Текст книги "Корректировщик. Где мы – там победа!"

– «Рус» – это Русаков?

– Да.

– А какие позывные у вас?

– Я – «Иван», а Серега – «Федот».

– А Петро?

– А сам догадаешься, командир?

Я припомнил круглолицего парня, его мягкий говор. Казак? Слишком просто. Я почему-то вспомнил «Запорожца за Дунаем». А, между нами, позывные они ведь тут придумывали?

– «Турок»?

Лица у ребят вытянулись. Угадал!

– Командир, тебе кто-то сказал. Не мог ты сам догадаться. Никто не угадывает. Мы столько курева на этом выиграли!

– Нет, парни, никто мне не говорил. Просто логика.

– Тогда объясни, как догадался.

Пришлось привести всю цепочку рассуждений. Бойцы впечатлились. А я задумался. Прикрывать тут больше нечего, значит, надо идти к Ольшанскому. Или присоединимся к Русу и Турку, или получим другое распоряжение. Правда, подразделения в траншеях понесли серьезные потери, но тем более нужно получить новые указания. Немцы пока молчат, значит, двигаем. Из-за поворота показались бойцы с носилками, наверное, за телом. Мы еще раз взглянули на парня, который хотел стать оперным певцом, а теперь лежит здесь, не сговариваясь, отдали ему честь и пошли к командному пункту.

Потери во взводах действительно были большие. После короткого раздумья командир роты отправил нас обратно на позиции. Да, ночью нужно сходить на ту сторону, осмотреться. Для Ольшанского было ясно, почему немцы так упорно пытаются нас отбросить – нефть. И не только запасы в порту, но и возможность ее доставки от союзников и «нейтралов». Потерять Констанцу для них еще не смерть, но уже инвалидность.

Первое, что мы сделали в траншее, это обзавелись карабинами. Мои бойцы предпочли «СКС», а я разжился «СВТ». Для тех, кто понимает – отличная штука. Немного капризная, есть такое, зато мощная, и перезаряжать быстро. Хотя вон Рус магазин симоновского карабина заряжает из обоймы за несколько секунд. Я распределил бойцов по нашему участку обороны, назначил сектора стрельбы. Наметил для себя ориентиры и даже нарисовал карточку огня. А немцы все молчали.

Чуть раньше я подобрал на дне окопа одну железяку. Явная самоделка, но неплохо обработанная под нож. Представлял он собой сплошную пластину с накладками в качестве рукоятки. Их я сковырнул своей финкой. Получился хотя и примитивный, но в целом неплохой метательный нож. Что-то дернуло меня поинтересоваться у Иванова, нет ли в его хозяйстве напильника. И он был. Так что сейчас я развлекался, обрабатывая новую игрушку.

В 14.00 немцы очухались. Или им откуда-то сверху прилетело по самое не хочу. Но теперь они перли вперед как наскипидаренные. Обстрел, бомбежка, танки, пехота – все смешалось. Атаки не прекращались ни на минуту. Это я раньше считал, что они с цепи сорвались? Тьфу на меня. Три раза. Дым от горящих танков уже накрыл траншею. Трупов перед нами столько, что будь сейчас лето – этого бы хватило, чтобы мы тут от вони сами передохли. А они лезут.

Трижды нас выручал огонь с линкора и эсминцев. Оставив в дозоре только «Смышленого», «Сообразительный» и «Железняков» встали на якоря почти на траверзе уничтоженной батареи «Тирпиц» и вели огонь по скоплению живой силы и техники немцев. Трижды им пришлось отбиваться от пикировщиков, но они продолжали поддерживать десант. И все-таки немцы с каждой новой атакой подбирались все ближе и ближе.

Мы уже давно отложили в сторону карабины, дистанция стала в самый раз для автоматов. Из гранат у меня остались только четыре эфки, фрицевские колотушки я уже истратил. От непрерывной стрельбы «MP‑40» раскалился и стал плеваться, что вообще труднодостижимо. За это время всех моих ребят пусть легко, но задело. Кого пулей, кого осколком. Мне самому дважды прилетало в голову, но каска спасала. Что творилось на других участках – не знаю, но рота держалась. В 19.10, когда начало темнеть, немцы снова ворвались в траншеи.

Я отбросил автомат и вытащил пистолет. В магазине двенадцать патронов, потом придет очередь ножа. Успел сделать семь выстрелов и застрелить четверых, когда патрон заклинило. Пока я передергивал затвор, мимо пролетел Рус с лопаткой в руке. Откуда он ее взял, на поясе у него не было? Я только начал поворачиваться, когда раздался душераздирающий вопль. Орал немец, которому разведчик почти начисто отрубил руку тесаком.

На бруствере показались сразу трое. В одного я успел выстрелить, но другой прикладом карабина выбил у меня пистолет. Третий свалился Русу на голову, а следом набегали еще и еще. Как у меня в руках оказались финка и метательный нож, я не помню. Но этого, с карабином, пырнул обоими. Потом метательный засел в глазнице еще у одного, я перекинул финку в правую и полоснул следующему по горлу. Кинулся в кучу, насевшую на Руса, ударил кого-то ножом в спину.

Дальше помню плохо. Мат, гортанные вопли, одиночные выстрелы и короткие очереди. Рукопашная в траншее – это жуть, такому нас точно не учили. Как-то само собой выходило, что все занятия по рукопашке проходили на открытом пространстве. В зале, в поле. Там, может, все эти приемы и работали, но здесь, когда от стенки до стенки меньше метра, особо руками-ногами не размашешься. Я бил ножом, потом тоже лопаткой, убей не помню откуда ее взял. В какой-то момент мне послышался женский крик, и я вообще слетел с катушек.

Бой закончился как-то внезапно. Я с удивлением понял, что нахожусь не на своих позициях, а черт его знает где. Рядом сидел боец, измазанный в крови и грязи так, что на лице различались только глаза. Тельник порван так, что непонятно, как он вообще на нем держится. На груди и плечах порезы, некоторые еще кровоточат, а на лице улыбка. Шальная такая. И глаза, кстати, у него странно знакомые, будто видел их у кого-то, только вспомнить не могу. Еще один привет из истории, что ли?

– Спасибо, братишка.

Это он мне?

– Не знаю, где ты так научился, но если бы не ты – нам бы точно крышка. А потом бы они до раненых добрались.

До раненых? Это я что, возле санитарного блиндажа? Я вспомнил женский крик. Анка?

– Анка где?

Грязный краснофлотец приподнялся.

– Ранен, что ли?

– Не знаю. Я женский крик слышал…

– А-а! Это медсестру так зовут? Не, не боись, все нормально. Когда фрицы сюда прорвались, один в блиндаж сунулся. Сестричка его и встретила – штыком в живот. А что кричала – первый раз ведь своими руками убить пришлось, вот и кричала. Для храбрости. Тут и мы подоспели.

Я сел на дно. Посмотрел на свои руки. В правой все еще финка. Странно, ведь я лопаткой дрался? Черт, весь бой как в тумане! Вытер клинок о труп немца под ногами, сунул в ножны. Потом подумал, пошевелил плечами, поерзал. Вроде ничего не болит. Значит, цел. Сидящий рядом краснофлотец снова заговорил. Это отходняк от боя: тянет поговорить, доказать себе, что жив.

– Братишка, ты тут давно?

– Вторые сутки.

– А нас утром из города перебросили. Двадцать человек. Четверо где-то здесь… лежат. Надо поискать.

Это точно, мне тоже надо идти. Медленно встал.

– Ладно, пойду, поищу своих.

– Бывай, братишка.

– Бывай.

Быстро темнело. Отделение я нашел на нашем участке траншеи. Всех четверых. Подошел, молча сел рядом. Даже в сгустившихся сумерках видно, что в строю у меня остался только Петро-«Турок». У Иванова-«Ивана» – перевязана грудь. Кравец-«Федот» с трудом держит голову, которой из-под бинтов и не видно почти. «Рус» баюкает замотанную руку. Ничего, прорвемся. Главное, что все живы. Огляделся в поисках своего оружия, а то как-то неудобно с одной финкой. Нашел сразу, похоже, мои ребята постарались. У стенки траншеи стояла «СВТ», рядом, на спине трупа немца, лежали «MP‑40» и пистолет. Даже метательный нож. Значит, старались, искали. Это хорошо, приняли, выходит, как своего, как командира.

Меняя магазин в пистолете, я смотрел на руку немца. На рукаве темнел «германский орел», и это мне что-то напоминало. Понять бы что. Убрав пистолет в кобуру, закинул на плечо автомат и повернулся к ребятам:

– Русаков, Иванов, помогите Кравцу добраться до санбата. Петро, ты тоже помоги и возвращайся.

На споры и разговоры ни у кого сил не было. Парни встали, и Кравец сразу начал заваливаться. Петро, вот черт, фамилию так и не знаю, взвалил его на спину и понес. Остальные двинулись следом. Я остался, раздумывая, что делать с трупами в траншее. Этому нас тоже не учили. Пока думал, появились бойцы. Их было много, и форма на них была чистая. Пополнение? Вовремя. Шедший впереди остановился в двух шагах.

– Кто старший?

Старший. Смешно, учитывая, что я один.

– Я. Командир отделения разведки сержант Яковлев.

– Лейтенант Семин. Нам приказано занять этот участок.

– Занимайте. Сами видите, из отделения один я остался.

Лейтенант оглядел траншею:

– Погибли?

– Пронесло, но ранены почти все. Отправил в санбат. Но будете этих выкидывать – посматривайте. Тут такое творилось – могут бойцы из других подразделений оказаться.

– Проверим.

Я отступил в отнорок, который, видимо, должен был стать ходом сообщения, и в ожидании своего разведчика тупо смотрел, как новенькие, подсвечивая фонариками, выкидывают трупы из траншеи. Потом их оттаскивали к воронкам и там зарывали. Я в конце концов усмотрел:

– Стоп!

Два краснофлотца, держащие за руки и за ноги труп, с удивлением посмотрели на меня. Лейтенант, услышав приказ, стал пробираться в нашу сторону.

– В чем дело, сержант?

А я рассматривал труп. Точнее, не сам труп, а его форму. На воротнике, справа руны «ᛋᛋ». Слева полоски. Значит, точно не рядовой. Значки, значит ветеран. «Германский орел» на левом рукаве. Ниже: черная лента с надписью. И это совершенно точно указывает на то, что он из «СС». А тут, насколько я помню, их не должно быть. И откуда он взялся?

– Товарищ лейтенант, эта руна, – я указал на воротник, – знак принадлежности к «СС». Если он такой один, то, возможно, недавно перевели, или еще что. Но если они все такие – то это важно. Надо проверить.

Лейтенант кивнул своим. Те начали быстро ворочать оставшиеся трупы, кто-то вылез и стал проверять тех, кого уже выкинули наружу.

– Не все, но многие.

Понятно. Тоже та еще информация, значит, тут не одно подразделение. А «СС» не любит дробить свои части… Повернулся к лейтенанту:

– Я должен доложить командиру роты. Разрешите идти?

– Идите. Только, сержант, вы бы привели себя в порядок. И умылись заодно, а то смотреть страшно.

– Есть.

Интересно, как же я выгляжу, раз офицеру морской пехоты смотреть страшно? Хотя если вспомнить того бойца возле медсанбата и моих ребят… Да уж, точно надо сначала умыться.

Первое, на что я обратил внимание, это новая звездочка на погонах Ольшанского. Собрался поздравить, но углядел в углу майора с красными от недосыпа глазами.

– Товарищ майор, разрешите обратиться к товарищу капитану.

Усталый офицер молча кивнул.

– Товарищ капитан, поздравляю.

– Спасибо. Что с отделением?

– Трое ранены, одного отправил их сопровождать. Скоро вернется. И, товарищ лейтенант, вот.

Я положил на стол солдатские книжки нескольких немцев. Немецкого я не знаю, только английский и испанский, так что прочитать не могу. Может, командир сможет что-то определить?

Может, и еще как. Майор, увидев документы, моментально проснулся:

– Откуда это, сержант?

– С трупов. Я руну «СС» на воротнике заметил, забрал документы, и еще у них эмблема, ну, орел этот, не на груди, а на рукаве. Но там не только эсэсовцы, там из нескольких частей.

– А у эсэсовца черная лента на рукаве была?

– Была.

Я указал на ленту, лежащую под документами. Ольшанский спохватился:

– Сержант Яковлев, командир отделения разведки. Только, похоже, без отделения. А это майор Митин, начальник разведки.

Майор держал в руках развернутую солдатскую книжку и ленту.

– Это части моторизованной дивизии «СС» «Райх». А вот тут указано, что она не моторизованная, а танковая. И, кроме того, по нашим данным, она должна быть в Югославии. Там для них знакомые места. Возникает вопрос: что дивизия делает здесь и с каких пор она танковая?

И опять мой язык впереди головы:

– И даже в этом случае танков здесь слишком много!

Слава богу, он не уточнил, откуда я знаю, что их должно быть меньше. Наоборот, практически похвалил:

– Правильно, сержант. Вот и надо выяснить, откуда. Сможете сползать на ту сторону?

– Так точно, товарищ майор.

Ольшанский посмотрел на меня:

– Вдвоем пойдете или еще людей подобрать?

– Товарищ капитан, а переносная рация у нас есть?

– Есть. «Север‑2ДМ».

Вот это мне повезло. Это же только перед самой войной наладили выпуск десантного варианта рации. Малыми партиями. Там даже фиксированные частоты есть. В ней компактность и легкость – она весит семь с половиной кило вместе со встроенными батареями – достигнуты за счет частичного применения полупроводников. Штука для того времени революционная, дорогая и до конца не освоенная. Потому и партии маленькие. То, что она тут есть, говорит о значении, которое придают нашему десанту наверху.

– Тогда двоих хватит. Рацией пользоваться я умею. Если получится быстро – вернемся и доложим, а может, удастся «языка» взять. Если быстро не получится – выйду на связь.

Командиры смотрели оценивающе. И если Ольшанский меня уже немного знал, то майор видел впервые.

– Уверены, товарищ сержант?

– Так точно.

Майор повернулся к ротному:

– Где рация?

– Там. – Ольшанский кивком указал в угол бункера.

– Давайте.

Через минуту рация стояла передо мной. Майор дернул подбородком.

– Действуйте.

Пожалуйста. Зря меня, что ли, Медведь на свои реконструкции таскал. Руки привычно вскрыли крышку, приладили наушники, малогабаритный ключ. Быстро завертел ручку настройки, ловя частоту. Я помнил ту, что давал мне старший лейтенант для танковой рации, но в этой игрушке так проще. Хотя… Я щелкнул пакетником фиксированных частот. Нет. Следующая. Нет. Следующая. Есть! В наушниках запищало. Только теперь я посмотрел на офицеров. Взгляды у них были разные. У капитана – несколько удивленный, но в целом удовлетворенный. А вот майор смотрел иначе. Недоверия я не увидел, но вот очень уж пристальный взгляд. Будто пытается что-то вспомнить. Не вспомнил, а может, отложил на потом. Времени-то – в обрез.

– Ладно. Когда думаешь выйти?

О, тоже, когда о деле, на «ты» переходит. Наш человек.

– Думаю в 23.00 или 23.30. Будет время поползать, посмотреть. Да, мой позывной – «Юл».

– Юл?

Ольшанский засмеялся:

– Я потом объясню. Ладно… «Юл», иди, готовься. В 22.30 быть здесь. Заберешь рацию, объяснишь, куда собираешься двигаться. Возьми карту, прикинь маршрут.

– Карта у меня есть.

Я достал из сапога пятисотметровку. Майор от неожиданности присвистнул:

– Откуда?

– Капитан Горлов дал, командир артиллеристов. Еще когда я танком командовал.

– Танком командовал? Каким?

Вмешался Ольшанский:

– Сержант, иди. Виктор Петрович, все расскажу, дай сержанту хоть немного отдохнуть.

Я вышел и отправился в землянку разведотделения.

Глава 6

Мы ползали между подбитыми немецкими танками. Моя вина, в дурную голову пришла дурная идея. В нескольких километрах отсюда немцы, по своему обыкновению, через равные промежутки времени пускали осветительные ракеты. Вот в тусклом отсвете одной из них я и увидел тактический знак на башне подбитой «тройки»: норманнский щит и в нем косая недосвастика. Как-то она странно называется, волчий коготь или волчий крюк. Короче, мне пришло в голову, что по ним тоже можно определить, какие части стоят против нас.

Вот и ползаем. Этих волчьих закорюк достаточно много. А кроме них, ничего похожего не нашли. Гораздо больше каких-то птичьих лап с короткими линиями рядом. У некоторых с двумя, а у некоторых с тремя. Я даже зарисовал, на всякий случай. А сейчас вот думаю, а на кой ляд мы все это делаем? Кто-нибудь у нас знает, какой дивизии конкретно принадлежит тот или иной тактический знак? Нет, в штабах точно знают, а вот у нас? Тот же Митин?

Я посмотрел на часы и тронул за плечо Петра, его фамилия, кстати, Вакуленко, а отчество Остапович. Он повернул ко мне голову. Махнул рукой, давая команду двигаться и указывая направление. «Турок» облегченно вздохнул. Да уж, командир ему достался со странностями. Ползли мы осторожно, все время прислушиваясь. Чем больше мы удалялись от переднего края, тем легче было дышать. Трупов меньше. Да и техника, что осталась на месте, – или просто искореженное железо, или частично разобрана.

А это значит что? Это значит, что по ночам тут лазят камрады из похоронных команд и ремонтники. Как «языки» они нам не подходят, а шуметь даром не хочется. Вот и ползем по метру в минуту, постоянно замирая и прислушиваясь. Пока, правда, Бог миловал. С другой стороны, и время к часу ночи, чего им делать. А мы, если хотим успеть вернуться до рассвета, должны поторапливаться. Но медленно и осторожно.

Метров на сто правее зарычал двигатель. Ну вот, накликал. Мы замерли и превратились в слух. Рычит, судя по звуку, трактор или тягач. Натужно рычит, звук перемещается, значит, что-то тащит. Так, думаем. Что можно тащить тяжелого посреди ночи? Ясно что: подбитый танк, подлежащий ремонту. А куда его потащат? Тоже ясно: в мастерские. Для ремонтников сейчас самая работа. Днем, пока все в бою, они без дела, конечно, не сидят, но основная работа для них сейчас. К утру все, что можно исправить, должно быть исправлено.

В принципе это вполне можно считать везением новичка. Толкнул «Турка», и мы поползли следом за ремонтниками. Сначала почти прямо к Вииле-Ной. Потом стали забирать еще правее. Оно и понятно, левее все перепахано снарядами с «Севастополя», там не проедешь. Странно, если они стоят где-то здесь, то почему делают такой крюк перед атакой. И еще, понятно, почему залпы с линкора не наносят теперь большого ущерба. Бьют не туда. А фрицы, между прочим, совсем обнаглели. Линии обороны у них как таковой нет. Или это из-за спешки?

Устроены пулеметные точки преимущественно из мешков с песком. Кое-где натянута колючая проволока. Сплошных траншей нет, окопы на отделение. Что за чушь? Или им сказали бить по десанту, пока или нас не вышибут, или сами не погибнут? Бред, не верю! Ну не воюет Вермахт таким образом. Да, в июне 1941-го, когда они вляпались, как мухи в мед, – было. Слишком их генералы были уверены в своей быстрой победе, вот и получили по зубам. Но ведь очухались, гады, и поди теперь вышиби их. Недаром же фронт движется так медленно. Да, есть строжайший приказ беречь людей, такие потери, как в нашем десанте, – это исключение. Но ведь и фрицы держатся достойно.

А здесь… Нет, даже слов не подберу. Ой, не нравится мне все это, ой не нравится. Мы затаились в кустарнике и наблюдали, куда поползет тягач с «тройкой» на прицепе. Почти целая, гусеницы нет, но она вон, на броне лежит. Да еще один из катков покорежен. Что ж, к утру могут и починить, у них ремонтные подразделения очень даже на высоте. Ладно, ползем за ним. Ракета взлетела почти рядом с нами. Ох ты ж… Чуть не влипли. И ведь как удачно, гады, устроились, во впадинке, по краю кустарник, фиг увидишь.

Пока обходили дозор, чуть не потеряли тягач. Хорошо, здесь он движок насилует, уже не боясь получить привет с нашей стороны. Догнали, снова ползем параллельно его курсу. Впереди взлетает очередная ракета. Не знаю, что они хотят подсветить, но в данный момент они просто пригласили меня в гости к ремонтникам. В свете повисшего в воздухе фонаря стала видна темная масса техники: машин, танков, тягачей, автокранов. Немцы явно ползут туда, и мы решили, что проводник нам больше не нужен.

Черт, 1.55, долго мы ползли. Мастерские находятся чуть в стороне от расположения частей, так что можно просто проползти мимо, а можно заглянуть. Может, получится рвануть что-нибудь? Взрывчатки у нас нет, но ведь при ремонте наверняка выгружают боекомплект. Устроить там ловушку… Ладно, ползем внутрь, нам все равно по пути, немного посмотрим и решим. Если есть возможность навредить всерьез – сделаем, а если так, нервы фрицам потрепать, то не стоит.

Мы выползли к той площадке, на которую стаскивали битую технику. Да, здорово мы поработали. Там, перед нашими позициями, мы насчитали почти четыре десятка машин. Тут стоит еще штук двадцать. И непосредственно в работе шесть машин. Половина танковой дивизии. Здорово. Проползли между вытащенными и уложенными на деревянные поддоны двигателями, ящиками с каким-то железом, сложенными гусеницами. Вот и то, что мы искали, – боеприпасы. Ящики со снарядами, чуть дальше бочки с горючим. Супер.

Часовых четверо. Двое тащат службу, а двое явно забили на все. Или устали, или просто разгильдяи. Последнее вряд ли, никто двух раздолбаев рядом не поставит, минимум разведет в разные углы. А сейчас один дремлет, время от времени вздрагивая и судорожно оглядываясь, а второй что-то рассматривает, поглядывая по сторонам. Судя по пахабной ухмылке на роже – порнушку. Пройти между ними легко, только как бы узнать, долго ли они уже стоят?

Тихо поделился своими планами с Петром. Он посмотрел на часовых, подумал и прошептал:

– Они на посту где-то около получаса.

– Почему?

– Тот, что картинки рассматривает, тратит на каждую около минуты. Потом перекладывает ее вниз и поперек колоды. Так там их штук двадцать. Сразу после развода он точно не мог смотреть. Но и ждать долго не стал бы. Вот и выходит – минут тридцать или сорок.

А ведь он прав. Это, разумеется, не гарантия, но ведь ее дает только Сбербанк? Делаем так.

– Петро, я ползу внутрь. Ставлю три растяжки на снаряды и одну вот там, где бочки близко к ящикам. Ты контролируешь подходы. Если что – мяукни.

Мы в землянке, пока готовились к выходу, думали о том, что можно использовать в качестве сигнала, если ты не в лесу и не в поле. Решили, что кошка это идеально. Вблизи населенных пунктов они бродят везде, где есть люди. А мяучит Петро так, что невольно начинаешь оглядываться в поисках котенка. Я приготовил пять гранат, сунул в зубы метательный нож и, улучив момент, пополз. Первую растяжку оставил достаточно рисково. Сунул гранату в ящик, стоящий в первом ряду, пропустил шнурок через щель под крышкой сзади и привязал к нижнему ящику. Поднимут – рванет. Надеюсь, они не по одному снаряду носят? Дальше действовал примерно так же. Последнюю растяжку сделал из двух гранат сразу. Одну в ящик, вторую, закрепив на метательном ноже, воткнул между бочками. Зацепят за шнур – мало не покажется.

Мяуканье раздалось, когда я уже собрался выползать. А потом раздалась гавкающая речь и плюха. Потом еще одна. Похоже, унтер воспитывает бабника. Я приподнял голову над ящиками. Солдат стоял навытяжку, а унтер бил ему лицо. А, вот почему тот так тянется, рядом стоит офицер. Так, подождите, а этот франт что тут забыл? Черная куртка с отложным воротником, руна «ᛋᛋ» справа, четыре квадрата слева в петлице. Чин, однако. На груди ленточка Железного креста, еще один слева, почти на животе, и еще один на шее. Ого, два Железных и один Рыцарский? А вон еще какие-то знаки, под крестом. На обоих танк, на одном еще и череп. И что штурмбаннфюрер (то есть майор) танкист делает в рембате?

Снова замяукал котенок, но откуда-то сбоку. Я огляделся. Ага, вот оно что. Часовые отвлеклись на мордобой и важного офицера – можно проскочить. Я выждал несколько секунд и метнулся в сторону от штабелей. Рядом громко заорал котенок. Ну, Петро, доиграешься. Мы скользнули в сторону и замерли. Ничего. Экзекуция окончилась, и унтер с заискивающим видом показывал дорогу эсэсману. Интересно, куда он его ведет?

Немцы шли к выходу. Мы ползли в ту же сторону. Через какое-то время я понял, что Петро все время прислушивается к коротким фразам, которыми перебрасываются танкист и унтер. Я подобрался ближе к нему.

– Петро, ты понимаешь, о чем они говорят?

– Да. У меня в школе немецкий хорошо шел, потому и в разведку взяли.

– И о чем они говорят?

– Этот, в черном, ругается. Говорит, они должны были еще сорок минут назад свой танк получить. А унтер оправдывается, что сейчас командир роты лично присматривает за доводкой. А непосредственно танком занимается лучший механик, какой-то там лейтенант.

Та-ак! Это шанс! Если вокруг этого штурмбаннфюрера такая суета, значит, он точно не из простых танкистов. А командир ремонтной роты наверняка знает, чьи танки и сколько их. Взять обоих, как довесок можно лейтенанта прихватить, вот вам и «языки». А если еще и танк угнать, так вообще сказка!

– Петро, танк сейчас где?

– У выезда с территории мастерских.

– Тогда ползем туда.

Немцы продолжали путь неспешно, а мы со всей возможной скоростью направились к выезду из мастерских. Картинка нам открылась замечательная. В нескольких метрах от ворот (ох ты, тут даже ворота есть, и забор из колючки, а мы стороной обползли и не заметили) стояла «четверка». Знакомый щит с волчьим когтем присутствует. Позади машины переминались трое солдат и унтер. Перед ней стояли еще трое. Гауптман в полевой форме, некто в рабочем комбинезоне поверх офицерского мундира, видимо, тот самый лейтенант – спец, и еще один танкист. Такая же черная форма, но погон гладкий, Рыцарского креста нет, и квалификационный (вот, вспомнил название) знак всего один.

С обеих сторон ворот были сложены из мешков с песком пулеметные гнезда. В каждом находился пулеметчик. Вторых номеров не видно, но нужно предполагать, что они есть. Гауптман что-то сказал, и унтер-ремонтник увел солдат. Правильно, там для вас работы до фига, а тут вы только мешаете.

– Петро, ты с ножом как?

– Нормально, нас учили.

– Тогда сейчас ползи к дальнему посту. Будешь готов – мяукни. Когда штурмбаннфюрер подойдет к остальным – сразу начинай. Учти, там может быть второй номер. Действовать надо без шума. Закончишь – прыгай к танку. Нам нужны трое офицеров. Обоих унтеров валим. Понял?

– Понял.

– Давай!

Петро уполз, а я стал подбираться к пулеметному гнезду. Дежурный пулеметчик больше смотрел на компанию у танка, чем по сторонам. Второй номер кунял, сидя возле прохода. Это удачно. Жаль, что я свой метательный нож оставил, сейчас бы пригодился. Раздалось мяуканье, а следом, через пару минут, появились эсэсовский майор с унтером. Прошли ворота, немцы у пулеметов вытянулись смирно. Подошли к танку. Пока они подходили, лейтенант-ремонтник нырнул в люк водителя и завел двигатель. Во! Самое то!

Я метнулся внутрь гнезда, по пути ткнув ножом спящего второго номера. Первый, ничего не слыша за ревом движка, не отреагировал. Через минуту он тоже лежал с перерезанным горлом. Я перемахнул через мешки и бросился к танку. Отлично, лейтенант завел двигатель и вылез наружу, демонстрируя, что все отлично работает. Штурбаннфюрер и его механик прислушивались к гулу, видимо, в прошлый раз им что-то не понравилось.

Понять они ничего не успели. Я пристрелил водилу, прижав ствол пистолета к его спине, и рукояткой огрел по голове майора. Выскочивший с другой стороны Петро приложил автоматом гауптмана, пнул лейтенанта и в упор всадил короткую очередь в унтера. Прыткий у меня напарник. Хотя вон кровь на виске, видимо, что-то не рассчитал. Но какие мы молодцы, минута прошла, может полторы, а все почти сделано.

Влез в танк, Петро подавал мне связанных фрицев. С некоторым трудом, но мы затащили их внутрь и свалили на полу боевого отделения. Я сел за рычаги, напарник караулил пленных. Так, что тут с управлением? А, ничего особенного. Поехали. Да, надо вот еще что сделать.

– Петро!

Блин, пока докричишься…

– ПетрООО!

– Да!

– Надень наушники!

Через минуту разведчик был рядом, продолжая присматривать за немцами.

– Что?

– Возле орудия, слева, висят наушники. Надень.

– Ага.

Отошел. Я нацепил свои.

– Слышишь?

– Слышу.

– Возле тебя есть рукоятка поворота башни. Найди.

Некоторое время ничего не происходило.

– Нашел.

Отлично.

– Разверни башню назад. Потом присматривай за фрицами.

– Есть.

Едем. Никто вслед не стреляет, в наушниках тишина. Кстати, о наушниках.

– Петро, давай сюда рацию.

Через минуту возле меня стояла коробка «Севера». Я открыл люк и выкинул наружу проволочную антенну. Вот как знал, что пригодится. Включил питание. Щелкнул пакетником.

– «Ольха», здесь «Юл».

Несколько минут шороха, писка и помех, и наконец:

– «Юл», я «Ольха». Вас слышу.

– Идем домой. С уловом и на коробочке. Увидите квадратную каракатицу с дудкой назад – не стреляйте, это мы.

– Понял вас. Где находитесь?

Я назвал квадрат.

– Конец связи.

Стянул антенну вниз и закрыл люк. Ну, вот, теперь почти все. Главное, чтобы нас сейчас свои не подожгли, а то обидно будет.

– Командир!

– Да?

– Тут этот танкист очухался. Крутится, плюется и ругает второго, который в форме.

Это он, наверное, гауптмана материт. Ну и ладно. Лишь бы не начал головой биться, она нам нужна.

– Петро, растащи их в стороны, чтоб друг друга не развязали. И надо бы им как-то головы защитить, чтоб не побились. Дорога так себе.

– Есть. Тут лежат какие-то шапки. На берет похоже, только внутри что-то плотное. Я их натяну.

– Давай.

Что за шапки? А, не важно, главное чтобы лбы не порасшибали, пока добираемся, остальное ерунда. На часах 4.15. Гнать я не хочу да и не могу. И фрицы встревожатся, и дорогу вижу хреново. Дальше вообще начнется кошмар с воронками и битыми танками. Так что Festina lente – торопимся не спеша. Немцы пока ведут себя спокойно, и чем дольше это будет продолжаться – тем лучше. Справа взлетела ракета. Следом еще одна. Похоже, это тот пост, куда мы чуть не влезли. Еще ракета. Сигналят нам, что едем не туда?

Первый взрыв я хоть и услышал, но приглушенно из-за шума двигателя и наушников. Зато последующая канонада нас достала не только звуком, но и ударной волной. Через минуту Петро начал на традиционном русском языке с вкраплением украинских и, кажется, польских слов выражать свой восторг. Повторить не берусь, но смысл в том, что от ремонтных мастерских и танков, которые там находились, осталось совсем мало.

Хочу я этого или нет, но придется увеличить скорость. Даже если пост, который нам сигналил, пострадал от ударной волны, все равно скоро камрады очухаются и поймут, что с нами что-то не так. Не хотелось бы притащить на хвосте десяток фрицев на танках и надеяться, что, отбивая их, пушкари не попадут в нас. Я переключил передачу. Танк пошел быстрее. А этот немецкий лейтенант действительно спец. Двигатель работает ровно и четко, никаких взрыкиваний не по делу, ход плавным не назовешь, но терпимо.

Между нами, а почему я до сих пор без фар? Забыл. Щелкнул тумблером, включая передние фонари. Вовремя. В сотне метров впереди начинался железный лес. Только разогнался километров до пятнадцати, а теперь опять снизил до шести-семи. Я все-таки не танкист. И на старых танках ездил не слишком много. Вот в таком – вообще всего один раз просто сидел. Но интересно, снаряды вокруг не рвутся, догнать никто не пытается. Нас что, просто отпустили?

До наших траншей оставалось всего ничего, может, километр, а может, и меньше, когда сквозь гул двигателя в уши влез вой. Вот же умники! Гнать за нами технику и пехоту не стали, послали авиацию. Удар! Еще один и еще! Танк подбросило, коротко ругнулся Петро. Фраза оборвалась на полуслове, и я рискнул быстро оглянуться. Разведчик, с трудом удерживаясь на коленях, пытался усадить танкиста. По лицу у того текла кровь. Видимо, об борт приложился.