Текст книги "Валютчики"

Я почувствовал, как тревога вползает в мою расслабленную душу. Не хотелось прослыть паникером, но что-то с каждой секундой беспокоило меня все больше.

– Аслан, не останавливайся, – негромко попросил я, поняв, что он заворачивает к воротам.

– Ты чего? – Аслан уставился на меня, затем вновь посмотрел на «Жигуль».

Я хотел ответить, когда заметил идущих в нашу сторону двух человек. Мы были между ними и «Жигулями» и с каждым их шагом тревога все сильнее давила на нервы.

– Отъезжай! – Я уже не просил – требовал.

Включив заднюю скорость, Аслан подал назад и в ту же секунду раздались громкие хлопки. В первое мгновение я не понял, что это за звук, но, увидев, как лобовое стекло «девятки» покрылось трещинами, наконец понял – по нам стреляли!

– Ах ты!.. – Выругался Аслан, вжимая педаль до самого пола.

Машина резко подала назад. Не удержавшись, я ударился лицом об стекло. Аслан еще секунду ехал назад, ориентируясь по зеркалам, затем резко подняв ручной тормоз, переключил скорость, одновременно выкручивая руль влево. Нас развернуло так, что я вновь ударился головой об стекло, но теперь уже боковое. Что-то влетело в заднее стекло и несколько пуль попали во что-то железное.

– Жми! – крикнул я Аслану, увидев почти рядом с нами одного из нападавших.

Уговаривать его не пришлось. Взревев, «девятка» помчалась по ночной улице, унося нас от верной гибели. Несколько минут Аслан гнал машину так, словно за нами гнались все черти этого мира. Поняв, что нас никто не преследует, он сбавил скорость и, свернув в узкий переулок, остановился. Мы посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, истерично засмеялись.

– Черт! Кто это мог быть?! На моей улице, прямо у моего дома! – Аслан непонимающе смотрел на меня, а с его лица не сходила нервная улыбка.

Догадка молнией пронеслась в моей голове.

– Я знаю, кто их навел, – сказал я, нащупав в лежащей на моих коленях сумке дырку…

В Москву я вернулся на следующий день. Встретив меня на броневике, Серега долго и молча рассматривал меня, словно не узнавая, после чего сказал, обращаясь к сидевшему за рулем «Кефиру»:

– Друг, на Таганку и побыстрей!

В машине мы не стали говорить на волнующую обоих тему, зато дома, когда я повалился на любимый продавленный диван, он дал волю словам.

– Мне с утра позвонил твой Жора и сказал, что Тамаза взяли, и он уже признался, что навел на тебя.

– Я так и думал.

– Блин, Ден, какого хрена ты ему про Аслана сказал?! – Взорвался спокойный, даже холодный обычно Серега. – Ты что, совсем?!

– Ладно, не ори, – буркнул я, думая о Майе, – в конце концов, это в меня стреляли и, если бы не сумка на коленях…

– Что сумка?! – Серега посмотрел на нее, поднял, повертел и, найдя дырку, зачем-то всунул в нее палец. – Вот же гнида!

– Повезло. Так что с Тамазом? Надеюсь, его не убили?

– Да плевать мне на него! Пусть твой Жора сам решает, как его наказать и побыстрей! А не накажет, так я его самого порешу! Ты в курсе, что сначала вас хотели по дороге ограбить?!

Я покачал головой.

– Этот Тамаз рассказал, что машина не заглохла, а он специально повез вас с Давидом по глухой дороге, чтобы там на вас напали его подельники, которых он успел предупредить перед выездом. Но вы куда-то пропали! Они там все изъездили, но так и не нашли! Куда вы делись?!

– В горы полезли, – устало ответил я, – думали, срежем путь, а потом заблудились. Ночевали в какой-то пещере…

– Нет, это какой-то бред! – Бросив сумку на пол, Серега возмущенно уставился на меня. – Не пойму – то ли ты везучий сукин сын, то ли просто дурак!

– Везучий дурак, – ответил я, – а теперь иди к черту.

– Нет, я поеду к армянам, а оттуда сразу в порт и домой!

Я кивнул. Усталость одолевала меня, и не было сил ни спорить, ни оправдываться.

– Все! На хрен этот Кавказ! Если хотят, пусть сами сюда приезжают!

– Иди уже, не заставляй ребят ждать, – сказал я, напомнив о стоящем у подъезда броневике.

– Ладно, – Серега чуть сбавил тон, с нездоровым интересом глядя на меня, – ну ты сам-то хоть понимаешь, как вам повезло?

– Пытаюсь, – честно ответил я и зевнул, – ты уйдешь когда-нибудь?

– Пока! Чертов везунчик!

Подхватив сумку, он направился к дверям. Услышав хлопнувшую дверь, я посмотрел на телефон и быстро набрал семь цифр.

– Алло, – произнес голос, от которого внутри меня все растаяло. – Алло? Кто это?

Я вдруг позабыл все слова, что собирался сказать ей, и молчал, слушая ее дыхание.

– Ден?

– Привет, милая. Я так соскучился…

Глава 5

…Зима в том году выдалась суровой и лютой. Настолько, что даже мне, хвалено-закаленному, гордо плюющему на мороз в тоненьком демисезонном пальто, порой казалось, что мир вот-вот замерзнет, а потом расколется. Или сначала расколется, а потом окончательно замерзнет. Но мир продолжал терпеть, чего нельзя было сказать о моей непокрытой ничем, кроме копны волос, голове. Да, я не носил шапок. Ну, не мог я их носить и все! Одни давили, голова потела, как если бы ее всунули в духовку с яблочным штруделем, другие наползали и, что характерно, всегда на глаза. Были которые вроде и подходили по всем параметрам (не давили, не сползали), но мне не нравились. Точнее, это я самому себе не нравился в шапке, и дело было не в ней, а в моей внешности, которой не шел ни один головной убор (корону, правда, не мерил, ручаться не могу – может, и смотрелась бы).

Словом, ходил, а в основном бегал я по улицам замерзающего города без шапки, надеясь на пылкий темперамент, горячую кровь и магическое слово «авось».

– Не помрем! – бодро говорил я, выбегая из теплого помещения биржи и добавляя про себя волшебное слово.

На улице наворачивались слезы, дышать становилось трудно, и кто-то внутри меня гневно кричал о мозгах, которым явно чего-то не хватает. Возможно, речь шла о шапке.

Так я и бегал, живя верой в то, что менингит авось да минует, зима – когда-нибудь, но закончится, и морозов таких наверняка уже не будет. И вера моя была крепка до того самого дня, а точнее 21 января 1994 года, когда…

…Как обычно с утра нужно было во «Внучку» встречать курьера из славного сибирского города. Денег он вез не так много, но Сергей, друг и компаньон, очень просил не опаздывать, и причина, надо сказать, была уважительной. Дело в том, что в этот раз летел новый курьер, о котором я знал совсем немного – сибиряк, 40 лет, зовут Михаил, одет в пальто и соболью шапку с высокой тульей. И еще – его жена была крестницей Сергея, которой он помогал в те нелегкие годы как мог – деньгами, советом, шуткой. В этот раз помощь заключалась в предложении Михаилу поработать курьером, за что полагались неплохие деньги. С одним условием – ни в самолете, ни в Москве Михаил не притронется к спиртному.

Да, Миша был алкоголиком. Из тех, кому нельзя даже видеть спиртное, потому что остановить его в этом случае могла только смерть. Инструкции, полученные от Сергея, состояли из трех пунктов:

1. Не опаздывать, ибо Михаил в Москве в первый раз, мало ли чего. 2. Взять деньги, отвезти в гостиницу, откуда нужно было забрать его, чтобы отправить вечерним десятичасовым рейсом. 3. Ни в коем случае не давать пить! Ни грамма! Именно так, с восклицательным знаком. Сергей начал объяснять, что такое «запойный алкоголик», но я успокоил его, заверив, что он у меня даже из номера не выйдет…

…В семь тридцать я был уже во Внуково. С депутатским залом тогда были кое-какие трудности, и встречать Михаила предстояло в общем зале. Уточнив время прилета задерживающегося самолета, я зашел в кафе на втором этаже, больше похожее на советские стоячие столовые. Заказал кофейный напиток (как было написано в прейскуранте), поискал стол с относительно чистой поверхностью, проверил на качку (качался, но не критично) и поставил на него обжигающий руки пластиковый стаканчик. Запах напитка напоминал военные романы, в которых часто употреблялось слово «эрзац» (галеты, кофе) – от «кофейного напитка» пахло так, словно кто-то на резине жег сахар. А может и наоборот.

Я отхлебнул – что-то горько-сладкое все с тем же замечательным привкусом горелой резины, едва не убившим мои вкусовые рецепторы, но это оказалось именно тем, что было так необходимо полусонному сознанию. Весь вчерашний день мы провели с Майей, с которой у нас совпали выходные. А также вечер и, разумеется, ночь. Ночь, как ночь, только очень уж бессонная. Впрочем, с Майей и не могло быть по-другому – пылкая и нежная одновременно она страстно любила жизнь во всех ее проявлениях, не желая терять ни одной ее минуты…

В итоге мне все же удалось ненадолго забыться, но вскоре был безжалостно разбужен телефонным звонком подъехавшей на броневике охраны. В машине, как ни пытался, доспать не удалось: любитель сгибать монеты Сеня что-то добродушно басил водиле, которым в тот день был «человек дождя» со странным прозвищем «Кефир», а двое других охранников (Димон и Сергей), несмотря на раннее утро, отчаянно резались в дурака затертыми до бахромы картами. После чего так же громко стали обсуждать преимущество немецких биноклей. Сквозь полудрему я видел, как Сергей разглядывал купленный Димоном бинокль, комментируя чуть ли не каждую деталь и проявляя недюжинное знание предмета. А потом мне все же удалось забыться, но голос «Кефира» почти мгновенно вернул назад в зиму:

– Ден, приехали! Внучка!

…Очередное объявление, от вселенского звука которого у меня чуть не заложило уши, возвестило о посадке опоздавшего на 40 минут сибирского самолета. Я посмотрел в стакан, где плескались остатки бурого напитка, и решив, что экспериментов на сегодня достаточно, бодро сбежал по лестнице и оказался в зале прилета.

Встречающих было не так много, человек пятнадцать. Среди них, предлагая «в город недорого», вертелись местные таксисты, которым, судя по таксе, больше подошло бы слово «грабители». Неподалеку от них отирались трое подозрительных парней, которых уж точно можно было так назвать (Ломброзо наверняка причислил бы их к отпетым уголовникам), но этих я не опасался. Во-первых, у выхода из зала стояли мои бойцы во главе с гигантом Сеней, во-вторых, сумма была не самой большой – рублей на сто тысяч долларов, и, в-третьих…, а это хотелось бы выделить.

Дело в том, что в это странное во многих смыслах время я жил с чувством, что ничего плохого со мной произойти не может. Не знаю, откуда взялась эта идиотская уверенность в собственном бессмертии но, в отличие от коллег в нашем непростом и, скажем прямо, опасном бизнесе, со мной и вправду никогда не случалось никаких серьезных неприятностей. И в тот день также ничего не предвещало катастрофы.

Михаила я приметил сразу – по высокой, пышной меховой шапке, или мурмолке, как называли их мои сибирские друзья. Вышедшая из моды лет 200 назад шапка с высоченной тульей дико смотрелась среди соболиных, песцовых и прочих головных уборов, наводнивших зал прилета, вызывала на лицах у многих откровенные улыбки. Сам Михаил выглядел не на 40, а на все 50 с хорошим таким гаком но, учитывая тяжелую жизнь советско-российского алкоголика, можно сказать, что его глаза еще не утратили человеческого блеска. В руках он держал небольшую спортивную сумку, в которой, насколько мне было известно, находилось около ста миллионов рублей.

Наклеив дежурную улыбку, я негромко позвал его:

– Михаил?

Обернувшись, он настороженно посмотрел на меня, вглядываясь в данные Сергеем особые приметы (лицо кавказской национальности, волосы черные, рост 180, говорит без акцента), и через небольшую паузу коротко кивнул.

– Вы Денис?

– Просто Ден, – я пожал протянутую им руку и указал на выход из зала, – и можно на ты. Ну, что, – я посмотрел в его слегка очумелые после длительного перелета глаза и спросил, – пошли?

Он без слов двинулся за мной к выходу, возле которого маячил подмерзший Сеня. Увидев нас, он перестал притоптывать ногами, незаметно сдвинув оружие так, что дуло карабина смотрело теперь не в пол, а туда же, куда и его хозяин. Я проследил за его взглядом и понял, что Сеня смотрит на тех самых подозрительных парней, которых я заметил немногим раньше.

Бывает ведь, когда тебе совершенно точно известно, что вот эти люди сейчас говорят о тебе. Может, у кого не так, но со мной бывало и не раз. Будто кто-то внутри подсказывал – «эй, вот эти говорят о тебе!».

Я старался не думать, что у этого явления имелось медицинское название – повышенная мнительность, или, попросту, паранойя. Работа вынуждала быть параноиком, обращающим внимание на каждую мелочь в поведении окружавших меня людей, и не исключено, что именно это, не самое приятное качество, и уберегло от разных неприятностей, о которых я уже никогда не узнаю.

В этот раз было точно такое же чувство, и уверенность в собственной безопасности удержалась лишь видом Сени, до которого было шагов тридцать. Обменявшись репликами, подозрительная троица двинулась нам наперерез. Они были ближе Сени, который не имел права входить в зал с оружием – кому-то из тогдашнего начальства вдруг почудилось, что, едва оказавшись в здании, лицензированные охранники сразу же начнут стрелять по несчастным пассажирам. Несмотря на абсурдность подобного предположения, это самое начальство издало местечковый указ о запрете, вызвавший, мягко говоря, недоумение всех, кому по тем или иным причинам приходилось иметь охрану.

До выхода оставалось шагов двадцать, когда троица преградила нам путь. Самый неприятный обратился ко мне и, указав на Михаила, противно прогундел:

– Зна-атная папаха! Че везем, пацаны?!

Я почувствовал зарождающееся в груди бешенство, выдохнул и почти спокойно спросил:

– Слышь, а ты кто?!

Намеренно сократив первое слово и придав своему лицу наиболее неприятное выражение (было с кого списать), я дал понять начинающим бандитам, что маму звать никто не будет. Поняли они это или нет, но второй, более говорливый, зачем-то всунув за пазуху руку, вдруг ухмыльнулся и скороговоркой произнес:

– С кем работаешь, братишка?

Насколько мне известно, уменьшительно-ласкательные выражения из уст подобных негодяев вовсе не означают дружелюбие или приветливость. Напротив – если ты принимаешь подобное обращение, то сразу становишься как бы рангом ниже и с тобой уже никто не будет разговаривать как с равным. Но тягаться в понятиях или «рамсить», как это было принято называть в те годы, мне тоже не очень улыбалось. Не таким я был знатоком воровских понятий и законов, чтобы не попасться на какую-нибудь дебильную в своей простоте, но хитрую уловку.

Я поднял руку и, указав на Сеню, негромко сказал:

– Видите охранника? На улице еще трое. У всех карабины и приказ стрелять в случае чего. Ферштейн?! – Немецкое слово вырвалось случайно, видимо, изжога напомнила о выпитом недавно «эрзац-кофе», но в контекст разговора легло законно.

Первый, самый неприятный, посмотрел на Сеню, обернулся ко мне и, сотворив нечто отдаленно напоминающее улыбку, прогундел:

– А чё ж он стоит и не подходит?

Взглянув на молчавшего все это время Михаила, я отметил нервозность в движениях его свободной руки. Курьер явно трусил, и это было совсем нехорошо. Он сильно покраснел, вспотел, из-под шапки катились крупные капли пота, и, несмотря на серьезность ситуации, это зрелище живо напомнило мне собственные мучения при выборе шапок.

Но сейчас было не до сочувствий. Надеяться я мог только на Сеню, но, посмотрев на возвышавшуюся голову гиганта, я увидел… Черт! Справа от нас шла высокая девица роскошных до удивления форм, и ее фигура привлекала внимание всех находящихся в зале прилета мужчин. Всех, кроме нас пятерых…

Стараясь вложить в свой взгляд побольше цинизма и уверенности, я сказал, обращаясь к «первому»:

– Слушай, ты, – в этот раз я уже не стал коверкать слово, – если он подойдет, вы все тут ляжете! Разойдемся без «кипеша» и никто не пострадает!

– Да он не может войти в зал, – прорезался третий, – им же запрещено с оружием входить! Только «мусорам» можно!

– Короче, кладите сумку на пол и валите отсюда! – Грозно, но той же скороговоркой проговорил второй, показывая мне зажатый в руке пистолет, который он прятал за пазухой.

– И никто не пострадает, – издеваясь, повторил мои слова первый.

Я не спец в оружии и сказать, боевой это был пистолет или муляж, вряд ли бы смог, даже если бы им вертели у меня под носом. А тут что-то мелькнуло и исчезло вместе с рукой под курткой подмосковного пошива. Михаил тоже видел оружие, и капельки пота, рождающегося где-то под смешной шапкой, стали больше.

Взглянув на Сеню, который (как и все остальные) продолжал смотреть на движущуюся в нашу сторону соблазнительницу, я уже знал, что нужно делать. Нужно было продержаться всего пару секунд.

Первый из троицы надвинулся так, словно это я был метр с кепкой, а не он, едва не задравший голову, чтобы смотреть на меня своим гипнотизирующим взглядом.

– Ты чё, барбос, не понял?! – Гундосость явно была напускной, словно он подражал какому-то блатному, вкупе с туберкулезом заработавшему на рудниках еще и хронический гайморит. – Сумку бросил и пошел на хер отсюда!

Ненавижу, когда меня называют барбосом! Или там, козлом например! И так стало неприятно, что я чуть все не испортил, с трудом сдержав дикое желание влепить гундосому хук. Женщина с формами была уже почти рядом, и я видел, как оторвавшись от удивительного зрелища Сеня, наконец, посмотрел на меня. Выражение его лица изменилось, и я понял – пора.

Даже неприятным типам не чуждо чувство прекрасного и удивительного – второй и третий на пару секунд «зависли», созерцая кораблем плывущую мимо них девицу, а я выхватил из рук Михаила сумку и изо всех сил кинул ее в сторону охранника.

– Лови! – крикнул я Сене, одновременно отталкивая «второго» и «третьего», зачарованно смотрящих на удивительную зад…, то есть спину уходящей женщины.

Швырнув сумку, я подумал, что в моем лице страна потеряла хорошего молотобойца – пущенная почти без замаха сумка «стремительным домкратом» полетела в сторону Сени. Скинув карабин появившемуся в дверях Димону, Сеня бросился к летящей сумке, а я схватил «гундосого» за воротник и, как можно гнусавее, произнес:

– Чё там про барбоса?!

Бандиты рванули к сумке, но было уже поздно – в этот день я установил первый мировой рекорд по метанию сумок с деньгами – не долетев до дверей каких-то пару шагов, десятикилограммовая поклажа шлепнулась рядом с взвизгнувшей от страха женщиной и тут же подхвачена Сеней…

…В броневике только и было разговоров о том, что случилось в зале прилета. Сеня уже в восьмой раз рассказывал все чего-то не понимавшему «Кефиру», как я кинул ему сумку, в восьмой же раз отвечая на удивленный вопрос, что сумка, слава богу, не порвалась и деньги на месте.

– У них рожи прямо вытянулись! – весело басил гигант, в восьмой раз показывая мне оттопыренный кверху большой палец.

– А сумка?! – «Кефир» нервно посматривал на Сеню, оборачивался на меня, словно забыв, что находится за рулем.

– Да нормально, говорю! Следи за дорогой! – Сеня явно был на взводе, и нерастраченный адреналин вынуждал его нервно стискивать все, что попадалось под руку.

Надо сказать, что это я не разрешил ему нанести больше одного удара в челюсть в отчаянии рванувшему было к нему «гундосому», и мы ретировались раньше, чем кто-то понял, что происходит.

– Да слежу я, слежу! – нервно ответил «Кефир», совершая опасные маневры на большой скорости так, словно за нами кто-то гнался. – Значит, с сумкой все нормально, да?!

Другой охранник, Димон, только вернувшийся со срочной службы так же подробно пересказывал Сергею, «как он обалдел, увидев летящий на него карабин, как ловко схватил его, взял бандитов на мушку» и все в таком духе. Парню было немного обидно, что ему пришлось от дверей наблюдать за тем, как Сеня расправлялся с налетчиками, вот он и смаковал совершенно никчемные подробности, типа «держу на мушке, а руки-то с мороза задубевшие! Как стрелять, думаю?!». Он рассказывал с таким воодушевлением, словно ему и в самом деле едва не пришлось начать пальбу…

Михаил сидел молча, искоса поглядывая на меня, словно до сих пор не верил, что опасность миновала и ему ничего не грозит. Я видел его трясущиеся руки и подумал, что по-хорошему, конечно, надо бы дать человеку успокоиться, в смысле, грамм пятьдесят – сто. Но это было третьим, самым главным пунктом инструкции по Михаилу, нарушать которую я не собирался.

В мои планы входило покупка ста тысяч долларов в обменнике знакомого армянина, затем устроить Михаила в не очень дорогой гостинице в районе ВДНХ, после чего я собирался ехать на Цветной, чтобы поспать хотя бы пару часов рядом с наверняка еще нежившейся в постели девушкой с красивым весенним именем…

Первая часть плана прошла четко по задуманному. Обменяв теряющую в цене с каждым днем рублевую массу на красивый «кирпич в родной полиэтиленовой упаковке», стоивший ровно $100.000, и выслушав сетования недовольного маленькой суммой Армена, я вернулся в броневик. Назвал успевшему задремать «Кефиру» адрес гостиницы и услышал привычное: «А где это?». Я промолчал. Ожидаемо ответив самому себе: «А, я знаю!», «Кефир» надавил на газ, подтвердив мою мысль, что все его вопросы носят риторический характер. Взревев, наш броневик скрипуче покатился по покрывавшей асфальт толстой корке спрессованного машинами и морозом снега, навевая мысли о скором и приятном отдыхе.

Михаил был по-прежнему молчалив, и мне вдруг захотелось поговорить с ним.

– Миш…

Он вопрошающе посмотрел на меня.

– А ты не голоден?

Прежде чем ответить, он подумал пару секунд, как бы прислушиваясь к собственным ощущениям и, кивнув, ответил:

– Есть маленько.

– Отлично! Ты как к мясному относишься?

– К чему? – Взгляд Миши явно выражал удивление.

– Мясо, говорю, ешь?

– Мясо?! – Казалось, в ответ на мои попытки разъяснить, что я имел в виду, Миша удивлялся все сильней.

– Ну, да, ты же не вегетарианец?

– Я-то?! – Удивление продолжало нарастать.

Я понял, что выбрал не самую удачную тему и попытался сменить, точнее, видоизменить ее.

– Миш, а ты как к суши относишься?

Если до этого мне казалось, что дальше удивляться уже некуда, то здесь пришлось признать, что я ошибался, причем не по-детски. Михаил уставился с таким изумлением, что я немного растерялся и буркнул первое, что пришло в голову, а именно описание блюда:

– Понимаешь, это сырая рыба…

На Мишу жалко было смотреть. То ли он не любил рыбу вообще, то ли это касалось только сырой рыбы, но его лицо вдруг перекосила гримаса, и торопливо, словно опасаясь, что сейчас я начну предлагать тушеных тараканов, Михаил сказал:

– А можно просто… картошки?

– О! – Сеня грузно обернулся назад, а мне показалось, что выполнявший поворот броневик сейчас перевернется. – Картошка!

Машина устояла, а Сеня с расплывающейся на лице улыбкой предложил:

– Ден, а может, в «Мак» заскочим, а?! Я бы щас что угодно навернул!

– Картошечка! – мечтательно произнес Димон, словно это было именно то, что ему остро не хватало в армейские годы. – И чизбургер!

Я подумал, что демократичный Макдональдс это то, что нужно, и кивнул:

– Точно, поехали в «Мак». «Кефир», а где-нибудь по дороге есть круглосуточный «Мак»?

– А хер его знает, что у нас по дороге! – как обычно ответил «Кефир», но я терпеливо подождал пару секунд, и не ошибся. – Макдональдс-то?! Есть, конечно! Ща мимо проезжать будем!

– Всем по картошке, чизбургеру и коле, нормально?

– Ништяк! – романтично сказал Димон.

– Да, хорошо бы, – скромно присоединился Сергей.

Миша все еще казался растерянным и подавленным, и я несильно хлопнул его по плечу.

– Все нормально?

Взгляд его был долгим и красноречивым…

…Задержка в утренней очереди в АвтоМак, романтичное поедание в салоне немецкого броневика американского фаст-фуда с последующими набегами в придорожные туалеты – к гостинице мы подъехали чуть позже запланированного. Но это было не страшно, администраторша Валя знала меня, можно сказать, любила, как редкого, но щедрого клиента. Она быстренько сдала мне номер, получила деньги и, оценивающе взглянув на стоящего чуть поодаль Михаила, негромко произнесла:

– Чё это с ним?

– Все нормально, Валь, – я улыбнулся, возвращая ей сдачу, – человек плохо переносит самолеты.

– А-а-а, – недоверчиво протянув, Валя посмотрела на меня и через неуловимую паузу добавила, – а то мне показалось, что он того, алкаш.

Глаз у нее был, что называется, алмаз. Разглядеть в нормально одетом (с такой-то мурмолкой!) трезвом человеке алкаша – на такое не каждый следователь способен. Тем более нынешние. Я покачал головой.

– Не, все нормально. Он вообще не пьет, – я подумал, что для убедительности нужно добавить еще что-нибудь, и сказал, – ни капли.

– Ну-ну, – неопределенно ответила Валя, протягивая мне ключ от 306-го номера.

– Спасибо, – я улыбнулся ей, и спросил, – а ты до вечера?

– Нет, – Валя мотнула головой, – в 12 меняюсь. И два дня выходная! Замучилась тут!

– Ну, тогда, – я подмигнул ей, – удачных выходных, Валя!

…Номер был обычный, советской еще планировки – кровать, тумбочка, кресло, окно, но, что порадовало, в углу стоял небольшой Sony, который, как я надеялся, скрасит Михаилу ожидание вечернего рейса. Поставив на тумбочку пакеты из Макдональдса, я пошуршал, привлекая внимание Михаила.

– Здесь чизбургеры, картошка, вода. Если не хватит, закажи Вале, а я с ней потом рассчитаюсь, ок?

Он посмотрел на меня, и в его взгляде мне почудилось…. Впрочем, что именно почудилось, я понять не успел, потому что Миша негромко произнес слова, потрясшие меня даже после утреннего инцидента.

– Серега сказал, если все испорчу, он выселит нас из квартиры.

Я оторопело смотрел на него, не понимая, о какой квартире идет речь.

– Мы с женой живем в его квартире, – сказал он и добавил, – бесплатно.

Да, это было похоже на Сергея. Душить конкурентов, не стесняясь в средствах, доводя их чуть не самоубийства и помогать таким вот никчемным, по сути, людям – в этом был весь Сергей.

– Все нормально! – нарочито беспечно ответил я. – Ты, главное, не пей.

– Да я… – Миша замолчал, уставившись на пакет с заокеанской пищей, – все, я слово дал!

– Ну, раз дал, значит…

– Денис, а ты не мог бы запереть меня здесь?! – перебил меня Михаил.

– Запереть?!

Признаться, в разговоре с Сергеем я выдвигал это предложение, и было отметено как негуманное, нецелесообразное и бесполезное.

«Ты не знаешь, что такое, когда горят трубы, – сказал Сергей, – никакое высшее образование не помогает!»

Насчет образования, хотя бы среднего, у Михаила я сильно сомневался, но «трубы» его «горели», это было видно невооруженным взглядом.

– Ага! Закрой меня, а потом откроешь! Ну…?! Боюсь я, не стерплю! Внутри все жжет!

– Так, давай без этого! – Даже не предчувствие, а какая-то его тень, но стало не по себе. – Может, поездишь со мной, если все так плохо?

– Не, не, ты езжай, занимайся! Просто запри дверь, ага?!

Я подумал, что ничего страшного в том, что он целый день проведет взаперти, нет. Еда есть, вода и сигареты тоже. А этаж третий, высоковато…

Я достал пачку Парламента, положил ее рядом с пахучим пакетом, и посмотрел на Михаила.

– Смотри сам. Осилишь денек в «карцере»?

Последнее было попыткой развеять повисший в воздухе номера негатив шуткой, хоть и не самой удачной. Миша хмуро взглянул на меня и, отведя глаза в сторону, пробурчал:

– Не знаешь ты, что такое карцер.

Он был прав, я не сидел в тюрьмах и прочих местах лишения свободы и, честно, был весьма доволен этим обстоятельством.

– Да это я так, шучу, – я улыбнулся, протянул ему руку, и добавил, – ладно, если тебе ничего не нужно, я поеду. Отсыпайся, отдыхай и жди меня к восьми часам.

Миша протянул руку, но, не донеся ее до моей протянутой навстречу ладони, неожиданно согнулся пополам и с натужной болью в голосе быстро спросил:

– А где здесь… это…?

– Там, – я махнул рукой в сторону полуоткрытой двери в туалет.

– Блин! – Добежав до туалета, Миша скрылся за дверью, откуда вскоре раздался громкий вздох облегчения.

Пора было уходить, и я решил сделать это, не дожидаясь его выхода. Я уже подходил к дверям, когда неожиданный звонок моего мобильника изменил и мои планы, и сам ход истории…

Как часто бывает, какое-то незначительное происшествие или ничего не значащий человек, или просто бабочка, взмахнувшая крыльями где-то там за океаном, меняют судьбы многих людей. В этот раз – «бабочкой» оказалась моя квартирная хозяйка Ульяна Валерьевна, едва не оглушившая меня своим криком.

– Ты что, гад, кинуть меня собрался?! Не получится! Я таких как ты, знаешь, где видела?!

– Послушайте, в чем…, – начал я, но был мгновенно перебит разъяренной хозяйкой.

– Ничего не хочу знать! Ты не оплатил, поэтому я имею право тебя выселить! – прокричала она так, что у меня закрались сомнения в ее вменяемости. Не впервые, кстати.

– Да вы сами опоздали! Я же говорил, что тороплюсь! – Меня возмутило, что о своем опоздании она даже не заикнулась, но это было ошибкой.

– Я?! – Взвизгнуло на другом конце телефонного провода. – Все! Я выбрасываю твои вещи! Найдешь их в мусорке!

Короткие гудки в трубке быстро оборвались.

«Вот же, сука!» – Подумал я в сердцах и быстро пошел к двери. Не хватало еще, чтобы она привела свою угрозу в исполнение.

Я уже схватился за дверную ручку, когда в голову пришла мысль, заставившая резко притормозить. У меня с собой были деньги, сто тысяч американских долларов, которые я не имел права доверять никому, даже своей охране. Утренний случай был из разряда тех, когда бросок сумки с миллионами выглядел единственным решением и вряд ли кто осудил бы меня за это. Но сейчас был другой случай. Брать с собой неразумно – предстояло куда-то пристроить свои вещи, и хоть и небольшой «кирпич» американских денег, без сомнения, мешал бы при переносе вещей и техники. Везти к Майе, значило потерять время – съемная квартира находилась в Новогиреево, и я боялся, что мне потом и в самом деле придется собирать вещи по помойкам. Оставлять «кирпич» в броневике тоже не хотелось – деньги имеют свойство сводить людей с ума, и не стоило подвергать ребят такому соблазну.

Взглянув на дверь, за которой раздавались звуки сливаемого бачка, я окинул номер быстрым взглядом, прикидывая, куда можно спрятать не очень большой «кирпич», стоивший тогда как две, не самые плохие квартиры в центре. Номер был пустоват, но пришедшая в голову мысль заставила подойти к креслу. Я наклонил его и, всунув под него «кирпич», отошел, чтобы оценить сделанное.

Кресло стояло ровно, словно его и не трогали, что немного успокоило. Подумав, что лучше места здесь не найти, я пошел к двери и едва не столкнулся с выходящим из туалета Михаилом. Он с удивлением посмотрел на меня.

– Все, до вечера!

– Не забудь запереть, – махнул рукой Михаил, и пошел в комнату…

…Договориться не удалось – едва завидев вызвавшегося помочь с переносом вещей в броневик Сеню, Ульяна Валерьевна заперлась на кухне, откуда сразу же стали доноситься ненормальные вопли о спасении. Подозреваю, вопила она не просто, а в телефонную трубку, но приехал ли кто-нибудь (милиция, Скорая или из дурки) так и осталось загадкой. Покинув квартиру с последней сумкой, я никогда больше не слышал противного голоса истеричной хозяйки, и это была по-настоящему хорошая новость.