Текст книги "Новая царица гарема"

XVII. Казнь

Между тем Гассан и Зора-бей в это время напрасно ждали Сади на берегу у Беглербега.

– Что, если мы обманулись мнимым сигналом, – сказал наконец Гассан, сидевший у берега на древесном пне, держа коня под уздцы.

Зора-бей стоял около него и с беспокойством глядел на темную поверхность воды.

– Я тоже начинаю находить это очень странным, – заметил вполголоса Зора-бей.

– Не видно ли чего-нибудь?

– Ничего не видно и не слышно!

– Но ведь Сади должен был или сам подать этот сигнал, или же слышать его так же, как и мы.

– Очень может быть, что он был благоразумнее, а может быть, он не расслышал сигнала совсем, – отвечал Зора-бей. – Я боюсь, что мы сделались жертвой хитрости.

– Но как могло это случиться?

– От Галил-бея всего можно ожидать, – продолжал Зора-бей, – для него всякие средства хороши. Изменник должен быть предусмотрителен и хитер, чтобы скрывать свое преступление.

– Ты думаешь, что это он подал фальшивый сигнал? Тогда я сейчас же еду снова! – вскричал Гассан, вскакивая с места.

– Успокойся, друг мой, – остановил Зора-бей молодого вспыльчивого Гассана, – я надеюсь, что Сади успеет лучше нас, но во всяком случае, я думаю, что мы сделаем хорошо, если снова отправимся по выбранным нами дорогам, на тот случай, если Галил-бей выехал уже после того, как дал фальшивый сигнал! К несчастью, лодка, в которой я приехал, уже давно отправилась обратно, и мне невозможно теперь, ночью, переехать на тот берег, следовательно, нам обоим остается только одна дорога!

– Я согласен с тобой. Не надо терять ни минуты! – вскричал Гассан, поспешно вскакивая на коня.

– Возьми себе часть дороги отсюда до Терапии, а я возьму себе дорогу отсюда до Скутари, затем снова возвратимся сюда, – сказал Зора-бей и тоже сел на коня.

В следующее мгновение оба офицера уже скакали в противоположные стороны.

В то время как Зора-бей спешил к отдаленному предместью, чтобы, если можно, поймать там посланного визиря, Гассан, склонясь на шею лошади, чтобы лучше видеть по сторонам, и сжимая в правой руке саблю, скакал во весь опор по темной дороге.

Прошло около часа, как вдруг Гассану показалось, что какая-то тень при его приближении бросилась в кусты, росшие по обе стороны дороги.

Гассан сейчас же подъехал к тому месту, где что-то зашевелилось.

– Кто тут? – закричал он. – Отвечай, а не то я начну стрелять по этим кустам, пока не буду уверен, что в них никто не спрятался!

Все было тихо.

Тогда Гассан соскочил с лошади, которую привязал к дереву, и, размахивая саблей, пошел в кусты.

– Я не ошибся, – бормотал он, – я видел человека, и он не должен уйти от меня, пока я не узнаю, кто он такой.

Тогда посланный Галил-бея, так как это он спрятался в кустарник, не желая быть пойманным, бросился бежать.

Между тем, раздвинув кусты, Гассан увидал бежавшего солдата.

Гассан бросился вслед за ним.

– Стой, если тебе жизнь дорога! – вскричал он. – Стой, а не то я убью тебя!

Солдат продолжал бежать. Гассан вынул револьвер и выстрелил вслед бежавшему, но так как было слишком темно, чтобы хорошо прицелиться, то он промахнулся; тогда он бросился вслед за бежавшим, которого принимал или за Галил-бея, или за какого-нибудь другого гонца.

Со своей стороны солдат употреблял все усилия, чтобы уйти от Гассана. Гассан же ни за что не хотел упустить его, и так как бежавший не обращал внимания на угрозы, то оставалось только одно средство – преследовать его. Скоро Гассан увидел, что он приближается к беглецу, но тот тоже, должно быть, заметил это, потому что постоянно оглядывался. Когда Гассан готов уже был нагнать бежавшего, то вдруг заметил, что последний отбросил от себя что-то и потом снова побежал дальше.

Гассан остановился и начал осматриваться. Наконец в небольшой яме он нашел кожаную сумку с оборванным ремнем. Зная, что он всегда успеет догнать беглеца, Гассан захотел, прежде чем продолжать преследование, узнать, что находится в найденной им сумке, которую солдат бросил, очевидно надеясь, что преследователь не откроет ее. Гассан открыл сумку и вскрикнул от радости. В сумке лежало письмо! Это была депеша Мустафа-паши! Наконец-то она нашлась! Не преследуя более солдата, так как он был только слепым орудием в руках визиря и Галил-бея, Гассан вернулся назад к своему коню и, вскочив в седло, поспешил со своим сокровищем к Беглербегу. Он был в сильном волнении и крепко держал депешу – главное было сделано!

Между тем Зора-бей, не найдя на своем пути ничего заслуживающего внимания, возвратился обратно в Беглербег, и в тоже самое время к берегу подъехал Сади со своими двумя пленниками.

– Отчего у тебя две лодки? – закричал ему Зора-бей.

– Одна моя, а другая Галил-бея! – отвечал Сади.

– Значит, ты его захватил?

– Да, его и одного гребца-солдата.

– Значит, это ты подал сигнал?

– Нет, не я.

Сади причалил, и Зора-бей подошел помочь товарищу и увидел сидящего в большой лодке Галила и тяжелораненого солдата, который лежал на дне лодки и стонал.

– Поздравляю тебя, Сади! – сказал Зора-бей, видя успех своего товарища. – Мы сейчас же должны отвести его во дворец к султану.

Сади привязал лодку и потребовал, чтобы пленники выходили.

– Галил-бей тоже ранен? – спросил Зора-бей. – Тем не менее это не спасет его от передачи нам депеши.

До сих пор Галил-бей не говорил ни слова, мрачно глядя перед собой, но, услышав эти слова, он прервал молчание.

– Галил-бей прежде всего будет жаловаться на то, что офицеры напали на него, как на разбойника, – сказал он. – Никакой депеши у Галил-бея нет, а если бы и была, то он давно уничтожил бы ее, чтобы вы не могли торжествовать. Таким образом, ваша ссылка на депешу не имеет основания; клянусь вам пророком, что у меня нет никакой депеши.

Эта клятва, надо признаться, произвела неприятное впечатление на обоих товарищей.

– Очень может быть, – сказал Зора-бей, – но нам приказано привести тебя во дворец, есть или нет у тебя депеши.

– Вы не достигли вашей цели, – насмешливо отвечал посланный Мустафа-паши, довольный успехом своей хитрости, – чего же вам надо от меня? Моя особа не может быть вам ни для чего полезной. Вы можете меня обыскать с головы до ног и все-таки не найдете депеши.

Сади не произнес ни слова, но принудил Галил-бея идти вперед. Все отправились в Беглербег, куда султан возвратился уже несколько часов тому назад и прямо прошел в гарем.

Придя во дворец, Сади и Зора-бей просили, чтобы их впустили, и были сейчас же отведены к караульному офицеру, который принял их очень любезно.

– Мне приказано сейчас же доложить о вашем приезде, – сказал он. – Прошу вас подождать несколько минут!

Он ввел Сади и Зора-бея, не спускавших глаз с Галила, в дежурную комнату, а сам отправился доложить об их приходе.

После ухода дежурного офицера Зора-бей снова обратился к Галилу, требуя, чтобы тот отдал депешу, на что последний только засмеялся, тогда Зора-бей приказал обыскать его. В это время дежурный офицер возвратился и передал приказание султана, чтобы Зора-бей и Сади вместе с пленником сейчас же шли к нему.

Обыск Галил-бея не имел никаких результатов. Депеши не обнаружили. Тогда Сади и Зора-бей повели его с собой в приемную. Султан Абдул-Азис вышел почти сейчас же, так как торопился узнать о результате.

– Кого вы привели? – спросил он.

– Галил-бея, доверенного посланного Мустафа-паши, ваше величество, – отвечал Зора-бей. – Сади-баши схватил его после сильного сопротивления с его стороны, точно так же, как и сопровождавшего его солдата.

– Где депеша?

Злая улыбка пробежала по лицу Галил-бея, затем он вдруг бросился на колени перед султаном.

– Я прошу ваше величество милостиво выслушать меня! – вскричал он. – Этот офицер напал на меня, ранил и привел сюда, а я даже не знаю причины этой вопиющей несправедливости.

– Кто ты?

– Галил-бей, ваше величество.

– В какой ты состоишь должности?

– Я адъютант у Мустафа-паши.

– Ты должен был отвезти в эту ночь тайную депешу в Терапию?

– Ваше величество, можете спросить у этих офицеров, нашли ли у меня какую-нибудь депешу? – отвечал Галил-бей. – Меня не только ранили и арестовали, но в высшей степени унизили, приказав меня обыскать.

– И ничего не нашлось? – вскричал поспешно султан, обращаясь к Зора-бею и Сади.

– К сожалению, нет, ваше величество.

– Как же это могло случиться? – сказал султан, начиная сердиться, так как бесполезный арест Галила уничтожал всякую возможность открыть измену Мустафа-паши. – Адъютант визиря имеет полное право жаловаться. Мне нужна была депеша, а не пленник.

Положение Зора-бея и Сади сделалось очень скверным! Их торжество обратилось в поражение, которым Галил-бей не преминул воспользоваться.

– Я надеюсь, – сказал он, – что ваше величество прикажет за полученное мною сегодня оскорбление наказать виновных, напавших на меня без всякого повода с моей стороны, ранивших и унизивших меня.

– Действительно, это неслыханное насилие! – вскричал султан, раздраженный неудачей.

В эту самую минуту в комнату вошел дежурный флигель-адъютант. Галил-бей уже готов был выйти победителем, когда султан обратился к вошедшему адъютанту.

– Что такое? – спросил он.

– Гассан-баши говорит, что привез вашему величеству важное известие.

Сади и Зора-бей обменялись радостным взглядом. Гассан пришел! Очень может быть, что он принес доказательство виновности Галил-бея.

– Кто этот Гассан-баши? – спросил султан.

– Третий из нас, ваше величество! – позволил себе ответить Зора-бей.

– Он принес какую-то важную бумагу, – продолжал адъютант, – про которую говорил, что она имеет связь с поручением обоих офицеров.

Галил-бей молча прислушивался, не вставая с колен, как трусливая лиса, застигнутая врасплох.

– Пусть войдет! – приказал султан дежурному адъютанту. Глубочайшее молчание царило в ярко освещенной зале в ожидании появления Гассана. Гассан вошел, он держал в руках депешу.

– Что за бумага у тебя в руках? – спросил султан.

– Позвольте передать вашему величеству депешу визиря Мустафа-паши, – отвечал Гассан, – я отнял ее у солдата по дороге в Терапию.

Опустившись на колени, он передал бумагу султану, который, против обыкновения, принял ее собственноручно, развернул и стал читать. Сади и Зора-бей вопросительно поглядели на Гассана, который им сделал знак рукой.

Лицо султана прояснилось.

– Мое предчувствие оправдалось, – прошептал он едва слышно, – этот Мустафа-паша изменник и предатель!

Затем он обратился к Галил-бею, все еще стоявшему на коленях.

– Ты виновен! – сказал он. – Неужели ты будешь продолжать отрицать, что ты был отправлен с этой депешей?

Галил задрожал, но не в силах был ничего ответить.

– В этой депеше ты назван доверенным лицом Мустафа-паши, – продолжал султан, – и будешь наказан по заслугам. Наденьте на изменника цепи и отправьте его в Стамбул, я по заслугам накажу его! Ни слова! Прочь с глаз моих!

Несколько адъютантов бросились на Галил-бея, побледневшего от страха, и вывели его из комнаты, откуда он несколько минут назад чуть было не вышел победителем. Султан еще раз поглядел на бумагу, затем сложил ее и положил на стол около себя. Тут только он заметил, что три молодых офицера все еще были в комнате.

– Вы исполнили мое приказание, – сказал он, – просите у меня за это чего хотите!

– Мы желаем выйти из капиджи-баши, – сказал Гассан.

– Как? Все трое?

– Да, наше живейшее желание состоит в том, чтобы быть переведенными в другой полк, – подтвердил Сади.

– Я не спрашиваю вас о причине этого желания, хотя служить в капиджи считается за честь, – сказал султан, – но я исполню ваше желание, как обещал! Как тебя зовут? – обратился он к Гассану.

– Гассан-баши, ваше величество!

– Гассан-бей назначается адъютантом к моему сыну Юсуфу-Изеддину! – сказал тогда султан.

– Благодарю вас, ваше величество! – вскричал с восхищением молодой человек.

– Зора-бей и Сади-бей, – продолжал султан, – назначаются в корпус башибузуков. Без благодарности! Самым лучшим образом офицер может доказать благодарность, служа верой и правдой своему государю. Я надеюсь иметь в вас таких слуг.

Султан сделал знак рукой, и трое товарищей вышли.

– Кажется, я пришел как раз вовремя, – сказал Гассан, когда они вышли из дворца на берег, где у Сади была лодка, а у двух других – кони.

– Как тебе удалось захватить депешу? – спросил Зора.

Гассан рассказал, как это произошло. Затем Сади сел в лодку и отправился обратно в Константинополь, тогда как двое других поехали туда же верхом.

На следующее утро к Мустафа-паше явился посланный из дворца с бумагой, в которой было сказано, что за измену правительству он заслужил смерть, но что султан приговаривает вместо него к смерти Галил-бея, а его же, Мустафа-пашу, приговаривает к изгнанию, вследствие чего ему предписывается в тот же день сдать все дела его преемнику Муци-паше и в течение трех дней выехать из Стамбула навсегда. Местом его пребывания назначается главный город острова Родоса, который он не должен оставлять под страхом смертной казни.

Итак, Галил-бей был приговорен к смертной казни. По повелению султана прежде всего у него были отняты все титулы и ордена, казнь же была назначена на следующий вечер. Мужество и самоуверенность оставили Галила в ту самую минуту, как его хитрость была так неожиданно уничтожена. Насмешка мгновенно сбежала с его лица и сменилась ужасом и отчаянием. Как всегда бывает с людьми такого характера, как Галил, страх смерти заменил в нем заносчивость. Узнав о смертном приговоре, он был совершенно уничтожен и почти без сознания лежал в углу своей мрачной темницы. Он знал, что для него нет спасения, так как ему приходилось искупать не только свою вину, но и вину паши.

Жизнь всех турок находится в руках султана, но когда какой-нибудь высший сановник заслуживает смерти, то существует такое обыкновение, что султан посылает провинившемуся красный шнурок, и получивший такой подарок должен сейчас же сам лишить себя жизни. Единственное лицо, которое могло не бояться такого подарка, был шейх-уль-ислам, так как, будучи главой магометанской церкви, он столь же неприкосновенен, как и султан, и не раз султаны вынуждены были склоняться перед властью шейх-уль-ислама. В настоящее время шейх-уль-ислам все еще стоит выше всех остальных сановников и без его содействия не объявляется ни одно постановление, так как турки требуют, чтобы все их законы были в согласии с религией, главой которой является шейх-уль-ислам.

Всякая другая вина могла бы еще быть прошена, но для турецких султанов нет ужаснее мысли о том, что их наследники составляют заговоры. Причина этого постоянного страха, жертвой которого является множество людей, состоит в том, что в Турции по смерти султана вступает на трон не его старший сын, но старший принц во всем семействе, который приходится братом, или дядей, или даже племянником султану. Этот основной закон турецкого престолонаследия постоянно служит причиной множества беспорядков и никогда не дает султану истинного спокойствия и, конечно, не приводит к услаждению жизни наследников турецкого престола. И мы увидим со временем, какие ужасные последствия имеет этот закон.

Галил служил посредником в сношениях принцев с высшими сановниками, и никогда такие люди не могли надеяться на снисхождение. Очень часто даже сами принцы не были пощажены, а приносились в жертву боязни султана потерять престол. Доказательством жестокости турецких нравов может служить известное постановление о престолонаследии, что только принцессы, дочери принцев, могут оставаться в живых, сыновей же убивают при рождении. Поэтому сыновья принцев воспитывались тайно. После этого совершенно понятно, почему Саладин, сын принца Мурада, наследника султана Абдул-Азиса, вынужден был скрываться уже описанным нами образом, точно так же Абдул-Азис боялся, что его собственный сын Юсуф-Изеддин также, в свою очередь, будет предметом преследований.

Султан Абдул-Азис вступил на престол 25 июня 1861 года после смерти брата своего Абдул-Меджида. Оба были сыновьями султана Махмуда II. Абдул-Меджид оставил после себя шесть сыновей и восемь дочерей. Старшим в семействе, кому должен был перейти трон после Абдул-Азиса, был племянник его, Магомет-Мурад, родившийся 21 сентября 1840 года, затем после него следовал брат его, Абдул-Гамид. Исполняя последнее желание своего умершего брата, Абдул-Азис не принял никаких строгих мер против своих наследников, сыновей умершего, как это делали другие султаны, но все-таки он не был совершенно спокоен и постоянно боялся, что его наследники имеют какие-нибудь тайные планы.

Это короткое объяснение было нам необходимо для пояснения дальнейших обстоятельств и интриг. Из этого же становится ясным желание султана овладеть известной нам депешей. И если бы она даже не заключала в себе ничего действительно изменнического, то и тогда довольно было одного обстоятельства, что она послана к принцам, чтобы передавший ее заплатил за это жизнью.

Султан приказал, чтобы Галил как изменник был публично казнен рукой палача во втором, внутреннем дворе сераля. Этот большой двор, в котором, так же как и в первом, стоял на часах капиджи, представляет собой большой четырехугольник, вокруг которого идут густые аллеи для прогулок и по обеим сторонам бьют фонтаны. По левой стороне идет здание, в котором находится сокровищница султана, направо расположены квартиры служащих и дворцовое управление. На левой же стороне стоит старый колодец, окруженный плитами, у которого прежде обыкновенно происходило обезглавливание турецких сановников, приговоренных к смертной казни.

Вечером на другой день после ареста Галила, перед заходом солнца, весь двор был заполнен различными служащими при турецком дворе, и эта толпа была так велика, что занимала весь двор, каждая из сторон которого была триста шагов, так что для визирей и их свиты едва могли очистить место. По приказанию султана все должны были присутствовать на казни изменника.

Когда солнце уже зашло за горизонт, но еще весь Константинополь был залит ярким светом заката, точно заревом пожара, когда с высоких стройных минаретов муэдзины призывали правоверных к вечерней молитве, когда по улицам снова началось движение, прекращавшееся на время жары, тогда Галил, в сопровождении нескольких дервишей и караульных, был приведен во внутренний двор. Войдя во двор и увидев ожидавшую его толпу, он почти лишился чувств от ужаса и слабости. Тогда с него сняли цепи, чтобы ему было легче идти, но он лежал как убитый. Лицо его было страшно бледным, казалось, что смертный приговор уже убил его.

Ни малейшего сострадания не возбуждал к себе Галил вследствие своей трусости. Вид эшафота отнял последнюю твердость у приговоренного. Стоявшие вокруг чиновники с равнодушным видом смотрели на приготовления к казни человека, которого наказывали за измену, думая только о том, как бы самим, в свою очередь, не попасться, так как многие из них были нисколько не менее виновны в измене, чем Галил-бей. Они называли Галила ослом за то, что он позволил себя поймать, тогда как прежде восхищались и завидовали его быстрому повышению.

В числе зрителей находились три наших героя – Сади, Зора и Гассан. Молодые люди стояли недалеко от места казни на почетном месте, и все глаза с любопытством устремлялись на них. Всем уже было известно, что сам султан лично дал им повышение – милость, которой удостаивались только избранные. Другие офицеры с завистью смотрели на них. Даже сам палач глядел на них: он видел падение не одного любимца, кончавшего на эшафоте, поэтому очень понятно, что он думал о том, скоро ли падут эти новые любимцы. Палач вечно думает только о конце, и нигде этот конец не бывает так близок, как в Турции.

Палач Будимир, человек уже пожилой, был по происхождению черкес, но с юности жил в Константинополе, где был прежде помощником палача. Теперь уже сам Будимир состарился, но это все еще был сильный и высокий старик внушительной наружности, черкесский костюм которого имел в себе нечто театральное. Его лицо, обрамленное длинной седой бородой, выглядело весьма внушительно, как будто он гордился важностью своего поста. Его все боялись и говорили, что в старом черкесе нет ни на йоту чувства. Обе щеки и шея палача были покрыты страшными рубцами.

Между тем Галил был подведен к эшафоту и передан в руки палача. Едва последний хотел положить свою жертву, как Галил лишился чувств и, несмотря на все усилия палача, не приходил в себя. В воздухе мелькнул топор, раздался глухой удар, и голова Галила покатилась… Приговор был приведен в исполнение, и толпа разошлась, довольная зрелищем и уже совершенно забыв о Галиле…

На следующую ночь Мустафа-паша оставил Константинополь, чтобы отправиться в изгнание.