Текст книги "Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель"

4

Бац!

Злобный Тифон разлетелся в куски. На его место уже спешил циклоп, растопырив толстые ручищи. Бац! – циклопа постигла та же скорбная участь. Голова бедняги улетела к портику. Павшего сменил гривастый лев, и погиб смертью храбрых. Троица черных гигантов, Бриарей Крушитель – все они без колебаний выходили на поле брани, и гибли под разящими перунами.

Мальчишки визжали от восторга. Настал день ликования – юные герои легко, ни капельки не жалея, расставались с глиняными свистульками. Одна, две, пять – кто сколько имел. Свистульки выстраивались на колоде для рубки мяса, чтобы превратиться в крошево. Стражники дергали себя за бороды. Рабы, вынося из мегарона грязную посуду, спотыкались на ровном месте. Единого взгляда на великую битву хватало, чтобы ноги заплелись. А красавец Кефал, знатный гость, убийца чудовищ и разоритель детворы…

Кефал лишь улыбался да покручивал пращой.

Он бил с пятидесяти шагов. Не возникало сомнений, что при желании Кефал шутя увеличит это расстояние вдвое. У ног гостя стояла опустевшая на треть сумка с ядрами. Кто-то из стражников сбегал в кладовую и принес еще одну сумку. Все хотели, чтобы праздник длился вечно. Прекрасный, как бог, Кефал приковывал взоры. Его меткость казалась сверхъественной. Выпусти на него великана в доспехе, вооруженного двойной критской секирой – Кефал прищурится, взмахнет пращой, и лоб великана треснет.

Болтали, что родосцы, лучшие пращники Ойкумены, заприметив стаю уток, договаривались – кто какую бьет. Кефал не оставил бы родосцам и шанса. Ему было все равно, что метать – ядра из обожженной глины, «желуди» из свинца, камни-гладыши… К зрителям присоединились Тритон с папашей. Рядом с кормчим стоял Сфенел Персеид, младший дядя Амфитриона. Он был на пару лет моложе Кефала, и зависть, коверкавшая черты Сфенела, подогрела азарт гостя. Из гинекея вышли женщины – Лисидика, Анаксо с дочерью на руках. От огня женских глаз кровь в жилах Кефала и вовсе вскипела. Юноша бил, не глядя, жмурясь, как сытая пантера. Еще недавно Амфитрион готов был счесть его Косматым, коварно втершимся в доверие. Сейчас мальчик видел в госте Аполлона Стреловержца, ради шутки сменившего лук на пращу.

Все знали, что Кефал едет в Аргос, намереваясь принять участие в состязаниях пращников. И не сомневались в его победе.

Бац! – ну какие тут сомнения?!

Праздник отравлял только один человек – дедушка Персей. Мрачней тучи, он стоял подле женщин и чистил ногти узким ножичком. На лице басилея читалось, что он давно прекратил бы все это безобразие, да не хочет огорчать гостя.

– Праща для слабаков! – сказал Сфенел. – Вот копье – это да!

Будь его слова копьем – они пролетели бы мимо цели.

– Копье, меч, – Сфенел возвысил голос. – Это оружие героя!

И покосился на отца: одобряет ли? Судя по басилею, тот не одобрял ничего, включая смену времен года. Сфенела это не остановило. Поздний ребенок, избалованный опекой, дядя Амфитриона полагал, что все вокруг норовят отобрать у него кусочек будущей славы. Славы, как известно, на всех не хватит. Если судьба ее так бездарно разбазаривает, оставляя достойным жалкие крохи… Даже сила, скрытая в имени – и та Сфенелу досталась ущербной, с плеча старшего брата, жалкого калеки [41]41
  Сфенел – Сильный (от «сфенос»: сила). Алкей – Могучий (от «алкаиос»: мощь).


[Закрыть].

– Нет, я понимаю…

Что понимал Сфенел, осталось невыясненным. Камень, пущенный Кефалом, отбил у глиняного Цербера все три башки, и, пролетев дальше обычного, срикошетил от стены. Никто еще не понял, что произошло, а Персей уже взмахнул рукой перед спящей внучкой. Раздался стук, словно от трещотки. Злополучный камень врезался в крышу портика и, упав вниз, лягушкой проскакал к ногам Амфитриона.

– Старею, – бросил Персей в мертвой тишине. – Жаль.

Он лизнул ссадину на тыльной стороне ладони, повернулся и ушел в мегарон.

– Боги…

Представив, что могло бы сейчас случиться, Кефал побелел. Руки юноши упали, свободный конец пращи волочился по земле. Праздник кончился. Зрители торопились разойтись, как если бы стали свидетелями преступления. Женщины бегом вернулись в гинекей. Лисидика на ходу что-то объясняла дочери. Прах, оставшийся от разбитых свистулек, наполнил скорбью мальчишечьи сердца. Никто и не помнил, с какой радостью подставлял сокровища под «желуди» пращника. Восторг сменился чувством потери, прогнавшим детвору прочь. Амфитрион и не заметил, как остался один подле испуганного Кефала. Вряд ли мальчик осознавал, что гость нуждается в поддержке. Но бросить низверженного кумира он не мог.

– Что он имел в виду? – спросил Кефал.

– Кто?

– Твой дед. Он сказал: «Старею». Если так стареют…

– Он говорил не про твой камень. И не про свою ссадину.

Мальчик обернулся и увидел отца. Хромой Алкей сидел на своем вечном табурете, приветливо улыбаясь. В пальцах старший сын Персея вертел… О да, глаза не подвели Амфитриона. Отец держал свистульку – циклопа, такого же, какой погиб от пращи Кефала.

– Раньше гостеприимство не остановило бы Убийцу Горгоны, – Алкей щелкнул циклопа по лбу. – Раньше он взял бы смазливого хвастуна, превратившего двор в стрельбище, за шкирку и избил бы до полусмерти. Уверен, что отец поступил бы так. А теперь… Сами видите. Стареет, кто б сомневался…

5

– Где все?

Солнце, сверкая над стеной, резало глаза лучами-лезвиями. Шагнув во двор, залитый светом, Амфитрион отчаянно заморгал. Когда зрение вернулось, он отметил, что во дворе непривычно пусто. Лишь дурачок-Тритон сидел на колоде для рубки мяса – словно ждал Кефала с его пращой. В ручище Тритон держал баранью ногу, обглоданную на треть.

– Где все, спрашиваю?

– Увы-ва-вы…

– Чего?!

Тритон глотнул, дернув кадыком.

– Убежали.

С минуту Амфитрион переваривал новость. Тритон же, ухмыляясь, переваривал баранину. Наконец мальчик вспомнил: сегодня день Крона! [42]42
  День Крона – день недели, предназначенный для отдыха. Считалось, что при правлении Крона на земле был Золотой век.


[Закрыть] В палестру идти не надо. То-то он заспался… А приятели, небось, подорвались с зарей – и на море.

– Тритон, айда купаться!

– Айда, – согласился Тритон.

– И я с вами, – у колоды объявился зевающий Кефал. – Далеко идти?

Вид у юноши был утомленный. В кудрях застряли сухие соломинки. Свадебный сговор в Афинах не помешал Кефалу провести бурную ночь в Тиринфе – вчера многие девицы ласкали гостя красноречивыми взглядами.

«Такова, – отметил Амфитрион, – суровая доля красавчиков.»

– Близко! – заверил он. – Десять стадий [43]43
  Стадия – мера длины. Общего стандарта не было, чаще всего равнялась 177,6 м.


[Закрыть], не больше.

– Хорошее дело, – Кефал с ленцой потянулся. – Так чего мы ждем?

– За мной!

Амфитрион припустил к воротам. Кефал мигом догнал его, но вперед вырываться не стал – хотя, пожалуй, мог бы. Позади топал и пыхтел Тритон. Выбравшись из крепости, они остановились, поджидая тирренца.

– Вон тропа, – указал мальчик Тритону. – Не потеряйся…

И рванул вперед, сопровождаемый легконогим Кефалом. Замелькали склоны холмов, поросшие миртом и вереском. Золотые стрелы Гелиоса пронзали сплетения ветвей, превращая дорогу в пятнистую шкуру леопарда. Пыль из-под босых пяток, пыль из-под крепид Кефала. Воздух напоен запахами смолы и трав, бьет в голову сильней неразбавленного вина. Быстрее! Еще быстрее! На развилке Кефал остановился, поджидая спутника.

– Ты!.. ну ты… даешь!.. – в три приема выдохнул Амфитрион.

– Я в лесу оленя догоняю. На охоте – с семи лет.

– Везет… А Тритон – он с семи лет в море.

«Дедушка Персей, – украдкой вздохнул мальчик, – если и охотится, так на вакханок с сатирами. И меня не берет. Про папу Алкея и разговора нет. Куда ему, с его ногой – на охоту?»

– Бежим?

– Ага!

Море распахнулось перед ними во всю ширь, до горизонта, где водная синь растворялась в бирюзе небес. Плеск, крики, хохот – на берегу веселились два десятка мальчишек из Тиринфа и Навплии. На ходу срывая хитон через голову, Амфитрион с разбегу бухнулся в воду, подняв целую тучу брызг. Над головой вспыхнула сияющая радуга. Он вынырнул, отфыркиваясь, и поплыл, старательно загребая руками. Неподалеку в воду без всплеска скользнула могучая туша – и пошла, пошла, стремглав помчалась на глубину, оставляя за собой пенный след.

– Ух ты!

– Ничего себе…

– Тритон! Это Тритон!

– У него ж мамка – нереида. Будь у меня такая мамка…

– А ты говорил – врет! А он не врет!

– Правильно он тебе в ухо дал…

– Трито-о-он! Верни-и-ись!

– Ну ты дельфин!

– Это брательник мой, Палемон – дельфин. Пасет их, клювастых…

Тритон был смущен. Он не привык к восторгам окружающих.

– Научишь?

– Ну, я это…

«Не научит, – вздохнул Амфитрион. – Таким родиться надо…»

Вдвоем с Кефалом они уселись на берегу, в сторонке. Пускали по воде плоскую гальку – «жабка, жабка, поскачи!» – и наблюдали за Тритоновыми ученичками. Те старались изо всех сил, и зря. Тритон брызгал слюной, орал, как резаный, но куда там… В конце концов тирренцу надоело учить. Он нырнул и уселся на дно, вцепившись в скользкий валун. Сквозь прозрачную толщу воды Тритон был точь-в-точь свой божественный тезка – только без хвоста. Сидел враскоряку, пучил глаза; иногда пускал пузыри. Блики солнца играли на коже Тритона, превращая ее в радужную чешую.

– Он же утонет! – заволновался Гий.

– Скорей рыбы перетонут!

– Не, ну правда? Может, вытащить?

– Сам вытаскивай…

Нырять за тирренцем Гий не решился. И правильно сделал: Тритон вынырнул без чужой помощи. К тому времени всем уже обрыдло гадать, когда он всплывет. «Левкофея, – вспомнил Амфитрион имя Тритоновой матери. – Не знаю такой богини. Амфитрита, жена Посейдона, Эйдотея-оборотень, Фетида Пеннобедрая; Кето-Пучина, хозяйка чудовищ… Новенькая? Или врет, что богиня? Просто морская нимфа…»

Вдоволь наплескавшись, мальчишки принялись строить крепость из песка. Кефал заскучал: не играть же с детворой? Но пригляделся…

– Эй, тут башня нужна!

– Зачем?

– По врагам стрелять, когда ворота начнут ломать!

– Точно!

– Давай башню!

Облицованная снаружи мокрой галькой, башня вышла на славу.

– За воротами лабиринт сделаем…

– А ров кто копать будет?

– Зачем? В Тиринфе рва нет, и ничего…

– Тиринф на холме стоит, – втолковывал стратег Кефал. – А ваша крепость – где? На ровном месте! Враги со всех сторон подступят…

– Правда, со рвом лучше…

– И воды, воды туда!

Под руководством Кефала Деионида, прославленного зодчего, крепость росла к небесам. Тиринф и Микены тихо давились от зависти. К счастью, мальчишкам надоело. А то б выше Олимпа возвели! Боги, знаете ли, ревнивы…

– Играем в войну?

– В Персея и Медузу!

– Я – Медуза!

– Ну вот, опередил…

– Я тоже хотел…

Странное дело, удивился Амфитрион. Никогда раньше не случалось столько желающих быть Медузой. Во-первых, чудовище. Во-вторых, как ни крути – баба. И оружия ей не положено, кроме взгляда.

– Я – Персей! – крикнул Гий.

– Зеркальце у кого-нибудь есть?

Зеркальца не нашлось. У Гия был «глаз Гелиоса»: кругляш из полированной бронзы, на кожаном ремешке. Отбежав к кустам, Гий выломал себе хворостину – «меч».

– На вылет?

– Ага!

Пухлый, похожий на девочку малыш из Навплии, первым урвавший роль Медузы, вплел себе в волосы пучки водорослей – вместо змей. Скорчил жуткую рожу:

– Давай!

Гий повернулся к нему спиной, поймал «Медузу» в «зеркало». Взмахнул для пробы хворостиной-мечом.

– Пришла твоя смерть, Горгона!

Оба закружили по берегу, взрывая песок босыми пятками.

– Взгляни на меня, Персей! – завывал навплиец.

– Не дождешься!

– Смотри на меня!

– Умри, чудовище!

Свистнул меч, рассекая воздух. Персей норовил подобраться на расстояние удара, но ловкая Медуза уворачивалась, отступая. Улучив момент, навплиец кувыркнулся, исчез из зеркальца – и вскочил на ноги перед Персеем. Отвернуться герой не успел.

– Окаменел!

– Кто следующий?

– Я! Я – Персей!

Кроме Амфитриона, желающих не нашлось.

– Взгляни на меня, Персей! – взвыло чудовище.

Амфитрион не ответил. Он видел в кругляше – в зеркале! в чудесном щите! – оскаленный лик Медузы. С шипением вздымались и опадали волосы-змеи. Мелькали скрюченные пальцы с когтями-серпами. Слепили взор золотые перья крыльев. Меч полоснул горячий воздух – мимо! Главное – не выпустить врага из зеркала. Иначе возникнет перед тобой, взгляды сойдутся – и станешь камнем на веки вечные. Или вцепится в шею медью когтей, разорвет глотку… Отражение метнулось в сторону и исчезло. Амфитрион повел зеркалом; под ногами хлюпнула волна, зашуршала мелкой галькой. Мальчик и не заметил, как оказался по колено в воде.

Вода…

Он глянул вниз. Ему повезло. Одна волна уже откатилась, утратив силу, а следующая еще не достигла берега. В водной глади ясно отразилась Медуза, крадущаяся к жертве. Торжествуя, взвизгнул меч. Амфитрион рубанул не оглядываясь, наотмашь, через плечо – сверху вниз. И еще раз – снизу вверх, чтоб наверняка.

– Победа!

Где ты, следующая Медуза? Герой убьет и тебя!

Навплиец понурился, честно признавая поражение. На груди его розовел тонкий след от хворостины. Ну, и где же восторженный народ? Кто первым восславит Персея Горгофона? Народ, к изумлению мальчика, безмолвствовал. Народ воротил носы. Дружное сопение было единственной песней в честь сына Златого Дождя.

– Опять Персей победил… – протянул кто-то.

– Жалко. Вот если б Медуза его…

– Угу. Надоело…

Вот, значит, как. Ладно. Амфитрион выбрался на берег и пошел прочь, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать.

6

Не иначе, Эрида, богиня раздора, толкнула его под руку. Сбивая ноги на камнях, острых и скользких, он спустился к морю по южной стороне мыса – там, знал мальчик, пряталась укромная бухточка. Пляж здесь был – двоим тесно. Всюду громоздились валуны, лоснясь мокрыми боками. Закон гостеприимства валуны презирали. Играть в бухте никто не хотел, зато любой желающий мог всласть позлобиться на судьбу в гордом одиночестве.

С одиночеством не вышло. Эрида властной рукой вела жертву к цели – от малого раздора к великому. Едва Амфитрион взобрался на обломок скалы, густо поросший водорослями, как в волнах мелькнула чья-то голова. Оглядевшись, мальчик приметил женский пеплос, ждущий хозяйку на гальке. Уйти? Получится, что он бежит. И остаться стыдно – решат, что подглядывает; и удрать – неловко…

– Ах ты бесстыдник!

Хохоча во всю глотку, из воды на берег выходила наяда – любимая сестра Анаксо. Плясали тяжелые груди с темно-коричневыми сосками. Плясали бедра, равно способные к любви и рождению детей. Смуглые плечи, налитой живот, треугольник кучерявых волос в паху, похожий на гроздь черного винограда – танец завораживал. Амфитрион смотрел на Анаксо во все глаза, и Зевс Сокрушитель не заставил бы мальчика отвернуться. Он знал, что делает бык с телкой, и баран с овцой, и молодой стражник с рабыней, дождавшейся милого на закате. Будь Анаксо прозорливей, она бы заприметила во взгляде брата не похоть – опасность. Но женщина смеялась, ослепнув для подозрений.

– Ты ошибся, дурачок! – она и не думала закрываться. – Я ж сказала: племянницы! У нас в роду не вожделеют к сестрам…

Анаксо стала вытираться накидкой, лежавшей под пеплосом.

– Знаешь, я от них сбежала. Надоели! Малая с бабушкой, а я раз – и к морю. Хоть миг, да мой! Толкутся вокруг, советами замучили…

Она обернулась через плечо – и вздрогнула. Брат продолжал глазеть на нее, не меняя позы. Анаксо пробил озноб, словно она пересидела в воде. Внучке Персея почудилось, что на нее смотрит дед, суровый и беспощадный.

– Ты что? Солнцем напекло?!

– У тебя, – мальчик постучал себя по груди. – У тебя…

– Сиськи у меня! Ты, я смотрю, ранний…

– Ты… я же вижу…

Анаксо судорожно завернулась в пеплос. Поздно – Амфитрион ясно видел украшение, болтавшееся на шее у сестры. Всегда тщательно скрытая одеждой, сегодня безделушка открылась невольному свидетелю. Серебряная цепочка, и на ней, свесившись между грудями – мелкий, с мизинец – тирс Косматого, похожий на фаллос. Блестящий стволик, шишка-венец; плющ и лоза, будто волосы…

Серебро и чернь, и зеленый хризопраз.

– Как ты можешь? Это же…

Он искал слово и нашел:

– Предательство!

Сестра выпрямилась. Отступать было поздно, лгать – бессмысленно, и Анаксо ринулась в бой. Пеплос, не заколотый пряжкой, упал на гальку. Нагая, как на ложе любви, женщина взмахнула руками, и мальчик испугался, что сестра кинется на него.

– Предательство? Кого я предала?!

– Дедушку!

– Ах ты засранец! Еще один на мою голову! Рехнулись вы тут с вашим дедушкой…

– С нашим дедушкой!

– Где он будет, наш дедушка, когда Дионис сведет меня с ума? Когда я разорву свое дитя? Дедушка… Он будет рыскать по горам, убивая других вакханок! А я повешусь на поясе от горя…

– Нельзя так называть Косматого! Он не бог!

– Дионис! Ди-о-нис! Эвоэ, Вакх! Понял, щенок?

– Ты…

– Дедова война у всех в печенках сидит! Микены против Персея! И мой муж – тоже! Он просто боится отца, вот и молчит. Все боятся нашего великого, нашего кровожадного деда! Боятся и молчат по углам. А ты иди, доноси! Пусть дед меня убьет, и дочку мою убьет, и всех нас…

– Я…

– Что – ты? Ударишь меня? Вырвешь мне язык?!

– Я все расскажу дедушке!

Вне себя от гнева, мальчик швырнул в отступницу камнем – и промахнулся. Лучше бы, наверное, он попал. Анаксо как обухом ударили. Женщина упала на колени, закрыла лицо руками – и разразилась рыданиями.

– Ты такой же, – доносилось сквозь слезы. – Ты кого хочешь убьешь! Сестру, сына, внука… Ты хуже деда! Он – старик, он скоро умрет, а ты еще ребенок…

Страшное видение посетило Амфитриона. За плачущей сестрой он видел иную Анаксо – менаду со змеями, пляшущую в тени деревьев. Танцем любовался косматый дядька в венке из плюща. Дед убьет дуру, вне сомнений, убьет… Промолчать? Тогда и он станет предателем. Донести? Предатель, что ни сделай – предатель… Видение сменилось другим: толпа, изрыгая проклятия, метала камни в дедушку Персея. Каждый в толпе был Кефалом-пращником, не знающим промаха. Дедушка вертелся, отбивая камни, их становилось все больше, дедовы ладони кровоточили – скоро он устанет, он старик, упрямый старик, ему не справиться с градом проклятий… «Сдайся, – шептал кто-то на ухо Амфитриону, будто внук, а не дед, играл с камнями в опасную игру. – Вознеси мне хвалу! Я подарю тебе волшебный меч, дарую урожай твоим полям и виноградникам. Твои женщины будут плодовиты, а дети здоровы. И ты не попадешь под божественный тирс…»

Подняв голову, сестра смотрела на брата с вызовом. Амфитрион молчал. Ему было стыдно. Чудилось – он только что предал деда. И значит, камень пробил оборону Персея Горгоноубийцы.

Домой они вернулись вместе.

7

С уходом Амфитриона веселье разладилось. Не сговариваясь, мальчишки потянулись домой. Вскоре на берегу залива остались трое. Тритон заснул в тени скалы, храпя так, что слышали отсюда до Гипербореи. Кефал бездумно пересыпал песок из ладони в ладонь. Да еще навплиец, что был Медузой – он сидел рядом с Тритоном, но поглядывал на Кефала. Юный пращник догадывался, отчего навплиец решил остаться. Было в мальчишке что-то порочное до мозга костей, такое, что даже после бессонной ночи тело Кефала откликалось на призыв. В целом предпочитая женщин, Кефал имел опыт знакомства и с такими вот пухленькими забавниками. Он знал, что хорош собой, и без зазрения совести пользовался этим напропалую. Сейчас Кефал выжидал – ему хотелось, чтобы малыш первым сделал шаг навстречу.

– Ты кричишь в миг страсти? – спросил навплиец.

Прямота собеседника сбила Кефала с толку.

– Если, да, измени своим привычкам. Не буди его, – навплиец указал на Тритона. – Пусть мой брат отдохнет.

Кефал ждал чего угодно, но не этих слов.

– Твой брат?

– Молочный, – уточнил навплиец.

– Его мать была твоей кормилицей?

Навплиец улыбнулся:

– Моя кормилица стала его матерью.

Издевается, понял Кефал. Детвора утверждала, что мать туповатого здоровяка – из морских божеств. Да и Тритон много старше навплийца. Если даже какая-нибудь нереида и впрямь выкормила наглого щенка, после этого она не успела бы родить Тритона.

– Тебе что, больше нечем заняться, кроме как врать мне?

Намек – камень из пращи – ударил в цель.

– Ты, – навплиец подмигнул Кефалу, – не увидишь правды, даже если ее поднесут тебе к лицу. Красавцы редко бывают умными. Я – исключение. При жизни его мать была моей кормилицей. После смерти она стала его матерью. Как тебе эта правда, племянник Миния?

– Откуда ты знаешь, что басилей Миний – мой дядя?

– Слухи – чайки над морем. Они кричат громко и противно. «Дочери Миния! – горланят они. – О страшная участь!» Еще я слышу в их крике, что нравлюсь тебе. Ты хочешь меня, сын Деионея?

Желание исчезло. Кефал сейчас не захотел бы Афродиты, явись богиня ему из морской пены. Навплиец слишком много знал для оборванца, рожденного в глуши. Как он сказал про мать Тритона? «После смерти она стала его матерью…» Кефал почувствовал, что мерзнет – в жару, под палящими лучами солнца. Он ясно видел, как плетенки из кожи, украшавшие шею и запястье навплийца, начинают шевелиться. Вот одна из них подняла треугольную головку, качаясь возле уха хозяина. С другой играли пальцы навплийца, заставляя змею изгибаться со сладострастием опытной наложницы. Ну конечно же, это змея! – голубовато-серая, с тёмно-оливковыми разводами…

Острый глаз охотника сразу узнал милосскую гадюку.

– Скажи, что хочешь меня!

Навплиец рассмеялся. В курчавой шевелюре его, там, где сохли плети водорослей – чешуйчатые кудри Медузы – блестели два костяных бугорка. Кефал изумился: как же я не заметил этого раньше? Изумление вышло сухим и ломким, словно черствая лепешка. Сожми в кулаке – рассыплется крошками паники. Проклятый мальчишка с каждым словом делался младше. Сейчас его вряд ли взяли бы в игру – молокосос лет пяти-шести. Ах, если бы не взгляд! – томный, уверенный взгляд совратителя, давно миновавшего рубеж юности. Кефал потерялся в блеске этих черных озер. Примерещилась и вовсе дичь: громады тел, жгуты мышц, десятки рук, нечеловечески мощных, рвут навплийца в клочья, рядом на огне кипит котел с водой…

– Не бойся, Головастик [44]44
  Имя Кефал (Κέφαλος) происходит отгреч. κεφαλή (кефале) – «голова».


[Закрыть]. Я не причиню тебе зла.

Наваждение сгинуло. Лучше бы оно осталось! – навплиец изменился. Место пухлого сопляка занял косматый дядька лет за сорок. Тритон храпел, как ни в чем не бывало, и Кефал позавидовал дурачку. Ноги отнялись, по спине струился пот. Вот и все, подумал юноша. Он считает меня доносчиком. Я принес Персею весть о дочерях Миния. Он не простит мне то, что прощает чайкам…

«Я схожу с ума,» – была следующая мысль.

– Не бойся, – повторил Косматый. – Ты слишком красив для насилия. Я был…

Он облизнул губы языком.

– Я был бы таким же, не воспитай меня женщины. Представляешь? Одни женщины, без мужчин. Сперва мать этого болвана, затем – нисейские нимфы…

Третий облик мелькнул перед фокидцем – юноша с девичьими повадками, действительно похожий на самого Кефала – мелькнул и исчез. Остался взрослый – бог? человек? – в котором не было ничего от женщины.

– Ты нравишься мне, жених Прокриды [45]45
  Прокрида – дочь Эрехтея, правителя Афин; невеста Кефала.


[Закрыть]. Нам всегда нравятся те, кем мы могли бы стать, но не стали. Жаль, что ты обожаешь Персея, и не обожаешь меня. Почему? Ведь мы с Персеем так похожи! Мы, считай, близнецы…

– Вы ни капли не похожи!

– Не меряй сходство каплями. Время течет быстро, Головастик, и мы рыдаем над вчерашними заблуждениями. Смотри: мы оба – сыновья Зевса. Оба – нежеланные для родичей. Персея ненавидел его дед Акрисий. Меня – мой дед Кадм. Нас обоих вместе с нашими матерями заколотили в ларь и бросили в воду…

– Это ложь!

Кефал знал, что спорит с обнаженным мечом, готовым ударить в любой момент.

– Тебя не бросали в море! Тебя доносил владыка богов, зашив в бедро!

– В бедро? О, как приятно! Как близко к горнилу страсти! Дурачок, ты бы съездил в приморские Брасии. Раньше эта дыра звалась Орейятами. Там тебе расскажут, как на берег выбросило ларь, куда Кадм Убийца Дракона заточил свою дочь Семелу с ее новорожденным ублюдком. Среди брасийцев жива память о несчастных. Когда умерла моя мать, ее сестра Ино нашла меня и вскормила в пещере. Понимаешь ли, суеверные жители Орейят боялись дать нам приют под крышами их домов… Мы очень похожи с Персеем. Мы росли, как чертополох. А едва выросли, нас послали в поход – его на запад, меня на восток.

– Персея никто не посылал! Он сам решил спасти людей от Медузы…

– Ну да, конечно. Спасти данайцев от Медузы, живущей на краю Ойкумены! Если верить сплетням, малыш, твоего Персея отправил на подвиг серифский басилей Полидект. А если верить голосу разума, его послал Зевс. Как отец гонит в бой взрослого сына; как правитель – лучшего воина. Персей ушел на запад и нашел там Медузу. Чуть позже я ушел на восток…

– И кого ты там нашел?

– Рею [46]46
  Рея – дочь Урана и Геи, сестра-супруга Крона, мать Аида, Посейдона и Зевса.


[Закрыть], Мать Богов, – ответил Косматый.