Текст книги "Книга на книжной полке"

II. От свитков к кодексам

В древности книги были не похожи на те, к которым мы привыкли. Римские тексты записывались в основном на папирусах, которые сворачивались в свитки и назывались volumina. От этого латинского слова в единственном числе – voluminum – происходит английское volume – «том». И ширина, и длина свитка могла быть разной – так же, как высота и объем нынешней книги. В среднем свиток мог быть в ширину от 23 до 28 сантиметров, а общая длина тома могла превышать шесть – девять метров: одна книга занимала несколько свитков-томов[21]21
  Clark. Care of Books, с. 27, № 2.


[Закрыть].

Такими же были и греческие свитки; подсчитано, что «Илиада» Гомера должна была умещаться примерно на двенадцати свитках[22]22
  Irwin. Origins, с. 117.


[Закрыть], а реконструкция версии этой поэмы, датируемой I–II в., занимает «почти триста погонных футов папируса [около 90 м]»[23]23
  Shailor, с. 6.


[Закрыть]. Если бы между словами ставились пробелы, как во всех современных книгах, понадобилось бы еще девять метров папируса. «Поразительно, что такой простой прием, как разделение слов, не вошел во всеобщее употребление до изобретения печати»[24]24
  Kenyon, с. 66.


[Закрыть]; впрочем, такое замечание лишний раз показывает, насколько мы привыкли к вещам, которые когда-то были совсем не очевидны и не слишком нужны. Нам неудобно читать словабезпробелов, но «если немного потренироваться, читать текст без разделения слов окажется не так уж сложно»[25]25
  Там же.


[Закрыть].

Античных писцов и ученых часто изображают со свитками, где строки текста идут поперек, занимая всю ширину папируса. Такой свиток можно увидеть на нескольких картинах эпохи Возрождения, где изображен святой Иероним в своей келье. На самом деле так текст располагали в таблицах, официальных указах и так далее. Проза записывалась строками, которые шли параллельно длинной стороне папируса; эти строки формировались в колонки удобного для чтения размера, как на страницах современного журнала.

Латинские и греческие свитки читались слева направо. Когда свиток держали в руках, уже прочитанная часть сворачивалась в левой руке, а еще не прочитанная разворачивалась из правой[26]26
  Clark. Care of Books, с. 28.


[Закрыть]; примерно так же и мы обращаемся с книжными страницами. Иногда прочитанная часть книги сворачивалась позади свитка (так некоторые перегибают через корешок журнальные страницы), но чаще свитки и сворачивали, и разворачивали с одной стороны. Первым способом сегодня часто пользуются, читая «макулатурную» прессу, вторым – для работы с чертежами на строительстве. Скроллинг, то есть вертикальная или горизонтальная прокрутка текста на экране компьютера, назван так благодаря свиткам (scrolls). Вне зависимости от того, как держали свиток, по прочтении его приходилось перематывать, чтобы можно было прочитать его снова, – то же самое мы делаем с просмотренной видеокассетой.

Иногда конец свитка прикреплялся к палке или деревяшке, длина которой была больше, чем ширина папируса: таким образом папирус не рвался. Зацепляя эту деревяшку за крючки, вбитые в стол, читатель мог зафиксировать свиток в открытом виде, чтобы прочесть или переписать нужный фрагмент, освободить руки для письма и так далее. Для тех же целей использовались камни или другие тяжелые предметы (сегодня мы называем их пресс-папье). Если свиток с деревяшками на концах был коротким, его концы можно было свесить по краям стола: вес деревяшек расправлял папирус и удерживал на месте. Здесь в роли пресс-папье выступают сами деревяшки.

Античный текст читали, сворачивая прочитанную часть позади свитка, как показано на этом рисунке, сделанном с фрески из Помпей

Когда свиток не использовался, его сворачивали и перевязывали веревкой или стягивали ремешком. Особо ценные свитки убирались в футляры – так же, как современные подарочные издания. Свитки, каким-то образом связанные между собой, ставились вертикально в короб, напоминающий современную шляпную картонку; если они были выше, чем сам короб, то сверху они смотрелись как туго закрученные спирали. К свиткам прикрепляли ярлыки, похожие на современные ценники; на этих ярлыках записывалась нужная информация: описание книги, имя автора и тому подобное. Например, в одном коробе могли храниться все свитки, составлявшие книгу, – в таком случае на ярлыках обозначались номера томов. Хранить свитки в коробах было удобно не только потому, что владелец таким образом держал их в одном месте и сберегал от порчи, но и потому, что их было легко перевозить с места на место[27]27
  Там же, с. 30.


[Закрыть].

Как видно на этом рисунке с фрески в античном городе Геркулануме, иногда свитки хранили в capsae – коробах, похожих на шляпные картонки

Впрочем, не все свитки содержались в футлярах или коробах. В комнате для хранения таких книг могли быть устроены настенные полки, разделенные на отсеки[28]28
  Там же, с. 33–35.


[Закрыть]. Античная библиотека с такими «книжными шкафами», из которых торчали концы свитков, должно быть, походила на склад современного магазина обоев. Собрание свитков, составлявшее одну книгу, могло занимать весь отсек, а в соседнем запросто могли храниться книги из одного свитка. Владелец находил их по ярлыкам или запоминал их расположение. Нужно было следить за тем, чтобы не набивать в отсек слишком много свитков, иначе нижние свитки сминались. (Много веков ученые спорили, как хранились древнееврейские свитки: горизонтально или вертикально. В синагогах свитки чаще всего находятся за запертыми дверями ковчега и стоят вертикально, чтобы не получилось, что менее священная книга лежит сверху более священной.) Схожие проблемы возникали при хранении первых книг с богато украшенными переплетами: либо их клали горизонтально, если полки для них были недостаточно высокие, либо ставили на узкие полки, почти вертикально прислоняя заднюю стенку переплета к стене.

Свитки часто хранились на полках, разделенных на отсеки. Понять, каково содержание свитка, можно было по ярлыку на конце

Считается, что в Александрийской библиотеке, которую основали примерно в 300 году до н. э., чтобы собрать в ней экземпляры всех книг на свете, хранились сотни тысяч свитков. Известна история – возможно, выдуманная – о том, как Александрийская библиотека одолжила у Афин произведения Софокла, Еврипида и Эсхила, чтобы снять с них копии. Когда копии были готовы, именно их отправили в Грецию, а оригиналы остались в Египте. Как бы то ни было, хранение огромного собрания свитков наверняка было сложной задачей для александрийских библиотекарей. В небольших частных библиотеках ситуация, конечно, была проще.

Цицерон писал своему греческому другу Аттику{11}11
  Здесь автор ошибается: Аттик был римлянином.


[Закрыть], который однажды прислал двух человек, чтобы те вместе с его помощником Тираннионом сделали полки, прикрепили к свиткам ярлыки и привели библиотеку Цицерона в порядок: «После того как Тираннион привел мои книги в порядок, мне кажется, что мое жилище получило разум. В этом деле помощь твоих Дионисия и Менофила была удивительной. Нет ничего красивее, чем твои полки после того, как они снабдили книги ситтибами»[29]29
  Там же, с. 33–35; здесь приводится в русском переводе: Письма Марка Туллия Цицерона к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту / пер. В. О. Горенштейна. М.–Л.: Наука, 1949. Т. 1, с. 237.


[Закрыть]. Удовольствие от сооружения и использования полок – тема, которую книголюбы обсуждают уже не одно тысячелетие, равно как и склонность некоторых книговладельцев заботиться о стиле больше, чем о содержании. Но не все так, как Цицерон, радовались виду книг на полках.

Римский государственный деятель и философ Сенека, живший через несколько поколений после Цицерона, так писал о «вреде собирания книг»:

Как можно извинить человека, который покупает книжные шкафы из дорогих пород древесины и, заполнив их трудами неизвестных и никчемных писак, ходит между тысячами своих книг, зевая? Он знает и их названия, и ярлыки, но больше не знает ничего. Именно в домах у самых праздных людей можно найти самые большие библиотеки: ряды книг в них громоздятся до потолка. Сегодня библиотека – непременная часть любого дома, подобно бане. Это можно было бы извинить, если бы причиной была страсть к учению. Но эти библиотеки, полные благочестия и гения, собираются напоказ, чтобы украшать стены[30]30
  Цит. по: Irwin. Origins, с. 45.


[Закрыть].

Слова классиков часто звучат вполне современно. Сегодня мы, как Сенека, можем ругать библиотеку, в которой книги прекрасно переплетены, но их явно ни разу не открывали; или, что еще хуже, книги для которой подбирал дизайнер интерьера (скупал оптом, ради цвета корешков); или, что совсем никуда не годится, в которой полки нарисованы на стенах, а над ними приклеены отрезанные от старых книг корешки.

Античные книжные полки описаны у автора XIV века – монаха-бенедиктинца и библиофила Ричарда Онжервиля, который также известен под именем Ричарда де Бери; он был епископом Дарема. В своем труде «Филобиблон» (что можно перевести как «Любокнижие») он рассказывает о радости, с которой греки восстанавливали свою родину после войны. Матери встречали сыновей в заново отстроенных домах, куда возвращались и книги:

Их старые дома возвращены прежним жителям, и сей же час с великим искусством выстругиваются доски из кедра, а полки и поперечины из дерева гофер{12}12
  Гофер – упоминаемое в Библии дерево, из которого был построен Ноев ковчег; в реальности не существует.


[Закрыть]; для нескольких отделений делаются надписи из дерева и слоновой кости, и к сим отделениям с почтением приносятся сами книги; здесь они с удобством расставляются так, что ни одна не мешает открыть другую, ни одна не повредит свою сестру из-за общей кучности[31]31
  de Bury. Philobiblon, с. 79.


[Закрыть].

В первые века эпохи христианства на книжных полках помимо свитков приходилось хранить все больше переплетенных манускриптов (кодексов), которые через некоторое время стали основной формой книги. Кодекс получил свое название потому, что переплет его был деревянным (по-латыни codex означает «ствол дерева»); вскоре у слова «кодекс» появилось значение «свод законов». Технология создания кодексов была такова: листы папируса или пергамента сгибались пополам, а затем сшивались в переплет. У кодекса было несколько важных преимуществ перед свитком. Если, чтобы найти нужное место в конце текста, требовалось иногда развернуть весь свиток, то необходимую страницу в кодексе можно открыть моментально. Кроме того, в свитке можно было писать только на одной стороне, а в кодексе – с обеих сторон листа.

Предшественниками кодекса были таблички из дерева или слоновой кости, которые в античные времена связывались вместе, и получалось портативное приспособление для письма[32]32
  Shailor, с. 8.


[Закрыть]. Сборщики податей и другие служащие, которым приходилось делать записи стоя или верхом на лошади, вряд ли могли бы управляться со свитками. Мало того что свиток нужно постоянно удерживать в развернутом состоянии, писать на нем можно, только положив его на какую-нибудь твердую поверхность. А табличка, которая умещается в одной руке, прекрасно приспособлена для заметок. Ее легко сразу открыть там, где надо, а твердую поверхность она обеспечивает сама. Часто писали при помощи стило на специально подготовленной поверхности. Пишущему не нужна была третья рука, чтобы держать чернильницу: он прекрасно обходился двумя руками. Кончив писать, он мог связать дощечки или захлопнуть табличку, чтобы не повредить написанное, а затем надежно спрятать. Иногда «страницы» табличек выдалбливались, а в получившуюся форму заливался воск. После рабочего дня записи переносились на постоянный носитель – например, в свиток, – а восковая поверхность разглаживалась плоским концом того же самого стило: табличка была вновь готова к работе.

Самые ранние кодексы, позаимствовавшие форму у обыкновенных табличек для письма, появились в начале нашей эры (приблизительно во II веке). Существует версия, что кодексы возникли, когда христианскую Библию начали переписывать на папирусы и распространять как книгу: она должна была отличаться от свитков иудеев и язычников. Оказавшись гораздо удобнее книги, «к началу четвертого столетия кодекс стал главным средством коммуникации как для христианской, так и для нехристианской литературы, а использование свитков резко пошло на убыль»[33]33
  Там же.


[Закрыть].

Деревянные таблички для письма – предшественники кодексов и современных книг

Впрочем, был и переходный период, когда в книжных шкафах частных библиотек свитки соперничали с кодексами. Именно это противостояние форм, возможно, стало основанием для распространения закрытых шкафов. Хотя открытые полки могли украсить комнату и произвести впечатление на соседей, в какой-то момент их сочли неприглядными и закрыли дверцами. Причин тому, вероятно, было несколько, и все они связаны с теми проблемами, которые могли испытывать владельцы, хранившие свои книги на виду (неважно, что эти книги делали комнату приятнее или моднее). Уже то, что Цицерона так поразил вид его обновленной библиотеки, заставляет предположить, что он не подозревал, насколько привлекательно она может выглядеть. Взяв за образец библиотеку Аттика, Цицерон привел в порядок свою.

Некоторым книговладельцам, возможно, не нравились концы свитков, помеченные ярлыками или надписями на футлярах, поэтому для того, чтобы их не было видно, к шкафам добавили дверцы. Другие, возможно, беспокоились из-за влажности, из-за пыли, собиравшейся на свитках, из-за насекомых, которые могли их испортить. А кто-то, наверное, сталкивался с тем, что книги из его библиотеки воровали или брали почитать без спросу, и это обнаруживалось лишь когда нужного свитка не оказывалось на месте. Когда появилась необходимость хранить в библиотеках и свитки, и кодексы, эти разные формы книги не сочетались друг с другом на открытых полках, что стало еще одной причиной закрыть их дверцами.

Закрытый книжный шкаф назывался армарий (лат. armarium). Это слово «часто встречается у Цицерона и у других писателей этого лучшего периода и означает предмет мебели, в котором хранятся всевозможные ценные вещи, а также и кухонная утварь; Витрувий же обозначает этим словом книжный шкаф»[34]34
  Clark. Care of Books, с. 37.


[Закрыть]. Со временем это слово стало одним из синонимов для разных видов хранилищ: буфета, гардероба, шкафа; в английском языке оно осталось во многих вариантах, в том числе almery и armoire{13}13
  Современное английское слово armarium означает нишу в церковной или монастырской стене для хранения книг.


[Закрыть]. Еще одно слово – press – со временем все чаще означало именно книжный шкаф, особенно состоящий из нескольких секций. Это слово восходит к старофранцузскому языку через среднеанглийское presse: в XIII веке оно употреблялось в значении «толпа», «давка». Таким образом, проблема нехватки места для книг далеко не нова. Мы все еще называем словом press шкафы для фарфора, белья и так далее, но вот американские библиотекари считают это слово сугубо британским[35]35
  American Library Association. Статья range.


[Закрыть].

Такой книжный «пресс» с дверцами – не будем путать его со словом «пресса» – можно было закрыть и запереть. В нем хранились свитки и – что, возможно, важнее, – новомодные и редкие кодексы, которые зачастую больше ценились владельцами. Другим, более мобильным вариантом для хранения свитков и кодексов был книжный ларь – то же, что и сундук.

Параллельно со свитками и кодексами существовало несколько литературных традиций. В некоторых библиотеках «с одной стороны хранились римские классики, а с другой – Отцы церкви; схожим образом в римских прихрамовых библиотеках греческие книги хранились отдельно от латинских»[36]36
  Irwin. Origins, с. 63–64.


[Закрыть]. В дополнение к разным литературным традициям существовали и разные материалы, которые использовались для создания письменных документов. Список их – весьма пестрый; среди них были, например,

мелкие камешки; крупные камни, отколотые со стен пещер или от скал; глиняные таблички и цилиндры; кирпичи и керамическая плитка; кора, древесина, пальмовые листья и папирус; полотно; восковые таблички; металл, слоновая кость, кости других животных; дубленая и сыромятная кожа, пергамент; а в последние столетия – бумага[37]37
  Reed, с. 1.


[Закрыть].

Довольно долго писцы предпочитали папирус. Считается, что это слово египетского происхождения, как и само растение. Греки называли папирус byblos – по финикийскому городу Библ, который был важнейшим центром торговли папирусом. Отсюда произошло греческое название книги – biblion, в свою очередь давшее название Библии, «Книге»[38]38
  Там же, с. 3.


[Закрыть].

Папирус изготовлялся из болотных растений с твердыми стеблями, которые росли в долине Нила. Эти стебли рассекали ножом и отбивали до состояния плоских полосок, которые скреплялись, образуя свитки любой нужной длины[39]39
  См. Kenyon, с. 122–124.


[Закрыть]. Поначалу папирус применялся и в кодексах; в Египте им пользовались «еще в X–XI веках»[40]40
  Shailor, с. 8.


[Закрыть]. Но у этого легкого материала помимо преимуществ были и недостатки:

Папирус в греческом мире был дешев и его было много; на протяжении многих веков он прекрасно служил для письма. Однако у него было два изъяна. В любом климате, кроме сухого египетского, он быстро погибал. Его разрушала сырость; в Риме, а еще больше в Галлии тексты приходилось постоянно переписывать, чтобы они не пропали. Так, император Тацит, пожелавший, чтобы труды его тезки-историка, которого он воображал своим предком, были во всех римских библиотеках, счел нужным поручить своим придворным переписчикам изготовлять по десять копий каждый год и рассылать в библиотеки. А Марциал в своих эпиграммах часто напоминает читателям, что от дождя его книги пострадают, а если заворачивать в них жареную рыбу (видимо, кто-то это делал), это погубит их сразу и наверняка. Вторым недостатком было то, что папирус портился и ломался даже от единственного изгиба. Таким образом, он в действительности годился только для свитков[41]41
  Irwin. Origins, с. 115–116.


[Закрыть].

В общем, было множество причин искать альтернативу глине, камню и папирусу, но, как это часто бывало в истории технологии, толчком к переменам послужило событие внетехнологического характера. Если верить «Естественной истории» Плиния Старшего[42]42
  Bradley, с. 8–9.


[Закрыть], пергамский царь Эвмен II решил импортировать папирус, чтобы учредить библиотеку, которая могла бы соперничать с Александрийской, но Птолемей Филадельф не разрешил вывозить ценный материал из Египта. Эвмен не сдался и приказал изготавливать гладкие и тонкие листы из овечьей кожи: именно этот материал должен был заменить папирус. По словам Плиния, его назвали пергаментом (charta pergamena), по месту происхождения. На самом деле пергамент изобрели раньше: во времена Эвмена он просто вновь вошел в употребление. До этого его называли membrana. В современном употреблении слово «пергамент» обычно означает любой материал для письма, «сделанный из кожи овцы, козы или другого животного»[43]43
  Shailor, с. 8.


[Закрыть].

Еще одной альтернативой папирусу был велень. Хотя часто велень и пергамент путают, это, строго говоря, разные материалы. Велень (от фр. vélin, ср. англ. veal, «телятина») изготавливался из телячьей кожи, хотя латинское vellum обозначало также шкуру овцы и других животных[44]44
  Bradley, с. 8.


[Закрыть]. В самом деле, «кожу почти всех повсеместно известных домашних животных, и даже рыб, брали, чтобы приготовить материал для письма»[45]45
  Там же, с. 6.


[Закрыть]; из кожи мертворожденных ягнят и телят получался «превосходный, тончайший»[46]46
  Там же, с. 6–7.


[Закрыть] материал. Время показало, что велень и пергамент долговечнее папируса. К сожалению, материалы животного происхождения обходились недешево: «из кожи одной овцы можно было выделать лишь один лист (складываемый в два) книги формата ин-фолио»[47]47
  Irwin. Origins, с. 119


[Закрыть]. Так что для того, чтобы написать один кодекс, требовалось забить «очень большое стадо овец».

Способность животной кожи выдерживать шнуровку означала, что листы пергамента можно обрезать до стандартных форматов и сшивать вместе, чтобы получались свитки, или «книги», сделанные из «сшитых листов, сложенных гармошкой»[48]48
  Reed, с. 5.


[Закрыть], или кодексы. Высказывалось мнение, что «прямоугольная» форма животных «продиктовала форму книги – условность, с которой мы до сих пор живем»[49]49
  Weinstein, с. 29.


[Закрыть]. В действительности уже самые ранние кодексы были прямоугольными: эта форма появляется как результат сгибания и сшивания листов папируса, а форма этих листов стала такой не из-за особенностей растения, а из-за техники изготовления: из листов должны были получаться свитки. Но прямоугольник можно согнуть двумя способами: у сложенного листа либо высота окажется больше ширины, либо ширина больше высоты. Письмо зависит от ориентации страницы – в век компьютеров мы называем ее соответственно книжной (вертикальной) или альбомной (горизонтальной). Поскольку кодексу предшествовал свиток, видимо, казалось естественным придавать ранним кодексам альбомную ориентацию: столбцы строк выглядели практически так же, как в свитке. Но необходимость скреплять сложенные листы по одному краю обусловила переход к книжной ориентации: так шов становился длиннее, что обеспечивало переплету максимальную прочность.

Поэтому практически у всех ранних книг была вертикальная (книжная) ориентация, которая и сегодня встречается чаще всего. Две книги необычной формы, изданные в конце XX века, прекрасно демонстрируют, какая разница между переплетами, выполненными по длинной или по короткой стороне листа. Книга Джудит Дюпре «Небоскребы» узкая и высокая, как и сами эти здания; размер страницы – примерно 19 × 46 сантиметров. Как и подобает книге на такую тему, она переплетена по длинному краю. Такой переплет очень крепко держит страницы, в каком бы положении книга ни находилась. Книга прочно стоит на полке и крепко держится в руках у читателя: это создает образ хорошо построенного высокого здания. Следующая книга Дюпре «Мосты», сообразно теме, широкая и невысокая. Ее страницы размером 46 × 19 сантиметров сшиты по короткому краю. С такой книгой нужно обращаться осторожно.

Независимо от того, почему в древности книги стали прямоугольными, страницы ранних кодексов буквально связывались между деревянными крышками, концы которых часто делали скошенными, искривленными или закругленными[50]50
  Shailor, с. 59.


[Закрыть]. В крышках проделывались желобки и пазы, чтобы страницы хорошо крепились к обложкам. Крышки кодексов, несомненно, происходили от деревянных табличек для записей, но, скорее всего, были больше и толще, чем те, что использовались в табличках-«блокнотах». Кодексы, таким образом, оказывались более тяжелыми и громоздкими, но читать их было гораздо удобнее, чем свитки.

Сверху вниз: резчики скашивали, выгибали и закругляли края деревянных крышек переплета

Древние кодексы часто хранились на столе или на полке; нередко они были наклонными, как поверхность для письма. На такой наклонной поверхности передняя обложка книги могла выглядеть как произведение искусства, а также ясно указывать на то, что под ней лежат исписанные листы. Переплетные крышки могли быть обтянуты пергаментом, дубленой кожей, тканью или чем-то еще. Особенно ценились книги в окладе – переплете, инкрустированном драгоценными камнями или богато украшенном каким-либо другим способом. Оправданием такой роскоши обычно служило содержание книги – религиозное или церемониальное.

На обложке редко обозначалось название книги или имя автора. У кодексов вообще не было названий в нашем понимании: возможно, книги опознавали по словам на первой странице с текстом. Например, книга, которую мы сегодня знаем под названием «О природе вещей» (De rerum natura), вполне могла именоваться по начальным словам поэмы Лукреция: «Рода Энеева мать» (Aenadum genetrix)[51]51
  Irwin. Origins, с. 32–33, здесь в переводе Ф. А. Петровского.


[Закрыть]. Не было и номеров страниц: нужные места отыскивались по ключевым словам в тексте.

Свиток удерживается в нужном положении благодаря подставке с прорезями. На иллюстрации изображен святой Иероним (ок. 347–420)

Когда ученый находил в свитке или кодексе отрывок, который он собирался изучить или скопировать, ему нужно было какое-то приспособление, чтобы удержать свиток на нужном месте и освободить руки для писчих принадлежностей. Для удержания свитков придумали много хитроумных устройств, например, подставку с прорезями. За такой подставкой сидит святой Иероним на иллюстрации к манускрипту «Чудеса Божьей матери» (Les Miracles de Nostre Dame), созданному в Гааге в 1456 году[52]52
  Clark. Care of Books, илл. 149.


[Закрыть]. Хотя эта технология, возможно, и не такая древняя – художники Возрождения, вероятно, позволяли себе некоторые вольности в изображении предметов, невзирая на историческую правду, – иллюстрация показывает, как менялась мебель в зависимости от книг. Иногда вес самого папируса удерживал его в нужном читателю или переписчику положении. При необходимости поверх свитка можно было положить нить, на концах которой подвешивались грузила: нить расправляла свиток и удерживала его на месте. Такое приспособление можно увидеть на рисунке, изображающем Жана Мьело – писца XV века, секретаря герцога Бургундии Филиппа Доброго[53]53
  Weinstein, с. 32–33.


[Закрыть]. Впрочем, если только секретарь не готовил какой-нибудь церемониальный документ, в рисунок вкрался занятный анахронизм: Мьело переписывает что-то из кодекса в свиток. (Кодекс, с которым работает Мьело, тоже раскрыт на нужном месте и удерживается нитью с грузилом. Это полезное приспособление до сих пор используется в хранилищах редких книг.)

Мьело работает за конторкой, по форме напоминающей походную палатку. Через эту конторку перекинут свиток; он удерживается в нужном положении. Хотя наклон конторки кажется чрезмерным – он почти вертикален, – похоже, именно такой наклон был предпочтителен: так художники часто предпочитают работать над картиной, почти вертикально стоящей на мольберте. Античную и средневековую каллиграфию можно рассматривать как художественную трактовку языка: каллиграф – скорее рисовальщик, чем писатель. Переписчику даже не нужно было быть грамотным, чтобы скопировать написанное кем-то другим.

Писец XV века Жан Мьело пишет в свитке

Текст в свитках чаще располагали колонками, как в открытом кодексе на полке справа. Именно способ письма в свитках обусловил использование колонок в кодексах, а затем и в первопечатных книгах

Столы с наклонной поверхностью, хотя и не с таким крутым уклоном, использовались до конца XIX века; такой дизайн бывает и у современных столов, а также у клавиатуры пишущей машинки. Сегодня у многих компьютерных клавиатур есть убираемые ножки, которые можно зафиксировать в выдвинутом положении: клавиши располагаются ярусами, как на старых пишущих машинках, механических и электрических. Поскольку клавиатура моего ноутбука плоская, я делаю ее наклонной, подложив под задний край компьютера книгу. Так мне удобнее работать с верхними клавишами. Такой же эффект получится, если я наклонюсь над клавиатурой, но в этой позе я быстро устаю. Даже когда я не печатаю на клавиатуре, наклонная поверхность мне нравится больше. Когда я, сидя в мягком кресле, вычитывал предварительный вариант этой книги, я клал правую ногу поверх левой или на стул, чтобы моя рукопись, в которой я делал пометки, лежала на наклонной поверхности. Как мы увидим далее, тяга к наклонным плоскостям, вне зависимости от их конкретных форм, оказала большое влияние на развитие книжных полок.

Если оставить в стороне тот факт, что свитки до сих пор используются в религиозных практиках и юридических процедурах (например, в Британии существует должность Мастера свитков)[54]54
  Мастер свитков – второе лицо в судебной иерархии Англии и Уэльса, заведует судебным архивом. См. Reed, с. 6.


[Закрыть], кодекс со временем окончательно вытеснил свитки: основополагающие тексты были скопированы со свитков в кодексы еще в IV веке. Теперь на полках и в армариях, как правило, содержались только кодексы, вполне похожие на современные книги. Поскольку книг в библиотеках становилось все больше (коллекции вообще имеют свойство разрастаться), увеличивалось и количество, и размеры мебели для их хранения. Армарии сохранили свою форму (сегодня мы назвали бы армарий буфетом или гардеробом); в Средние века их все чаще запирали на ключ (или как-то по-другому защищали их содержимое).

Меры предосторожности были, конечно, необходимы, поскольку все книги изготавливались вручную. Каждая буква, слово, предложение, абзац, страница, каждый отдельный том – все это было результатом большого труда переписчика, который либо копировал текст из другого манускрипта, либо писал под диктовку старшего писца. Старший писец начальствовал над группой переписчиков, как хозяин над галерными рабами, движущими вперед античный корабль – трирему. Диктовка дожила до наших дней: в школьных классах ученики записывают в тетради то, что говорит им учитель, иногда дословно (особенно если учитель пишет на доске и говорит себе под нос, что этот материал, возможно, попадет в контрольную), но гораздо чаще в сокращенной форме. Групповая работа над манускриптами сегодня сохранилась на пресс-конференциях, где слова публичной персоны записывают журналисты (их в шутку называют писарями). Даже если изображение ньюсмейкера передается электронными средствами через спутник, а репортеры пользуются диктофонами и ноутбуками, пресс-конференция все равно устроена по принципу средневекового книжного производства.

Конечно, сегодня информация – исходит ли она от пресс-секретаря, который выступает за кафедрой, или от астронавта, который летает перед микрофоном в невесомости, – может моментально транслироваться на весь мир по радио, телевидению, через интернет. То, что репортер прямо на месте событий записывает в свой ноутбук, можно тут же загрузить на редакционный компьютер, отредактировать и автоматически отправить в печать: на бумаге не появится ни одного слова до тех пор, пока с печатного станка не сойдет утренняя газета. Кажется, что работа современных журналистов сильно отличается от того, чем занимались средневековые переписчики или Гутенберг, составлявший строки шрифта по рукописной Библии. Но на самом деле здесь есть немалые сходства. Именно поэтому история технологии интересна и всегда актуальна: она не только рассказывает нам, как те или иные вещи делались в прошлом, но она также дает понять, как они делаются сегодня и как, вероятнее всего, будут делаться в будущем.