Текст книги "Точка Немо"

Клан мусорщиков

Тот самый крепкий, громкий, даже какой-то свирепый в каждом своем движении мужик, Крюгер, привел Эмму и Джеральда в один из контейнеров клана мусорщиков. Легким движением он распахнул стальную, довольно тяжелую дверь, и перед австралийцами предстал форменный барак – трехэтажные, узкие кровати в два ряда выстроились вдоль стенок. Кровати закрыты занавесками из большей частью непрозрачных пластиковых пакетов, сшитых между собой. При каждой из кроватей стояло нечто навроде тумбы для хранения вещей. По крыше и вдоль пола по контейнеру шла труба – поначалу смысл ее показался героям неясен, но разъясним сразу – это отопительная система, которая связана с печью, стоящей снаружи. Поскольку в холодную пору на острове топят пластиком, размещать печи внутри было бы неудачной затеей – токсичный дым не дал бы нормально вздохнуть. Поэтому печь нагревает воздух на улице, который затем поступает по пластиковым трубам и, таким образом, нагревает помещение.

В углу при входе устроен туалет – высокая выгородка, так же, как и у кровати, с занавеской. Внутри – металлический стул с дырой посередине, а под ним ведро. По всему контейнеру – стенам, полу, потолку – пятна ржавчины и плесень.

Оглядев все это, Крюгер указал героям на верхнюю полку в углу: «Ваша кровать». Кровать была одна на двоих, но Крюгер объяснил, что со временем подыщет им место побольше – все-таки они «семейные» и имеют на это право. Верилось в это не очень – контейнер делили примерно восемь семей, и дополнительными спальными местами располагали лишь пары с детьми. Тут же в контейнер явился помощник Крюгера с пакетом, из которого выложил водоросли, пару вместительных пластиковых кружек по пол-литра каждая, ложки – такие же, грубого кустарного литья, как и кружки; но – самое главное – в пакете было два комплекта пластиковой, неудобной одежды, в которую Крюгер посоветовал новичкам тут же облачиться. После переодевания посеревший и изможденный Джеральд стал совершенно неотличим от обитателей острова. А Эмма, поставь ее в эту минуту рядом с другими женщинами острова, контрастировала бы с ними своими длинными, густыми рыжими волосами. Впрочем, это было исправлено почти тут же – пришел парикмахер, который ножницами состриг волосы почти до самой кожи черепа, и Эмма, с ее загорелым лицом, стала похожа на заключенного какой-то странной тюрьмы, которой в самом деле и становилась земля Немо для всех ее обитателей. Крюгер с сожалением наблюдал, как волосы Эммы падают в ведро, будто бы это были локоны его супруги или дочери, а не женщины, которую он видел впервые. Он недовольно огляделся, будто бы искал виновников своего же собственного распоряжения или просто случайных жертв, к которым можно было бы за что-нибудь придраться. Так люди осуждают традицию, не нарушая ее, чтобы не впасть в немилость к соплеменникам.

Но что бы ни клокотало в душе у Крюгера, он лишь пожелал супругам доброго вечера и сообщил, что завтра их заберут на работы. Несмотря на попытки Эммы спросить, что это за работы, что вообще происходит и так далее, по всему возможному списку вопросов новичка, просто ушел, да причем так, что Эмме и без слов стало понятно, что продолжать преследовать его расспросами бессмысленно.

Затем Эмма с Джеральдом молча поели сухих водорослей (потом соседи объяснили им, что водоросли следует размачивать, для этих целей в каждом жилом контейнере ежедневно наполняют ведро пресной воды общего пользования, оно стоит с другой стороны от туалета), и оба вырубились – также молча, прижавшись друг к другу, как могут прижаться только супруги, которые давным-давно вместе – с одной стороны, слившись в единое целое, с другой стороны – в нечто навеки разъятое. Через пару часов контейнер набился людьми – мужчины просто падали на свои койки, а женщины еще находили силы заниматься домашними делами, готовили и подметали пол вениками из пластиковых прутиков местной выделки.

Одна из женщин все присматривалась к Эмме. Дождавшись, когда Эмма с Джеральдом уснут, баба пошепталась со своей товаркой, подошла к спящим, залезла в выданный Крюгером пакет и заменила вещи Эммы и Джеральда, которые они сняли перед сном, на отрепье. Эмма, видимо, что-то услышала, проснулась и заметила подмену. Эмма возмутилась:

– Простите… вы что, забрали наши костюмы?

– А-ха-ха, костюмы! Спи, дуреха! Носи, что у тебя в мешке.

– Но это же наше, – возразила Эмма.

Тогда грубая, почти лысая баба в два шага приблизилась ней вплотную:

– А-ха-ха-ха! Дуреха просто перепутала! Сама заткнешься или тебе помочь? – прибавила она угрожающе, не терпя никаких возражений и пресекая продолжение диалога.

Баба отошла, решив, что вопрос закрыт, но Эмма двинулась за ней, в тот же момент подскочила ее сообщница и зарядила Эмме оплеуху, да такой силы, что Эмма отлетела к стенке. Джеральд проснулся, но на его помощь не приходилось надеяться, он все мял в руках плюшевого мишку Мими. Потом внезапно поднял глаза на Эмму:

– А где Мими, где наша малышка?

Эмма села на пол и разрыдалась, сжимая крестик Мими в руке.

Ночь их прошла без сна – Джеральд бормотал, тихо и невнятно, что-то о своей малышке Мими, а Эмма не смогла сомкнуть глаз – от страха, от боли, от внезапно разрушенной жизни. Обитатели контейнера – мужчины, женщины и дети храпели, сопели, постанывали, а еще пахли – жутко, смесью какого-то пластикового ядовитого дыма, фекалий, мочи, пота… Привыкнуть к такому запаху сразу невозможно, и он только нагнетал отчаяние и страх Эммы.

Не напрасно она боялась, что злобные обитательницы контейнера не уймутся: утром, едва сомкнув глаза, она почувствовала, что кто-то тянет из ее руки крестик. Эмма вскочила, но было поздно – крестик уже был в руках бабы. Эмма, не веря в свои силы, с трясущимися руками, робко двинулась в сторону воровки.

– Пожалуйста, это все, что осталось от моей дочки…

Баба криво ухмыльнулась, но тут открылась дверь контейнера, и в проеме показалась могучая фигура Крюгера.

– Ну что, на работу готовы? – обратился он к Джеральду и Эмме. Затем оглядел бабу, разложил в голове всю ситуацию, глянул в мешок Эммы. – А ну отдай все обратно. В бордель захотела, дрянь? Я тебя пристрою.

Баба принялась раздеваться, снимая вещи Эммы, быстро и без стеснения – по всему стало ясно, что Крюгера здесь по-настоящему боятся. Крюгер же спокойно и строго смотрел на почти нагую бабу.

– Джеральд! Ты почему вещи отдал? Как в Библии сказано? Кто о семье своей не заботится, тот хуже неверного!

Джеральд на Крюгера даже не посмотрел. Будто он вообще находился где-то совершенно не здесь, будто бы осознал, что Мими нет, но в некой другой реальности она все еще существовала. Кроме того, Джеральду за день до того сильно досталось по голове прикладом, посему, может, и физиология его мышления была нарушена.

– Наверное, и еду забрали? Ничего, устроим, сейчас позавтракаете, – подытожил Крюгер и вывел Эмму с Джеральдом из контейнера.

Он дал им по маленькому куску прессованных водорослей и воды. Жевали они по пути на работу, на берег острова.

Весь клан мусорщиков занимался, по сути, двумя вещами – добычей сырья и строительством. Поначалу бригады на небольших лодках при помощи крепкой сети подтаскивали горы мусора к берегу, а там его сортировали на множество категорий. Особенно ценился твердый ABS пластик, еще HDPE – это крышки для бутылок. Остальные фракции – все виды пластиков, а также редкие материалы: бумага, металлы, стекло, тоже тщательно сортировались и продавались – в основном ремесленникам, по известным ценам. Конечно, море порой приносило удивительные вещи – например, целую деревянную лодку, но это случалось настолько редко, что уповать на что-то, кроме пластика, островитяне не могли. Немо – это место, где пластмассовый мир победил окончательно и бесповоротно.

Значительная часть отсортированного пластика шла на переплавку и превращалась в прочные строительные блоки метровой толщины, из которых состоял сам остров, его остов, и за счет которых наращивался берег. Жителям «Немо» удалось создать состав пластика, который не разрушался в соленой воде, и придумать крепления для надежного соединения блоков между собой.

Эмма и Джеральд попали на распределение к бригадиру по имени Мик, человеку лет тридцати, худому и, видимо, злющему – одни его колючие глаза чего стоили! Мик дал парочке опытного работника – американца Кевина, который сразу признался, что живет на острове уже почти треть жизни – ровно десять лет. Кевин быстро показал, как сортировать пленку, пластики, деревяшки и прочее, и Эмма взялась за работу. А Джеральд оставался в себе, вяло ковыряясь в мусоре. Пока Кевин энергично разбрасывал бутылки по ящикам и увлеченно расспрашивал Эмму о делах на большой земле, Мик присматривался к «работе» Джеральда:

– Я тебе не заплачу сегодня, слышь, долговязый?

Джеральд не обратил на эти слова никакого внимания. Кевину пришлось пояснить:

– Он ведь не шутит, легко оставит без чипсов. У меня такое бывало – чуть приболеешь, кости ломит – работать не можешь, так еще и с ног от голода падаешь. Такие у них тут порядки.

Но Джеральд и на этот раз не внял – напротив, он тут же, будто бы намеренно, положил какую-то стекляшку в ящик с ABS. Это не ускользнуло от зоркого Мика.

– Пошел отсюда вон, кретин!

– Подождите! Я все исправлю, – молящим тоном воскликнула Эмма и заглянула в ящик с ABS – там вообще все лежало как попало. – Он столько пережил!

– Мы тут все многое пережили, поэтому никого не кормим просто так. Хоть задницу ему подтирай – но кто не сдаст нормы, тот не получит ни чипса, – отрезал Мик и направился к другим работникам на берегу.

Когда Мик отошел на достаточное расстояние, Кевин, не прекращая разбирать мусор, начал разговор с Эммой.

– Нормы не будет… не соберет он ABS… и вообще дело плохо, похоже на островную хандру. У меня брат так помер.

– Он справится, он просто… в стрессе. А вообще он умница, юрист.

– Да тут хоть нобелевского лауреата накроет. От голода и всего вокруг. Человек ничего не хочет, не может, перестаёт следить за собой, потом перестает есть.

– Может, ему нужны лекарства? Тут же есть врачи, как к ним попасть?

– Какие врачи, – горько усмехнулся Кевин, – мы мусорщики. Нам и лекарства не положены. Разве что рыбки ему раздобыть – нормальная пища может помочь.

– А как?

– Есть одна работа, где кормят хорошо. Но туда и за рыбу люди не идут…

В контейнере Эмма разделила свой паек с Джеральдом и отключилась. У нее все болело: тело ныло от бесконечной работы с согнутой спиной, от тысяч движений рук, однообразных и тянущих, голова раскалывалась от целого дня под солнцем, а душа, все сознание молодой матери ныло и выло от неспособности принять смерть своего ребенка, от спятившего мужа с этим неизменным уже мишкой в руках.

Клан врачей

Франклин отвел Альваро в радиорубку, откуда он вел эфиры островных новостей. Там же он и жил – собственно, весь контейнер был поделен на три зоны – спальня – для самого Франклина и его сына-подростка Ченса, который увлекался музыкой и заведовал фонотекой радиостанции, саму рубку и архивную комнату – с грудами документов и книгами.

Весть о затоплении корабля вызвала у Альваро оторопь – прямо здесь и сейчас его зять, любимый человек его дочери, шел ко дну вместе с гигантской посудиной. Альваро встал и вышел на улицу – прямо от дверей рубки было видно мусорное море и сухогруз, который медленно и беспомощно заваливался набок. Альваро вернулся в рубку, увидел и схватил истертый карандаш, к явному неудовольствию Франклина, который продолжал свой эфир.

– Итак, военные закончили опись грузов с корабля «Линкольн». Согласно судовому журналу, контейнеровоз был вынужден экстренно покинуть порт уже под конец разгрузочных работ. Поэтому на этот раз улов невелик. Из наиболее важного – несколько контейнеров с рисом, два контейнера с нижним бельем и контейнер с элементами электропитания. Скажем несколько слов о новоприбывших…

В это время Альваро начеркал прямо на столе: «На корабле человек!» Франклин лишь прислонил палец к губам и вернулся к микрофону:

– Среди новоприбывших оказалась девушка, зараженная ВИЧ-инфекцией, о чем красноречиво говорили препараты антиретровирусной терапии. Разумеется, она была ликвидирована на месте. Еще один нарушитель спокойствия среди новичков – известный на большой земле писатель Нейтан Коллинз, лично оскорбил Судью, и уже ожидает суда. Его дело будет рассмотрено сегодня же. Радостная новость – на корабле оказалось две невесты, которые обязательно присоединятся к свадебному балу уже послезавтра. Напоминаю, что завтра мы разыграем призовой билет на бал, так что, если платное приглашение вам не по карману, следите за розыгрышем, у вас еще будет шанс найти себе жену. С вами был Франклин, всего доброго!

Отключив микрофон, Франклин оглядел встревоженного Альваро, в глазах которого читалась некая мольба.

– Он мой зять. Этот человек, – произнес Альваро так, будто бы и сам до конца в это не верил.

– Забудь.

– Он сбежал после того, как расстреляли эту девушку.

– Теперь и его самого будет ждать расстрел, если он сюда выберется. А больше ему деться и некуда. Забудь и пойдем к врачам.

Франклин привел Альваро в богатый дом из контейнеров – это было видно сразу. Его стены были выкрашены – в отличие от большинства контейнеров на острове, изъеденных ржавчиной поверх истертой краски. Двустворчатые, широкие двери были с красивыми фабричными ручками, а не пластиковыми самоделками. Войдя в дом, гость попадал в приемную – просторную, с настоящим деревянным столом и стульями – тоже невиданная роскошь. В этой приемной, у секретарши – Франклин и оставил Альваро. Девушка ушла в следующее помещение – докладывать. В следующем зале, размером с контейнер, стены были абсолютно белые, Альваро не заметил на них ни пятнышка, это значило, что даже стены здесь мылись пресной водой, не оставляющей после себя соли, которая впитывает влагу, катализирует ржавчину и плесень. Посреди зала – длинный стол, за которым сидели семеро врачей, во главе стола – Холгер, сухой, пожилой руководитель клана. Холгер поприветствовал Альваро, предложил ему сесть, секретарша по его просьбе налила Альваро апельсинового сока – такой прием на острове считался царским. Дождавшись, пока гость угостится, Холгер начал расспрос, из которого выяснилось, что Альваро родился в Мексике, но учился в США, где и остался жить и работать. Альваро – профессиональный хирург, в арсенале которого есть и трансплантология, и сложная восстановительная хирургия. Но все это можно было бы и выдумать – во всяком случае, так полагал Холгер.

– Левит, – обратился он к одному из врачей среднего возраста, – покажите свой живот.

Левит встал и задрал футболку (кстати говоря, большинство присутствующих были одеты в обычную фабричную одежду, потрепанную, но обычную; Холгер и еще один врач были в характерных войлочных свитерах, как Франклин).

На животе Левита обнаружился шрам странной формы – как крестовина.

– Прошу, расскажите, что вы видите, – озадачил Холгер.

– Ну, Левит прожил непростую жизнь на большой земле. Вы родились в России, кстати, вам больше пятидесяти, отлично сохранились, это грубый шрам от аппендэктомии. Поверх него – полостная операция, лет десять назад, и это тонкая работа израильских хирургов. Думаю, осколочное ранение. Но работа отличная – сверх всяких похвал.

– Пятнадцать лет назад, остальное – блестяще, – резюмировал Левит.

Только после этого теста Холгер перешел к главному вопросу.

– Что у вас с рукой?

Альваро ответил честно – и напрасно. Его руку осмотрели другие присутствовавшие врачи, и консилиум их был неумолим и беспощаден – восстановить такую руку в условиях отсутствия анестезии не представляется возможным. На острове не было возможностей ввести больного в медикаментозную кому; не было наркоза – доктора ограничивались лишь простейшими манипуляциями. Альваро отказали во вступлении в клан врачей, в один из самых профессиональных, привилегированных и обеспеченных кланов. Отказ звучал так:

– Альваро. Вы не можете оперировать и лучше нас это понимаете. Мы не можем принять не практикующего хирурга – таков устав, таков миропорядок здесь, на Немо. Однако – я окажу вам услугу и попрошу Мариэллу подобрать вам работу. Мариэлла – глава аграриев. Отправляйтесь туда завтра.

– А что мне делать сегодня? – спросил Альваро.

– Переночуйте у Франклина – полагаю, один день он вас потерпит.

Франклина, однако, на месте не было – и когда Альваро вошел без стука, Ченс резким движением убрал мобильный телефон и наушники – будто делал что-то преступное. Ченс сообщил, что Франклин вернется через пару часов. Альваро стало неловко – и он решил подождать на улице. Пришедший Франклин возмутился тем, как врачи распоряжаются его контейнером, но разрешил Альваро остаться в рубке – правда, только на одну ночь.

Клан ремесленников

Нобору, «наниматель» Чепмена, был деловит и спокоен, как и положено японцу. Уже во время завтрака он дал понять Ченсу, что задавать лишние вопросы тот может только после работы. Чепмен всего-то и попытался узнать о том, как появился остров. «Завтрак, работа, обед, работа, потом вопросы. Сосредоточься», – сухо и легко проговорил Нобору, будто всю жизнь проработал педагогом для новоприбывших на остров.

Весь день Чепмен обучался формовать и отливать пластик. Растапливал мусорный пластик в видавшем виды, драгоценном для Нобору, котелке, и отливал в металлическую форму. Уже к обеду Чепмен изготовил свою первую островную тарелку – типовую и не слишком прочную, но из таких тарелок ели на острове все. Но сколько же пота ушло на это дело! Чепмен понял, что по большому счету никогда не работал руками – мышцы болели, кожа горела из-за полученных по неловкости ожогов. Это было похоже на боль после первого дня катания на горных лыжах – самая близкая аналогия у Чепмена была именно такой.

Во время обеда Чепмен попытался было опять заговорить с Нобору, но тот пресек и эту попытку: «Вечером. Обдумай, что хочешь спросить. Я много болтать не люблю, и у меня сегодня “Мерзкая комната”. Все оставшееся до вечера время Чепмен мучительно думал, добавить ли в свой список вопрос о «Мерзкой комнате», или поберечь время для чего-то более животрепещущего. А «Мерзкая комната», судя по всему, какая-то общеизвестная, и, видимо, не самая важная штука, о ней можно узнать как-нибудь при случае… И вот тарелка отлита, Нобору садится на лестнице, выходящей на площадь, закуривает цигарку – из тех же водорослей, что и еда, и Чепмен присаживается рядом.

– Первый мой вопрос… будет ли кто-то, кроме вас, со мной вообще разговаривать?

– Ты не мой раб. Ты работник. Но у ремесленников принято, что без разрешения нанимателя ты не можешь покидать мастерскую.

– Дадите ли вы мне такое разрешение?

– Нет.

– Каково наказание?

– Палки. Бьют палкой, если пожалуюсь.

– И…

– Думай, какие вопросы. Думай, – цигарка Нобору почти истлела, – у меня еще «Мерзкая комната».

– Как найти девушку, с которой я прибыл на остров?

– Твоя женщина?

– Мы друзья, – помедлив, нашелся Чепмен. В самом деле – не говорить же, что влюбился в нее в контейнере, где они вместе помирали с голоду.

– Значит, свободная. Забудь про нее. Ее готовят к балу невест.

– Это какой-то закон?

– Да. Когда мужчин слишком много, а женщин мало, начинаются войны. Поэтому девушек как можно скорее выдают замуж.

– А если я захочу жениться, как мне стать женихом?

– Есть очередность. Но это для шишек, не для нас. Можно купить билет, но для этого нужно много денег. В общем, забудь, нам с тобой не светит, даже я живу один…

– Но…

Нобору выкинул потухшую цигарку:

– Я пошел. Не уходи никуда. Можешь взять ладонь водорослей.

Нобору удалился. Чепмен надеялся, что Нобору в ответ поспрашивает его о большой земле. И с этим японским роботом завяжется какой-то человеческий диалог. Но Нобору давно на все это было наплевать. Его интересовала лишь «Мерзкая комната».

Девушки на выданье

Поскольку Ди и Даниту еще не определили в клан, для невест это определялось клановой принадлежностью супруга, о них, наверное, неуместно говорить в этом перечислении кланов. Но моя задача – обозреть остров как он есть, дать общее представление о нем и его устройстве – да так, чтобы облегчить понимание читателем последующих событий. Потому нужно было выбрать такую форму повествования, которая, наверное, не применяется в литературе, а скорее характерна для документа – в главе могут быть подпункты, подстатьи, примечания и прочее, что не красит сюжет, но помогает упорядочить любую информацию.

Ди и Данита попали – в сравнении с остальными пассажирами «Линкольна» – в настоящий рай: им достался контейнер в привилегированной части города. Внутри – спальня с настоящими кроватями, взятыми с какого-то корабля, ванная – с душем, температуру воды в котором можно было регулировать, а для вытирания были припасены полотенца – также с корабля, с каким-то гербом; с полностью меблированной гостиной, в которой был даже проигрыватель с тремя десятками пластинок. На маленьком кофейном столике стояли две банки консервов – с ананасами и с персиками. Так на острове жили только избранные. Единственное, что оставалось неясным для самих девушек – запертая дверь в дальнем от входа конце контейнера.

Саттерли, тот самый солдат, которого пленники контейнера первым увидели в момент своего освобождения, был приставлен к входу. Ди попыталась было выйти – но Саттерли дал понять, что это дело рискованное – в первую очередь для самой Ди. Она испугалась – но Данита не разделяла ее опасений. Привыкшая довольствоваться положением обслуги, человека второго сорта, Данита первой смекнула, что хотя они и в клетке, эта клетка сделана из золота, – и отправилась в душ как ни в чем не бывало. Чтобы успокоиться, Ди поставила музыку, – но пластинка Pink Floyd, которую она выбрала, никак не помогла восстановить душевное равновесие. Данита вышла из душа и застала Ди рыдающей. Данита даже утешать ее не стала:

– В душе вода теплая! – поделившись только этим, Данита плюхнулась на софу.

– Что с нами дальше будет?

– Мы живы, мы больше не в контейнере, – споткнувшись на слове «контейнер», заявила Данита, – и здесь красиво!

– Красиво, – задумчиво вымолвила Ди.

В дверь постучали. Данита весело, почти вприпрыжку, достигла двери, распахнула ее и увидела плечо Саттерли, который встал боком, чтобы, наверное, не смотреть на девушек, и стоящий на пороге поднос. На подносе был грандиозный обед: рыба, какое-то странное подобие хлеба (на острове если и пекли хлеб, то муку экономили и мешали с морским субстратом из сушеных водорослей и молотых сушеных гадов) и маринованные огурцы.

– Можно жить! – воскликнула Данита и без колебаний перенесла поднос на столик.

Ди посмотрела на «сокамерницу» и села рядом. Резкий – для нее – запах огурцов вонзился в ноздри, и Ди метнулась в туалет, где ее вырвало. Данита этому не удивилась. Она продолжала есть. Ди вернулась, положила себе в тарелку рыбу, немного хлеба и принялась жевать. Через пятнадцать минут обед был окончен и запит водой из графина на столике. Данита развалилась на софе, будто нисколько не беспокоясь о своем будущем.

К вечеру пришел Холгер. Оказалось, что по специальности он гинеколог, а та самая запертая дверь в дальнем конце контейнера – не что иное, как отдельный смотровой кабинет с гинекологическим креслом. Ди поначалу упиралась и не хотела идти на осмотр, требуя от Холгера разъяснений. И тот их дал – поскольку на острове дефицит женщин, они выбирают себе женихов в обязательном порядке, на специальном мероприятии, «балу невест». Избежать замужества невозможно – заставят. Ди поняла, что и самому Холгеру все это не очень нравится, но остров – есть остров, с его особым порядком и укладом.

– Хм… – Холгер провел пальпацию вагины Ди. – А вы знаете, что вы беременны?

– Что?

– Это так. Не представляю, как в путешествии вы не потеряли ребенка…

– О боже. Можно сделать аборт?

– Я бы не рекомендовал. Здесь, на острове, это небезопасно. Наверное, будет лучше вам побыть одной? Я пока побеседую с вашей соседкой.

Холгер вышел, а Ди в одиночестве принялась кусать пальцы – до слез, чтобы было по-настоящему больно.

Наступила ночь, и Ди с Данитой заснули. В их контейнер тихо вошел Саттерли. Он подошел к подносу с едой – там еще оставалась рыба, и принялся жадно жевать. Ди проснулась и закричала. Не видя толком, что происходит, лишь понимая спросонья, что в комнате посторонний, она успела расслышать лишь фразы, произносимые мужским шепотом:

– Что теперь делать, она всем скажет!

– Только ты не сдавай меня.

– Пойдем!

Дверь закрылась.