Электронная библиотека » Георгий Гулиа » » онлайн чтение - страница 9

Текст книги "Викинг"


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 15:05


Автор книги: Георгий Гулиа


Жанр: Историческая литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Часть четвертая

I

Ранним утром к дому Гуннара, сына Торкеля, подъехал на коне молодой человек, едва достигший двадцати зим. Не спускаясь наземь, он позвал хозяина. Вид у него был не очень-то мирный. Копье, меч, короткий нож на правом боку, кольчуга на груди и щит, привязанный к седлу, свидетельствовали о том, что прибыл он отнюдь не для приискания приюта или длительных бесед. Был он белобрыс, и волосы, пробивавшиеся из-под шлема, казались сотворенными из чистого льна.

Гуннар вышел к воротам, за ним последовал Кари. Хозяйка наблюдала за ними из-за полуоткрытых дверей.

– Ты и есть Гуннар, сын Торкеля? – спросил непрошеный гость.

– До нынешнего дня был им, – ответил Гуннар.

– Я хочу сообщить нечто, что возложено на меня моим великим конунгом…

На это Гуннар сказал:

– Наша земля не настолько бедна, чтобы иметь только одного великого конунга. Если я не ошибаюсь, их немало…

Молодой всадник не смог оценить подспудной насмешки, которая скрывалась не столько в самих словах, сколько в тоне, которым они были произнесены.

Всадник заученно произнес:

– Конунг Вальгард, сын Андотта, изволил прибыть в эти подвластные ему края…

Гуннар перебил его:

– Я знавал Андотта, сына Лодмунда. Я не раз носил ему различные подношения. Но что-то давненько не слыхать о нем.

Тут поближе к ним подошел Кари. Он сказал:

– Говорят, что конунг Андотт был рассечен надвое…

– Неправда! – воскликнул всадпик, и его бесцветные глаза кольнули Кари. – Конунг Андотт погиб в славной битве, в которой лично изрубил в кусочки не менее шести негодяев, а остальных обратил в бегство.

– В бегство? – изумился Гуннар.

– А кто же выпустил дух из Андотта? – небрежно спросил Кари.

Всадник задумался.

– Вспомнил! – сказал он. – На ту пору за толстенным дубом скрывался сообщник врагов конунга, некий коварный берсерк. Он и пронзил конунга. Копье вошло меж лопаток, надвое расщепило позвонки и на локоть вышло с другой стороны. Правда, он смутился, когда оказалось, что наконечник копья обагрен кровью. Конунг не мог предположить, что это была его собственная кровь, – таковы были сила и самообладание конунга нашего и вашего, Андотта.

Гуннар выслушал этот рассказ с приличествующим вниманием. Он не пригласил всадника к себе в дом, не предложил ему ни браги, ни пива. В эти мгновения его больше всего заботило одно: что ему нести, конунгу новоявленному и, наверное, столь же прожорливому вместе со своей челядью, как и его уже покойный отец…

– Уважаемый, – сказал Гуннар, – я бы хотел задать один вопрос. Неужели не нашлось никого поблизости, кто бы оборонил конунга Андотта?

Всадник сказал:

– Битва ярилась великая, и каждый был занят своим делом. А телохранители конунга пали в битве.

– Да, видно, не шуточная была битва…

– Еще бы! – сказал всадник. – Полегло немало, а сам нынешний конунг Вальгард лежал без сознания, уложив дюжину врагов.

– Я вижу – люди вы сильные, – сказал Гуннар.

– Ты прав.

– Однако из твоих слов явствует, что и сильные погибают в сече.

– Это тоже верно! – согласился белобрысый.

– Так что же надлежит нам делать? – спросил Гуннар.

– Весь месяц конунг будет жить в этих краях. Он полагает, что едва ли найдется такой, кто не явится к нему, чтобы он мог полюбоваться на людей, преданных ему и подносящих ему знаки своего внимания. Живет конунг за Форелевым ручьем, на большом хуторе, вам хорошо известном. Покойный конунг любил тот хутор за великие удобства и просторы покоев и за гостеприимство его хозяев… – Потом всадник нагло спросил: – Я что-нибудь сказал неясно?

– Нет, все ясно, – подтвердил Гуннар.

– А кто живет здесь поблизости? – спросил всадник.

– Почтенные люди…

– А что, если вот этот молодой человек, – всадник указал кнутовищем на Кари, – передаст им мои слова, которые я сказал уже тебе. А мне предстоит еще долгое путешествие по лесам и полям.

– Отчего же нет? – сказал Кари.

Всадник предупредил:

– Конунг встает рано, и кладовые его тоже открываются рано…

Гуннар сказал:

– Вот это твое сообщение особенно ценно, ибо нет ничего лучше утренних подношений.

Белобрысый почесал себе нос концом кнутовища и сдвинул шлем чуть набок. Он сказал:

– Я вижу, что имею дело с людьми понятливыми. Если и соседи ваши такие, как вы, то наш конунг надолго запомнит всех вас.

– Вот это очень важно! – сказал Гуннар.

А Кари спросил:

– А что ты больше всего любишь сам?

– Я? – Белобрысый рассмеялся, и водянистые его глаза вдруг ожили. – Как вам сказать?.. Кто откажется от хорошего бычка? Да и молодая конина с брагой имеет свои достоинства.

– А твой конунг? Каков его вкус?

– Конунг учит, что и как следует потреблять, – проговорил белобрысый. – Мы же только глядим на него во все глаза и делаем себе на носу зарубки.

– Ладно, – проговорил Гуннар. – Я свой долг выполню, а мой сын Кари сообщит радостную новость соседнему хутору.

Белобрысый тронул было коня. Да вдруг передумал. И спросил:

– Тут, говорят, живет в лесу некий умелец…

– Умелец? – Кари подошел ближе. – Какой умелец?

– Разве всех упомнишь?.. Он выдает себя за скальда… Но мечи, говорят, выковывает не хуже лучших мастеров кузнечного дела.

Кари сказал:

– Найти его нелегко. Он живет в лесных чащобах и на болотах…

– А дом? Разве он бездомный?

– Я бы сказал – да. А зачем он нужен?

Всадник сказал:

– Сын владельца хутора, где остановился конунг, очень хвалил мастерство этого отшельника. Конунг очень хотел бы видеть его.

– Если он только не в дремучем лесу…

Всадник оглянулся вокруг, что-то прикинул в уме. И бросил между прочим:

– Фроди его из-под земли добудет. Что ему чащоба?

– Фроди наверняка сыщет, – подтвердил Кари.

– Надо двигаться, – сказал белобрысый. – Конунг будет рад вашему приходу…

И ускакал…

– Это была угроза, – сказал Гуннар сыну. – Ты уразумел?

– Немудреная это наука, – сказал Кари. – Каждый уразумеет.

II

Вечером, когда семья отужинала, но все еще сидела у длинного очага, Гуннар сказал:

– Приехал новый конунг этих мест.

– Почему – новый? – спросила хозяйка.

Кари сидел рядом с отцом и ковырял головешкой в золе – забавы ради, думая о своем…

– А потому что старый уже в Вальгалле. Зарублен в битве.

Дети ничем особенным не выказали своего отношения к столь горестному сообщению.

– Туда ему и дорога, – сказала хозяйка.

А мать ее, старая совсем, заметила, что негоже говорить такое даже о плохом конунге. Кто же видел хорошего?

Гуннар сказал:

– Один помер, а на его место заступил другой. И ждет нас к себе в гости.

– Ждет, значит, надо идти, – сказала хозяйка. – Ведь мало хорошего и тогда, когда тебя вовсе не замечают.

– Конунги всех и все замечают, – сказал Гуннар. – Пожалуй, я отвезу ему рыбы. Рыбы у нас вдоволь. И не плохая она, должен сказать. Солонина жирная тоже найдется.

– Если поголодать, то можно и солонины отвезти, – сказала хозяйка.

– Вы с ума посходили! – зашепелявила ее старая мать. – Вы посчитайте, сколько у вас ртов, – тогда и решайте, сколько чего везти.

Гуннар рассердился было на старуху, да промолчал, потому что она была права, однако обстоятельства были сильнее всех ее разумных доводов. Конунг – большой разбойник. Надо ли связываться с ним? Дело не в том, хорош конунг или нет, а в том, что подношения неизбежны, как день, который наступит завтра.

Кари сказал:

– Нельзя нам позориться. Я мог бы заготовить дичи…

– Много ли?

Кари этого не знал. Все будет зависеть от покровителей лесов и охоты. И от священных изображений, которые лупоглазо смотрят на длинный очаг из каждого угла.

– Мы можем сходить на поклон к конунгу и через неделю. И через две.

– Вот и хорошо! Я постараюсь добыть оленину и медвежатину. Да и птиц тоже. Ведь конунг, если я не ошибаюсь, не брезгует ничем.

Гуннар хмыкнул:

– Он сожрал бы все каменья на берегу, если бы смог переварить их. И еще учтите: у него огромная прожорливая свита. Жрут, пьют и в ус себе не дуют.

– Нет, почему же? – возразил Кари. – Они стоят горой за конунга. Это их работа.

– Прекрасная работа, чтоб им пусто было! Ты, Кари, вроде той лошадки, которая ничего, кроме своей дороги, не видит. Ты оглянись по сторонам.

Кари молчал. Сказать ему было нечего. Он знал одно: не следует ударить лицом в грязь… Он умолчал о том, что и семья Гудрид готовит подношения конунгу. Ему не хотелось выглядеть беднее…

– Так, – заключил Гуннар, – решено: мы тут распорядимся с солониной и рыбой. С брагой и пивом – тоже. Что же до дичи – это уж на совести Кари. Уговорились? – И Гуннар посмотрел на сына.

– Да, – сказал Кари. – Не надо, чтобы другие смеялись над нами. Эта челядь конунга, говорят, очень падка на разные потехи. Чтобы не засмеяли!

Старуха сказала откуда-то издалека, из-за чьей-то спины:

– Сказано справедливо, Гуннар, ты не затыкай себе пальцами уши.

Кари сказал:

– Ни к чему споры: дичь будет. Это моя забота.

Гуннар не сводил глаз с самого высокого языка пламени в очаге. О чем он думал? Трудно сказать. А вот сын его думал о ней, о Гудрид. И тоже любовался пламенем, рвущимся кверху.

III

Однажды вечером Гуннар сказал во всеуслышание:

– Слушаю я, слушаю все эти рассказы про заморские зеленые земли и прихожу к такому выводу: туда могут поплыть только богатыри, только люди особенные. Чтобы решиться на такое плавание – сердце надо иметь каменное, чтобы оно не знало усталости. А еще я думаю, что все это – сказки. И, сказать по чести, мне уже начинает надоедать вся эта болтовня.

IV

Кари привиделся сон: сидит он на теплом песке и глядит на голубую поверхность фиорда. А вода чуть шевелится, погода стоит тихая, вверху летнее солнце, вокруг густой запах смолы, а из земли до неба подымаются ровные, точно частокол, сосны. И вдруг огонь охватывает лес, он горит, как огромный очаг, дым валит к самому солнцу. Вот запах смолы исчезает, и в ноздри лезет противный вязкий дым. И Кари задыхается, нет силы держаться на ногах, песок становится нестерпимо горячим, он жжет пятки, башмаки подгорают. И тут прямо на Кари плывет лодка. На большой волне. На самом гребне. На корме восседает Гудрид и даже не гребет… Но как же лодка подчиняется ей?.. Вот она протягивает ему руки. В ее глазах странное беспокойство. Руки ее так белы и так нежны, что сверкают на солнце, подобно слюде. А огонь все ближе… Вот-вот сгорит в бурном пламени трепещущий от страха Кари…

И тут он просыпается.

И не просто просыпается: его тормошит отец.

– Вставай!.. Живее!.. Горим!.. – кричит отец исступленно.

Кари едва дышит – его окутывает дым.

Дым – такой едкий, удушливый – идет откуда-то снизу, проникает сквозь щели в полу и в двери. Он стелется низко – тяжелый, точно горит вар или древесная смола.

Гуннар выскакивает во двор, за ним устремляются домочадцы.

Кари уже во дворе. Горит не дом, а хозяйственная пристройка, которая в двух десятках шагов от дома. В ней хранились рыболовные снасти, пустые деревянные кадки да кое-какой домашний скарб.

Огонь охватил деревянное сооружение со всех сторон.

Погода стояла хорошая, на небе – ни тучки. Так что удар молнии полностью исключается. Если не молния – так что же? Остается предположить одно: поджог! А кому же понадобился он? Что это: неосторожное обращение с огнем или преступление?

Эти вопросы задавал Гуннар сам себе. Ответить на них было нелегко. Да и не до ответов: надо было попытаться спасти что-либо из скарба. Но как?

Кари схватил огромное бревно и с разбегу ударил в дверь, закрытую на замок. Но тщетно: пылающая дверь все еще держалась, она оказалась сколоченной на славу. На сей раз ее добротность обернулась черной стороной.

Гуннар крикнул:

– Брось это дело! Если даже ты и заберешься в кладовую, то живьем сгоришь! Пусть лучше пропадает добро. Теперь уж и вода не поможет.

Убедившись, что огонь не грозит другим постройкам, Гуннар уселся на пень. Что делать: чему быть – того не миновать. Он только поглядывал на огонь.

Вместе с ним вся семья наблюдала за пожаром. Сухие дощатые стены весело трещали, из них сыпались искры, и понемногу обнажался черный бревенчатый каркас, который вскоре рухнет.

Ближайшие соседи спешили на помощь. Но она но требовалась. Поджог был совершен умело, и никакая сила не в состоянии была погасить огонь. Разве что чудо. Но о таком чуде давно не слыхивали на хуторе Гуннара. Да и в близлежащих – тоже.

Когда постройка сгорела основательно и на ее месте обнажилась земля, Гуннар начал рассуждать вслух. Он словно бы цедил слова, обращаясь к хозяйке:

– Ежели… не пламень… небесный?.. Грома не слыхивал никто… И молнии не сверкали… Следовательно… – Гуннар сверкнул глазами, полными гнева. – Следовательно – поджог. Кому это нужно было? Зачем?.. И почему – именно меня, а не другого?..

Хозяйка молчала. Потрясенная ущербом, который нанес этот огонь, она словно бы превратилась в каменный столб. Лишь время от времени она с укоризной поглядывала на Кари. Укорять Кари? Но в чем? Чем накликал он беду на свой хутор?.. У матери на этот счет, кажется, было свое мнение.

– Я спрашиваю – кому понадобился этот пожар?

Кари молчал.

Гуннар не выдержал, выкрикнул разъяренно:

– Разве я говорю что-либо непонятное? Тебя спрашиваю, Кари!

– Я, наверное, знаю не больше тебя…

Угасающие угли покрывались слоем серой золы. Ветер шелестел над пепелищем, подымая кверху тонкие струйки дымков.

– А по-моему, кто-то должен знать побольше…

– Не всех одинаково одаряет О́дин своей мудростью.

– Но зачем притворяться глупым сверх меры?

Кари сказал:

– Если заподозрить Фроди… Если…

– Именно! – проворчал Гуннар. – Ты начинаешь шевелить мозгами. Но учти: сказав нечто справедливое, надо следовать и дальше по этому пути.

Кари обошел пепелище, подобрал обгорелый гвоздь толщиной с большой палец. Он подумал:

«Добрая была постройка. Одолеть ее мог только огонь. Но откуда он взялся?»

Он двинулся в сторону леса. Вошел в лес. Сделал еще несколько шагов и увидел траву, примятую конскими копытами. И навоз конский увидел. Кари обратил внимание и на человеческие следы, глубокие там, где почва была песчаной, и не очень ясные – на траве. Отсюда хорошо был виден весь хутор.

Поджигатели, несомненно, находились здесь. Все указывало на это. Кари обнаружил даже охапку сухого сена. Ее, несомненно, привезли с собой злоумышленники. Потом они обложили строение со всех сторон и подожгли в нескольких местах. Это могла быть только месть. Но месть кому? Гуннару? Кари? Или вообще их роду? Может, и в самом деле родовая месть? Сказать по правде, не совсем месть, но скорее ясное предупреждение. Мстят на дороге ударом копья или меча…

Отец тоже назвал Фроди… Неужели все это из-за Гудрид?

Кари медленно спускается к пепелищу, над которым все еще раздумывает Гуннар и недвижно стоит мать.

Кари говорит как о чем-то простом и почти решенном:

– На хуторе, где живут Фроди и Эгиль, тоже имеются постройки. Да почище наших. Сухое сено тоже найдется. И огонек тоже.

– А после? – вопрошает отец. – Надеюсь, ты не хочешь, чтобы все мы сгорели в огне.

Гуннар убедился в том, что не осталось ни одного горящего уголька, – сплошная зола, совсем остывшая. Соседи уже разошлись, сказав несколько приличествующих данному случаю слов.

– Выходит, нет дороги, которая была бы безопасной в этом мире, – сказал Кари.

– Выходит, – подтвердил Гуннар.

– Здесь делать больше нечего, – сказала хозяйка. Ее голос шел как из-под земли.

Гуннар и Кари медленно повернулись спиною к пепелищу. За ними последовала хозяйка с домочадцами…

V

Тейт работал на болоте. Остервенело копал вязкую землю и швырял ее подальше от себя. Он долго не обращал внимания на Кари. Даже не ответил на его приветствие. Крепко сжимал зубы, точно его мучила боль. Потом вытер рукавом пот со лба, смерил взглядом с головы до ног своего молодого друга, точно видел его впервые.

– Что я говорил тебе? – спросил он.

– Разговоров было много, – сказал Кари, – всего и не упомнишь.

– Я имею в виду один. Определенный. Вспомни, я говорил: оставь в покое Гудрид. Говорил?

Кари кивнул:

– А еще говорил: не связывайся с Фроди.

Кари опять кивнул.

Тейт вонзил лопату поглубже в болото и со злостью отбросил вонючую землю. И, не глядя на Кари, сказал:

– И говорю тебе сейчас: уходи отсюда!

– От тебя?

– Нет, вообще отсюда! Куда-нибудь подальше, где можно жить.

– Но куда же?

Тейт посмотрел на Кари и долго не отводил от него своих глаз.

– Сказать?

– Да.

– За море! Подальше! Чтобы забыть об этой проклятой земле!

И Тейт снова принялся за свое дело.

VI

Лужайка больше не казалась зеленой. Кари ходил по ней взад и вперед, точно запертый в тесный чулан. У него все еще звучали в ушах слова скальда: «За море! Подальше!» Скальд не бросается словами. Значит, он хорошо все обдумал. Но почему же сам не ушел туда, за море, когда еще были у него силы? Скальд на такой вопрос предпочитал не отвечать. Но однажды – это было только однажды – он сказал Кари так:

– Скальду нечего делать на чужой земле. Он живет только на своей, если даже она жжет ему ноги, подобно раскаленной жаровне.

Теперь уже не припомнить: почему, в связи с чем сказал он эти слова. Но это было его твердое мнение: скальд погибает вне своей среды, вне своего народа, подобно рыбе, выброшенной на берег…

На этот раз Кари тщетно прождал Гудрид. Она не могла не приплыть сюда – так полагал он. И тем не менее ее не было. Что же случилось?

Долго еще метался по лужайке Кари – ему так много хотелось рассказать Гудрид. И не столько рассказать, сколько посоветоваться. Ох, как нужен ее совет! Нынче же! Безотлагательно!..

VII

Гуннар уже стоял с топором. Он поджидал Кари. Тот плелся со стороны фиорда, словно придавленный тяжелым бременем.

– Вот что, – сказал отец, – есть лучшее в мире средство от всех напастей…

– Какое же?

– Работа! Вот тебе топор. Мы пойдем вместе в лес и нарубим бревен, обстругаем их и назло врагам построим новую кладовую.

– Назло врагам? Но кто же они?

– Не знаю, Кари, я не видел их лиц. Но догадываюсь. Так же, как и ты.

– Если бы я точно знал…

– И знать не надо! Делай вид, что все от неосторожности нашей. Разве не говорила твоя мать, что ходила в кладовую с горящей лучиной? Она забыла погасить лучину.

– На мать это не похоже.

– Бывает с человеком всякое. Разве все предусмотришь?

– Ты вчера говорил нечто иное, отец.

– Кари, время течет, и мысли текут, и человек делается другим.

Кари уже не слушал отца. В его глазах отражалось безбрежное море, которое уходило на запад, неведомо куда. Отец продолжал говорить, а сын не слышал его слов, и душа его была далеко отсюда.

Гуннар оборотился к морю, чтобы увидеть то, на что засмотрелся сын. Но ничего не увидел, кроме волн и еще красного паруса – четырехугольного, уплывающего вслед за солнцем.

– Ты первый раз видишь это море? – спросил отец. – Что тебя так привлекло?

– Парус.

– Разве это для тебя в новинку? Кто родился на берегу – тому суждено не только видеть паруса, по и слушать трепыхание сурового полотна под неистовым ветром.

Кари не отрывал глаз от одинокого паруса.

– Отец, – сказал Кари. – Что там?

И указал на запад.

– Там? Этого никто не знает доподлинно. Но, как это не раз доводилось слышать и тебе самому, сказывают о каких-то землях..

– Тейт уверен в этом.

– Твой Тейт слишком много знает. Это тоже не к добру… Лучше бери топор и следуй за мной. И еще: держись подальше от скальдов всяких – они никогда не бывают такими, как все. Головы их забиты стихами, а стихи часто доставляют одни заботы. Нет лучше песни, чем та, которую слагают работающий топор и стонущее под его ударами дерево.

– Ты в этом уверен, отец?

– Я могу поклясться перед нашими богами.

– Это – которое вокруг нашего очага?

– Зачем? И перед лесными богами могу. И перед самим О́дином.

Отец говорил твердо. И это несколько смущало мятущуюся душу Кари.

VIII

Гуннар запомнил, как смотрел Кари на парус.

После ужина Гуннар сказал, вытерев губы и руки льняным полотенцем:

– А как ни говори – нет лучше той землицы, где родился ты и где живешь.

Хозяйка насторожилась: зачем повторять всем давно известную истину?

Гуннар продолжал:

– Здесь дорога́ тебе каждая песчинка на берегу родного фиорда. Небо над тобою – родное тебе. А земля – еще роднее. Здесь живут твой отец, твоя мать, братья и сестры. Но ведь и товарищи, выросшие вместе с тобою и вместе с тобою делившие опасности плаваний и охотничьего промысла в горах, – это тоже частица тебя самою, твоей родины. Разве мыслима жизнь без них?

Гуннар посмотрел в сторону сына. Тот сидел, понурив голову, сплетя крепко-накрепко пальцы, и глядел на огонь. Пламя неукротимо подымалось кверху, искры сыпались.

Кари думал о чем-то своем. Ему не было дела ни до искр, ни до пламени. Он думал крепкую думу, как думают бывалые люди в морозные зимние ночи, когда на душе у них мрачнее самой ночи. Он понимал: отец говорил для его ушей, отец имел в виду именно его.

Гуннар все рассуждал:

– Конечно, не всегда родная сторона бывает с тобой ласкова. Об этом даже не приходится спорить. Так сказать, это истина. Но это же вроде любящей матери, которая бранит тебя, желая тебе же добра. Поэтому родная сторона часто сравнивается именно с матерью, вскормившей тебя.

Гуннар продолжал развивать свою мысль в этом же направлении при полном молчаливом согласии жены – она время от времени кивала головой. Остальные члены семьи внимательно слушали своего главу, пытаясь уразуметь смысл его слов.

Но вот заговорил Кари. Он словно бы ни к кому и не обращался. Можно было подумать, что беседует он с очагом. Не расплетая туго сжатых пальцев, глядя прямо перед собою, он сказал:

– Тейт несколько иного мнения.

– Сколько голов – столько и мнений, – заметил Гуннар.

– Но ведь истина одна…

Отец сказал про себя: «Этот скальд втемяшил ему различные мысли, цена которым – ничтожная, дешевле тухлой рыбешки».

– Тейт, – сухо выговорил Гуннар, – человек особого склада. Не скажу о нем ничего худого. Но ведь у него нет жены, он не вырастил ни одного ребенка, живет бобылем. У него на все свой взгляд. А наше положение – иное. Нам крепко следует держаться за землю, даже если она не всегда милостива к нам и весьма своенравна…

– Да, отец, это мысли иного раба, постаревшего под пятой своего господина и не видящего впереди ничего хорошего для себя.

– И это тоже его слова! – воскликнул Гуннар. – Узнаю рассуждения Тейта!

Хозяйка вмешалась в разговор:

– Мне больно слышать худое слово о Тейте. Он внимателен к нам и ничего плохого не сделал нашей семье. Надо ли корить его?

Гуннар махнул рукой:

– Я могу сказать только одно: Тейт сам по себе – человек неплохой, однако он не товарищ Кари – хотя бы по возрасту. И наставник неважный. Да какой из него наставник, если он не пашет, не жнет, семью не содержит. Ведь живет он как птица: что боги пошлют, то и клюет. Разве такой нужен советчик нашему сыну?

На это хозяйка сказала:

– Каждому нужна своя голова. Она – лучший советчик.

– А если своя не созрела для этого?

– Тогда надо ждать, когда она созреет.

– Об этом и речь! – сказал Гуннар. – В семье кто-то должен давать советы, а кто-то должен слушать их!

– Это справедливо, – сказала хозяйка.

У Гуннара с языка готово был сорваться слово, которое, несомненно, взволновало бы сына. Слово о Гудрид. Но не такое это дело, которое должно решаться в присутствии всех домочадцев от мала до велика. Сначала надо обо всем поговорить с самим Кари. Однако Гуннара очень подмывало – просто спасу не было – выложить накипевшее. И он сказал:

– Если мужчина что-то решил, то он должен исполнить свое намерение… Если перерешил что-либо – должен заявить об этом во всеуслышание.

Намек был слишком прозрачным, чтобы не понять его.

– У каждого есть свои намерения, – проговорил Кари. – Один – торопится, другой – размышляет. И правы оба. Неправ оказывается тот, кто совершил ошибку, кто оказался более опрометчивым. Кстати, подолгу раздумывающие тоже могут оказаться опрометчивыми.

– Скальд! – крикнул Гуннар в гневе. – Опять скальд! Это слова самого Тейта! Ты их просто повторяешь!

– Возможно, – согласился сын. – Не зазорно учиться у многоопытных…

– Повторять чужие слова тоже надо уметь! Или они должны быть к месту!

Кари встал.

– Я подумаю, – сказал он.

– От своего просто так, за здорово живешь не отступай, Кари.

– Это верно, – сказала мать.

С той стороны очага отозвалась старуха:

– Я долго молчала. Слушала вас. Внуку своему накажу так: перед силой отступают. Так создано самой природой. А против нее человек слаб.

Гуннар откашлялся, словно собирался произнести речь на тинге. И сказал так:

– Я вижу, что окольная речь, понятная людям сметливым, нынче бессильна. Намеки уже не имеют значения. А жаль! Посему в вашем присутствии скажу нечто. Сын мой, Кари, – вот он здесь, перед вами, – как видно, желает посватать достойную девицу по имени Гудрид. Что же, это дело, по моему разумению, стоящее. Сватовство должно состояться, если намерения Кари не изменились… Правда, налицо обстоятельства, которые заставляют призадуматься. Нашлись молодцы, которые встали поперек. Недавний пожар – дело их рук. Это предупреждение… Это те самые люди, у которых остановился конунг. Пощады от них не жди. Но если Гудрид пожелает и ее родные будут в согласии с нами – тогда можно будет кое-что предпринять. Я советую Кари не отступать. Но для этого нужна полная ясность.

Кари сказал на это:

– Мне нужна неделя.

Гуннар сказал:

– Неделя не вечность. Всякое большое дело требует тщательного к себе подхода. Я полагаю, что Кари имеет полное право на неделю и даже больше. – И добавил: – Если нас к тому времени не сожгут живьем.

Кари вздрогнул. Его точно ударили по лицу.

В доме стало тихо, только пламя трепыхалось, словно птица-подранок.

На этом и закончился разговор в этот вечер.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации