Текст книги "Пер Гюнт: стихотворения"

Из домашней жизни

 
В дому было тихо, на улице – мгла,
Курил я сигару понуро,
Вдруг шумной толпой детвора вошла
И стала носиться вокруг стола
У светлого абажура.
 
 
Их свежие лица румянцем цвели,
Как будто после купанья,
Они хоровод крылатый вели,
И мне открывались в чудесной дали
Волшебных стран очертанья.
 
 
Уж верил я сам в золотые края,
Взирая на игры эти.
Но в зеркало глянул – и вдруг, друзья,
Почтенного гостя увидел я,
В туфлях и ватном жилете.
 
 
И что же? Увидев чужого – вмиг
Смутилась крылатая стая.
Все как-то притихли, и лица их
Погасли: ведь хмурых людей чужих
Пугаются дети, я знаю!
 

1864

Сила воспоминаний

 
Вы знаете ли, как вожатый
плясать медведя научил?
В котел он Мишку засадил,
подбросил дров, – пляши, лохматый! —
а сам на скрипке трепака.
На раскаленном дне постой-ка?!
И семенит ногами бойко
Мишук под скрипку вожака.
С тех пор, заслышав те же звуки,
медведь взревет и, сам не свой,
начнет притопывать ногой, —
жива в нем боль от прежней муки. —
И я сидел в котле на дне,
и надо мною скрипка пела…
Но корчилось не только тело, —
душа – на медленном огне.
Глубокий след оставлен теми днями;
малейший отзвук их палит
огнем мне сердце и велит
мне стихотворными плясать стопами.
 

1864

Основа веры

 
Страну я будил набатным стихом —
Никто не дрогнул в краю родном.
 
 
Я выполнил долг мой, и вот пароход
Меня из Норвегии милой везет.
 
 
Но нас в Каттегате туман задержал,
Никто в эту первую ночь не спал —
 
 
Военный совет пассажиров шумел,
Решая великое множество дел:
 
 
О Дюббёле павшем, о днях предстоящих,
О юношах, в армию уходящих…
 
 
«Племянник сбежал! Восемнадцати лет!» —
«Конторщик сбежал! Просто сладу нет!»
 
 
Но слышалось в жалобах и одобренье:
Ведь с ними и мы словно шли в сраженье.
 
 
Была среди нас, как будто родная,
Спокойная женщина пожилая;
 
 
С ней каждый старался заговорить,
Утешить ее, приласкать, ободрить,
 
 
И многие дамы печально и чинно
Вздыхали: «Она проводила сына!»
 
 
Она улыбалась, кивая всем:
«О, я не боюсь за него совсем!»
 
 
Мне эта старуха казалась прекрасной,
Счастливая верою твердой и ясной;
 
 
Мне стало легко и спокойно вдруг:
Она укрепила мой слабый дух!
 
 
Не умер народ мой, коль женщина эта
Чудесною верой своей согрета!
 
 
Не мудростью книжной была она,
А жизненной правдой смела и сильна.
 
 
Откуда же веру она черпала?
Она вдохновенно и гордо знала,
 
 
Что сын ее – милый, единственный сын —
Солдат, но солдат норвежских дружин!
 

1864

В альбом композитора[6]6
  Эдварду Григу (1843–1907), норвежскому композитору, автору музыки к драме «Пер Гюнт».


[Закрыть]

 
Орфей зверей игрою усмирял
И высекал огонь из хладных скал.
 
 
Камней у нас в Норвегии немало,
А диких тварей слишком много стало.
 
 
Играй! Яви могущество свое:
Исторгни искры, истреби зверье.
 

1866

Монолог Бранда из пятого действия драматической поэмы «Бранд»

На горной вершине. Ветер усиливается, гоня тяжелые облака над заснеженными равнинами. Черные зубцы и гребни проступают то тут, то там, потом опять окутываются туманом. На уступе, избитый, в крови, появляется Бранд. Он oстанавливается, смотрит назад.

 
Сотни душ пошли за мной,
а теперь вот ни одной…
Я один пришел к вершине.
Все мечтают в серых днях
о великих временах —
многих взбудоражил ныне
долгожданный клич борьбы…
Вот лишь в чем они слабы:
жертвы, жертвы все страшатся!
Впрочем, совестно ль бояться?
 
 
Пострадал один за всех —
в страхе жить с тех пор не грех!
 

(Опускается на камень, смотрит по сторонам.)

 
Часто в страхе, сам не свой,
как дитя на лай собак,
шел я сквозь кромешный мрак.
Но в какое-то мгновенье
я смирял сердцебиенье,
прозревая свет живой
впереди перед собой.
Ставни застят мне стекло,
но за ставнями светло!
Думал я, в глухом оконце
скоро заиграет солнце
и в обитель привидений
хлынет яркий луч весенний!
…Убедись теперь воочью:
ты в угаре заблуждений,
ты забит, раздавлен ночью!
Эти люди на холмах,
на равнине, у залива —
все они живут впотьмах,
охраняя терпеливо
канувший в былое быт,
дух легенд, воспоминаний…
Так король Харальд хранил
веру, что жива Снефрид:
что ни день зарею ранней
возле милой сторожил,
ждал, чтоб роза оживилась,
чтобы сердце вновь забилось,
слушал жадно, верил глупо,
что блеснет слеза у трупа.
И один ли только он?
Многих мы еще почтили
угождающих могиле,
между тем как есть закон:
от земли – и взят землей…
Ради колоса зерно
умереть в земле должно!
Всюду сумрак ночи длинной —
над младенцем, над мужчиной,
над старухой, над женой!
Господи, какой ценой
вразумить их до конца,
чтоб не чтили мертвеца?
 

(Вскакивает.)

 
Призрак следует за мной,
словно бег коня ночной.
Бурей время задышало…
Мы ему служить должны
сталью грозною войны,
ветви миртовой здесь мало.
Что же вижу я вдали?
Трусость, рабское смиренье,
маски, самоупоенье,
униженье всей земли,
крики жен, детей, старух,
мир, который к воплям глух,
и на лицах как печать:
«Нам уж лучше помолчать,
мы потертые гроши,
люди маленькой души!» —
так сдаются без борьбы,
глядя на себя с испугом,
слабости своей рабы…
Где же ты, мой флаг заветный,
радуга над майским лугом,
наш народный флаг трехцветный?
Как ты на ветру играл
под народной песни шквал!
Но норвежцы с королем
в мненьях разошлись потом,
флаг утратил свой язык,
хоть не стих народа крик.
И зубов драконьих ныне
не увидеть нам в долине —
флаг корабль наш поднимает,
лишь когда беду узнает…
 
 
Хуже вижу времена:
ночь грозой озарена;
под британским чадом черным
погребен родимый край,
в запустении покорном
задыхается наш май,
смяты юности цвета;
правда, свежесть, красота
меркнут в дымке ядовитой,
там, где, зеленью покрыты,
красовались склоны гор,
только каменные плиты
ныне замечает взор.
Города под пеплом скрыты,
солнце в серой мгле пропало —
так лежат Помпеи плиты,
Геркуланума порталы.
Напряженно смотрят лица, —
в штольнях годы им томиться
в поисках за ценным кладом,
там сквозь своды дождь струится,
низвергаясь водопадом,
молот гнома бьет с размаха
в сердце гор, ломая руды,
но бесплодны камней груды:
злато не живет средь праха…
Люди смотрят жадным взглядом
восхищенного пигмея
на пустую лживость злата.
Что им жизнь, любовь, идея,
что им смерть родного брата?
Что им новые могилы?
Молотки, лопаты, пилы
проникают в глубь земли.
Гаснут светочи вдали;
род людской – толпа рабов,
воли нет, и нет бойцов.
 
 
Хуже вижу времена,
вспышки молний в дальнем поле,
волчий разум – зла очаг,
угрожает свету враг.
Северу грозит беда,
должен фьорд хранить суда,
но, сражаться не умея,
робко прячутся пигмеи —
пусть великие народы
гибнут Господу в угоду,
не к лицу нам гнев и раны,
мы малы и бесталанны,
мы здоровье населенья
ставим выше избавленья
от грехов и от обмана;
да и вовсе не за нас
некогда испил Он чашу,
вовсе не за счастье наше
Он венец носил из терний,
не за нас поруган чернью,
умер не за нас, поверьте!
 
 
Не за нас легат потом
бок ему проткнул копьем,
дабы убедиться в смерти,
не за нас тот молоток
гвозди забивал тогда
в ткань живую рук и ног…
Нет, не нас тогда он спас,
за большие города,
он страдал, а не за нас!
Пусть война идет в стране,
наши хаты в стороне,
мы не бросим свой насест.
Не за нас он принял крест!
Впрочем, есть и наша доля
в Иисусовых страстях:
есть частица общей боли
на измученных плечах
от удара Агасфера —
вот какая наша мера!
 

1866

Сожженные корабли

 
Повернул он штевни
От родных берегов,
Он северных, древних
Предал богов.
 
 
И родины зовы
Утонули в волнах, —
О, счастье так ново
В южных краях!
 
 
Там навек он остался,
Сжег свои корабли, —
А дымок все стлался
До родимой земли.
 
 
И к хижинам дальним
От радостей прочь
Скачет всадник печальный
Каждую ночь.
 

1871

Письмо в стихах
Любезный друг!

 
Вы мне в письме вопросы задаете:
Чем люди ныне так удручены
И дни влачат в безрадостной дремоте,
Как будто страхом странным смущены?
И почему успех не тешит душу,
И люди переносят все невзгоды,
И ждут безвольно, что на них обрушат
Грядущие, неведомые годы?
 
 
Я здесь не дам сих тайн истолкованья, —
Вопрос, а не ответ – мое призванье.
 
 
Но раз уж Вы решились написать,
То пусть вопрос Ваш будет не напрасным, —
Конечно, если Вы не слишком ясный
Ответ потребуете, так сказать, —
Я сам в ответ хочу вопрос задать,
 
 
Но только как поэт, прошу прощенья,
Спрошу не прямо, а путем сравненья.
 
 
Скажите ж мне, когда-нибудь случалось
Увидеть Вам у наших берегов,
Как отплывает судно от причала
В открытый океан под шум ветров?
 
 
Вы видели – и помните, конечно,
На корабле дух ревностный, живой,
И общий труд, спокойный и беспечный,
Слова команды, четкой и простой.
Как будто это мир закономерный
С орбитою своей, как шар земной,
Идет путем, рассчитанным и верным.
 
 
Нередко судно в путь уходит дальний —
Иные ищет гавани и страны;
Сгружают вскоре груз первоначальный,
Берут товар с названьем чужестранным;
И наполняют в рвенье неустанном
Трюм ящиками, бочками, тюками —
И в точности, какой теперь багаж —
И груз навален в трюм, ни экипаж,
Ни даже капитан не знают сами.
 
 
И снова судно отплывает в дали,
Кипит, белея, пена за кормой, —
Как будто тесен стал простор морской,
И кажется, что он вместит едва ли
Весь этот сгусток смелости людской,
Которую и штормы множат даже
У путников, а также в экипаже.
 
 
Да, здесь не позабыли ни о чем:
Закреплены надежно груза горы,
И держатся в порядке все приборы,
Чтоб в море судно верным шло путем.
Есть налицо и знанья, и уменье, —
Здесь места нет и тени подозренья.
Но все же, вопреки всему, однажды
Случиться может так среди стремнин,
Что на борту без видимых причин
Все чем-то смущены, вздыхают, страждут.
Немногие сперва тоской объяты,
Затем – все больше, после – без изъятий.
Крепят бесстрастно парус и канаты,
Вершат свой долг без смеха и проклятий,
Приметы видят в каждом пустяке.
Томит и штиль, и ветерок попутный,
А в крике буревестника, в прыжке
Дельфина зло душой провидят смутной.
И безучастно люди бродят сонные,
Неведомой болезнью зараженные.
 
 
Что ж тут случилось? Что за час настал?
В чем тайная причина злого гнета,
Кто мысль и волю парализовал?
Грозит опасность? Повредилось что-то?
Нет, ничего. Дела идут, как шли, —
Но без надежд, без мужества, в тиши.
А почему? Затем, что тайный слух,
Сомненья сея в потрясенный дух,
Снует по кораблю в неясном шуме, —
Им мнится: труп сокрыт у судна в трюме.
 
 
Известно суеверье моряков:
Ему лишь только стоит пробудиться, —
Оно всевластно, хоть лежит покров
На истине, покамест не домчится
На зло всем мелям, шхерам, вещим птицам
Их судно до родимых берегов.
 
 
Взгляните ж, друг, – Европы пакетбот
Путь держит в море, к миру молодому,
И оба мы билет на пароход
Приобрели, взошли на борт, и вот
Привет прощальный брегу шлем родному.
Как дышится легко здесь, по-иному,
Какой прохладой ветер обдает!
Багаж весь в трюме сложен со стараньем!
А кок и стюарт смотрят за питаньем.
 
 
Чего ж еще, чтоб плыть нам без забот?
Машины и котел гудят под нами,
Могучий поршень движет рычагами,
И воду винт, как острый меч, сечет;
Хранит от крена парус при волненье,
А рулевой хранит от столкновений.
Фарватер верный мы себе избрали;
Снискав себе доверье и почет,
Наш капитан пытливо смотрит в дали.
Чего ж еще, чтоб плыть нам без забот?
И все же в океане, далеко,
На полпути меж родиной и целью
Рейс, кажется, идет не так легко.
Исчезла храбрость, настает похмелье.
И бродят экипаж и пассажиры
С унылым взором, заплывая жиром.
Полны сомнений, дум, душевной смуты
И в кубрике, и в дорогих каютах.
 
 
Вы о причине задали вопрос!
Но ощутили ль вы, что близко что-то,
Что целый век, свершив свою работу,
С собою все спокойствие унес?
Какая тут причина – неизвестно,
Но все, что знаю, расскажу вам честно.
 
 
На палубе однажды ночью душной
Я был один под звездной тишиною.
Улегся ветер от ночного зноя,
И воздух был ласкающе-послушный.
Все пассажиры спать легли в истоме,
Мерцали снизу лампы, сонно тлея,
Шла из кают жара все тяжелее,
Держа усталых в тихой полудреме.
Но в их дремоте не было покоя, —
Я это видел сквозь иллюминатор:
Лежал министр оскалясь, – он состроить
Хотел улыбку, но без результата;
Профессор рядом спал, объятый мукой,
Как бы в разладе со своей наукой;
Вот богослов весь простыней накрылся,
Другой в подушки с головой зарылся;
Вот мастера в поэзии, в искусстве, —
Их сны полны и страха, и предчувствий.
А над дремотным царством беспощадно
Легла жара, удушливо и чадно.
 
 
Я взор отвел от этой сонной жути,
Взглянул вперед, где ночь была свежей;
Я глянул на восток, где уж бледней
Светились звезды в предрассветной мути.
 
 
Тут словно донеслось в неясном шуме
Наверх, где я у мачты сел в раздумье, —
Как будто кто-то громко произнес
Среди кошмаров и смятенных грез:
«Боюсь, мы труп везем с собою в трюме!»
 

1875

* * *

 
Что значит жить? В борьбе с судьбою,
с страстями темными сгорать.
Творить? То значит над собою
нелицемерный суд держать.
 

Звезды в туманности[7]7
  В 1885 г., проживая в Мюнхене, Ибсен ненадолго посетил свою родину. Тогда же в созвездии Андромеды астрономы обнаружили новую звезду.


[Закрыть]

 
Когда я плыл в тот край, где навсегда
Мечтал остановить свой бег кометный, —
В созвездье Андромеды незаметно
Новорожденная зажглась звезда.
 
 
И старый шар земной был потрясен,
Когда ему наука возвестила,
Что в мире хаоса еще святило
Воздвигнул тяготения закон.
 
 
Но хаос я увидел в крае том;
Там не простерлось тяготенья поле,
Разрозненные не окрепли воли,
Чтоб слиться в устремлении одном.
 
 
Теперь же, глядя в даль, я осенен
Догадкой: из туманного скопленья
Звезды происходило становленье,
Там правил тяготения закон!
 
 
Туманность, верю в твой удел прекрасный!
Виднеется лишь тусклое пятно
На севере, но знаю, что оно
Звезды прообраз лучезарно-ясной.
 

В этом доме они…

 
В этом доме они тихо жили вдвоем
И осенней, и зимней порою.
Но случился пожар. И рассыпался дом,
И склонились они над золою.
 
 
Там, под нею, хранился ларец золотой,
Несгораемо-прочный, нетленный.
Рыли землю лопатой, дробили киркой,
Чтобы клад отыскать драгоценный.
 
 
И находят они, эти двое людей,
Ожерелье, подвески, запястья, —
Не найти ей лишь веры сгоревшей своей.
А ему – его прежнее счастье.
 

1892

Пер Гюнт
^{(Драматическая поэма)}

Действующие лица

Осе, вдова крестьянина.

Пер Гюнт, ее сын.

Две старухи с мешками зерна.

Аслак, кузнец.

Гости на свадьбе.

Старшина на свадебном обеде.

Музыкант.

Чета переселенцев.

Сольвейг и маленькая Хельга, их дочери.

Хозяин хутора Хэгстад.

Ингрид, его дочь.

Жених, родители жениха.

Три пастушки.

Женщина.

Доврский дед.

Старший придворный тролль.

Тролли, троллихи, тролленята.

Две колдуньи.

Лешие, домовые, кобольды и др.

Уродец, голос из мрака, голоса птиц.

Кари, одинокая хуторянка.

Мастер Коттон

##Мосье Баллон путешественники.

Трумпетерстроле

Герр фон Эберкопф.

Вор и укрыватель краденого.

Анитра, дочь вождя бедуинов.

Арабы, рабыни, танцовщицы и др.

Колосс Мемнона (поющий).

Сфинкс у Гизе (лицо без речей).

Бегриффенфельдт, профессор, доктор философии, директор дома для умалишенных в Каире.

Гугу, реформатор малабарского языка.

Гуссейн, восточный министр.

Феллах с мумией фараона.

Умалишенные и их надзиратели.

Норвежский капитан с командой.

Неизвестный пассажир.

Прест, народ на похоронах.

Ленсман.

Пуговичник.

Костлявый.

Действие охватывает время от начала до шестидесятых годов XIX века и происходит частью в Гудбраннской долине и окрестных горах, частью на Марокканском побережье, частью в пустыне Сахара, в доме для умалишенных в Каире, на море и т. д.

Действие первое

Поросший лиственным лесом горный склон. Внизу домик Осе. По склону сбегает горная речка. За речкой старая мельница. Жаркий летний день. Пер Гюнт, коренастый двадцатилетний парень, спускается по тропинке к дому. Осе, его мать, маленькая, хрупкая женщина, идет за ним. Она рассержена и бранится.

Осе

 
Ох и врешь ты!
 

Пер Гюнт

(не останавливаясь)

 
Это я-то?
 

Осе

 
Поклянись мне, что не врешь!
 

Пер Гюнт

 
Вот еще!
 

Осе

 
Ах, черт проклятый!
Значит, все до слова ложь?
 

Пер Гюнт

(остановившись)

 
Правда! Чтоб я провалился!
 

Осе

(обогнав Пера и став лицом к нему)

 
Матери бы постыдился!
По обрывам в страдный день
носишься как окаянный —
встретился ему олень!
Прибегаешь в куртке рваной,
без добычи, без ружья.
Но зато уж до вранья
ты охотник настоящий!
Ну, и где ж тебе, пропащий,
повстречался твой козел?
 

Пер Гюнт

 
А за Йендином!
 

Осе

(с язвительной усмешкой)

 
Вот-вот!
 

Пер Гюнт

 
Ветер злой меня завел
за хребет, в густой ольшаник.
Вижу: наст ногою бьет —
ищет подо льдом лишайник.
Заблудился, знать…
 

Осе

(прежним тоном)

 
Вот-вот!
 

Пер Гюнт

 
Я в кустах успел укрыться —
сильный зверь, бока лоснятся,
пышные рога ветвятся.
Слушаю. Цок-цок копытца.
Я к нему подкрался сзади,
осторожно лег в засаде
на зазубренных камнях…
Ох, олень! Таких и нет!
 

Осе

 
Ну?
 

Пер Гюнт

 
А я в него – бабах!
Он о землю головой
грохнулся, но был живой.
Сел ему я на хребет,
ноги вытянул пошире,
приготовился с размаху
ткнуть ему в загривок нож,
лезу за ножом – и что ж!
Как он встал на все четыре,
изодрал на мне рубаху,
вышиб ножик и ножны,
чуть не сбросил со спины,
завинтил потом рогами —
как в тиски меня зажал —
и огромными прыжками
через Йендин поскакал!
 

Осе

(невольно)

 
Бог с тобой, душа моя!
 

Пер Гюнт

 
Страшен Йендинский хребет.
Ты видала эти скалы,
острые, как лезвия?
К тем вершинам ходу нет:
всюду оползни, провалы.
И глядятся эти горы
в те зеркальные озера,
что в провалах залегли,
в темных осыпях кремнистых
глубиной локтей на триста.
И по грозному хребту
в снежной взвихренной пыли
поднимались мы с оленем,
как по каменным ступеням,
в сказочную высоту.
Я орлов парящих спины
видел сверху под ногами,
между озером и нами,
и с нависших мрачных скал
обрывались в бездну льдины —
шум их к нам не долетал —
слишком быстрым был полет.
Только снежные метели,
белые колдуньи гор,
заводили хоровод
на пути моем – и пели,
завлекая слух и взор.
 

Осе

(сбитая с толку)

 
Боже правый!
 

Пер Гюнт

 
А потом
появилась над хребтом
куропатка – видно, птаха
вывалилась из гнезда —
и как хлопнется с размаха
прямо под ноги оленю,
а олень-то сделал круг
да как понесется вдруг
в пропасть, в бездну, где вода…
 

Осе хватается за ствол дерева, чтобы не упасть.

(Пер Гюнт продолжает.)

 
Я к бокам прижал колени
и несусь невесть куда
меж отвесными стенами;
только облаков гряда
разверзается под нами,
да в озерной глубине
пятнышко – как будто брюхо
белоснежное оленье.
И тогда я понял, мать:
это наше отраженье
сквозь серебряную гладь
к нам несется что есть духа…
 

Осе

(задыхаясь)

 
Ну, изволь уж досказать!
 

Пер Гюнт

 
Встретились олень с оленем —
настоящий с отраженьем,
как боднутся – ой-ой-ой!..
Запыхавшиеся, в мыле,
мы до берега доплыли,
ну, и я пошел домой!
 

Осе

 
А олень?
 

Пер Гюнт

 
В лугах пасется.
 

(Перекрутившись на пятке и щелкнув пальцами, приговаривает.)

 
Поищи – авось найдется!
 

Осе

 
Как же ты живой, сынок?
Как ты шею не сломал?
И спина цела, и ног
не расшиб… О Боже правый,
это ты ему помог!
Правда что кафтан дырявый
и штаны совсем подрал,
да зато какой прыжок!
 

(Внезапно останавливается, разинув рот. Смотрит на сына вытаращенными глазами, не может найти слов. Наконец разражается.)

 
Вот и верь ему, нахалу!
Побожился – и соврал.
Эту сказку я слыхала
двадцати от роду лет!
И на Йендинский хребет
на олене ускакал
Глесне Гудбранн, а не ты!
 

Пер Гюнт

 
Он давно, а я теперь.
Что я, не такой, как Глесне?
 

Осе

 
Надо же! Чужие песни,
наши дряхлые поверья
разрядил в павлиньи перья!
Черт! А я возьми поверь!
Бездны, пропасти, удары,
куропатки да орлицы —
уж такие небылицы,
что не видно сказки старой
из-под твоего вранья.
 

Пер Гюнт

 
Кто другой бы так сказал —
ох ему задал бы я!
 

Осе

(плача)

 
Хоть бы Бог меня прибрал
раньше, чем тебе родиться!
Эх! Пропал ты, Пер, пропал…
 

Пер Гюнт

 
Маленькая, перестань!
Ну, соврал я, ты права —
и пора развеселиться!
 

Осе

 
Ха! Веселье! Сын – свинья!..
Распухает голова
от бесстыдного вранья!
Ведь несчастная вдова
каждый день выносит беды.
 

(Опять плачет.)

 
Вспомни, как жила семья
в старину, в усадьбе деда.
Старый Расмус кровью, потом
капиталы сколотил.
А отец твой – кем он был?
Лодырем, пропойцей, мотом!
Как забрал он деньги эти —
все дворы перекупил,
разрядился в пух и прах,
ездил в золотой карете,
а на святки, на пирах,
как к нему нагрянут гости —
научил при каждом тосте
кубки в зеркала бросать!
 

Пер Гюнт

 
Что нам прошлогодний снег!
 

Осе

 
А тебе бы уж молчать,
конченый ты человек!
Погляди на этот дом —
как он зиму одолеет?
Окна заткнуты тряпьем,
и скотина под дождем
да под снегом околеет.
Изгородь поднять не мог,
луг не мог перепахать!
Я теперь должна в залог
весь участок отдавать!
 

Пер Гюнт

 
Не тужи. Поможет Бог:
бросил в бездну – и опять
выведет на путь прямой.
 

Осе

 
Этот путь зарос травой…
Только ты все нос дерешь
не ко времени, не к месту…
Как-то занесло в наш дом
копенгагенского преста.
Он с тобой о том, о сем —
как зовут да как живешь,
а отцу шепнул потом:
«Вот клянусь: с таким умом
да при этакой осанке
будет Пер ваш королем!»
Мы ему за это санки
подарили на проезд!
Да не только этот прест —
к нам и пробст, и капитан
всё наведывались в дом,
ели до отвала, пили…
Вывернул Йун Гюнт карман —
все спустил: и дом, и стол,
и пошел бродить по селам
коробейником веселым,
а назад он не пришел…
 

(Вытирает передником глаза.)

 
Вздорной стала я и хворой…
Ну, а ты-то сильный стал!
Ты бы дело в руки взял,
был бы другом и опорой…
 

(Снова плачет.)

 
Только вижу я, что Бог
мне не очень-то помог.
Что умеешь ты? Валяться
на печи, в золе копаться?
Девок уводить с гулянья
да свою родную мать
всей округе выставлять
на позор и осмеянье?
Да! Еще умеешь драться!
 

Пер Гюнт

(отходя)

 
Ах, отстань-ка!
 

Осе

 
А не ты ли
с шайкой пьяниц и бродяг
потасовки учинял?
Вот и в Лунде был скандал,
там вы грызлись и скулили
пуще бешеных собак.
Говорят, кузнец Аслак
не оправится никак.
Руку ты ему сломал
или палец?
 

Пер Гюнт

 
Что за враки?
 

Осе

(вспыльчиво)

 
Кари там была при драке!
 

Пер Гюнт

(потирая плечо)

 
А, так это я орал!
 

Осе

 
Ты?
 

Пер Гюнт

 
Ну да, меня избили!
 

Осе

 
Господи, какой позор!
 

Пер Гюнт

 
Он же сильный!
 

Осе

 
Кто?
 

Пер Гюнт

 
Кузнец.
 

Осе

 
Брось ты! Этот трус, слюнтяй,
забулдыга, разгильдяй,
лодырь, спившийся вконец,
мог тебя поколотить!
 

(Снова плачет.)

 
Как могла так низко пасть я!
Как посмела я дожить
до подобного несчастья?
Кузнецу хватило силы,
а Пер Гюнту не хватило!
 

Пер Гюнт

 
Я ли бью, меня ли бьют —
все ты плачешь.
 

(Смеется.)

 
Полно, мать!
 

Осе

 
Значит, так. Соврал опять.
 

Пер Гюнт

 
В этот раз соврал… Постой,
слезы прочь. Утрись платком.
Ну, так вот что было тут.
 

(Показывает согнутую левую руку.)

 
Слушай! Этой вот рукой
сцапал я его, как в клещи,
 

(показывает правый кулак)

 
а вот этим кулаком
колотил его похлеще,
чем железным молотком!
 

Осе

 
Сорванец ты всем известный —
скоро в гроб меня сведешь.
 

Пер Гюнт

 
В гроб? Тебе? Такой чудесной?
Нет! Со мной не пропадешь!
Ты достойна лучшей доли!
В тыщи раз! Со всех сторон
будут люди на поклон
приходить к тебе толпою,
все моей доступно воле —
я такое тут устрою…
 

Осе

(презрительно)

 
Где тебе!
 

Пер Гюнт

 
Все может быть!
 

Осе

 
Ах ты, дурень голоштанный!
Хоть бы дыры зачинить
догадался на портках!
 

Пер Гюнт

(запальчиво)

 
Императором я стану!
 

Осе

 
Помоги, великий боже!
Повредился он в мозгу.
 

Пер Гюнт

 
Время дай – я все смогу!
 

Осе

 
Как же! Вылезешь в вельможи!
Сядешь на престол авось!
 

Пер Гюнт

 
Погоди, увидишь!
 

Осе

 
Брось!
Спятил ты совсем с ума.
Было время – я сама
верила, что ты герой,
да живешь ты всякой дрянью,
ложью, глупой болтовней.
Помнишь Ингрид из Хэгстада —
бегала ведь за тобой!
Лучшего искать не надо,
было бы твое желанье.
 

Пер Гюнт

 
Думаешь?
 

Осе

 
Старик упрям,
но когда доходит там
до девчонкиных причуд —
ей послушен старый плут.
 

(Опять начинает плакать.)

 
А у девушки земля!
А у девушки поместье!
Не играл бы в короля,
все бы сладили честь честью,
и стоял бы под венцом,
а не бегал сорванцом!
 

Пер Гюнт

(поспешно)

 
Так пойдем!
 

Осе

 
Куда?
 

Пер Гюнт

 
В Хэгстад.
 

Осе

 
Только там тебя и ждут!
 

Пер Гюнт

 
Как же так?
 

Осе

 
Забудь про это.
Ничего не сделать тут:
время не вернешь назад.
 

Пер Гюнт

 
Что ты?
 

Осе

(всхлипывая)

 
Сам же виноват!
Ты в горах шатался где-то,
а Мас Мон, не будь дурак,
сватов к ней отправил.
 

Пер Гюнт

 
Как?
Это пугало воронье?
 

Осе

 
Он теперь ее жених.
 

Пер Гюнт

 
Где двуколка, упряжь, кони?
 

(Хочет идти.)

Осе

 
Завтра обвенчают их!
 

Пер Гюнт

 
Пусть. А я пойду сегодня.
 

Осе

 
Наказанье ты господне!
Засмеет тебя народ.
 

Пер Гюнт

 
Ни черта не засмеет.
 

(Вдруг вскрикивает и хохочет.)

 
Слушай! Ну ее, двуколку!
Нет ни времени, ни толку
с ней возиться. Лучше, знаешь…
 

(Подхватывает ее на руки.)

Осе

 
Отпусти меня!
 

Пер Гюнт

 
Ну-ну,
ты на свадьбе погуляешь…
 

(Ступает в речку.)

Осе

 
Помогите, потону!
 

Пер Гюнт

 
Нам другое суждено:
я достоин лучшей доли.
 

Осе

 
Это виселицы, что ли?
 

(Дергает его за волосы.)

Пер Гюнт

 
Скользкое в речушке дно —
не мешай мне.
 

Осе

 
Скот упрямый!
 

Пер Гюнт

 
Ну, довольно болтовни —
тут коряги есть и ямы!
 

Осе

 
Ай-ай-ай! Не урони!
 

Пер Гюнт

 
Ну-ка, разыграй со мной
маленькое представленье —
 

(Скачет, изображая оленя.)

 
ты – Пер Гюнт, а я – олень.
 

Осе

 
Ой, конец приходит мой!
 

Пер Гюнт

 
Осторожно, тут ступень.
 

(Выходит на берег.)

 
Путь окончен. А оленя
не грешно поцеловать бы.
 

Осе

(дает ему затрещину)

 
Вот тебе!
 

Пер Гюнт

 
Ого!
 

Осе

 
Пусти!
 

Пер Гюнт

 
Нет, постой! Сперва на свадьбу!
Знаешь, как себя вести?
Ты умна, старик дурак —
растолкуй ему, что Мас
простофиля, шут, тюфяк.
 

Осе

 
Отпусти!
 

Пер Гюнт

 
И тут как раз
похвались своим сынком!
 

Осе

 
Да уж! Есть чем похвалиться!
Как умеешь ты божиться
и безбожно врать потом!..
Ну, каким ты был стрелком?
Обо всех твоих делах
по порядку сообщу,
ничего не пропущу.
 

Пер Гюнт

 
Вот как?
 

Осе

(брыкаясь от злости)

 
Да! И при гостях!
Я скажу, чтоб господин
на тебя спустил собак,
как на воров и бродяг.
 

Пер Гюнт

 
Н-да. Ну, что ж! Пойду один!
 

Осе

 
Следом поплетусь, как тень!
 

Пер Гюнт

 
Не дойдешь! Силенок мало.
 

Осе

 
Я бы скалы изломала,
проглотила бы кремень —
столько зла во мне…
 

Пер Гюнт

 
Ну, что ж!
Никуда ты не пойдешь!
 

Осе

 
Нет! С тобой! Везде и всюду!
Пусть узнают, кто ты есть!
 

Пер Гюнт

 
Ну, раз так – сиди покуда.
 

Осе

 
Я с тобой!
 

Пер Гюнт

 
Придется сесть!
 

Осе

 
Что ты делаешь?
 

Пер Гюнт

 
А вот —
посажу тебя на крышу.
 

(Сажает ее на мельничную крышу.)

Осе кричит.

Осе

 
Ой, сними!
 

Пер Гюнт

 
Сиди потише,
будь послушной!
 

Осе

 
Ах ты, скот!
 

Пер Гюнт

 
Матушка!
 

Осе

(бросает в него кусок дерна с крыши)

 
Снимай скорей!
 

Пер Гюнт

 
Нет уж, это невозможно.
 

(Приблизившись.)

 
Я и рад бы, да не смею.
Тут сиди. Да посмирнее;
не разбрасывай камней,
а не то головка кругом,
да и свалишься.
 

Осе

 
Злодей!
 

Пер Гюнт

 
Мать, послушай, будь мне другом.
 

Осе

 
Чтоб тебя прогнал народ,
как подкинутого тролля!
 

Пер Гюнт

 
Я достоин лучшей доли.
 

Осе

 
Ты-то? Пугало оленье!
Тьфу!
 

Пер Гюнт

 
Увидишь, все сойдет —
дай твое благословенье.
Дашь? Ну что?
 

Осе

 
Вот дам по заду,
даром что большой верзила.
 

Пер Гюнт

 
Ну, не хочешь – так не надо,
мне и одному под силу.
 

(Отходит, потом оборачивается, грозя пальцем.)

 
Смирно у меня сиди!
 

(Уходит.)

Осе

 
Пер! Постой, не уходи…
Ты, олений погоняла,
лгун несчастный, погоди!
 

(Кричит.)

 
Помогите, дурно стало!
 

К мельнице поднимаются две старухи с мешками зерна на спинах.

Первая старуха

 
Кто кричал-то?
 

Осе

 
Я кричала.
 

Вторая старуха

 
Высоко взлетела. Глянь,
Осе-то!
 

Осе

 
Еще немного —
долечу я и до Бога.
 

Первая старуха

 
Ну, счастливого пути!
 

Осе

 
Где бы лестницу найти?
Чертов Пер!
 

Вторая старуха

 
Сыночек твой?
 

Осе

 
Вот уж всякий наглядится,
кто он у меня такой!
 

Первая старуха

 
Мы свидетельницы.
 

Осе

 
Да…
Он в Хэгстаде. Мне б спуститься
с крыши – да скорей туда.
 

Вторая старуха

 
Что, он там?
 

Первая старуха

 
Ну, там его
дожидается кузнец.
 

Осе

(ломая руки)

 
Боже, защити мальчишку —
а не то ему конец.
 

Первая старуха

 
Горя всем хватает с лишком!
Все там будем. Ничего!
 

Вторая старуха

 
С ней неладно! Ах, беда!
 

(Кричит вверх.)

 
Эйвинд, Андерс! Эй! Сюда!
 

Мужской голос

 
Ну, чего вы там опять?
 

Вторая старуха

 
Пер на крышу бросил мать!
 

Пригорок, поросший кустарником и вереском. За пригорком плетень, сквозь который видна проселочная дорога. Пер Гюнт сбегает вниз по тропинке и останавливается у плетня, озираясь по сторонам.

Пер Гюнт

 
А вот Хэгстад. Как быстро я добрался.
 

(Собирается перешагнуть через плетень, но задумывается.)

 
Неужто Ингрид дома и одна?
 

(Смотрит вдаль, приставив руку к глазам.)

 
Какое там одна! Народ сбежался —
как тараканы. Каждому смешна
моя судьба – они и засмеют,
и правы будут.
 

(Отходит от изгороди и начинает рассеянно обрывать вересковые листья.)

 
Выпить бы вина…
А может быть, удастся проскочить,
прикинуться нездешним, чужаком?
Да что за бред? Кому я не знаком?
Всего надежней горло промочить:
обиду спьяну легче проглотить.
 

(Озирается, как будто испугавшись, потом прячется в кустах.)

Гости с подарками в узелках направляются на свадьбу.

Мужчина

 
Запойный был. А вдовушка чудная.
 

Женщина

 
Ну, вот и воспитала шалопая.
 

Народ проходит мимо. Немного погодя из кустов вылезает красный от стыда Пер Гюнт. Он смотрит вслед уходящим.

Пер Гюнт

(тихо)

 
Ведь про меня болтали!
 

(С напускным безразличием.)

 
Ну и пусть их!
Чем жить-то людям в наших захолустьях?
 

(Бросается навзничь на вересковый пригорок и долго лежит, заложив руки за голову и глядя в небо.)

 
Вот облако. Как будто конь пронесся.
Седло… Уздечка… Человек в седле…
А следом баба мчится на метле.
 

(Посмеивается.)

 
Кричит: «Скотина Пер», – ну, это Осе!
 

(Постепенно глаза у него слипаются.)

 
Что, убедилась, мать, каков твой сын?
Всем господам теперь он господин.
Как держится в седле! Какая свита!
И мантия узорами расшита.
На нем каменья, золото, шелка,
За ним идут отважные войска,
К нему несутся толпы по дорогам.
Вот человек, который создан Богом
Повелевать и подавать пример!
Он первый – Пер, он император – Пер!
Взлетают шапки в поднебесье прямо,
И в реверансах приседают дамы.
Он сыплет марки, шиллинги и злато:
Кто бедный был, тот сделался богатый,
И как боготворит его народ!
А вот он море переходит вброд.
Все английские принцы и вельможи
Приветствовать его выходят тоже.
 
 
Вот император речь держать собрался,
Корону снял…
 

Кузнец Аслак

(проходя с компанией своих друзей по ту сторону плетня)

 
Глянь, Пер-то налакался!
 

Пер Гюнт

(полуприподнявшись)

 
Ваш император…
 

Кузнец

(облокачивается на плетень и ехидно улыбается)

 
Что ты говоришь?
А ну-ка поднимайся, мой малыш!
 

Пер Гюнт

 
Вот чертовщина! Это ты, Аслак!
 

Кузнец

(дружкам)

 
Ай-ай, бедняга! После лундской ссоры
еще не встанет на ноги никак!
 

Пер Гюнт

 
Идите к черту!
 

Кузнец

 
Да уйдем мы скоро.
Но ты скажи, куда ты удирал
на шесть недель? Не в Рондские ли горы?
 

Пер Гюнт

 
Да, я там был и многое видал.
 

Кузнец

(подмигивая дружкам)

 
Послушаем?
 

Пер Гюнт

 
Ступай своей дорогой!
 

Кузнец

(немного погодя)

 
Ты к Ингрид?
 

Пер Гюнт

 
Нет.
 

Кузнец

 
А эта недотрога,
по-моему, была совсем не прочь…
 

Пер Гюнт

 
Ты, ворон черный!
 

Кузнец

(отстранившись)

 
Ладно, не сердись!
Наплюй ты на папашу и на дочь.
Подумай лучше да поторопись:
там все красотки нынче собрались,
и девушки, и вдовушки…
 

Пер Гюнт

 
Уйди!
Сказал, что нет…
 

Кузнец

 
Не к спеху – подожди!
На нет суда, как говорится, нет.
А Ингрид мы передадим привет.
 

Уходят, смеясь и перешептываясь.

Пер Гюнт

(некоторое время смотрит им вслед и, полуобернувшись, машет рукой)

 
Пускай с кем хочет под венцом стоит.
 

(Оглядывает себя.)

 
Да у меня-то больно жалкий вид.
Чумазый, драный – кто с таким пойдет?
 

(Топает ногами.)

 
Вот взял бы нож – порезал всех, как скот!
 

(Вдруг оборачивается.)

 
Как будто за спиной захохотали…
Вон там, в кустах… Да нет там никого.
Наверно, померещилось. Пойдем —
утешим мать…
 

(Идет в гору, но опять останавливается и вслушивается в звуки, доносящиеся со свадебного гулянья.)

 
О! К танцам заиграли.
А девок сколько! Семь на одного.
Какого черта! Шел бы с кузнецом.
Да только мать валяется на крыше…
 

(Опять смотрит вниз, потом подпрыгивает и смеется.)

 
А вот я скрипку Гуттормову слышу,
и халлинг загремел, как водопад,
сорвавшийся с отвесного утеса.
А девки до чего звонкоголосы!
Проклятие! Пошел бы с кузнецом!
 

(Перескакивает через плетень и бежит вниз по дороге.)

Двор хэгстадской усадьбы. В глубине двора дом. Множество гостей. Те, кто помоложе, весело танцуют на лужайке. Музыкант уселся на столе. Старшина на свадьбе стоит в дверях. Кухарки бегают взад-вперед. Пожилые гости собрались кучками и разговаривают.

Женщина

(присаживаясь на бревна рядом с другими)