Электронная библиотека » Геогрий Чернявский » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 14 января 2014, 00:33


Автор книги: Геогрий Чернявский


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Лев рано научился эффективно и эффектно использовать полученные, часто случайные знания в выгодных для себя ситуациях, стремясь превзойти окружающих, получить наиболее высокие оценки, короче говоря, был весьма самолюбив. По воспоминаниям Шпенцеров, некоторые учителя боялись задавать ему вопросы, чтобы не оказалось, что он знает больше, чем его наставники[59]59
  Ibid. P. 16.


[Закрыть]
. Жена Шпенцера не находила слов для того, чтобы похвалить Льва в его школьные годы. Отчасти это можно объяснить тем, что в 1920-х гг., когда она беседовала на эту тему с Истменом, Троцкий стал всесильным наркомом по военным и морским делам, и родство со знаменитым большевиком придавало вес, а возможно, и бо́льшую долю безопасности самим Шпенцерам. Но думается все же, что рассказ был в своей основе искренним, ибо при желании можно было найти и другие черты у маленького Льва, более соответствовавшие устоявшимся к тому времени советским представлениям о вожде Троцком. Истмен же услышал рассказы о том, как великолепно Лев учился, как его любили учителя, какой он был чистенький и всегда занятой: «Я никогда не видела его грубым и злым. Но я беспокоилась, что он чрезмерно аккуратен». И далее следовал рассказ, как однажды Лев получил новый костюм, в котором пошел гулять со своей тетей. Вдруг ему показалось, что из пиджака торчит нитка, и он, очень обеспокоенный, все хотел ее как-то оторвать[60]60
  Eastman М. Leon Trotsky. P. 3.


[Закрыть]
. Сам Шпенцер в свою очередь рассказывал Истмену: «Я определенно могу сказать только две вещи: в это время он не интересовался девочками и не интересовался спортом… Он был очень умным мальчиком – не только в своих книгах. В то же время он был очень тактичен. Он понимал, что оказался в чужой семье, и знал, как себя вести. Ему было только десять лет, но он был сдержанным и уверенным в себе. И у него было чрезвычайное чувство долга, возможно, инстинктивное. Никто не должен был заботиться о его подготовке, никто не должен был беспокоиться о его уроках. Он всегда делал больше, чем от него ожидали»[61]61
  Ibid. P. 17.


[Закрыть]
.

Шпенцеры воспроизводили и привлекательный внешний облик своего питомца: загорелое лицо с резкими, но правильными чертами, живой взгляд близоруких глаз, блестевших за стеклами очков, густая грива черных, всегда аккуратно причесанных волос, жизнерадостный, бойкий вид.

Не все в этой характеристике было точным (и к девочкам, и к физическим упражнениям Лев проявлял интерес, будучи нормальным, не оторванным от жизни подростком). Но главное здесь было передано верно – уже в те годы формировалось желание, стремление во всем быть первым, выделиться из окружающей среды и осознавалось, что для этого требовалось приложить большие усилия. К чести Шпенцеров, рассказывая о жизни Левы в их семье, они не утаили и весьма компрометирующей детали: однажды юный воспитанник попросту украл несколько книг из библиотеки своих родственников и продал их, чтобы купить конфет[62]62
  Ibid. P. 16.


[Закрыть]
. Может быть, это была первая произведенная будущим революционером Троцким экспроприация? По крайней мере, соученик Льва по Одесскому реальному училищу Скорчелетти оставил рукописные воспоминания[63]63
  Они хранятся в архиве университета штата Индиана (США).


[Закрыть]
, как некий школьник Кологривов в уличном разговоре в присутствии Бронштейна сказал, что дворянство – это «ноги, на которые опирается гигантская Россия», Лев в ответ запальчиво возразил: «Наверное, у этих ног ступни из глины – они рассыпятся, и вся Россия пойдет к чертям»[64]64
  Pomper Ph. Lenin, Trotsky, and Stalin. P. 99.


[Закрыть]
.

И влюбленный тогда в Троцкого Истмен, и сам Троцкий, и в какой-то мере Скорчелетти идеализировали (естественно, с ретроспективной или даже коммунистической точки зрения) его детские «социальные проявления». Но возможно, некий фундамент будущего участия в политических бурях, порой доходившая до театрализованного публичного вызова личная отвага постепенно закладывались в те ранние годы, точно так же, как и тяга к книге и получению знаний в самых различных областях. Хотя, проявляя разнообразные интересы и обладая великолепной памятью, Лев не формировал глубоких познаний ни в одной области[65]65
  Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 109-110.


[Закрыть]
.

Несмотря на свое еврейское происхождение, ущемлений по национальному признаку в училище Лев не ощущал. Ведь нельзя же считать таковыми «покачивание попика головой по поводу еврейчиков»[66]66
  Там же. С. 109.


[Закрыть]
. Однако враждебное отношение к полякам, тем более католикам, и придирчивость учителя-француза к немцу остались в памяти. «Национальное неравноправие послужило, вероятно, одним из подспудных толчков к недовольству существующим строем, но этот мотив совершенно растворялся в других явлениях общественной несправедливости и не играл не только основной, но и вообще самостоятельной роли».

Очень любопытно, что мемуары, рассказывающие о годах, проведенных в реальном училище, косвенно подтверждают все более растущие гуманитарные интересы и склонности Троцкого. Мы встречаем на страницах воспоминаний рассказы об уроках литературы, о столкновениях с учителем иностранного языка и т. п., но ни слова нельзя обнаружить в них о тех предметах, которые составляли сердцевину обучения в реальных училищах России последней трети XIX в. А ведь гуманитарные предметы в них считались в лучшем случае второстепенными, если вообще не находились на задворках. Главными же являлись предметы действительно «реальные» – таковыми считались черчение (ему уделялось непропорционально большое время) и естествознание (рассматриваемое, однако, не с научной, а с чисто практической, профессиональной точки зрения). Для Льва Бронштейна этих предметов как будто не существовало. Видимо, он относился к их изучению формально, как к неизбежному злу, лишь бы получить удовлетворительную оценку.

Вместе с подготовительным классом Лев провел в Одесском реальном училище семь лет. Седьмого класса, который был необходим для дальнейшего продолжения образования, в училище не было. Между тем отец сохранял желание дать Льву высшее образование и решил отправить его в другой город, в Николаев, где Александровское реальное училище имело седьмой класс, в который попасть не представляло особой сложности, несмотря на существование процентной нормы, так как это учебное заведение особым престижем не пользовалось. Так в 1896 г. Лев Бронштейн в стремлении получить аттестат, пригодный для поступления в университет, оказался в значительно более провинциальном, нежели Одесса, Николаеве. Но этот год стал переломным в его жизни.

К сказанному можно добавить, что в начале 20-х гг. Одесское реальное училище, в котором учился Лев, было переименовано в трудовую школу имени Троцкого, и она носила это название до того времени, пока Троцкий не был изгнан из СССР.

2. Политический сад Швиговского

Покидая Яновку, как оказалось, почти навсегда (только осенью 1896 г. он приехал к родителям с кратким последним визитом), Лев Бронштейн поначалу представлял себе свою будущую карьеру почти так же, как о ней думал его отец. Хотя Лев увлекался литературой и пытался писать, но в соответствии с представлениями, господствовавшими и в окружении отца, и в семье Шпенцер, литература была вещью интересной, но естественные науки, инженерное дело, а возможно, математика с практической точки зрения были несравненно предпочтительнее. В 17 лет Лев поселился в семье неких Дикштейнов. Познакомившись с книготорговцем Галацким, он стал брать у него вначале пропущенные цензурой книги, а затем и некоторые нелегальные издания (скорее всего, книги Лев получал в пользование за умеренную плату). Так он познакомился с той народнической литературой, которая рассматривалась в кругах политически одержимой молодежи как своего рода социальное Евангелие.

Постепенно зрели теперь уже не стихийные, как в Яновке и в Одессе, а более или менее сознательные, подкрепляемые авторитетами идеи социального протеста. Любопытно, что в числе тех книг, которые были его «учителями», Троцкий не называл «Что делать?» Н.Г. Чернышевского, видимо по той причине, что к этому автору он, в отличие, скажем, от Ленина, относился весьма критически из-за ригористичности и низкого художественного уровня упомянутого романа.

Формированию и укреплению новых идей способствовали молодые люди, с которыми Лев познакомился случайно, когда вместе с соучениками забрел к садовнику Францу Швиговскому, запомнившемуся как человек «с длинной бородой и большими бровями»[67]67
  Eastman М. Leon Trotsky. P. 39.


[Закрыть]
, чеху по происхождению, арендовавшему один из городских садов (скорее скверов), где он построил избушку и то ли от скуки, то ли из неких идейных соображений собирал приезжих студентов, бывших ссыльных и местную молодежь. Швиговский произвел на Льва огромное впечатление. «В его лице я видел впервые рабочего, который получал газеты, читал по-немецки, знал классиков, свободно участвовал в спорах марксистов с народниками»[68]68
  Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 121.


[Закрыть]
. Можно полагать, что через 30 с лишним лет, работая над воспоминаниями, Троцкий невольно или сознательно существенно преувеличил личность своего первого «учителя по социализму», тем более что в воспоминаниях вообще ничего не говорится о мировоззрении Швиговского, который был, скорее всего, неким эклектиком, человеком оппозиционного склада ума, тяготевшим к народничеству, но в основном довольствовавшимся революционными разговорами. Однако для пытливого юноши важно было другое – общение с людьми, которые то ли сами встречались с героями-народовольцами – Андреем Желябовым, Софьей Перовской, Верой Фигнер, – то ли слышали о них от своих старших товарищей.

Лев зачастил в сад Швиговского, который Истмен удачно назвал «садом идей»[69]69
  Eastman М. Leon Trotsky. P. 31.


[Закрыть]
. В летнее время он и его товарищи собирались под яблоней, рассаживались вокруг самовара и, с аппетитом поглощая скудную пищу, купленную в складчину, толковали о возможностях усовершенствования человеческого общества. Школьные занятия он запустил, уроки часто пропускал, да и в тех случаях, когда ходил в училище, делал это скорее для того, чтобы привлечь в «сад идей» новых приверженцев социальных изменений, а не для завершения образования. Однажды на квартиру, где Лев снимал комнату, явился школьный инспектор, чтобы выяснить причину неявок в класс. Троцкий вспоминал: «Я чувствовал себя униженным до последней степени. Но инспектор был вежлив, убедился, что в семье, где я жил, как и в моей комнате, царил порядок, и мирно удалился. Под матрацем у меня лежало несколько нелегальных брошюр»[70]70
  Троцкий Л. Моя жизнь. С. 121.


[Закрыть]
. Школьное начальство особенно не интересовалось, чем занимались великовозрастные «реалисты» вне школы.

Лев жадно поглощал революционную литературу, исторические труды, произведения по социологии, логике и эстетике – Джона Стюарта Милля, Юлиуса Липперта, Огюста Минье, Чернышевского (но не роман «Что делать?»). В то же время Лев с интересом читал и даже изучал книгу мыслителя, далеко отстоявшего от его политических взглядов: «Эристику» Артура Шопенгауэра, но по совершенно иной причине. Эта небольшая книга, название которой можно перевести как «Искусство спорить», трактовала вопрос о способах победить противника в споре, независимо от того, какая из спорящих сторон занимает верную позицию[71]71
  Шопенгауэр А. Эристика, или Искусство спорить. СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1893.


[Закрыть]
. Искусство победить в споре любой ценой вполне могло заменить любые тома глубоких трактатов.

Газеты и журналы Лев стал читать «под политическим углом зрения», стремясь создать себе представление о политической системе в Западной Европе и США. Наибольшим авторитетом пользовалась большая либеральная газета «Московские ведомости».

С тех пор среди мемуарных источников, дающих представление о Льве Бронштейне, наряду с различными вариантами его собственных воспоминаний появляется еще один, написанный человеком, ставшим позже политическим оппонентом Троцкого. Им был Григорий Зив, уроженец Николаева, в то время студент медицинского факультета Киевского университета, приехавший в родной город на рождественские каникулы 1896 г. К этому времени, учитывая наступление зимы, компания, собиравшаяся в саду Швиговского, переместилась в его хижину, которая стала «салоном» радикально-социалистической молодежи. Жаркие споры шли по вопросам, возможен ли в России капитализм, суждено ли ей пойти по стопам Западной Европы, или же стране уготован какой-то особый путь. Постепенно выделились «марксисты» и «народники», хотя принадлежность к тому или другому направлению носила скорее эмоциональный, а не идеологическо-теоретический характер. С политической точки зрения, однако, споры были совершенно невинными, призывы к «ниспровержению» не раздавались[72]72
  Зив Г.А. Троцкий. Характеристика. (По личным воспоминаниям). Нью-Йорк: Народоправство, 1921. С. 7 – 8.


[Закрыть]
.

В городе «сборища» в саду Швиговского пользовались страшной репутацией, их считали центром политических заговоров. Скорее всего, в этой группе молодых людей постепенно формировались не два: марксистское и народническое, а большее число оппозиционных политических направлений – наряду с теми, кто позже признал необходимость мирной эволюции, стал на либерально-демократические позиции; сюда приходили и люди, оказавшиеся затем в лагере крайних революционных радикалов. «Ходили туда, как в клуб, где все чувствовали себя хорошо, уютно и непринужденно. Времяпрепровождение далеко не ограничивалось одними спорами на указанные серьезные темы: там веселились, дурачились, встречали Новый год»[73]73
  Там же. С. 8.


[Закрыть]
.

Лева Бронштейн был самым смелым и решительным спорщиком, принимал участие во всех дискуссиях в «салоне» Швиговского, обдавал противника безжалостным сарказмом, был всегда уверен в своей победе. «Ему казалось, что его устами говорит сама непреоборимая и неутомимая логика. Интонацией и всей манерой спора он как бы говорил упрямому противнику о бесполезности борьбы против неотразимой силы железных силлогизмов»[74]74
  Там же. С. 9.


[Закрыть]
. В действительности, однако, его знания были гораздо слабее, чем можно было бы предположить на первый взгляд, слушая казавшиеся весьма убедительными выступления Льва. Скорее речь шла о природных дарованиях. Бронштейна мало привлекали усидчивые кропотливые занятия, точнее, Лев Бронштейн занимался кропотливо, но не сосредоточивался на одном предмете. Поэтому он значительно расширял свой запас знаний, но этот запас был как бы рассеян, раздроблен по многим областям. Иными словами, формировался не кабинетный ученый, а интеллектуальный политик, который мог на первый взгляд непроизвольно и моментально извлечь из своей памяти аргументацию из самых различных областей гуманитарного знания. Как пишет Зив, «обладая блестящей памятью, он умел на лету схватывать доводы соперников и противников, быстро ассимилировать нужное ему и тут же преподносить слушателям продукт своей талантливой импровизации, заполняя пробелы прочным цементом непобедимой «логики»[75]75
  Зив Г.А. Троцкий. Характеристика. (По личным воспоминаниям). С. 10.


[Закрыть]
.

Впрочем, свойственные Льву в то время воззрения если и носили вначале народнический характер, относились скорее к умеренно либеральному крылу народничества, которое в 90-х гг. отчасти вытеснило революционных экстремистов (последние вскоре возродятся в партии социалистов-революционеров, которая начнет формироваться с первых годов XX в.). Не собираясь устраивать заговоры или призывать к немедленной революции, Лев и его товарищи продолжали напряженно искать свои жизненные пути.

Между тем серьезный конфликт возник во взаимоотношениях с родителями. Приезжая в Николаев по своим коммерческим делам, Давид Бронштейн узнал (мир не без «добрых людей») об опасных знакомствах сына. Произошло бурное выяснение отношений. Отец пытался образумить Льва, переходил от уговоров, что ему предназначена блестящая карьера инженера и что ему следует учиться за границей, к грубой брани. Сын отвечал менее резко, но столь же упрямо и непримиримо. Он пытался объяснить отцу, что перестройка человеческого общества значительно важнее, чем карьера инженера. Диспут окончился тем, что отец заявил: «Или ты оставишь все это и займешься делом, или перестанешь тратить мои деньги»[76]76
  Eastman М. Leon Trotsky. P. 38. Примерно то же вспоминала дочь квартирной хозяйки Троцкого в Николаеве. Она добавляет только, что Давид обрушился с руганью и на ее мать, упрекая ее в том, что она не следила в должной мере за своим юным жильцом (Pomper Ph. Lenin, Trotsky, and Stalin. P. 105). Если ее не подвела память, то это свидетельствует, что отец Льва буквально потерял контроль над собой, ибо его великовозрастный сын уже никак не мог поддаваться воспитательному воздействию со стороны квартирной хозяйки.


[Закрыть]
. В результате Лев напрочь рассорился с отцом, отказался от его материальной помощи, покинул снимаемую им комнату и поселился вместе со Швиговским и несколькими юношами из круга «политических знакомств» в новом саду, который Швиговский арендовал вместе с новой, более вместительной хижиной.

Возникла своего рода полуспартанская коммуна, в содержание которой каждый из ее членов вносил свой вклад. В коммуну входили, кроме Льва и Швиговского, братья Илья и Григорий Соколовские, Зив (когда он приезжал на каникулы) и еще два-три юноши. Жили очень скромно, без постельного белья, питаясь похлебкой собственного приготовления, причем поварские обязанности исполнялись по очереди. Юные организмы не удовлетворялись, естественно, той дешевой и некалорийной пищей, которую они могли себе позволить. Чувствовался постоянный голод. Однажды Лев приехал в Одессу в изношенной одежде и не отказался, когда дядя повел его в ресторан, где «накормил завтраком, а затем еще одним завтраком, прежде чем он насытился»[77]77
  Eastman М. Leon Trotsky. P. 41.


[Закрыть]
. Бронштейн стал давать частные уроки. Его ученики часто менялись. Однажды он стал домашним учителем сына некоего купца, но за несколько недель насадил в голову этого юноши такие крамольные знания и мысли, что купец отказался платить и выгнал Льва из дома[78]78
  Ibid. P. 40.


[Закрыть]
. «Мы носили синие блузы, круглые соломенные шляпы и черные палки. В городе считали, что мы примкнули к таинственной секте. Мы беспорядочно читали, неистово спорили, страстно заглядывали в будущее и были по-своему счастливы»[79]79
  Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 123.


[Закрыть]
, – писал о тех днях Троцкий.

Очень скоро, однако, эта группа активной молодежи почувствовала, что далее вариться в собственном соку недостойно и невозможно. Обсуждались различные пути того, как приступить к активной общественной деятельности. Решено было создать общество для распространения в народе полезных книг. Это была дерзкая инициатива, имея в виду прежде всего почти полное отсутствие денежных средств. И все же каким-то образом члены кружка Швиговского стали собирать небольшие суммы, сами вносили членские взносы, на которые и стали покупать дешевые книги. Обществу было присвоено наименование «Рассадник»[80]80
  См. воспоминания Троцкого в письме историку российского революционного движения В.И. Невскому от 5 августа 1921 г. (Невский В.И. Южно-Русский рабочий союз в городе Николаеве в 1897 г. М.: Госиздат, 1922. С. 89.)


[Закрыть]
, но его организаторы не имели «связей с народом» и не знали, как собранные и приобретенные ими книги «распространять». Затея быстро провалилась, так как работавший в саду Швиговского ученик-подросток, которого пытались «сагитировать», отнес несколько подозрительных книг в местное жандармское управление. Книги оказались легально изданными, и даже элементарные неприятности для «коммунаров» не возникли, хотя новорожденное или скорее только собиравшееся родиться общество на этом распалось, а за садом Швиговского был установлен полицейский надзор.

Однако стремление к активной общественной деятельности не угасало. Лев упорно искал возможности проявить публично свои ораторские, организаторские и зарождавшиеся публицистические способности. У него не было склонности к театру или к музыке. Художественная литература же во все большей степени воспринималась им как своего рода политическое средство. Лев неплохо знал стихи Н.А. Некрасова и прозу Г.И. Успенского, часто цитировал обоих писателей в качестве аргументов во время дискуссий, да и просто для того, чтобы продемонстрировать свою начитанность. Одно время он увлекался Козьмой Прутковым и даже называл афоризмы и сатирические стихи Пруткова (коллективного псевдонима Алексея Толстого и братьев Алексея, Владимира и Александра Жемчужниковых) «философией интеллигенции». Образы Козьмы Пруткова, как и произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина, который стал любимым писателем, их едкий сарказм были очень близки настроениям и взглядам Льва, который многократно их цитировал во время дискуссий в саду и избушке Швиговского (и будет цитировать на протяжении всей жизни)[81]81
  Зив Г.А. Троцкий. С. 12.


[Закрыть]
.

Вскоре после неудачи с обществом распространения книг Бронштейн попытался попробовать свои силы в политической журналистике. Узнав о том, что народнический журнал «Наше слово», выходивший в Петербурге, перешел в руки марксистов, он написал в редакцию журнала «Вестник Европы» страстное письмо с протестом против «козней» оторванных от простых людей интеллигентов[82]82
  Там же. С. 16.


[Закрыть]
. Для легально выходившего в Одессе журнала либеральных народников «Южное обозрение» он написал резкую статью, направленную против тогдашнего авторитета марксиста П.Б. Струве[83]83
  Струве Петр Бернгардович (1870 – 1944) – экономист, философ, историк, публицист. В начале творческой деятельности придерживался марксистских взглядов, участвовал в деятельности 2-го Интернационала, затем стал одним из лидеров партии кадетов. Редактор журналов «Освобождение», «Русская мысль» и др. Депутат 2-й Государственной думы. После Октябрьского переворота 1917 г. участвовал в борьбе против большевистской власти. Являлся членом Особого совещания при генерале А.И. Деникине, затем эмигрировал. Жил в Праге, Белграде, Париже. В эмиграции продолжал активную научную и публицистическую деятельность, редактировал газету «Возрождение».


[Закрыть]
. Статью он назвал нагло – «Рептилии на страницах санкт-петербургского журнала»[84]84
  Воспоминания А.Л. Соколовской в архиве университета штата Индиана (Pompet Ph. Lenin, Trotsky, and Stalin. P. 109).


[Закрыть]
. Отправил этот материал он по почте, но через неделю поехал за ответом сам: «Редактор через большие очки с симпатией глядел на автора, у которого вздымалась огромная копна волос на голове при отсутствии хотя бы намека растительности на лице. Статья не увидела света. Никто от этого не потерял, меньше всего я сам»[85]85
  Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 124.


[Закрыть]
, – вспоминал Троцкий.

Можно, разумеется, усомниться, что это последовавшее через много лет признание соответствовало настроениям юного автора в тот момент, когда ему отказали. Статья вызвала сочувственный отклик редакции, но отказ в публикации был вызван именно молодостью и предполагаемой неопытностью автора. В редакции сочли, что статья вызовет возражения марксистов, а у Бронштейна не будет достаточных аргументов, чтобы вступить в полемику[86]86
  Зив Г.А. Троцкий. С. 17.


[Закрыть]
.

За этой инициативой, однако, следовали другие. Льву удалось добиться, что на годовом собрании читателей Николаевской публичной библиотеки была восстановлена 5-рублевая плата за пользование абонементом вместо введенной незадолго до этого 6-рублевой и избрано более либеральное правление. Своей речью на собрании постоянных читателей библиотеки Лев убедил их отказаться от подписки на журнал «Новое слово», так как тот сменил свою народническую ориентацию на марксистскую. Другие же юношеские «акции», в том числе и такая амбициозная, как попытка создать «университет» на началах взаимообучения, сразу же провалились[87]87
  Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 1. С. 124 – 125.


[Закрыть]
. Однако «действительная индивидуальность Бронштейна», по воспоминаниям Зива, была «не в познании и не в чувстве, а в воле. Бронштейн как индивидуалист весь в активности. Активно проявлять свою волю, возвышаться над всеми, быть всюду и всегда первым – это всегда составляло основную сущность личности Бронштейна; остальные стороны его психики были только служебными надстройками и пристройками»[88]88
  Зив Г.А. Троцкий. С. 12.


[Закрыть]
. Льву казалось тогда, что он прочно стал на позиции революционного народничества. Этому способствовали встречи с возвратившимися из ссылки второстепенными народническими деятелями, которые проживали в Николаеве под надзором полиции. Скорее всего, не они сами, а те люди, о которых они рассказывали, те сказочные для юноши деятели народнического движения – Андрей Желябов, Софья Перовская, Вера Фигнер – становились подлинными его героями.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации