Текст книги "Тайные тропы (сборник)"

Примерно в это же время Никита Родионович сидел перед Юргенсом – информировал его о тетради с подозрительными пометками Кибица, найденной в его кабинете.

Юргенс внимательно выслушал Никиту Родионовича и, не вдаваясь в подробности, отпустил его. Трудно было сказать, что подумал и что решил Юргенс.

29

Кибиц встретил Ожогина и Грязнова молча. Он совсем ушел в себя и ничем не проявлял интереса к ученикам. В комнате царил невообразимый хаос.

Кибиц расставил аппаратуру и жестом пригласил учеников к столу. Но начать занятие не удалось.

Тягостно, надрывно завыла сирена. Ей ответили зенитки. Кибиц побледнел и дрожащими руками положил деталь на стол. В комнату вбежал дежурный солдат.

– Тревога!.. – крикнул он взволнованно. – Садитесь в машины!..

– Сейчас… – сказал Кибиц, когда солдат уже исчез, и поспешно натянул на себя плащ. – Пойдемте, тут опасно оставаться.

Ожогин и Грязнов молча последовали за Кибицем.

В открытые настежь ворота выскочила машина Юргенса. Малолитражка, в которую сели Ожогин, Грязнов и Кибиц, последовала за нею. Шофер гнал ее на большой скорости и изредка включал фары, чтобы разглядеть лежащую впереди дорогу.

Кибиц ворчал на шофера, запрещал ему зажигать свет, но тот не обращал внимания или не слышал. За городским парком, на шоссе, где машины бежали одна за другой, он опять включил фары. Кибиц не вытерпел.

– Мерзавец! – крикнул он. – Гаси!

Шофер сбавил газ и резко затормозил. Ожогин и Грязнов толкнулись о спинку переднего сиденья. Остервенело отстреливались зенитки, с северо-востока нарастал гул самолетов.

Шофер вылез из машины и хлопнул дверкой.

– Если у вас хорошие глаза, поезжайте сами, – язвительно сказал он и скрылся в темноте.

Кибиц в бешенстве замер и лишь через несколько секунд, заерзав на месте, закричал:

– Вернись!

Никто не отозвался. Огромные вспышки осветили небо – на вражеский аэродром упали первые бомбы.

– Какой ужас, какой ужас! – шептал взволнованный Кибиц.

– Успокойтесь, господин Кибиц, – хладнокровно проговорил Никита Родионович и перешел на место шофера.

Машина тронулась.

На шоссе, при объезде, Ожогин включил фары и ехал со светом, пока объезд не остался позади.

На этот раз Кибиц не сказал ни слова, но сидевший позади Грязнов видел, как тряслось, словно в лихорадке, его тело. В нескольких километрах от города Кибиц потребовал остановиться и вылез из машины. Отойдя от машины на несколько шагов, он лег на сухую траву и закрыл лицо руками.

Подкатили еще две машины. Послышалась приглушенная немецкая речь. Кто-то высказывал опасение, что город может пасть в самые ближайшие дни. Никто не возразил. Тот же голос называл имена немецких генералов – одних хвалил, других ругал. Часто упоминал Гудериана, который, по его мнению, только и смог бы сдержать натиск русских. Потом голоса смолкли. Все наблюдали за бомбежкой. Бомбили только аэродром, куда позавчера прибыло соединение истребительной авиации. Город был вне опасности, и покидать его не было никаких оснований.

– Русских кто-то ориентирует по радио, – послышался опять голос. – С воздуха истребители не видны, там подземные ангары.

– Это вполне возможно, – согласился второй. – Город засорен до безобразия. Воображаю, что здесь будет, когда начнем уходить…

Разрывы прекратились, а через несколько секунд начал затихать и рокот самолетов. Наступила тишина. Лишь высокое пламя, поднимавшееся с аэродрома – очевидно, горел бензосклад, – говорило о бомбежке.

Убедившись, что опасность миновала, гитлеровцы стали садиться в машины.

Неожиданно со стороны вокзала раздались, с небольшими промежутками, три оглушительных взрыва.

– Это еще что? – спросил один из немцев.

– Вероятно, бомбы замедленного действия, – высказал предположение другой.

Однако, когда поднялось пламя, то стало ясно, что взрыв произошел не на вокзале, а ближе к центральным улицам. Затем последовал еще один взрыв; он был вдвое сильнее, чем предыдущие.

– Кажется, бомбы замедленного действия тут не при чем, – опять сказал кто-то. – Уж не десант ли?

Никто не ответил. По-прежнему доносились одиночные, беспорядочные выстрелы и короткие очереди автоматов.

Домой Ожогин и Грязнов попали на рассвете. Неоднократные попытки пробиться в город ночью оказались безуспешными: улицы были оцеплены гестаповцами и эсэсовцами. Никакие пропуска не имели силы. Кибиц, поскандаливший с унтер-офицером и назвавший себя сотрудником Юргенса, получил в ответ оскорбление:

– Сиди, крыса, пока цел!

Разъяренный Кибиц приказал Ожогину трогать машину.

Унтер-офицер отскочил в сторону, но тотчас вслед раздались две очереди из автомата, и машина со скрипом осела. Пули изрешетили задние покрышки и камеры.

– Для тебя что, закона нет? – подбежавший унтер-офицер разразился бранью. – Эй, сюда! – оглянувшись, позвал он кого-то.

Подбежала группа вооруженных солдат.

– Отгони машину с дороги, вон туда… – показал рукой унтер-офицер.

Ожогин попытался объяснить, что на спущенных баллонах ехать нельзя.

– Вылезайте! Быстро вылезайте! – приказал унтер-офицер.

Едва Кибиц и друзья вышли из машины, как последовал категорический приказ:

– Туда ее… к чертовой бабушке…

Солдаты, как показалось Никите Родионовичу, с нескрываемым удовольствием ухватились за маленькую малолитражку, перевернули ее несколько раз и свалили в кювет.

– Что творится! – только и смог прошептать удрученный Кибиц.

– Пойдемте пешком, – предложил ему Ожогин.

– Не пустят.

– Тут не пустят, – пройдем в другом месте, – вмешался в разговор молчавший до этого Грязнов.

Кибиц согласился. Они прошли назад и свернули в первый попавшийся переулок. Впереди послышались грохот и лязг: в город шли танки. Около двух десятков машин с вытянутыми орудийными стволами промчалось на большой скорости, подняв густое облако пыли.

В первом переулке тоже стоял автоматчик. Он пропустил Ожогина, Грязнова и Кибица мимо себя, но предупредил, что дальше стоит еще патруль.

– Тогда и идти незачем, – разочарованно сказал Кибиц.

– Ничего, идите, – и автоматчик шепнул на ухо пароль.

На вопрос Грязнова, что произошло в городе и чем вызвана тревога, немец рассказал, что во время бомбежки аэродрома партизаны подорвали водокачку на станции, казарму, где размещался батальон эсэсовцев, произвели налет на комендатуру и подожгли ее.

– Откуда тебе это известно? – спросил Кибиц, как обычно резко.

Солдат хмыкнул:

– «Откуда»! Я спал в казарме и если бы случайно не вышел, то и мне капут бы был. Все завалилось!

– А много их, партизан? – задал вопрос Ожогин.

– Дьявол их знает… Не видел ни одного… Обер-лейтенант сказал, что партизаны проникли в город, и приказано всех задерживать. К утру изловить должны.

Тройка опять зашагала по узенькому переулку. На востоке уже светало, и можно было разглядеть фасады домов.

Неужели партизаны Кривовяза произвели налет на город? В практике бригады Кривовяза были случаи, когда партизаны специально уведомлялись о времени бомбежки того или иного объекта. Они подтягивали к этому объекту силы и, когда среди врагов поднималась паника, совершали налет. То же самое, возможно, произошло и сегодня.

Если партизаны находятся еще в городе, удастся ли им без больших потерь прорваться сквозь цепи гитлеровцев, опоясавших город несколькими кольцами?

Обменяться вслух мнениями друзья не могли: с ними был Кибиц. Он шел в середине, выкидывая вперед свои тонкие, с большими ступнями ноги и низко опустив голову.

На Административной улице Кибицу повстречался знакомый офицер-эсэсовец. Несмотря на очевидное нежелание офицера вступать в беседу, Кибиц после приветствия ухватил его за рукав и спросил:

– Неужели в городе партизаны?

Чтобы отделаться от назойливого знакомого, офицер ответил:

– В городе паника, а не партизаны. А паника – это еще хуже. Пока никто ни одного партизана не видел, а болтают…

– Но взрывы, но поджог комендатуры… – начал Кибиц.

– В городе и без партизан много головорезов… Простите, я тороплюсь, – офицер козырнул и быстро удалился.

Когда Ожогин и Грязнов подошли к своему дому и сказали об этом Кибицу, он необычно вежливо попросил проводить его до квартиры – один он не решался продолжать путь.

Юргенса приближающаяся развязка не волновала. Перед глазами все чаще и чаще вырисовывалось дробное число «209/902».

Вызвав на утро Ожогина, Юргенс распорядился приготовить постель и начал раздеваться. Ложась, он бросил служителю:

– До восьми не будить, – и, что-то вспомнив, добавил: – Разве только, если будут шифровки.

Поспать Юргенсу удалось не более двух часов. Его разбудил служитель, доложивший, что явился Кибиц с телеграммой. Юргенс приоткрыл глаза и распорядился привести к нему Кибица.

Кибиц подал шифровку. Текст был настолько неожиданным, что Юргенс быстро поднялся, сел, свесив крепкие волосатые ноги, и принялся перечитывать.

«Немедленно эвакуируйтесь город указанный мной карте тчк Вагон выделен зпт прицепят любому составу тчк Срок одни сутки тчк Марквардт».

Сон мгновенно пропал, но шифровка не давала еще оснований нарушать раз и навсегда заведенный порядок дня.

Проделав на глазах у стоявшего Кибица несколько гимнастических упражнений, Юргенс распорядился принести воду для обтирания.

– Со мной неприятное приключение произошло ночью, – начал Кибиц, видя бодрое настроение начальника.

– То есть? – спросил Юргенс, раздеваясь донага.

Кибиц рассказал.

– Наплевать на машину, она уже не понадобится.

– Я не об этом говорю…

– А о чем?

– С немцами происходит что-то непонятное… Потеряны вера, дух… всех обуяла паника… Кругом безобразия, которые полгода, три месяца назад даже представить было нельзя…

– Не преувеличивайте, – сказал Юргенс, хотя сам убедился в справедливости слов Кибица. – В общем всё ерунда. Завтра нас здесь не будет… – Он закрутил вокруг шеи махровое полотенце, поднялся на носки, развел руками и сделал глубокий вдох.

– А вы думаете, там будет лучше? – собираясь уходить, спросил Кибиц.

Юргенс пристально посмотрел на Кибица. Ему начинал надоедать его упадочнический, пессимистический тон. Ничего не ответив, он пошел в ванную.

Без двух минут восемь служитель открыл Ожогину дверь и провел его без всяких задержек в кабинет Юргенса.

Никиту Родионовича поразил царивший в доме беспорядок: все свидетельствовало о том, что идет спешная подготовка к отъезду. На столе лежали связанные большими пачками дела и различные бумаги. Посередине кабинета возился работник комендатуры, укладывая свертки в два длинных ящика из-под винтовок. Карты со стен были сняты, ковер, застилавший весь пол, убран, обивка с кожаного дивана содрана, занавески и драпировки исчезли.

Юргенс сидел на стуле около растопленной печи и бросал в яркое пламя листы бумаги, вороха которой лежали тут же. Приход Ожогина его не смутил. Продолжая свое занятие, он сказал:

– Хорошо, что пришли вовремя. В двадцать ноль-ноль вместе с Грязновым будьте с вещами на вокзале. Надеюсь, понимаете меня? Пора уезжать. Эшелон отойдет в двадцать часов тридцать минут. Я буду около комендатуры. Можно было бы взять вас в свою машину, но это неудобно. Идите собирайтесь. Поедете в Германию.

30

Ни Андрей, ни Никита Родионович не предполагали, что дело примет такой оборот. Они были уверены, что Юргенс готовит их к работе в советском тылу и оставит при отходе немецких войск в городе. Этот вариант был бы естественным.

Не зная истинных целей Юргенса, друзья терялись в догадках. Отправка в Германию казалась бессмыслицей.

Ожогин сидел на диване, упершись локтями в колени; Андрей, взволнованный, расхаживал по залу. Приближалось время завтрака. Хозяйка гремела в столовой посудой.

– Я хочу знать, кому мы будем нужны, – спрашивал Андрей, – когда фашисты полетят к черту или полезут в петлю? Ведь Юргенс готовит нас для фашистской разведки.

Никита Родионович и сам думал о том же. Действительно, на что рассчитывает Юргенс? Почему он тянет их вместе с собой в Германию? Почему не использует удобный момент и обстановку, чтобы оставить их здесь? Странно и непонятно.

– Вопрос сложный, – сказал Ожогин. – Если Юргенс так поступает, значит существует какой-то план, нам с тобой неизвестный.

– Зачем же нам-то ехать? – продолжал допытываться Андрей.

Никита Родионович задумался. Ответить определённо он не мог. Ехать в Германию – стало быть, оторваться от своих, потерять связь. Зачем нужны Ожогин и Грязнов там, если гитлеровская Германия неизбежно будет разгромлена?.. Если отказаться от поездки, тогда надо принимать срочные меры – укрыться от Юргенса в городе. Если решить положительно, то необходимо собираться к отъезду.

Никита Родионович стал одеваться.

– Куда? – удивленно спросил Андрей.

– К Изволину. Надо посоветоваться… Попытаюсь повидать «Грозного».

Никита Родионович вышел, но через минуту вернулся и попросил Андрея следовать за ним на расстоянии: хоть у фашистов паника, но осторожность не помешает, особенно при визите к «Грозному».

Около дома Изволина стояла немецкая, на высоких колесах, подвода, нагруженная кое-как завязанными узлами, ящиками, чемоданами. Тряскин и его жена тащили на нее старый домашний скарб.

Самому Тряскину это занятие, видимо, было не по душе.

– Ну все, что ли? – то и дело спрашивал он жену.

– Твое дело – класть, а не разговаривать! – Матрена Силантьевна в сердцах совала мужу в руки большую банку из-под варенья. – Уложи, да так, чтобы не разбилась.

С тяжелым вздохом Тряскин начал выполнять и это распоряжение супруги.

Тряскин обрадовался встрече с Ожогиным и, воспользовавшись тем, что Матрена Силантьевна ушла в дом, начал отводить душу:

– Скрываться надо, пока не поздно… Управские уже все расползлись, точно вши с покойника, – он по-воровски оглянулся.

– А вы куда же?

– В деревню думаем податься, здесь опасно. Каждый смотрит косо – того и гляди, из-за угла ухлопают.

– Думаете, в деревне безопаснее?

– Всё потише…

В дверях показалась Матрена Силантьевна с периной. Не поздоровавшись с Ожогиным, она прикрикнула на мужа:

– Хватит балясы точить! Укладывай!

Тряскин вновь завозился у подводы. Никита Родионович прошел в квартиру Изволина.

Денис Макарович выслушал Ожогина с волнением.

– Вот новость! Как же так? Я ведь все по-другому представлял себе, – сокрушенно качая головой, сказал старик: – придут наши, соберемся все вместе, как одна семья… И вот на тебе… Германия – не родная сторона, там вы можете пропасть легче иголки, там ни помочь, ни посоветовать некому.

– Пропасть не пропадем, как-нибудь продержимся, – ответил с грустью в голосе Ожогин и попросил связать его с «Грозным».

– Да, это правильно, – Изволин улыбнулся, встал и потянулся к вешалке за кепкой. – Ты вот что: посиди-ка тут, а я схожу. Жди… Или нет, иди домой, а я сообщу сам. Может, проститься придется… Расстанемся ведь не на один день.

Ожогин и Денис Макарович вышли вместе. Подвода Тряскиных уже отъехала. Около ворот валялись сковорода и разбитая банка из-под варенья.

Изволин свернул за угол и торопливо зашагал по узенькому переулку.

– Ну что? – Андрей бросился к Никите Родионовичу, нагнав его у дверей дома.

Ожогин вздохнул:

– Пока ничего.

– Как ничего?

– Денис Макарович попытается увидеть «Грозного».

Никита Родионович понимал состояние друга. Сейчас, когда подходили к городу родные советские войска, когда приближался час радостной встречи, одна мысль о поездке в Германию вызывала протест.

Андрей опустился на стул и стал распаковывать почти уложенный чемодан.

– Ты что? – удивился Никита Родионович.

– Не едем, – решительно ответил Андрей. – «Грозный», нет сомнения, предложит остаться. Какой смысл в этой поездке?

Андрей вынимал из чемодана вещи и раскладывал их на столе.

– Напрасно ты это делаешь, – сказал Никита Родионович. – Может зайти кто-нибудь от Юргенса или он сам. Увидев, что мы не собираемся, каждый сделает опасный для нас вывод.

Андрей согласился:

– Да, пожалуй, верно… Для виду надо уложить.

Никита Родионович объяснил, что при любом положении они должны быть готовы к отъезду, только куда – пока что неизвестно.

Друзья принялись за дальнейшую укладку вещей. В четыре часа все было упаковано, завязано. Обедали молча, все время прислушиваясь к шагам на улице.

Часы пробили пять, потом шесть… Денис Макарович не появлялся. Андрей не отходил от окна.

– Что такое? – уже много раз спрашивал он. – Почему не идет Изволин?

Никита Родионович курил папиросу за папиросой.

Наконец Изволин появился. Он вошел пасмурный, растерянный. Друзья с тревогой смотрели, как он, сняв кепку, медленно пристраивает ее на спинку стула и вытирает пот с лица.

– Ну, ребятки дорогие, простимся! – сказал Денис Макарович дрогнувшим голосом и шагнул к застывшему от удивления Андрею. – Ехать надо.

– Кто сказал? – спросил сухо Грязнов.

– «Грозный» и Большая земля, – ответил Изволин и взял Андрея за руку. – Вашей поездке придают большое значение.

Андрей отвернулся и отошел к окну. Денис Макарович покачал головой:

– Знаю, Андрюша, что тяжело, но ничего не поделаешь… Долг выше сердца… надо ехать.

Изволин опустился на диван рядом с Ожогиным:

– Иди к «Грозному», он тебя ждет. Сам найдешь дорогу?

– Найду.

– А теперь попрощаемся… Желаю счастья… – старик поднялся с дивана, обнял Никиту Родионовича и крепко его поцеловал. Потом подошел к Андрею.

Андрей опустил голову, плечи его вздрогнули, и он почти упал на грудь Изволину.

– Крепись, сынок… Все будет хорошо… Трудное уже позади…

Соблюдая все меры предосторожности, Никита Родионович попал, наконец, в дом «Грозного».

«Грозный» встретил его сам у дверей и, взяв под руку, ввел в квартиру. Ни жены, ни дочери дома не было.

– В моем распоряжении десять минут, – сказал он. – Садитесь.

Сели, как и в прошлый раз, у стола, друг против друга. Хотя день еще не окончился, у «Грозного» был вид утомленного человека.

– Изволин сообщил вам решение? – спросил «Грозный».

– Да.

– Поэтому возьмите вот, – «Грозный» подал маленький листок бумаги. – Здесь подробные условия связи. Проштудируйте их, запомните наизусть, а бумажку уничтожьте. – Он встал.

Никита Родионович последовал его примеру.

– Прошу не забывать то, о чем я уже говорил вам, – продолжал «Грозный». – Поведение разведчика определяется заданием, которое ему дается. От вас не ждут ни формирования отрядов, ни диверсионных актов. Ваша задача – сохранить себя, все увидеть, все услышать и, если представится возможность, обо всем сообщать. Вы останетесь людьми германской военной разведки и выполните все, что она от вас потребует. А теперь дайте мне вашу руку. – И он крепко пожал руку Никите Родионовичу. – Передайте мой привет вашему другу товарищу Грязнову. Желаю победы!

…Ожогин и Грязнов с трудом попали на вокзал. Он был обнесен тремя рядами колючей проволоки, в тех местах, где были оставлены проходы, творилось нечто невообразимое.

Автоматчики, стоявшие рядами, не в силах были сдержать напор озлобленных солдат, которые теснили охрану и рвались в проход. Когда один из автоматчиков дал предупредительный выстрел в воздух, послышались ругательства, и через несколько мгновений автоматчик повис на проволоке.

Толпа ворвалась на вокзал, запрудила территорию станции. Лезли в товарные вагоны, на крыши. В несколько минут все составы были сплошь облеплены людьми.

Друзья прошли на перрон последними и принялись за поиски Юргенса. Только через полчаса удалось заметить его массивную фигуру. Юргенс спорил о чем-то с комендантом, энергично жестикулируя. Друзья подошли ближе и поздоровались.

– Мне нужно знать, какой состав пойдет первым, чтобы к нему прицепить специальный вагон, – говорил Юргенс.

– Тут все специальные, – отвечал комендант. – А какой состав пойдет первым, сказать не могу. Видите, что делается?

– В этом виновны вы, комендант, – жестко сказал Юргенс. – На вашем месте следовало…

– Бросьте читать мне нотации! – оборвал его комендант. – Мне и без них тошно.

– Хорошо, – сдерживая гнев, произнес Юргенс. – Скажите тогда, к какому составу прицепить мой вагон?

– Цепляйтесь к любому! – и окруженный десятком автоматчиков комендант быстро удалился.

Несколько секунд Юргенс стоял в нерешительности, а потом объявил друзьям:

– Ждите меня на этом месте, я возвращусь через полчаса, – и ушел.

Но удержаться на «этом месте» не удалось. Кто-то из страха или умышленно обронил слово: «Воздух!» И все пришло в движение. Тысячи гитлеровцев сломя голову кинулись через вокзал, через проходы в проволоке на привокзальную площадь, в железнодорожный парк, где были щели и бункера.

В это время к составу у второй платформы подогнали паровоз. Люди снова бросились на вокзал.

– Этот состав уйдет без нас, – сказал Андрей, наблюдая за посадкой.

Юргенс не показывался. По перрону бежал комендант; за ним, точно тени, следовали автоматчики.

– Отправляйте! Отправляйте! – кричал он кому-то.

Комендант был кровно заинтересован в скорейшей отправке эшелона и разгрузке вокзала. Маленький паровоз дал тоненький свисток, рванул несколько раз состав, но состав был слишком перегружен и не тронулся с места.

Из отдельных выкриков автоматчиков можно было понять, что всем предлагают слезть, а когда состав тронется, усесться опять. Другого выхода не было. Боязливо поглядывая на небо, солдаты высыпали на платформу. Паровоз надрывно крякнул и потянул за собой вагоны. Все бросились к ним. Поднялась толкотня и драка. Наконец последний вагон состава скрылся за разрушенной водокачкой, оставив на путях тела раздавленных и изувеченных.

– Убрать их! Быстро убрать! – кричал комендант.

На перроне в сопровождении группы автоматчиков появились Юргенс и начальник гарнизона – высокий полковник.

– Коменданта на перрон! Коменданта на перрон! – раздалась команда.

Комендант выскочил из деревянного, наспех сколоченного барака и, увидев необычного гостя, ускорил шаг. На ходу он оправлял мундир, портупею, кобуру.

– Что от вас требовал господин Юргенс? – холодно спросил полковник.

Комендант, не моргнув глазом, соврал, что Юргенс требовал паровоз. Юргенс передернул плечами. Заметив его волнение, полковник предупреждающе поднял руку.

– Именно это он требовал? – спросил он и ударил коменданта наотмашь по лицу. – Если вагон господина Юргенса не будет прицеплен к первому отходящему составу, я вас расстреляю, – объявил он бесстрастно и, повернувшись на каблуках, пошел с перрона.

Комендант горячо пытался что-то объяснить Юргенсу. Тот не дослушал и резко перебил:

– Дайте мне людей… десяток, не менее… и тогда не нужен будет ваш паровоз. Они сами докатят вагон.

Комендант убежал. Юргенс тяжело вздохнул, достал портсигар, закурил. Через пять минут комендант вновь появился в сопровождении двенадцати солдат.

– Пойдемте, – сказал Юргенс и, легко спрыгнув с перрона, зашагал по шпалам.

Вагон, выделенный Юргенсу, стоял у заброшенной, удаленной на километр от вокзала платформы, где до войны разгружали лес, и это, собственно, спасло и самого Юргенса, и Ожогина, и Грязнова.

Советские штурмовики в наступающей темноте появились так внезапно, что ни сирена, ни зенитки, ни прожекторы не успели предупредить о их приближении.

Вместе с Юргенсом и его служителем, который занимался укладкой вещей в вагон, Ожогин и Грязнов залезли в узкую трубу под полотном железной дороги и просидели там целый час.

Когда стихли разрывы и ушли самолеты, вокзал пылал, точно огромный костер. Ни о каком отъезде в ближайшее время не приходилось и думать…

Ночь прошла в ожидании нового налета, но его не последовало. Утром начали грузиться. Вещи укладывали в длинный, старого образца, пассажирский вагон. Боясь новой бомбежки, состав формировали быстро, без обычной волокиты. Маневрового паровоза, как и вчера, не нашлось, поэтому вагон Юргенса пришлось перевезти на вокзал с помощью солдат. Радиоаппаратура, документы, гардероб, продукты – все это заняло несколько купе. Остальные купе находились в распоряжении Юргенса.

Уже после прицепки вагона, перед самым отправлением поезда, произошло новое приключение.

Сдерживая натиск толпы гитлеровцев, автоматчики, занявшие все выходы, не обратили внимания на окна вагона. Около одного из них шла возня, которую заметил служитель Юргенса. Несколько солдат из эшелона, стоящего рядом, подсаживая один другого, влезли через окно в купе, закрытое снаружи, и начали выгружать находящиеся там продукты. По цепочке передавались пачки галет, сигареты, банки с консервами и сгущенным молоком, бутылки с вином.

– Господин Юргенс, – доложил торопливо служитель, – из второго купе через окно тащат продукты!

Юргенс побелел от злости и, вытащив из заднего кармана брюк пистолет, бросился к купе. Над раскрытыми ящиками хозяйничал пожилой солдат.

– Мерзавец! Мародер! – заревел Юргенс и выстрелил три раза подряд.

В эту же минуту просвистел паровоз и, громко вздыхая и отдуваясь, потянул состав с вокзала. Тело убитого солдата выбросили через окно. Поезд стал набирать скорость.

Грязнов примостился у окна с выбитым стеклом. Никита Родионович уселся рядом с другом и обнял его за плечи.

Мимо окна бежали пригородные сады, мелькали перелески, поляны… Где-то далеко горела маленькая деревенька. Дым скорбно тянулся на восток. Родная земля убегала из-под колес.