Текст книги "Беседы по христианской этике. Выпуск 5: Что такое справедливость. Несвятая ложь. Усилие и насилие"

А. Копировский. Я хочу этот ответ проиллюстрировать. Вы помните рассказ В.М. Шукшина «Верую»? Священника спрашивает человек: «Скажи, если к тебе подойдут и тебя по лицу ударят, что ты сделаешь?» И священник отвечает: «Врежу». У Шукшина это звучит как момент положительный. Вот человек борется с несправедливостью, он не скажет: «Спасибо, дайте еще». Это первый момент, и это вошло очень глубоко в культуру, это стало почти идеалом. А второй случай – в книге «Отец Арсений». Молодой священник вернулся с войны, был десантником и на фронте уверовал. И вот его, когда он шел с молодой женой, останавливает группа ребят, которые стали приставать к жене. Он стоит и не может вступиться, твердя про себя, что должен подставить правую щеку. Потом он начинает соображать, что это не его щека. Тогда он переходит рамки и всю эту ватагу заставляет ползать на карачках. И в результате получается, как у автора этой записки. Они говорят ему: «Вы извините, товарищ Платон, мы не знали, что вы спортсмен, думали, что вы просто некультурный поп». К сожалению, у него самого это не вызвало какого-то внутреннего протеста. В человеке очень глубоко заложена вот эта героика защитной силы в спорной ситуации, и никогда не рассматривается вопрос, почему ты попал в эту ситуацию. То есть принцип реакции всегда позволяет такие вещи оправдывать. Я думаю, мы не скоро расстанемся с подобной оценкой таких вещей – корни глубоки.

О. Георгий. Мы с вами на эту тему уже не однажды говорили. И сегодня говорили о трех принципах. И вот по какому из них вы поступаете, зависит от того, какова в вас сила, какой в вас дух. Когда человек попадает в ситуацию выбора из двух зол меньшего, то на первый взгляд может показаться, что это от него не зависит. Эта ситуация может быть и просто объективной. Однако эту ситуацию вы должны вовремя отследить. Если вы в нее попали, никаких философствований не должно быть, вы должны сразу применять меньшее зло и тем самым локализовать большее. Затем уже нужно ставить вопрос: почему вы в нее попали? Но это после. Иначе вы дадите возможность действовать большему злу и будете неправы. И все-таки надо всегда помнить, что это ситуация не христианская, а языческая, если хотите. Если в человеке нет благодати, то он попадает в такую ситуацию. И очень часто, когда человек попадает в такую ситуацию, трудно бывает понять, насколько ее создал он сам. Взять хотя бы приведенный пример – напали ребята. Как защищать? Можно поступить духовно, но это во много раз труднее, чем «вмазать». Поэтому в большинстве случаев на физическую силу человек может отвечать лишь силой физической, хотя в принципе есть возможность и другого ответа. Ведь иногда слово, взгляд способны остановить преступника. Но все-таки для этого нужно много силы.

К вопросу о неверующих родителях: «Кто выполняет волю Отца Моего, тот Мне и матерь, и братья». Достаточно ли нейтральных отношений с матерью?

Смотря что вы понимаете под нейтральными отношениями. Я сказал, какого минимума отношений требует закон. Почитание родителей должно быть во всех случаях, пока вы считаете отца отцом, а мать – матерью. Отречение друг от друга – изобретение XX века.

В чем разница между злом и грехом?

Разница тонкая: зло – особый дух, грех – деяние, которое этим духом, этой силой порождено.

В связи с ситуацией, которая касается меня лично, возникает острое ощущение несправедливости, но я не могу различить, где несправедливость ситуации, а где мое восприятие, связанное со злом, которое внутри меня. Это мешает мне не проходить мимо зла.

Верно. Многие именно на этом камне и спотыкаются, встречаясь со злом, и не могут определить, то ли им кажется, что это зло, то ли это действительно зло. Помните, в раю было дерево «познания добра и зла»? Так вот, добро и зло нам надо познавать, чтобы их различать. Можно было бы не познавать, если бы не начинали этого делать до нас. Н.А. Бердяев сказал: «Лучше было бы не познавать добро и зло, но если уж познали, то надо их знать очень хорошо». В этом заключается одна из важных сторон духовной жизни.

Если человек не может до конца исполнить Закон Божий вне Церкви, означает ли это, что мирская жизнь никогда не достигнет совершенства и всегда будет в чем-то несправедлива?

Бесспорно, это так. Вне Церкви можно говорить только об элементах справедливости и правды. Своя доля правды есть в любой этической философии, религии, но только доля. Причем в них обычно еще и сложно перемешаны правда и неправда, справедливость и несправедливость.

Не бесполезно ли в таком случае бороться с несправедливостью? Ведь она неискоренима.

Для чего же люди идут в Церковь? Несправедливость искоренима, хотя в этом мире и не до конца. Мы еще только должны будем прийти к той «земле, на которой правда живет». Это очень серьезное для нас движение – в эту сторону. «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». А человек, не знающий, что все законы восходят к Небесам, при всей своей искренности и при всех своих каких-то достижениях, связанных с голосом совести в нем, никогда твердого основания для правды в себе иметь не будет. И хотя мы очень высоко должны ценить и ценим все достижения мирского человека – ведь ему намного труднее, чем нам, – тем не менее это не означает, что ему не нужен Бог.

Не могли бы Вы рассказать о Вашем участии и об участии других духовных лиц в августовских событиях? [2]2
  Речь идет о путче ГКЧП 19 августа 1991 г. – Прим. ред.


[Закрыть]

Мое личное участие было непосредственным: я был в это время у себя в храме и ходил крестным ходом по Большой Лубянке, несмотря на все запрещения и странную реакцию людей, которые подходили и спрашивали: «Что это?» Что же касается участия других духовных лиц, то всем известно, как реагировал патриарх. Удивительным образом: сразу, очень однозначно, прямо с утра 19 августа он отменил в Успенском соборе в духовных прошениях – ектеньях – прошение о властях. Он изменил текст традиционной молитвы, как только обо всем узнал, и распорядился молиться лишь о стране и о народе. В прессе были попытки жесткого противопоставления патриарха синоду и всему остальному епископату, может быть и небезосновательные, но нетактичные и непродуманные, потому что они поставили патриарха в очень неудобное положение. Не мог же он после победы над ГКЧП заставить весь синод пойти в отставку. Церковь ставила задачу: пусть путем компромиссов, но все-таки удержать на плаву церковный корабль. Она от компромиссов не отвыкла. Церковные иерархи не знали, победят ли путчисты; и если бы, допустим, они победили, а они бы все уже высказались против, что тогда? Поэтому тогда патриарх лишь один высказался против путчистов, хотя путчисты почти победили, и ни из чего нельзя было внешне увидеть, что они будут вскоре свергнуты. И это означало, что если бы они все-таки победили окончательно, патриарха бы сняли или он сам должен был бы уйти в отставку. Но церковная структура сохранилась бы. Это было очень смело, ибо исход можно было предвидеть и предчувствовать только через откровение. Но увы, церковь часто в истории попадала и попадает в ситуацию выбора из двух зол меньшего. Тут нам уже нужно ставить вопрос: почему она попала в такую ситуацию? Не вся церковь, впрочем, а известного качества церковное руководство…

Должна ли быть смертная казнь?

В нашем обществе – ни в коем случае. Это то же самое, что воззвать к Богу: «Господи, покарай грешников!» Мы должны трезво понимать, что в таком случае никто из нас не имеет права жить. Нет сейчас людей, которые могли бы определить, кого лишать жизни, а кого не лишать. Слишком велико зло, совершенное на нашей земле, и оно коснулось всех.

Не противоречит ли понятию высшей справедливости избрание Богом одного народа?

Вы имеете в виду Ветхий Завет. Да, там высшая справедливость была открыта только одному народу. Но из одного этого ясно, что Ветхий Завет оказался ветхим. Если бы он был совершенным, то не нужно было бы Нового Завета. Странно слышать сейчас этот вопрос, потому что мы уже две тысячи лет живем в совершенно иной жизненной ситуации. Сейчас же не просто еврейский народ является богоизбранным, а Новый Израиль – Христова Церковь.

В народе Божьем после семи лет человека отпускали из рабства, но если он хотел, то мог остаться рабом навсегда. Как в этом случае складывались отношения? Значит, было рабство и внутри народа Божьего?

Главное было в том, чтобы была возможность такого освобождения, чтобы было сознание того, что народ Божий – народ свободный. Конечно, жизнь всегда противоречива. Когда римляне захватили Иудею, это, в конце концов, тоже было рабство. Свободное самосознание было отражено и в Евангелии, что выражено в словах иудеев: «Мы не рабы никому!» Важно, какова была норма жизни. Жизнь всегда отличается от нормы, но важно, что мы признаем за норму. Когда исключения начинают восприниматься как правило – тогда беда.

Во главу угла революция ставила справедливость и равенство.

Вы сказали только о справедливости. Каково соотношение этих двух категорий?

Считалось, что справедливость, в частности, выражается в равенстве. Мы сейчас пожинаем и эти плоды. Ф.М. Достоевский предупреждал, что такое стремление к равенству тут же превращается в стремление к уравниловке. Произошло страшное. Везде слышится: «Не высовывайся! Тебе что, больше всех надо?» Это целая философия, иногда очень активно воплощаемая в жизнь. Революция в основном выступала под христианскими лозунгами, а основание-то для себя она имела не христианское. Наши социализм и коммунизм были рождены на христианской почве, хотя они по сути враждебны христианству.

Что делается с душой человека, который поступает несправедливо? Например, когда судья наказывает невиновного, зная, что он невиновен?

Я бы сюда добавил и дух. Человек повреждается духовно и душевно. Он начинает путать реальность со своей иллюзией. У него начинают расплываться понятия: кто виновен, а кто нет. Я напомню историю, когда митрополит Филарет Московский в присутствии доктора Гааза сказал, что нет несправедливо осужденных и непонятно, за кого тогда хочет ходатайствовать доктор Гааз. Доктор возразил: «Владыка, Вы о Христе забыли!» И Филарет признал его правоту, сказав, что тут Христос забыл его.

В чем гарантия истинности человеческих поступков?

Только в истинности духа, приведшего к этим поступкам, – ведь даже Писание не дает исчерпывающих ответов на все вопросы. Иначе кто-то начинает слышать голоса, требующие, например, принести в жертву своего сына или многих людей. Известны и другие случаи из судебной практики. Есть такие «верующие» маньяки.

Бывают ситуации, когда, чтобы спасти многих, нужно устранить убийц. Будет ли это нарушением заповеди?

Смотря какой. Ветхозаветная заповедь как раз говорит: если ты убил, пусть тебя убьют. Поэтому устранять убийц – дело государства, а не Церкви.

Всегда ли нужно поступать по совести? Совесть часто обманывает людей, даже искренне верующих доводит до смертельных схваток.

Это не сама совесть, а ее внутренний голос. Кто-то его хорошо слышит, а кто-то плохо, кто-то вовсе не слышит, а слышит голоса. Нужно различать духи, для этого существуют и Писание, и каноны, и традиции, и друг через друга люди проверяют свои решения. Есть некая ответственность. Бывают, конечно, люди и психически больные, но общество должно уметь каким-то образом это тоже определять. Психически больному может казаться, что он предназначен быть Богом, Наполеоном, чайником, юристом – мало ли кем. На это же надо уметь реагировать, что довольно сложно и духовно, а иногда и внешне.

Ветхозаветный иудей мог находиться в рабстве только семь лет, иноплеменники оставались в рабстве всю жизнь. Не означает ли это, что справедливость должна проявляться только среди единоверцев? Как это применимо сейчас?

Мы говорили: народ свободный – это народ Божий. Почему у иудеев было сознание, что они не рабы никому? Именно потому, что они считали себя рабами Божьими. Когда люди перестают считать себя рабами Божьими, они становятся рабами греха, или рабами друг друга, или рабами социальных отношений, или классовых интересов и т. д. Так что вполне понятно: если народ Божий был один, то эти отношения отрицания рабства были только в этом народе. А согласно Библии, в Ветхом Завете был лишь один народ Божий.

Является ли христианская семья основным мерилом, единицей, олицетворением социальной справедливости, правды Божьей в обществе?

Нет, мерилом правды и справедливости всегда является откровение Правды, которое всегда – в Церкви. Другое дело, что границы Церкви не объективны и не объективируемы, поэтому где они – всегда сказать довольно трудно. Церковь – не организация, поэтому эти границы могут проявляться и в семье, и в отдельном человеке, и в общине, а иногда и не в семье, и не в отдельном человеке. Всегда высшее мерило определяется и по плодам, и по духу Правды Божьей.

В экуменизме как духовном процессе, движении к сближению церквей и церковных иерархов не подменяется ли справедливость человеческим коварством или другими такими же качествами, потому что важна фигура иерарха церкви?

Об экуменизме говорить всегда трудно, потому что люди, задающие вопросы об экуменизме, под этим подразумевают очень разные вещи. Правда, здесь есть некоторое раскрытие – «движение к сближению церквей». Иногда это бывает и человеческое движение, иногда это бывает и духовное движение очень высокого уровня. Все очень по-разному. Вопрос не очень понятен.

Насчет смертной казни. Бывают очень страшные преступления.

В Евангелии сказано: «Кто соблазнит одного из малых сих, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею». Не есть ли это подобие нынешней смертной казни?

Вы хотите оправдание смертной казни возвести к Евангелию, но здесь есть церковное толкование, на которое можно сослаться. Я думаю, что такого рода высказывания Христа никогда нельзя воспринимать как заповедь, как прямое, буквальное руководство к физическому действию. Действительно, Господь предупреждает, что такой человек не окажется без наказания. Каждая неправда наказывается, потому что сотворивший ее человек этим самым отходит от Бога. А это никогда без последствий не оставляется. Если нам воспринимать это место, как в записке, то даже инквизиция, которая теперь осуждается католической церковью, так прямо не поступала. Но опыт инквизиции, опять же по плодам, достаточно красноречив, чтобы возвращаться к нему, да еще в грубой форме.

Если насилуют малолетних, неужели за это не нужна смертная казнь? Это может стать массовым явлением. Тюрьма преступникам не так страшна, ведь бывают амнистии и досрочные освобождения.

Я совсем не хочу сказать, что нет страшных преступлений. Есть, и огромное количество. Я считаю, что сейчас нет судей, которые могли бы приговорить к смертной казни; да и специалисты говорят, что от того, что применяется смертная казнь, меньше у нас преступлений не становится. И речь идет о том, как бороться с преступлениями.

Является ли победой над злом раскаяние того, кто его сотворил?

Если это покаяние в полном смысле слова, то да.

Одна из трудных задач для христианина – научиться прощать.

Что это значит? Достаточно ли искренне не желать обидчику зла? Или даже желать ему добра?

Вы вдумайтесь в смысл слова «прощать». «Простить» – значит «выправить», от корня «просто» – «прямо». Все, что искривлено между вами в результате греха, то нужно выправить. Способы выправления могут быть разными. Есть средства духовные и физические: нужно пойти попросить прощения, но лучше, если вместе употребляются средства и внешние, и внутренние. И это бывает очень трудно сделать.

А если при этом сохраняется горечь от обиды, если делаются негативные выводы о качествах этого человека, можно ли считать, что прощение состоялось?

Горечь от обиды – вещь психологическая. Конечно, хорошо, если она пройдет, но добиваться того, чтобы ваше духовное прощение было совмещено еще и с душевным, – аскетическая задача. Это проблема. Справедливые же выводы о человеческих качествах делать нужно. Но если вы не простили, то об этом засвидетельствуется тем, что ваши выводы будут тенденциозны, односторонни. Только тогда, когда вы до конца простите, вы освободитесь от тенденциозности в своих оценках и перестанете обращать внимание только на негативные качества человека. Вы увидите его таким, каков он есть, а для этого нужно человека полюбить.

Как объяснить несправедливость страдания и смерти добрых людей, особенно детей, от случайных аварий и природных катастроф? Почему Бог не вмешивается для предотвращения такого зла?

Зло объективировано всегда, и если, по Писанию, «мир лежит во зле», то это означает, что оно может быть агрессивно. И не только потому, что вы лично согрешили. Об этом хорошо сказал армянский патриарх после землетрясения в Спитаке[3]3
  Землетрясение 1988 г. в Армении, в результате которого погибли десятки тысяч человек и которое вызвало волну сочувствия и помощи по всей стране. – Прим. ред.


[Закрыть]. Он говорил о той стихии, которая ворвалась в человеческую жизнь, разрушая ее, как о стихии греховной. И действительно, мы знаем, что не просто грешит человек, а весь мир «лежит во зле». Это проявляется и в мире земном, и в мире космическом. Если вы вспомните, как страдал Сам Христос, то сможете понять, что значит агрессия зла в этом мире.

В книге Исход, в 32-й главе, Аарон по желанию народа делает золотого тельца, но кара падает не на него, левита, а убивает его братьев и друзей – три тысячи человек. Согрешивший Аарон остается первосвященником. Почему? Не означает ли такая неадекватность наказания, что элементарная справедливость подчинена в данном случае более высокой целесообразности, задаче пестования народа Божьего, для которой Бог избрал Аарона и его потомков?

Думаю, что это и означает. Я же говорил об абсолютной и относительной справедливости. И действительно, в тех случаях, когда человек что-то делает по требованию других людей, есть неуловимая грань между двумя вещами. В одних случаях он однозначно виноват и должен нести большее наказание, но в других, как вы знаете, с него вина снимается, как, допустим, если на суде человек подписывает показания, которые насильственно, под давлением у него были взяты. Они не называются подлинными. Этот нюанс знает один Бог. Из объективно данного текста его прочувствовать почти невозможно. И Аарон в этой ситуации не умерщвляется, хотя и не оправдывается – он наказывается вместе с народом. И никто не говорит, что он правильно поступил, пойдя у народа на поводу. Посмотрите внимательнее весь текст.

Расскажите, пожалуйста, что неверного у адвентистов, – очень Вас просим.

Для того, чтобы говорить о разных конфессиях и деноминациях внутри христианства, надо хотя бы какую-то одну из них знать хорошо, а потом, отталкиваясь от этого, уже можно говорить о различиях и что-то объяснять. Поэтому отвечу лишь кратко. Мне приходилось общаться с адвентистами неоднажды, и с их руководителями тоже. Они делают очень большой акцент на Законе, и помнят, что, по Евангелию, Христос пришел на землю «не нарушить закон, а исполнить». Единственное, чего им не хватает, это понимания того, что слово «исполнить» здесь всегда имело два смысловых оттенка, причем важнее всегда был не тот, на котором они обычно делают акцент: «исполнить» – в смысле «выполнить», а другой, который определяет как раз православное отношение к Закону: «исполнить» – значит «довести до полноты». А до полноты Закон доводится только «законом свободы», который иногда отодвигает назад и даже как бы отменяет то, что было внешне, физически и материально, заповедано в Ветхом Завете. Оно становится духовным. Например, если обрезание прежде было только по плоти, то в Новом Завете оно стало важно по духу, в смысле обрезания сердца человека. А остальные их проблемы не связаны со спецификой адвентистов. Они являются общими проблемами сравнительно недавно возникших протестантских направлений. И на эти вопросы есть общие ответы. Главное в том, что в протестантизме вызывает сожаление его неполнота.

Я, конечно, сейчас не могу дать исчерпывающий ответ, и многие моменты остаются за рамками. Но это уже другая тема.

Вообще же я еще хотел услышать вопросы, связанные со справедливостью, скажем, на работе, но их, к сожалению, не прозвучало. Весьма симптоматично…

Так пока все. С Богом!

23 сентября 1991 г.

Беседа 11
Несвятая «святая ложь»

Сегодня у нас с вами тема, которая, как это ни странно, у многих до сих пор вызывает огромный интерес. Вроде бы эту тему людям надо разбирать уже тогда, когда они спрашивают: «Что такое хорошо, а что такое плохо?», когда им нужно разобраться с тем, что есть ложь, а что есть правда. Тут в своей жизни я вспоминаю очень бурные дебаты о «святой лжи» где-то в институтское время, когда я был еще студентом, двадцать с лишним лет назад. И все же когда я сейчас начал готовиться к сегодняшней лекции, то обнаружил, что эта тема не такая уж простая. То есть какие-то принципиальные вещи мне надо было установить еще давно, а вот разобраться в нюансах нам нужно будет сейчас. Ведь наша жизнь все-таки всегда нюансированна, она не идет по прямой, а если так и случается, то это всегда плохо, как мы знаем из нашей истории. Итак, без этой нюансировки нам сегодня не обойтись, и насколько хватит нашего терпения и смирения, настолько мы будем сегодня заниматься и принципами, и нюансами нашей темы.

Прежде всего я хотел бы поделиться своим маленьким открытием, которое для меня самого оказалось неожиданным: проблема «святой лжи» охватывает, как выясняется, все стороны нашей жизни. Прежде я, вероятно по своему легкомыслию, этого не замечал и задавал себе вопрос: о чем думают люди, когда говорят о «святой лжи»? Ясно, что думают о вещах, связанных, например, с медициной, т. е. с жизнью человеческого тела, с телесностью. Об этом думают перед лицом смерти и перед лицом человеческой мнительности, которая требует определенной психотерапии, самовнушения, которое, в свою очередь, требует некоторой, так сказать, лжи, и не просто лжи, а каких-то, может быть, преувеличений, когда человек начинает сам себе внушать: «Я чувствую себя хорошо». Это, знаете, напоминает известную присказку о том, как хорошо мы живем и какое у нас хорошее здоровье. Только тут человек делает это добровольно, не из-за идеологических внушений или какой-то особой внешней опасности, а просто потому, что он действительно хочет себе психологически внушить, что у него все хорошо и что здоровье у него хорошее, хотя по видимости он пока еще лежит на одре болезни, а может быть, и смерти.

Такие преувеличения, такая психотерапия, такие самовнушения сейчас оказались признанными. Это считается нормой, будто надо так, и только так, а если кто так не делает, то он, вообще говоря, если не дурак, то что-то в этом роде. И эта тема, в общем-то, достойна обсуждения. За последние годы мне не однажды приходилось обсуждать ее, касаться ее в достаточно высоких и компетентных собраниях, где мнения регулярно делились, ибо практически никогда невозможно было достичь полного единодушия при обсуждении вопроса, говорить или не говорить, например, смертельно больному человеку о его болезни и реальном состоянии. Что в этом случае должен делать врач, что должны делать близкие? Как, в конце концов, должен поступить священник, когда его приглашают в дом причастить умирающего, не сознающего своего состояния? Близкие умирающего все знают, а вот умирающий, как показывает мой скромный опыт, очень часто лишь догадывается о своей скорой участи и беспокоится о ней.

И вот, действительно, – что же делать? Так как сейчас для многих людей здоровье – вопрос номер один, то и проблема «святой лжи» возникает прежде всего здесь. Люди мнительны, мнительны всерьез и надолго. И правда, у людей сейчас такая психика, что найти психически совершенно здорового человека – я не могу сказать, что совсем невозможно, но очень трудно. (Недавно я слышал психолога В. Леви, которого крестил о. Александр Мень, и он утверждал, что вообще-то мы все психически больные и что он знал только одного психически здорового человека – как раз о. Александра, да и того уже нет. А другие утверждают, что единственным психически здоровым человеком был Господь наш Иисус Христос. У Него – абсолютная норма психики. Может быть, это все-таки какие-то крайности – мы сейчас не будем обсуждать эти мнения, но сама возможность высказывания их всерьез, обсуждения их всерьез, кое-что значит.) Я всегда пытался говорить, исходя из опыта, что проблема «святой лжи» существует всерьез, поскольку человека, сказав ему правду, можно этим убить. И сбрасывать со счетов эту вероятность нельзя. Если, допустим, придет священник и весело скажет человеку: «А, у тебя рак? Давай-ка, друг, собирайся, пожалуйста, туда вот, в ящичек, который стоит у дверей», то человек тут же действительно «сыграет в ящик». И я догадываюсь, как будет чувствовать себя после этого священник. Боюсь, что ему придется жить на белом свете довольно трудно. А врач-то еще чаще стоит перед этой проблемой…

Вообще говоря, это стало даже предметом социологического исследования. Люди, живущие при тоталитарных режимах, оказывается, очень любят, чтобы им говорили всякого рода «святую ложь». Это доказано статистически. А люди в относительно свободных странах как раз этого очень не любят. Они любят, чтобы им говорили правду даже на смертном одре. Они стараются что-то с этим делать. Они начинают из этого тут же делать практические выводы. Готовиться к смерти – так готовиться к смерти, и значит, надо нормализовать свои отношения с близкими, надо дать распоряжение о наследстве, надо попрощаться с детьми, с женой и т. д. Свободный мир есть свободный мир. Свободные люди действительно хотят, чтобы им всегда говорили правду. Наши же люди пока что этого в основном не хотят. Впрочем, есть исключения, и в первую очередь, это люди верующие, в частности христиане, для которых вопрос о жизни и смерти относительно не нов. Но все люди есть все-таки люди, и христиане, конечно же, тоже страшатся своего смертного часа, но уже не настолько, чтобы впадать в полное отчаяние или лезть в петлю при его приближении.

Я всегда исходил из этого, когда отвечал на обращенные ко мне вопросы о «святой лжи». Я говорил, что главное здесь в том, что надо смотреть на состояние духа человека, на его силы, на его возможности. В случае если человек неверующий, если он духовно довольно слаб, чтобы перенести такую новость, как сообщение о смертельной болезни, то говорить ему об этом все-таки не надо. Или это надо делать очень тонко и постепенно, очень тактично готовя к ней человека. При этом всегда надо знать, когда, что, как и кому сказать. А если даже и не видно реальной возможности что-то прямо сказать, то можно лишь намекнуть. И это надо обязательно делать – а вдруг человека как-то осенит, вдруг он что-то поймет? Хотя опыт показывает, что в таких ситуациях люди наименее понятливы, даже наиболее умные и проницательные из них. Но вот верующему человеку, пусть иногда и не очень умному и проницательному, можно говорить обо всем, хотя, конечно, и здесь нужен особый такт. И здесь – ведь, повторяю, человек есть человек – нужно проявить наибольший такт, чтобы сказать всю правду. Иногда это можно делать символически – знаком, жестом, тем более, что верующий человек, как правило, отзывчивее на знаки, на условный язык, на язык жестов. К сожалению, культура жеста у людей маловерующих или неверующих почти исчезла. Это очень печально, ведь жестом, одним жестом иногда можно сказать очень многое. В этом смысле средневековая культура была куда тоньше, чем наша современная. Вы знаете, что даже языческие культуры – это часто культуры жеста, знака, символа. И не только языческие, а просто нехристианские: и мусульманская культура, и иудейская. Я не говорю сейчас про восточные культы и практики, конечно же, там жест играет огромную роль в деле разрешения проблемы «святой лжи».

Я специально сегодня не загадываю загадок, не спрашиваю зал, как бы вы сами поступили в одном, другом, третьем случае, потому что, думаю, цель нашей сегодняшней встречи – не проверять друг друга, не экзаменовать нашу интуицию и опыт, а просто разобраться в глубоких вещах. И тут, кроме проблем жизни тела, кроме медицинской стороны, столь связанной с опасностью смерти тела и, следовательно, с проблемой «святой лжи», есть много других областей нашей жизни, где эта проблема стоит не менее остро. Она касается и душевной, и духовной жизни человека: и экономики и политики, и брака и семьи, и науки и искусства, и религии и церкви. Остановимся же немного подробнее на этих моментах.

Что мы можем сказать о жизни души, о душевной жизни человека? Ум, чувство, воля, увы, часто живут в сфере компромисса. А я думаю, что ни для кого из вас уже не секрет, уже всем понятно, что вопрос о «святой лжи» – вопрос о компромиссе, хотя и очень специфическом. Так вот, у людей есть душевные стрессы, и человек их хочет снять. Он не хочет жить стрессами. К тому же это опасно. И человек начинает, размышляя о своей жизни, врать самому себе. Ему просто хочется думать, что он живет одним образом, хотя ясно, что он живет совсем по-другому. Он сочиняет себе свою жизнь, сам себе ее изъясняет и сам себе ее оправдывает. Своя жизнь, как и вообще вопросы жизни, для человека часто оказываются вопросами компромисса.

Конечно, это касается и семьи, и работы человека. Так много непорядка в этой части нашей жизни, в жизни семьи и в рабочих отношениях, так много в этом неправды, что человек и здесь пытается жить каким-то мифом, каким-то искусственным образом. Для этого он надевает на себя то одну маску, то другую.

Нам с вами эта проблема тоже довольно хорошо известна. У множества современных людей есть множество масок, которые очень часто настолько срастаются с лицом, что отличить личину от лица становится уже невозможно. Человек уже сам не знает себя, он теряет себя. И чем больше он живет на свете, тем больше он теряет себя. И когда происходит какой-нибудь срыв, тогда человек начинает «свято» врать себе и, конечно, другим. Но в первую очередь себе. И здесь он может впасть в разного рода ложные состояния, которые поддержат в нем эту «святую ложь». Как здесь не вспомнить алкоголиков и наркоманов? Страшное распространение наркомании и алкоголизма в нашей стране совсем неслучайно. Всем известно, что в этом проявляется болезнь общества. Но не только общества, ибо это также болезнь души человека, это душевная болезнь. И вообще вопрос «святой лжи» очень во многом связан с душевным состоянием и душевными болезнями. Это опять же неслучайно. Всем известно – и мы сегодня с этого начали, – что душевно здоровых, нормальных, даже просто уравновешенных людей крайне, крайне мало. Это не значит, что все психи, что всем надо бежать в больницу. Ни в коем случае. Но хотя бы иногда какие-то вывихи и какие-то трудные ситуации в области душевной жизни испытывает практически каждый человек.