Текст книги "Лоскутное одеяло (сборник)"

Праздник свободы

1995 год, Одесса. Я тогда только с первой женой развёлся. Жил с отцом. И котом Домиником. Но кот, в данном случае, не в счёт. Однажды возвращаюсь домой с работы. Звонит уже бывшая жена: «Геша, с праздником!» – «Какой ещё праздник?» – спрашиваю. «Здрасте! – говорит жена. – Сегодня же ваш еврейский Песах! Не знал?»

Ну, поблагодарил… Полез на шкаф. Там у нас с прошлого года початая упаковка мацы лежала.

«Пап! – кричу. – Сегодня Песах. Сядем, наверное. Отметим?» Открыли холодильник – пусто. Только бутылка водки стоит. Осталась с какой-то вечеринки.

В магазин бежать не стали. Сели, пьём некошерную к Песаху водку, закусываем мацой. Папа задумался.

«Что-то я забыл… – говорит. – А Песах – какому событию посвящён?»

Я уже что-то читал, куда-то приглашали… Начинаю тарабанить: «Смотри. Были евреи рабами в Египте…» Минуты не проговорил, смотрю – у папы глаза увлажнились. А я и не помню, чтоб он плакал. Да и выпили-то – по чуть-чуть. «Пап, ты чего?» – беспокоюсь.

«Знаешь, – он отвечает, – в детстве, ещё когда мы жили в Трансильвании, я должен был на Песах подойти к отцу и спросить о празднике. А мой отец начинал важно пересказывать. Прямо, как ты сейчас».

«Ну, ты же сам спросил…» – оправдываюсь. А отец уже не слушает, только повторяет: «Вот так, сначала отец мне рассказывал, теперь – ты…» Папа совсем расклеился. Да и я не знал, как его успокоить.

И вдруг отец поднимает голову. Говорит: «Знаешь, я в детстве всегда на середине седера засыпал. Так что, давай, рассказывай. Чем там у них всё закончилось…»

Тётя Витя

Как-то сидели с друзьями у меня дома. Вдруг приходит родственник. На минуту зашёл, по какому-то мелкому делу. Поговорили, он прощается. Мои друзья спрашивают: «Это кто-то из твоей семьи?» – «Да, – говорю. – Дядя Миша, муж тёти Вити».

Народ как эту «Витю» услышал – заржал. Я объясняю, что его жену зовут Витольда – нормальное такое имя, «а не то, что вы подумали, козлы».

Долго мне эту «тётю Витю» вспоминали, только где-то о каком-то родственнике заговорю – тут же находится весельчак, который спросит: «Это какой? Это муж тёти Вити?»

Короче, прошли годы. Я уехал в Израиль. Женился. Мы с друзьями по скайпу общаемся, иногда даже дни рождения так справляем.

Как-то звоню, счастливый. Говорю: «Можете меня поздравить, девка у меня». Друзья поздравляют, кто-то за бутылкой побежал. Говорят: «Как назвали?» – «Роми, – говорю. – Но между собой называем её Ромкой».

Друзья затихли. «А что, хорошее имя!» – говорят.

И уточняют: «Геша, напомни, а кем твоя дочь Ромка приходится тёте Вите?»

Чудо

Как-то я потерял украинский паспорт. Всё бы ничего, если бы это не случилось за месяц до отъезда в Израиль и в паспорте не была проставлена израильская въездная виза.

Выдали мне бумагу, которую должен был подписать какой-то большой чин в ОВИРе. Но меня сразу предупредили. Этот большой чин – большая сволочь. Денег, чтобы купить его, у меня не хватит, а нервов он мне испортит – мало не покажется. На вопрос – что делать? – усмехнулись.

– Во-первых, не надо было терять паспорт. Во-вторых, расслабиться и сдать билеты. В-третьих, надеяться на чудо.

Я позвонил. Назначил время приёма, взял эту форму и пошёл надеяться на чудо.

Захожу в его кабинет, сажусь, объясняю ситуацию. Чин смотрит на меня гаденьким взглядом, открывает рот… и не может ничего сказать. Сам этому удивился… Снова открыл рот и… снова ничего сказать не смог. По лицу видно, испугался, быстро подмахнул форму и показал рукой: «идите, идите…»

Выхожу, дверь за собой закрываю. Секретарше говорю: «Там вашему шефу плохо. Говорить не может». Секретарша рукой машет и характерным жестом показывает мне: напился человек… Видать, не рассчитал.

Так выпьем же за алкоголизм, который иногда творит самые настоящие чудеса.

Таможня даёт добро

В Израиль из Одессы уезжали в 1998 году. Так как своих вещей почти не взяли – согласились перевезти вещи родственников и друзей. Упаковали ящики и поехали в порт. Нас сгрузили среди других отъезжавших, и мы стали ждать «злобных таможенников», для которых у меня было приготовлено пятьдесят баксов.

Пришёл хмурый усатый человек в форме и стал перетряхивать вещички наших соседей. Что-то отставлял в сторону, ругался, махал руками. Когда соседи были сломлены и уничтожены – таможенник решительным шагом направился в мою сторону и, обогнув меня, нырнул в первый раскрытый ящик. И тут же вынырнул с выражением растерянности на лице.

– Что это? – спросил он, морщась.

Дело в том, что первый из двух огромных, в человеческий рост, ящиков доверху был забит книгами тёти жены.

– Это, – говорю я ему, – музыкальная библиотека. Ценных книг нет – ноты, биографии композиторов, учебники по композиции…

Подозрительно на меня посмотрев, таможенник аккуратно заглянул во второй ящик.

– Это, – опередил я его, – художественный архив моего отца. Вот справки, что архив можно вывезти.

Таможенник, скорее по привычке, затравленно заглянул в дальний угол ящика. Но я уже поймал фишку и начал импровизировать (прятать мне было нечего, действовал я из чистой любви к искусству).

– Там моя пишущая машинка, – важно сказал я, – и рукописи.

Я соврал. Там лежали тарелки, ножи, что-то ещё, сброшенное из кухонных ящиков и завёрнутое в скатерть, но эта фраза вконец добила таможенника. Можете мне не верить, но глаза его увлажнились. Он подошёл ко мне вплотную, несколько секунд изучал моё лицо, после чего, с ужасом в голосе, спросил:

– Ребята! Куда вы едете?

Когда мы через несколько дней проходили на теплоход, я, простояв дикую очередь, наконец добрался до стойки регистрации. За столом сидел… мой знакомый таможенник. Приняв мои паспорта и билеты, он задумался на секунду, после чего чётко произнёс, тыча в меня пальцем:

– Библиотека, архив, рукописи… – и, шлёпнув печатью, добавил: – Проходи!

* * *

Посидев вчера с одесситами, я вдруг вспомнил, что всё детство проговорил на нормальном одесском жаргоне с соответствующим акцентом. Смягчал буквы: «Пеця, цятр». «Жи-ши» произносил как пишется, а не как в советском телевизоре. Но вот в четырнадцать лет мама отвела меня за руку в одесский театральный класс на улице Короленко, а там предмет был такой: «сценическая речь»…

В общем, сломали нормальному одесскому хлопчику жизнь. Ещё и читать заставили. И вот уже вместо «Ой, ви мене тут будете рассказывать!», я, ломая язык, произношу: «Пожалуйста, перестаньте молоть чушь…» Тьфу. И не выговоришь такое…

Ещё удивляются, почему я такой сосредоточенный и говорю медленно. Я же в голове перевожу постоянно. И сказав, снова перевожу обратно, чтобы понять, что я только что сказал.

Иерусалимская смесь

Язык национального общения

Когда мы перебрались в Иерусалим, мой отец заявил:

– Я в Израиле без иврита не пропаду. Буду искать на улице людей постарше и обращаться к ним на идиш…

Через несколько дней рассказывает. Зашёл в магазин. На кассе человек примерно его возраста, солидный, в кипе. Папа обращается на идиш. Человек не понимает, отвечает на иврите.

– Он восточный, не видишь, что ли? Они на нашем не понимают, – говорит на идиш старушка, стоящая за папой в очереди. – Ничего, я ему сейчас переведу…

Говорит с продавцом на иврите, тот кивает, отворачивается к прилавку и ищет то, что нужно отцу.

– Недавно в стране? Откуда приехал? – спрашивает у отца старушка.

– Из Одессы, – отвечает отец.

– Ты из Украины? – обрадовалась старушка, переходя на русский. – А я тридцать лет в Израиле. Из Риги приехала.

Продавец оборачивается, протягивает товар отцу. Говорит:

– Я, кстати, из Ташкента приехал…

Ошибка

Месяц в Израиле. Приходим познакомиться с дальними родственниками. Родство примерно такое: троюродного брата племянницы отчим по второй жене со стороны приёмного зятя из Кишинёва.

Собралось человек двадцать. Хозяин дома, поморщившись, говорит мне два слова, после чего сбегает в другой конец стола. И весь вечер нервно косится в мою сторону. Когда уходим, говорю жене: «Ты как хочешь, я к ним больше ни ногой». Проходит месяц – опять зовут в гости. Мы отнекиваемся, но родственники уговаривают: «Ну что вы! Хозяин дома очень вас приглашает, передаёт, что будет рад вас видеть». Даже любопытно стало. Ладно, придём.

Хозяин дома ждёт у дверей. Радостно разводит руками, обнимает, проводит к столу, садится рядом и тараторит:

– Ты извини, пожалуйста, я тебя за другого принял. Есть тут один родственничек – бандит и алкоголик. Я думал, что это его позвали… Ладно, не обижайся на старика… Лучше расскажи, как там поживает мой старинный друг Яков Эмильевич? Процветает его бизнес?

Я говорю:

– Яков Эмильевич, к сожалению, мне неизвестен..

И чтобы как-то заполнить затянувшуюся паузу – предлагаю:

– Возвращаемся к варианту с бандитом и алкоголиком?

Реферат

Попросили меня реферат написать. «Гамлет» Шекспира. За двести шекелей. Кто ж, в гордыне своей, не мечтает о Гамлете написать. За двести шекелей. Я и взялся. Через несколько дней встречаемся мы с девушкой в Старом городе Иерусалима. Говорю: «Перечитай. Вдруг что не так…» Отсела на ступеньки, а я по арабским лавкам стал ходить, прицениваться, на что двести шекелей можно с умом потратить. Вдруг она ко мне летит с перекошенным от злобы лицом.

– Ты чего написал? Ты нормальный? Мне это сдавать, между прочим!

– Так… – говорю, – обидеть ремесленника может каждый! Ты, пожалуйста, конкретней, с цитатами.

– Ах, с цитатами?! – у неё румянец даже выступил. – Я реферат тебе заказывала. Ре-фе-рат! А не литературное произведение. Это что вообще? – она перелистнула несколько страниц и зачитала: «А Гамлет меж тем в анатомичке сидит, Йорика на части разбирает: “Не нахожу я души в нём, – в тоске говорит он самому себе, – стало быть, верно говорил русский физиолог Павлов, что жизнь прикладной характер имеет…”»

– Там дальше хорошо, – вдруг включаюсь я. – Когда Гамлет по карманам Йорика пробил и ничего, кроме медных денег, не нашёл. И решил: «Бедный Йорик…»

У неё даже шея раскраснелась…

– Нет. Я не спорю, концовка у тебя просто ударная: «Плюнул Гамлет, не стал с ними больше разговаривать. Снарядил багаж и уехал в Череповец. К жене своей и сыну малолетнему…»

Я пожимаю плечами: «Что, с запятыми что-то не так?»

Посмотрела она на меня и совсем уж потерянным голосом: «Ты сумасшедший, да?» Подумав, достаёт двести шекелей и мне протягивает. Говорит: «Ладно, ты же работал! Вот, возьми. А я… я сама напишу».

Стыдно мне стало. И грустно как-то. Говорю:

– Ладно. Давай так. Эту бесценную рукопись я тебе дарю…

Полез в сумку. Достал стопку, страниц на десять, в файлике.

– Держи. Вот он – нормальный реферат. Как раз на двести шекелей…

Потерял

Зашли со знакомой в иерусалимский религиозный район. Она пропадает в магазине, я стою на улице, курю. Подходит какой-то религиозный человек, лицо доброе, но сразу видно, нездоровый человек. Смотрит на меня, потом начинает осматривать асфальт вокруг, как будто что-то ищет. Я его спрашиваю: «Что случилось? Потерял что-то?» Он кивает, мычит. Идёт в сторону магазина, начинает перебирать сложенные у входа пустые коробки, смотрит на меня, тычет мне в лоб пальцем, мычит. Жалко человека, говорю: «Попробуй объяснить, что ты потерял, может быть, я могу помочь…» Тут моя знакомая выходит. Объясняю ситуацию, говорю, «бедолага, потерял что-то, а что – объяснить не может». А человек не унимается, тычет мне в лоб пальцем, прикладывает ладони к щекам, головой качает и опять начинает пустые ящики перебирать. Знакомая за ним наблюдает и вдруг говорит:

– Да ничего он не потерял. Он же объясняет: подошёл к тебе, увидел, что у тебя кипы на голове нет, решил, что слетела, вот её-то он и ищет…

Семейные воспоминания

Дети нашли в своём плотном учебном графике несколько часов, чтобы посмотреть с нами старые семейные фотографии. Требовали комментариев: что здесь, когда это было? Наконец дошли до фотографий, связанных с рождением старшей, я запел соловьём, стал рассказывать, припоминая тысячи забавных подробностей. Дети смеялись, катались по кровати, не могли успокоиться.

– Слушай, – шёпотом сказала мне жена, смеявшаяся вместе с детьми, – а разве это так было?

– Тссс! – заговорщически прошептал ей в ответ, – теперь уже так.

Забастовка

На днях работники автобусного кооператива «Эгед» объявили однодневную предупредительную забастовку. Назначили её на вчера. Накануне созваниваюсь с приятелем, чтобы сообщить. Он говорит:

– Паршиво… Придётся такси брать. Туда и обратно…

Попрощались. Через десять минут перезванивает:

– Слушай, как ты думаешь? А если на велосипеде? У меня до сих пор «Старт-шоссе» на антресолях валяется. Конечно, горки, да и мне уже не двадцать. Но жалко денег на такси.

– Всего один день. Можно раскошелиться, – вроде как уговариваю.

– Ладно, – мрачно так, – ты прав…

Ещё через час звонит:

– Нет, поеду на велосипеде. Если вдуматься – сколько преимуществ. И деньги на такси сэкономлю, и спортом займусь, и лишний вес сброшу… И вообще, представь: утро, свежий воздух… Нет. Мне положительно нравится…

Он ещё раз перезвонил. Оказывается, достал с антресолей велосипед, сидит, приводит его в порядок. Сын помогает. «Давно так хорошо с ним не разговаривал…» – признаётся.

А вчера в семь утра звоню ему, чтобы предупредить:

– В новостях пишут, что забастовку отменили…

– В смысле? – не понимает он.

– Автобусы выйдут на маршрут. Так что откладывай свой велосипед, бери постоянный – и вперёд в переполненный автобус.

Пауза. И вдруг решительно так:

– Слушай. Ты мне не звонил. Я тебя не слышал. У «Эгеда» забастовка. Некогда мне – надо ещё камеры на колёсах накачать…

Мысли

Иду в банк по делу – срочно. Спешу, потому что, как обычно, вышел к закрытию. И вдруг замечаю боковым зрением… Останавливаюсь.

На видном месте стоят пять бутылок дорогих виски. Все открытые, но с пробками и далеко не пустые. Вероятно, кто-то обновил домашний бар, а старые бутылки выставил, вдруг кому-нибудь понадобится.

Ладно, времени нет – бегу в банк, там провожу примерно полчаса и возвращаюсь. Стоят родимые на том же месте. Даже на мгновение приютить их захотелось, дать кров, так сказать. Но у меня дурацкое чистоплюйство в крови вкупе с богатым воображением. Не люблю на улице ничего поднимать.

А сейчас сижу, думаю: стоят они там, солнцем палимые, а ведь кому-то могли составить счастье.

Берегись автомобиля

Однажды у нас в иерусалимском лесу чуть не угнали машину.

Мы в тот раз решили забраться куда-нибудь подальше от цивилизации, выбрали самое уединённое место и припарковали наш старенький, потёртый «Форд Фокус» у обочины. Когда через несколько часов возвращались, жена вдруг сказала:

– А кто это там трётся у нашей машины?

Смотрю… действительно, стоит мужик возле нашего «Форда» и подбирает ключ к замку. Один ключ не подошёл, взял другой. Проверяет.

– Эй, – кричу, – а ну, проваливай от машины!

Мужик услышал, на нас посмотрел и испугался. Стал активнее в замке ковыряться. Между нами метров тридцать. В горку. Я прибавил шаг.

– Проваливай! – кричу. – А то хуже будет!

Жена кричит:

– Генрих!

Это мужик дверь открыл.

Я срываюсь с места, уже представляя, как буду ему отворачивать голову, валить на землю и нехорошо пинать ногами. Ору что-то очень угрожающее. Но не успеваю. Мужик, надавив на газ, резко трогается с места и с отвратительным визгом выруливает на дорогу. И я вижу… я вижу стоящий за его машиной точно такой же потёртенький, старенький… наш «Форд Фокус»…

Детский сад

Вспоминаем с женой, как я однажды пошёл забирать дочку из садика.

Делал я это нечасто. Но тут жена простудилась, а я как раз был дома. Тяжело вздохнул и пошёл. Сменная воспитательница, которую я до этого видел всего один раз, решила со мной познакомиться. Говорила она много, посвящая меня в то, чем живёт садик. Поэтому, когда ребёнок подбежал, я с облегчением взял её за ручку и, наскоро попрощавшись, потянул к дверям. Но ребёнок сопротивлялся. Я грозно на неё посмотрел и… обнаружил, что это не мой ребёнок. Такая же черноволосенькая, с той же стрижкой, но не моя. Оказывается, она подошла к воспитательнице поделиться какой-то своей детской обидой и совсем не ожидала, что какой-то страшный дядька захочет её забрать. Помнится, она даже несколько раз пнула меня ножкой, освобождаясь.

«Так это не ваш ребёнок?» – поинтересовалась воспитательница. Я глупо улыбнулся: «Я с вами разговаривал, на ребёнка не посмотрел». Воспитательница подняла бровь. «Вот так папаша!» – наверное, подумала она. «Вам помочь найти вашу дочь?» – она сделала ударение на «вашу». Я заверил, что разберусь самостоятельно.

И пошёл разбираться. Передо мной бегали, резвились и орали деток тридцать, не меньше. Я прошёл всю комнату, несколько раз даже крикнул дочь по имени. Но она не отзывалась. Покосился на воспитательницу. Та увлечённо разговаривала о чём-то с моей лжедочерью и не обращала на меня никакого внимания. Меня это обрадовало. Наконец, я обнаружил лучшую подружку дочери, которая сидела с каким-то мальчиком, играясь в куклы. «Ты мою не видела?» – спрашиваю. «Её ваша бабушка забрала», – объяснил мне ребёнок, не отрываясь от своих кукол и мальчика.

Ну вот. Зря только сходил. Иду домой. Дома жена долго на меня смотрит. Говорит: «Бабушка не могла её забрать. Ребёнок что-то напутал. Живо беги обратно…»

Когда я вернулся, мой ребёнок, оставшийся последним, сидел рядом с воспитательницей и всхлипывал. Воспитательница посмотрела на меня растерянно: «Вы ведь, кажется, уже приходили? Решили немного погулять?»

Оказывается, увидев меня разговаривающим с воспитательницей, ребёнок решил поиграть в прятки, наблюдая за мной из укрытия. А когда папа неожиданно повернулся и быстро зашагал прочь – очень обиделась. О чём думала, провожая нас к двери, воспитательница – могу только догадываться.

Автобусная эпопея

Жена говорит: у тебя самые простые действия превращаются в целые эпопеи.

Покупаю два билета с пересадкой в автобусе. Водитель решает мне сделать билет со скидкой, продав так, как будто я еду туда, а потом должен возвращаться обратно. Запутанная схема. Расплачиваюсь, сажусь. Через несколько минут водитель подзывает:

– Я вам неправильно оформил билет, водитель второго автобуса его не примет.

– Давайте, я доплачу, и сделайте мне нормальный, – предлагаю.

– Ну, зачем же, – виновато говорит водитель. – Я напишу номер телефона и своё имя. Ну и записочку для второго водителя. Если будут вопросы – пусть он со мной свяжется.

Берёт ручку и, не останавливая автобуса, на обратной стороне билета пишет неслабое послание, посматривая при этом на дорогу и лихо разворачиваясь на поворотах. Первого билета не хватает, он распечатывает ещё один и дописывает. Я, присев на переднее сиденье, через плечо наблюдаю. Думаю, когда уже он дойдёт до фразы: «Буду заканчивать, передавай привет семье, хорошо в прошлый раз посидели, стоило бы повторить».

Он заканчивает как раз, когда нужно пересаживаться. Выхожу, через несколько минут подходит второй автобус. Захожу, протягиваю билет.

– Билет недействителен, – говорит водитель.

Говорю: вы переверните его другой стороной, там вам послание написано.

Водитель смотрит на меня ошалело. Переворачивает, читает. Качает головой. «Что за ерунда! Ну ладно я. А если контролёр появится? Достанется нам обоим». Две остановки, пока я сидел на переднем сиденье, он дозванивался. Распекал коллегу. Потом, тяжело выдохнув воздух, распечатал ещё билетик и на его обороте ещё три остановки дописывал убористым текстом, чёркая и дописывая над строкой… Наконец, протягивает мне.

– Смотрите, если появится контролёр, чтобы не отвлекать меня от дороги, объясните и дадите этот билет с моими пояснениями. Ну, а если не поможет – тогда уж ко мне идите разбираться.

Беру билет, занимаю место. И тут на следующей остановке появляется контролёр. И я достаю билеты, раскладываю их в нужной очерёдности, чтобы на вопрос: «Ваш билетик» – ответить: «Всё не так просто. Присядьте, это займёт некоторое время. Понимаете, когда я садился на первый автобус…»

Дело мастера

Сидел я вчера на диване и вдруг понял, что наступила зима. Как-то телом почувствовал этот факт, несмотря на жужжавший в ногах обогреватель. Ну и сказал жене, что сейчас начну окна заклеивать. Жена даже удивилась:

– Прямо вот так, всё бросишь и пойдёшь клеить? Сам, по своей воле решил?

– Ага. Решил, – говорю. И голосом актёра Баталова из фильма «Москва слезам не верит» добавил: – А заодно запомни, что всё и всегда я буду решать сам. На том простом основании, что в нашем доме я больше других напоминаю мужчину…

Ещё доставая материалы, я понял, что брать на себя взрослые мужские дела, отрываясь от компьютера, – это очень правильно. Доклеивая первое окно, я уже как-то заматерел и даже сказал жене:

– Пробуй, хозяйка, не поддувает? Давай! Не укусит. Приложи ладонь.

А пока жена ладонь прикладывала – пошёл заклеивать окно у дочери… Дочь зубрила математику. Я, закладывая в щели вату и полосуя липкую ленту, осведомился у неё:

– Учишься? Ну… учись, учись… Дело полезное… А то не станешь учиться, вырастешь и будешь, как папа, окна заклеивать…

Дочь кивнула. И я почему-то почувствовал лёгкую досаду за нас, простых трудяг, не вызубривших в детстве всех этих полезных для белой работы знаний.

Быстро я управился. Собрал инструмент, остатки материала в мешочек спрятал и любовно рукой по своей работе провёл. Нетрудовому человеку этого не понять. А жена уже на кухню звала. Принять по такому случаю.

Не пожмотилась. Налила мне из высокого кофейника чёрного кофе. И на закуску к нему кусочек тортика и варенье. Самая что ни на есть пролетарская закусь. Разоружённым взглядом видно, что пыталась задобрить мастерового человека. И я это оценил:

– Ты, хозяйка, если что, – важно сказал, закусывая тортом. – Там… не знаю… кран потечёт. Или унитаз нужно поменять. Зови. Всегда поспособствую. Как что – сразу ко мне. Юльевича только спроси. Меня здесь любой кот знает.

От кофе меня развезло. Поднялся я, и, гуляя пальцами по воображаемой гармони, шатаясь, зашагал к компьютеру. Горланя при этом разухабистую арию «Пою тебе, бог Гименей» из народной оперы композитора Рубинштейна.