеру Зиннику забивать в гильзы несчастья, проклятья, черные полосы. На этом рынке мистер Зинник не одинок, но я не хочу мучить вас, мисс Шиммер, длинными монологами. Важно лишь, что у вашего отца была такая же искра, как у вас, и что он скупал искры сходного характера. На это уходила немалая часть его жалованья.

Дробовик, вспомнила Рут. Он захрипел. Лицо мерзавца налилось кровью, зубы застучали. На лбу выступили крупные капли пота. Хлыстик? Этот упал на колени. Озноб. Скрежет зубовный. Ломота в мышцах, заметная со стороны. Судороги. Слабость; хуже, бессилие.

Когда шериф посетил хижину, где держали пленников, он нашел там три трупа: двух бандитов, которые успели окоченеть, и Роберта Шиммера, застреленного в упор.

Главарь исчез.

– Папа их убил, – голос Рут треснул, как у нотариуса. Казалось, разница в возрасте стерлась. – Поджарил изнутри. Он убил их, спасая меня. Я…

И опомнилась:

– Этого не может быть! Он что, заранее готовился к плену? Копил искры, как патроны?!

Нотариус посмотрел на дядю Тома. Дядя Том кивнул.

– Нет, – вздохнул нотариус. – Ваш отец не готовился к возможному плену. Он собирал искры с другой целью. Вам известно, что у вашей матери была карцинома?

– Что?

– Карцинома груди. Вялотекущая. Но эта болезнь рано или поздно убила бы вашу мать. Роберт Шиммер начал скупку искр вскоре после вашего рождения, мисс. Врач сказал ему, что не в силах помочь миссис Шиммер. Еще он сказал, что слышал про уникальный случай в Балтиморе. Вроде бы одна больная излечилась от карциномы, переболев жесточайшей малярией. За подлинность истории врач не ручался, но предположил, что малярийный жар убил карциному. Ваш отец поверил в это, как иные верят в Бога. Насколько мне известно, для сбора достаточного «мешка искр» ему понадобилось восемь лет. Он собирал с запасом, боясь, что ему не хватит.

Мне было восемь, вспомнила Рут. Малярия. Мне сказали, что у мамы малярия. Папа неделю не отходил от ее постели. Меня не пускали в спальню к матери. Отца я тоже не видела, проводя все время с няней. Когда папа вышел к нам, я отшатнулась от него. Он был похож на живого мертвеца. Я спросила: «Как мама?» Отец не ответил, просто обнял меня. Я почувствовала, что он сейчас упадет, и испугалась. Я бы не смогла его удержать.

Он не упал. А мама выздоровела.

– Он потратил на маму не весь запас?

– Вы правы. Допускаю, что и после выздоровления миссис Шиммер ваш отец продолжил скупку. Не знаю, зачем; возможно, по привычке, на всякий случай. Это имущество он и завещал вам.

– Искры можно передать по наследству?!

– Почему нет? Если их можно купить, продать, оформить акт дарения… Право наследования ничем не отличается от иного права собственности. У нас свободная страна, мисс Шимер.

– Но папа умер!

– Я не теолог, мисс. Если угодно, обратитесь с этими вопросами к священнику. Сомневаюсь, правда, что он знает больше моего… Я не в первый раз оформляю наследование вроде вашего – и заверяю вас, что все пройдет как по маслу. А вы уже потом сами решайте, что делать с этими искрами. Надеюсь, вам не придется никого лечить или убивать. Вы готовы поставить вашу подпись?

Когда Рут расписалась, ничего не произошло. А чего она ожидала?

– К этому надо привыкнуть, – утешил ее дядя Том. – Боб говорил, что он тоже ничего особенного не чувствовал. Ничего до того момента, когда ему пришлось воспользоваться накопленным. Это как походка: мы не замечаем, что идем, пока не устаем или не начинаем хромать.

Рут обиделась. Это что, намек?

– Хорошо, что мы со всем разобрались сегодня, – дядя не заметил ее обиды. – Завтра я уезжаю. Не хотелось бы откладывать бумажную волокиту до моего возвращения. Спасибо, Симпсон! Вы, как обычно, пунктуальны и обстоятельны.

⁂

Завтра утром, когда Томас Эллиот Шиммер вышел из дома, Рут ждала его у крыльца. На правом бедре Рут висела кобура с револьвером. Выше располагалась вторая кобура с шансером, повернутым рукоятью внутрь.

Резвая Мэгги стояла под седлом.

– Я еду с тобой, – сказала Рут.

Томас нахмурился:

– Ты никуда не едешь.

– Существует шестое чувство, – ответила племянница. И притопнула сапогом – из той самой пары, что ей заказал дядя. – Чувство свободы во сто крат благороднее и возвышеннее остальных. Передвигаться, говорить, дышать, ходить, не отдавая никому отчета в своих действиях, не подвергаясь опасности!

– О да, – согласился Томас. Он тоже читал известный роман госпожи Бичер-Стоу[15]15
  Рут цитирует роман Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома».


[Закрыть]. – Не подвергаясь опасности, это точно. Ты остаешься дома, мисс. Я работаю один, и это не работа нянькой.

Он еще не знал, что ошибается.