Текст книги "Кот ушел, а улыбка осталась"

Георгий Николаевич Данелия
Кот ушел, а улыбка осталась

– А не могли бы вы появляться и исчезать не так внезапно? А то у меня голова идет кругом.

– Хорошо, – сказал Кот и исчез, на этот раз очень медленно: первым исчез кончик его хвоста, а последней – улыбка; она долго еще парила в воздухе, когда все остальное уже пропало.

«Ну и ну! – подумала Алиса. – Видала я котов без улыбок, но улыбка без кота! Такого я в жизни еще не встречала!»

Льюис Кэрролл. «Алиса в стране чудес»

Признание

Эту книгу я посвящаю другу моему Юрию Росту

Первую книгу, «Безбилетный пассажир», мне помогала написать Татьяна Кравченко (писательница). Вторую, «Тостуемый пьет до дна», и третью «Кот ушел, а улыбка осталась», – Елена Машкова-Сулакадзе (моя ученица, кинорежиссер).

Я им очень благодарен за это!

Вместо предисловия

Город Нью-Йорк. Утро после банкета. В кармане ни цента.

Пошел гулять. Навстречу мужик. Когда поравнялись, мужик спросил:

– Мистер, ай эм алкоголик. Кен ю хэлп ми?

– Икскюз ми, сэр, ай эм алкоголик ту, – ответил я.

БРОНЯ КРЕПКА

2012 год, февраль. Сидим в мастерской: Эдик Беляев (режиссер), Саша Храмцов (художник), Слава Бойков (монтажер) и я. Работаем над раскадровкой эпизода «Бункер Пж», анимационного фильма «Ку! Кин-дза-дза». Вошел мужчина. Высокий. Солидный. С осанкой военного. В темном драповом пальто с каракулевым воротником, в каракулевой шапке пирожком. В руке портфель, в другой небольшой фиолетовый потертый чемоданчик. Гость опустил тяжелый портфель на пол, чемоданчик положил на стол. Снял пальто, шапку, повесил на вешалку. Одернул пиджак.

– Разрешите представиться. Чурин, Александр Петрович, журнал «Броня», я вам звонил.

– Слушаю вас.

– Минуту терпения. Сейчас приступим.

Чурин открыл чемоданчик, это оказался патефон. Достал из портфеля пластинку в футляре, поставил ее на диск патефона. Пустой футляр от пластинки с названием «Военные марши» прислонил к компьютеру. Вставил в паз ручку, завел патефон. Проверил иголку, поставил мембрану на пластинку. Зазвучал марш «Броня крепка и танки наши быстры». Чурин достал из портфеля иконку Божией Матери, поставил на полку за мной. Вынул из портфеля бронзовый подсвечник и свечку. Подсвечник поставил на стол. Свечку вставил в подсвечник. Щелкнул зажигалкой. Извлек из портфеля толстую книгу с названием «История духовых инструментов» и фотографию генерал-майора в золоченой рамке. Их он тоже приспособил на полку. Вынул из портфеля фотоаппарат «Зенит». Отошел к стенке, нацелил фотоаппарат на меня.

– Георгий Николаевич, руки на колени положите. Чуть прямее сядьте. Смотрите в объектив. Так, хорошо. Молодой человек, держи, – он протянул фотоаппарат Эдику Беляеву. – Встань на мое место, сюда смотришь, сюда нажимаешь, больше ничего не трогаешь.

Чурин встал рядом со мной, положил руку мне на плечо, как это делали наши предки на старых фотографиях.

– Готов?

– Готов.

– Все вошло?

– Все.

– Улыбаемся. Снимай.

Эдик щелкнул.

– Порядок?

– Порядок.

– Генерала я не перекрывал?

– Какого генерала?

– Прокофьева, Андрея Варфоломеевича, – показал на фотографию в рамке.

– Плечом, чуть-чуть.

– Отставить! Сделаем так. – Чурин взял фотографию генерала и дал мне в руки, – держите, Георгий Николаевич. Прямо перед собой. Чуть-чуть повыше. Хорош. Улыбаемся. Снимаем.

– Вы книгу перекрываете.

– Хрен с ней, с книгой! Ты не отвлекайся, фотографируй!

Потом Чурин попросил Эдика щелкнуть меня одного с фотографией в руках. Потом сам сел на мое место, но фотографию в руки не взял, а поставил рядом с иконой на полку. Потом попросил сфотографировать только генерала с иконой. Потом остановил патефон, пластинку вложил в футляр, отложил в сторону, затушил свечи, аккуратно собрал все в портфель. А пластинку «Военные марши» вручил мне:

– Прочитайте, что тут написано.

Я прочитал: «Создателю фильма “Я шагаю по Москве”, режиссеру Георгию Данелия на добрую память. С искренним уважением и наилучшими пожеланиями, от коллектива журнала «Броня», ко Дню метростроевца».

Чурин оделся, обещал прислать журнал с фотографиями, пожал мне руку (его рукопожатие было крепким), забрал портфель, патефон и удалился.

– Коллеги, – обратился я к соратникам, – вы это тоже видели или у меня галлюцинации?

– Тоже видели.

– Запомнили?

– Запомнили.

– Если я когда-нибудь это опишу, подтвердите, что все так и было?

– Подтвердим. А вы будете писать третью книгу?

– Если этот фильм закончим когда-нибудь.

Между прочим. Над фильмом «Ку! Кин-дза-дза» мы работали семь лет. Фильм шел очень трудно.

Отмечание окончания

Фильм вчера закончили и отметили это. Сегодня проснулся, голова не болит, не тошнит. Обидно. Когда снимаешь фильм, как будто бежишь стометровку. Не хватает времени, каждая секунда дорога: придумать, решить, сделать. Иногда работа в три смены. Перезапись, озвучание, монтаж. Когда фильм закончен, просыпаешься – как будто с разбега в стену врезался. Пустота! Не о чем думать.

До 86 года смягчало удар отмечание окончания. После банкета просыпаешься утром, голова болит, тошнит, решаешь, что лучше: принять пирамидон (лекарство от головной боли) или пойти выпить пиво? Есть о чем думать.

А в 86 году я бросил пить (закодировался), и «Ку! Кин-дза-дза» – пятый фильм, после «отмечания-окончания» которого просыпаться не хочется. Просыпаешься, голова ясная, состояние рабочее, вскакиваешь, чтобы принять душ и привести себя в порядок. А зачем?!

 
«Голова моя пуста, как пустынные места,
я куда-то улетаю, словно дерево с листа…»
 

Геннадий Шпаликов

После фильма «Фортуна» меня спасало то, что я писал книги «Безбилетный пассажир» и «Тостуемый пьет до дна». И сейчас зачем изобретать велосипед? Надо заставить себя написать еще одну книгу. Но о чем в ней рассказывать? Все интересное я уже написал. А записки старика, который бросил пить, курить и любить, читать весьма скучно. Хотя так же я думал перед тем, как принялся писать книгу «Тостуемый пьет до дна». И тогда я тоже боялся, что она будет намного хуже первой и что мои друзья, когда прочтут ее, скажут: «Надо было ему вовремя остановиться. Жалко старика». Но вторая как-то проскочила. Может, и эта проскочит? Что ж, попробуем.

Для тех, кто не читал те две книги, расскажу коротко, что в них было.

Родился я в Тбилиси. Через год меня привезли в Москву, где и живу по сей день. Когда я окончил среднюю школу, отец сказал, что надо отдать меня во ВГИК. «Почему во ВГИК?» – удивилась мама. «А куда его девать, такого дурака», – объяснил отец. Во ВГИК я не пошел. Окончил Архитектурный, потом режиссерские курсы при «Мосфильме», стал кинорежиссером и с мокрой задницей и вставными зубами в кармане ездил на лимузине с советским флагом получать чужого «Оскара». Если не читали, то ничего и не потеряли. Эту тоже можно не читать, хотя… тогда вы никогда не узнаете, при каких обстоятельствах первый президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев увидел меня без штанов.

Итак, в тех двух книгах я рассказал, как снимал двенадцать фильмов: «Тоже люди», «Сережа», «Путь к причалу», «Я шагаю по Москве», «33», «Не горюй!», «Совсем пропащий», «Афоня», «Мимино», «Осенний марафон», «Слезы капали», «Кин-дза-дза!». Осталось пять: «Паспорт», «Настя», «Орел и решка», «Фортуна», «Ку! Кин-дза-дза».

Итак, идем по порядку.

Два грузина с умными глазами
(Фрагмент киносценария)

Коридор венского аэропорта (день).

По длинному коридору среди прочих пассажиров идут два невысоких немолодых симпатичных грузина с умными глазами. Они катят перед собой багаж на тележке.

Терминал компании «Эль Аль» (день).

Симпатичные грузины входят в терминал и останавливаются.

Тревожные лица симпатичных грузин.

По периметру терминала стоят полицейские с собаками.

На балконе выстроились автоматчики.

В зале сотрудники спецслужб (в штатском) и австрийские таможенники (в форме) внимательно досматривают пассажиров, проверяют металлоискателем, открывают чемоданы.

Симпатичные грузины бесстрашно входят в зал, подходят к таможеннику. Первым предъявляет свой багаж на досмотр лысый грузин. (Большой чемодан и маленький.)

Таможенник неловко открывает маленький чемоданчик, и из чемоданчика на пол с грохотом летят картонные брикеты.

Пассажиры быстро ложатся на пол и прикрывают головы руками.

Автоматчики на балконе вскидывают автоматы.

Симпатичный лысый грузин, мгновенно подняв руки вверх, истошно кричит приятным голосом.

Лысый грузин:

– Не стреляйте, господа! Итс нот бомбс!

Нелысый грузин без усов тоже мгновенно поднимает руки.

Нелысый грузин (тоже приятным голосом):

– Джентльмен-с! Ви а нот террорист. Ви а гуд сценарист!

К симпатичным грузинам подходит полицейский с умной собакой.

Умная собака обнюхивает сигареты и говорит полицейскому приятным бархатистым баритоном.

Умная собака (немецкий):

– Ложная тревога, лейтенант. Это табак, плохой – опилки и всякая дрянь.

Умная собака переводит свои коричневые глаза на симпатичного лысого грузина и говорит на русском, с легким акцентом:

– Ты бы лучше бросил курить, а не пить, хер Данелия. И не обижайся, дорогой, «хер» по-немецки – господин, а не то, что ты думаешь.

Нелысый грузин (тихо):

– Нет уж. Пусть лучше курит…

В 86 году мы с Резо Габриадзе летели в Израиль изучать материал и писать сценарий для фильма «Паспорт». На месяц я вез с собой 60 пачек сигарет «Аполлон».

Граница

В конце семидесятых я летел в Италию через Вену. В «Шереметьево 2» передо мной проходила паспортный контроль семья, уезжающая в Израиль: муж, жена, дети (две девочки и мальчик) и старик лет восьмидесяти. Все прошли. Протянул свой выездной документ (серую бумажку с фотографией) в окошко и старик. Пограничник начал внимательно ее изучать: смотрит на бумагу, потом на старика, опять на бумагу и снова на старика. И так минут пять. Потом снял телефонную трубку, что-то сказал тихо. Старик побелел, начал шарить по карманам, достал дрожащей рукой валидол.

– Проходите, – пограничник поставил штамп и возвратил старику его документ.

В самолете я оказался рядом с ним. Старик сказал:

– Я фронтовик, до Кенигсберга дошел, но так страшно мне никогда не было. Я подумал: а вдруг он меня не пустит! Конец! Квартиру сдали государству, с работы уволили, паспорта нет. Родных больше не увижу! Никогда!

Тогда для тех, кто решил уехать в Израиль и пересек границу, дороги назад не было. Туда уезжали навсегда!

Много позже мы с Резо Габриадзе придумали такую историю.

Грузин был женат два раза. Первая жена была еврейка (она скончалась), а вторая – грузинка. От первой родился сын Яша, от второй Мераб. Яша уезжает с семьей в Израиль. Мераб его провожает. В Москве в аэропорте Мераб захотел выпить с братом на прощание по бокалу шампанского. В буфете с нашей стороны алкогольных напитков не было (антиалкогольная кампания), а за паспортным контролем было все – там заграница. Мераб по выездному документу брата (они очень похожи) прошел паспортный контроль (пересек границу), купил бутылку шампанского, но обратно его не пустили. И он вынужден лететь в Вену и там обратиться в советское посольство. А дальше его бесконечные мытарства по разным странам. И тюремные фотографии – фас и профиль.

Действие предыдущего фильма «Кин-дза-дза!» происходило на далекой планете Плюк. Слетать на этот Плюк нам не довелось, но, поскольку и другие там не бывали, мы могли придумывать и показывать все, что в голову придет. Израиль в то время для нас был такой же далекой планетой, как Плюк. Мы о нем мало что знали. Но теперь давать волю фантазии было сложнее: нас могли уличить. И для того, чтобы написать сценарий, надо было побывать в Израиле. Посмотреть, что там и как.

В красной рубашоночке

Дипломатических отношений с этой страной у СССР не было, и командировать нас туда никто, кроме Общества дружбы с зарубежными странами, не мог. Председателем этого общества была первая женщина-космонавт, очаровательная Валентина Ивановна Терешкова. Мне посоветовали обратиться к ней. Встретила она меня приветливо и сказала, что ближайшая делегация в Израиль планируется только в следующем году. Но в конце лета в Иерусалим поедет на гастроли Омский хор, и она может устроить, чтобы и я поехал вместе с ним. Запишут как солистов, но суточные платить не смогут. Коллектив хороший, девчата не дадут с голода умереть. Ну и с собой можно консервы взять.

И я представил такую картинку. Иерусалим, на сцене концертного зала Омский хор. Статные, кровь с молоком, сибирячки исполняют песню «Степь да степь кругом…». Среди них – маленький лысый грузин, в шелковой красной рубашонке и желтых хромовых сапожках, старательно открывает рот. А сидящий в зале бывший ведущий советский кинокритик говорит бывшему советскому сценаристу:

– Вон тот маленький, зелененький – это переодетый кинорежиссер Георгий Данелия.

– Вижу. Ну что ж, теперь и ежу ясно, кто он и почему его так часто на фестивали посылают, – говорит бывший советский сценарист.

Между прочим. В Канаде на следующий день после показа фильма «Мимино» ко мне в гостиницу пришла журналистка. Она расспрашивала меня о кино и литературе, архитектуре и живописи, о любви и судьбе человечества. (Она говорила по-русски с приятным акцентом.) Ей нравилось, как я отвечал, она смеялась над моими шутками. Меня трудно разговорить, но у нее, молодой и привлекательной, получилось.

А на следующий день в газете, на последней странице, появилась моя маленькая фотография, под которой было написано: «…ни по одежде, ни по манере поведения советский режиссер Георгий Данелия не похож на агента КГБ, каким он на самом деле является…»

Суточные пусть евреи дают!

Но стать солистом Омского хора мне не довелось. Кинорежиссер Андрей Кончаловский в Москве познакомил меня с крупным американским продюсером Менахемом Голаном. Менахема сюжет заинтересовал, и он предложил писать сценарий в Израиле. Я позвонил в Тбилиси Резо Габриадзе и уговорил его поехать со мной на месяц в Израиль и там написать синопсис.

– Но только на месяц, не больше. У меня театр, – предупредил Резо.

Менахем улетел, а через неделю пришло приглашение на Данелия и Габриадзе и два билета первого класса в Тель-Авив.

В то время уже началась горбачевская перестройка. Коснулась она и кино. В мае 1986 года в Кремле прошел Пятый съезд кинематографистов, революционный. Впервые за всю историю Советского Союза делегаты съезда отказались голосовать за список, одобренный в ЦК КПСС. Они потребовали, чтобы каждого кандидата в члены Правления обсудили индивидуально, а голосование было бы не открытым (списком), а тайным. И добились своего. А потом, когда подсчитали бюллетени, оказалось, что никто из признанных кинематографистов в это правление не попал. А я попал в правление, хотя считался признанным. Почему, не знаю. Скорей всего, про меня забыли. (Моего друга, в то время самого известного в мире советского кинематографиста Сергея Бондарчука, не выбрали даже делегатом этого съезда.)

После съезда выпустили на экран лежащие на полке запрещенные фильмы. Заменили министра кинематографии, первого секретаря Союза кинематографистов, директора «Мосфильма» и многих других. И когда мы с Резо появились в Госкино с приглашением и билетами, там никто не знал, кто останется, а кого заменят. И нам сказали:

– Летите куда хотите. Перестройка!

– А переводчик, а суточные?

– Нет у нас денег! Переводчика и суточные пусть вам евреи дают, раз уж они такие богатые.

«Филип Моррис»

Перед отъездом в Израиль я был у Сергея Бондарчука.

– Сколько просить за сценарий? – спросил я его.

– Проси сто тысяч долларов.

– Долларов?!

– Долларов. Подожди. – Сергей достал из ящика коробку. – Это у тебя какие часы? – спросил он.

– «Полет». Подарок любимой женщины.

Сергей открыл коробку, извлек из нее часы с массивным золотым браслетом.

– На переговоры эти надень.

– Зачем?

– Там все имеет значение, на какой машине приехал, что на тебе надето, какие у тебя часы. Это – «Пате́к Фили́пп»[1]1
  Patek Philippe.


[Закрыть], мне Юл Бриннер подарил. Приедешь, вернешь.

Дома я начал считать: «Доллар на черном рынке десять рублей. 100 тысяч долларов – это миллион рублей! По 500 тысяч на брата? «Волгу» куплю, с рук 15 тысяч. 500 минус 15 – остается 485. Дачу куплю! Это 485 минус 20 – остается 465. Да…»

Я взял бумагу, карандаш, начал распределять – семье, родным, друзьям, соратникам. Запутался. Ладно, пусть сначала заплатят, потом уж как-нибудь разберемся…

В самолете, когда летели в Тель-Авив, я показал Резо бондарчуковские часы и объяснил их назначение.

– А сколько там платят, ты у него не спросил? – поинтересовался Резо.

– Спросил. Он сказал, что с этими часами нам дадут 100 тысяч долларов.

– Долларов?!

– Долларов.

Резо подумал и сказал:

– «Волгу» куплю!

– 15 тысяч. 500 минус 15. Остается 485 тысяч.

– Дачу куплю!

– 20 тысяч. Остается 465 тысяч.

Пауза.

– Дубленки куплю, болгарские, Крошке и Левану! (Жене и сыну.)

– Еще тысяча. Остается 475.

– Ладно! Давай лучше про сценарий будем говорить.

Между прочим. В те времена пределом самых смелых мечтаний граждан Советского Союза были машина «Волга», дача и болгарская дубленка.

В Израиль мы летели через Вену. В венском аэропорту был эпизод с сигаретами, о котором я рассказал в эпизоде про умную собаку с приятным бархатным баритоном. В Тель-Авив прилетели в пять утра, приземлились в аэропорту Бен-Гурион. (В целях безопасности самолет летел ночью.) Когда на паспортном контроле мы предъявили советские паспорта, пограничники долго выясняли, что это такое: служебные советские паспорта с синей обложкой были для них в диковину. В аэропорту нас встречали Саша Кляйн (от фирмы Голана), Михо Мирианашвили и Морис Джанашвили (от грузинских евреев). Михо и Морис потом уделили нам много внимания. Когда вышли из здания аэропорта, там стояли встречающие. У них были такие теплые глаза, они так искренне радовались, когда видели своего, что мне это напомнило Тбилиси. И я подумал: «Израиль мне понравится». Так оно и случилось.

Саша Кляйн привез нас в гостиницу «Хилтон», вручил ключи от номеров и сказал, что через час здесь, на втором этаже, будет пресс-конференция.

– Через час восемь утра. Никто не придет.

– Прибегут! Ваш приезд – сенсация!

Через час, когда мы вошли в небольшой зал, там действительно было полно журналистов. Представители всех СМИ, аккредитованных в Израиле. Саша Кляйн нас представил. Первый вопрос был такой:

– Господа, означает ваш приезд, что Советский Союз собирается налаживать дипломатические отношения с Израилем?

– Нет, наш приезд ничего не означает. Мы приехали по приглашению продюсера Менахема Голана писать сценарий, – сказал я.

Пауза. Журналисты явно потеряли к нам интерес.

– А это будет коопродакшн? – спросил по-русски пожилой корреспондент газеты «Алим».

– Возможно. Пока не знаем.

– А кто оплачивает сценарий?

– Менахем Голан.

– А почему вы приехали без кагэбэшника? – не унимался пожилой корреспондент. – Всем известно, что в каждой советской делегации должен быть кагэбэшник, хотя бы один.

– Ну, значит, кто-то из нас двоих кагэбэшник. Или я, или он. Выбирайте, – предложил я.

Журналисты засмеялись и почему-то зааплодировали.

Между прочим. Когда моего друга Евгения Максимовича Примакова назначили директором Федеральной службы разведки, внутренний голос сказал мне: «Гия! Вы с Примаковым друзья – сто лет! Много должностей за это время поменял твой друг, а ты ни с какими просьбами к нему ни разу не обращался! Настала пора! Проси!»

Я пошел к Жене и сказал:

– Женя, я еду на фестиваль в Канны. Дай мне какое-нибудь задание!

– Какое?

– Ну, хотя бы горшок с цветком в гостинице на подоконнике переставить или на набережной Круазет жвачкой приклеить к скамейке снизу записку. Ну, и ваши суточные, и на непредвиденные расходы: такси, пресса, чаевые. А то в Госкино всего 3 доллара в сутки дают.

Евгений Максимович ответил:

– Георгий Николаевич, когда нам понадобится передвинуть в гостинице горшок на подоконнике или жвачкой приклеить к скамейке снизу записку, мы обратимся к тебе. Только к тебе и ни к кому больше. Даю слово. А пока тренируйся, – он достал из ящика пачку жевательной резинки и протянул мне.

Ну, а потом его оттуда перевели на другое место работы (назначили премьер-министром), а я так и остался неохваченным…

Так что канадская журналистка ошибалась. Не был я агентом КГБ. К сожалению…

После пресс-конференции я позвал Резо к себе в номер, завел в ванную, пустил воду и сказал шепотом:

– Там микрофоны. Давай договоримся, если спросят, а сколько у нас платят за сценарий, скажем, что это конфиденциальная информация. Иначе, если мы скажем, что у нас платят 600 долларов, они так и заплатят.

– Почему 600? – спросил Резо.

– Потому что за сценарий платят 6 тысяч. Делим на десять, получается 600.

C Евгением Примаковым

(Безопасному обмену информацией в ванной под шум воды меня научили в Лос-Анджелесе. Расскажу об этом позже.)

Саша Кляйн ждал нас в машине у подъезда гостиницы. Когда сели и поехали, Резо вспомнил:

– Гия, а где наши бондарчуковские часы?!

– Тьфу! Склероз! В номере, в сейфе.

Когда приехали в гостиницу, я сразу положил часы в сейф.

– Давай вернемся! – сказал Резо.

– Плохая примета! – Саше Кляйну не хотелось разворачиваться (он был за рулем).

– Ничего, в зеркало посмотрюсь, – сказал я. – Возвращайся!

Приехали на киностудию. Менахема Голана в то время в Израиле не было: он продюсировал фильм в Венгрии. Нас принял директор студии Ицек Колл. Он угостил нас кофе и поинтересовался, кого мы планируем на главного героя.

– Вахтанга Кикабидзе.

– Русский актер?

– Грузинский.

– Менахем вряд ли согласится на грузинского актера.

– Это принципиально, – я поднял руку, посмотрел на часы и спросил:

– Извините, который час по местному времени?

Ицек сказал. Я перевел стрелки.

– Гия, у тебя опять новые часы? А это какая фирма? – спросил Резо (об этом вопросе мы договорились заранее).

– На сей раз «Филип Моррис»[2]2
  Philip Morris.


[Закрыть], – сказал я.

– А что, они и часы уже выпускают? – удивился Ицек Колл («Филип Моррис» – марка американских сигарет).

– Да, – не без гордости сказал я.

И понял, самое время спросить:

– Господин Колл, а сколько вы нам заплатите за сценарий?

– Менахем планирует, что сценарий и постановку вам оплатит «Мосфильм», – сказал Ицек.

Пауза. Ангелы в небе запели «Чито-грито» скорбными голосами.

– А сколько платят у вас? – поинтересовался Ицек Колл.

– Это конфиденциальная информация, – сказал Резо. И вздохнул.