Текст книги "По законам звездной стаи"

– Вас просят подойти, – невозмутимо сказал он, мотнув подбородком, напоминающим хоккейную шайбу в неопределенном направлении.

Дима обернулся.

Из-за дальнего столика вверх взметнулась рука и махнула ему: мол, иди сюда! На ватных ногах Дима подошел, заранее зная, кто там сидит.

Люксенштейн, вальяжно развалившийся на кожаном диване, смотрел на него выпуклыми влажными глазами. Дима невольно вспомнил, что читал про такую форму глаз – когда под выпуклым верхним веком зрачок скрывается едва ли не на треть. Такие люди назывались «сипаку», они разговаривали во сне и были подвержены лунатизму. Рядом с Люксенштейном тряс волосами Кантридзе.

– Хорошо поешь, – без интонаций в голосе произнес Люксенштейн. – Учился?

– Учусь, – сглотнув комок в горле, ответил Дима, даже не обратив внимания на то, что ему не предложили присесть. – В Гнесинке, на первом курсе…

– А где работаешь? – равнодушно спросил Юрий.

– В магазине, ночным сторожем… Но сегодня у меня выходной… – срывающимся голосом сказал Дима.

Колени тряслись, как в тот злополучный день, когда ему, тогда еще школьнику, зубные врачи выдирали верхний зуб. Лежа в кресле стоматолога, Дима чувствовал, как ноги откалывают такие коленца, что гопак показался бы постороннему зрителю скучным топтаньем.

Сейчас происходило что-то подобное.

Дима сжал в руке бутылку шампанского, как спасательный круг. Неожиданно подбежавший официант протянул Люксенштейну кожаную книжечку, откуда продюсер вынул свою кредитку. Видимо, за ужин он уже рассчитался, поскольку официант подобострастно кивнул, получил смятую купюру в кулачок и удалился.

Люксенштейн встал, следом поднялся Кантридзе, обойдя Диму, как неодушевленный предмет. Такое ярко выраженное презрение в любой другой момент показалось бы Диме оскорбительным, но в тот момент он был не в состоянии думать. Люксенштейн сделал два шага к выходу, потом повернулся и сунул Диме прямо в карман рубашки визитку.

– Завтра позвонишь по этому телефону, я тебе скажу, куда подъехать, – бесцветным голосом произнес продюсер. – Только не в семь утра. Ближе к вечеру позвони или лучше в обед. Или ты завтра работаешь?

– Работаю, – тупо подтвердил Дима, но потом, спохватившись, добавил: – Но я отпрошусь…

Люксенштейн кивнул и выплыл из клуба. Кантридзе суетился вокруг него, как шакал Табаки, следующий за Шер-Ханом.

Дима оторопело смотрел им вслед, не понимая, что только что произошло. Твердая картонка жгла грудь. Он вытащил визитку из кармана. Сверкающая металлическим блеском визитка была настоящей. На ней выпуклыми черными буквами значилось: «Юрий Маратович Люксенштейн, продюсер». И телефон, электронный адрес… Эта бумажка открывала врата в мир параллельный, как киношный билет из голливудского блокбастера, где в главной роли играл нынешний губернатор Калифорнии. Ноги Димы подкосились, и он рухнул на диванчик.

– Неужели… – прошептал он.

Поверить в такое было просто невозможно!

В первый раз в жизни пройти по служебному пропуску друга в пафосный ночной клуб… И в этот же день произвести впечатление своим пением на одного из самых влиятельных продюсеров страны… Разве так бывает?

Нет, это сон, это иллюзия, которая развеется, как дым с первыми лучами солнца. Дима положил визитку на стол, зажмурился и сильно ущипнул себя за ногу. Потом медленно открыл глаза.

Визитка лежала на прежнем месте.

Дима осторожно взял ее, с нежностью смахнув с нее невесть откуда попавшие капли не то воды, не то водки. Где-то в желудке, куда пару минут назад бухнулось что-то тяжелое, как угольные камни, которые они с сестрой, надрываясь, таскали в детстве с железнодорожных вагонов, рискуя задеть головой контактный провод с напряжением в несколько тысяч вольт, разгоралось пламя. Кончики пальцев, которыми Дима касался картонки на столе, стали сначала теплыми, потом горячими. В голове гудело, как те самые тысячевольтовые провода, раскачивающиеся на ветру и искрящиеся от прикосновения друг с другом…

Дима решительно встал с места.

Наплевать, что нет денег, наплевать, что не открылось метро.

Он дойдет до дома пешком!

Хотя бы потому, что сидеть на месте у него уже нет сил.

Его распирало от желания поделиться с кем-нибудь счастьем, разрывавшим его изнутри.

За соседним столиком в компании ошалевших от спиртного и экстази молодых людей обоего пола веселилась полногрудая девица, выигравшая вип-карту от клуба «Пурга». Дима посмотрел на нее с плохо скрываемым снисхождением.

У него на руках была не просто карта, у него был карт-бланш.

До дома Дима добрался только утром.

События в развлекательном центре «Пурга» разыгрались часа в два ночи. Дима вышел из клуба примерно в половине четвертого.

Москва, грязная, душная и нелюбезная, встретила его неожиданной прохладой.

А что вы хотели?

Осень, осень, господа и дамы, сентябрь…

После душного помещения, где даже обилие кондиционеров, работающих на износ, не справлялось со смрадом, несущим из его нутра, загазованная столица показалась раем на земле. Несмотря на очень раннее утро, по улицам торопились люди, нервно гудели автомобили, а желающие прорваться в клуб хотя бы на пару минут все еще бились в истерике, пытаясь пройти фейс-контроль.

На улице Дима, поежившись, сунул бутылку шампанского в широкий карман. Горлышко угрожающе покачивалось, бутылка стремилась выскочить из кармана и грохнуться об асфальт, разлететься на тысячи осколков. А Диме было чрезвычайно важно дотащить ее до дома. В карманах нерадостно бренчала мелочь. Взять такси и домчаться до дома с ветерком было нереально, метро еще не открылось.

Ну и ладно!

Запахнув куртку, придерживая локтем бутылку, Дима решительно зашагал в сторону дома.

Москва не спала.

Как поется в известной песне, Москва не спит никогда. Столица гудела, переливалась огнями, но чем дальше оставался центр, тем меньше попадалось машин, тем реже слышались из дворов голоса людей.

Дима летел домой как на крыльях.

Последние пару километров удалось подъехать на открывшемся метро. Заспанная кассирша, отчаянно зевая, сунула ему карточку. На эскалаторе не было ни души. Вагон пустовал. Дима уселся на потертый кожаный диванчик и с наслаждением вытянул гудевшие от усталости ноги. Спать хотелось невероятно. Это хорошо, что ехать всего две остановки! Иначе Дима просто уснул бы прямо там, в вагоне и проснулся бы от невежливого толчка машиниста, загнавшего поезд в депо. Хорошо бы сейчас вытянуться на диванчике во весь рост, или, того лучше, свернуться калачиком, накрыться курткой и поспать минут шестьсот…

Но ласковый механический голос под потолком уже подталкивал Диму к выходу, напомнив не забывать вещи в вагоне. Дима зевнул и побрел к эскалатору. Предстояло еще ехать на учебу, а вечером, вечером…

Черт побери, нужно было придумать причину для того, чтобы отпроситься с работы, поискать желающего его подменить! А это непросто, потому как Петрович, сменявший его, мужик вредный и несговорчивый, а второй сменщик, Сашка, как раз ушел на больничный… Люди сновали туда-сюда, обгоняя Диму на эскалаторе.

Понедельник – рабочий день, к девяти и без опозданий, потому что начальник – зверь, на прошлой неделе выгнал Ленку, или Сеньку, или Ибрагима-оглы, без разницы, а ведь они опоздали-то всего на полчаса. Ну, что изменилось от получасового опоздания?

Ан нет, это Москва, Москва, милочки мои, здесь не принято щелкать клювом… На ваше место уже нацелились другие претенденты, а если работа нужна гастрабайтерам, то борьба за нее и вовсе походит на свару домашней болонки и оголодавших дворняг…

У Егора горел свет.

Дима миновал свою квартиру и поднялся наверх.

Приятель открыл дверь сразу, без глупых вопросов: «Кто там?»

Дима потянул носом. На горле предательски заходил кадык. Из кухоньки такой же стандартной однокомнатной хрущевки, как и у Димы, несло запахом кофе и огненной, похожей на солнце яичницы, с сочными проплешинами резаного лука.

Егор был уже одет.

– О, появился, – иронично поднял бровь Егор. – Входи. Голодный, как всегда? Маринка позвонила мне уже в два часа, разбудила, спрашивала, где ты шляешься.

– Ей-то какое дело? – пожал плечами Дима, скидывая грязные туфли и вынимая бутылку из кармана.

– Она не одна приехала и не хотела, чтобы ты прервал симфонию бушующей страсти. Просила тебя приютить, если ты явишься ночью. Так что домой тебе хода нет. Ты на занятия пойдешь?

– Пойду, наверное, – задумчиво кивнул Дима, сунув в рот горбушку хлеба. – Куда мне еще идти-то? Маринка, я так полагаю, учиться сегодня отказалась?

– Ну, гранит науки ей в это утро не по зубам, – рассеянно произнес Егор, садясь за стол и честно разделяя дымящуюся в сковороде яичницу на две части. – Кофе варить не буду, опаздываю. Если хочешь, можешь оставаться и спать. Я так полагаю, что из тебя сегодня тоже ученик никудышный.

– Я на прошлой неделе уже два раза пропускал, – невнятно пробурчал Дима, набивший рот восхитительной массой из жареных яиц и лука. – Меня уже предупреждали, что добром это не кончится. Так что пойду. Отосплюсь на парах. А потом мы с тобой отпразднуем наш вчерашний поход.

– А что, есть что праздновать? – с любопытством сверкнул глазами Егор. Дима гордо задрал нос, порылся в кармане и вытащил из нее любовно взлелеянную визитку Люксенштейна. Егор округлил глаза.

– Сам ко мне подошел, – похвастал Дима. – Предложил прослушать меня. Ну и велел позвонить сегодня.

Егор ехидно ухмыльнулся.

– Давай, звони. Ты слышал, что я тебе вчера говорил? Юре свежее мясо требуется.

– А мне по фигу, – решительно произнес Дима. – Это шанс, понимаешь, шанс! Я хочу быть артистом и ради этого на что угодно пойду.

– Мне нравится ваша решимость, Дмитрий, но не нравятся ваши методы, – неодобрительно покачал головой Егор.

– Гош, тебе не понять этого.

– Почему это?

– Да потому, что ты никогда не был бедным! Папочка купил эту квартирку, тебе есть, что есть, есть, что пить, и есть, что надеть. Тебе не приходится учиться днем, работать ночью. У тебя хорошая работа и вполне предсказуемое стабильное будущее. А я? Так и проторчу в магазине всю жизнь, а потом, даже если нормально закончу Гнесинку, буду подвывать в хоре в седьмом ряду, в то время как какой-то безголосый Влад Голицын огребает бешеные деньги за фанерные концерты. Я хочу большего. Я не Влад, я петь умею. И не буду разбазаривать все, что заработаю. Буду откладывать деньги, чтобы иметь возможность потом выбраться из кабалы.

– Ну-ну, – скептически протянул Егор, поднимаясь из-за стола. – Как говаривал знаменитый Денис Алкин, изображая не менее известную Агату Маринову, – предохраняйтесь! Ты идешь? Мне пора.

– Иду, – кивнул Дима, закидывая в рот громадный кус яичницы, обжигаясь и чертыхаясь. – Бутылку у тебя оставлю. Ты сегодня надолго?

– Вряд ли. Спать хочу, как суслик, – скривился Егор, открывая входную дверь. – Сдам материалы, отработаю текучку и сбегу как будто на задание. Сегодня понедельник, особой работы не будет. Часа в четыре буду дома. А ты?

– А я позвоню Люксенштейну после трех часов, а там как попрет. Может быть, если повезет, сегодня же поеду на прослушивание. Одолжи пару сотен? У меня зарплата через неделю, я сразу отдам…

Егор сунул Диме пару сотенных купюр и запер дверь. Жесты у Егора получались аристократическими, изящными и естественными. Диме вспомнился роман Дюма. Именно руки Атоса, который совершенно не обращал на них внимания, приводили в отчаяние Арамиса, столь тщательно холившего свои.

– Спасибо, – пряча деньги в карман, сказал Дима. – На телефон надо хоть сотню положить, а то я в бесконечном минусе. Как я тебе позвоню-то с великими новостями, если у меня денег на счету не будет?

– Да с любыми новостями звони, – сказал Егор. – Мне интересно, чем там у вас дело кончится.

– А чем оно должно кончиться? – осведомился Дима, спускаясь по лестнице.

– Свадьбой! – рассмеялся Егор и ткнул его кулаком в спину. – Садись в машину, подброшу до вашей шарашкиной конторы.

Люксенштейн назначил встречу Диме у себя. С занятий пришлось сбежать, впрочем, ради такого дела – не жалко. «Пару» актерского мастерства, которую преподавал сам Шаталов, пропускать не хотелось. На его занятиях студенты никогда не скучали. Но что поделать? Судьба подбрасывала единственный шанс, второго такого случая могло и не быть.

Дом известного продюсера находился в сталинской высотке в самом центре Москвы. Добраться туда можно было без особого труда, от метро всего пара шагов. А вот пройти внутрь было весьма проблематично. На входе в подъезд непрошеных гостей встречал самый настоящий турникет и охранник с мощными металлическими плечами и полным отсутствием интеллекта на челе. Он долго и придирчиво изучал Димин паспорт, бухтел в телефонную трубку, да еще потом обыскал парня с ног до головы. Пропустить наверх Диму ему все-таки пришлось, но сделал он это с таким вздохом, точно старый цэрэушник, принявший за Бен Ладена скромного торговца шаурмой.

За тяжелой створкой из металла, стилизованного под натуральный дуб, гремела музыка. Дима дважды нажал кнопку звонка, пригладил взъерошенный ежик волос и придал лицу приятное выражение. Спустя минуту дверь открылась. На пороге стоял молодой блондин, который являлся составляющей частью эстрадного трио «Тротил». На блондине была умопомрачительная рубашка под крокодиловую кожу и потертые джинсы эксклюзивной работы. Довершали ансамбль лакированные туфли с острыми носами и пудовая золотая цепь на мощной шее бывшего стриптизера. Он вопросительно дернул подбородком: мол, чьих будешь, холоп?

– Я к Юрию Маратовичу, – робко сказал Дима.

Блондин скривился и оглядел Диму с ног до головы. Не сделав ни одного шага в сторону, он лишь распахнул дверь сантиметров на десять пошире. Для того чтобы протиснуться, Диме пришлось едва ли не прижаться к мускулистому торсу, благоухающему дорогой туалетной водой и свежим потом.

Заперев дверь, блондин приглашающе мотнул белой гривой и, покачивая бедрами, пошел по узкому коридору в сторону гремевшей музыки. Дима покосился на свои старенькие кроссовки: может, снять? Но блондин был обут, и Дима, махнув рукой, пошел следом, украдкой озираясь по сторонам.

Вокруг было… богато.

Но даже для не развращенного роскошью взгляда Димы богатства было чересчур много. Дорогие обои переливались металлическим блеском. Со стен смотрели диковинные рожи африканских божков и леопардов. На потолке сияла громадная хрустальная люстра, которой больше подошло бы украшать концертный зал средних размеров, а не коридор хоть и большой, но все же всего лишь квартиры. Пол устилал пошловатый ковер, имитирующий шкуру леопарда. На шкафчиках и полочках переливались безделушки всех фасонов и цветов. В гостиной сидела целая толпа – так показалось Диме вначале. Слегка растерянный, он только через полминуты понял, что в комнате всего пять человек, не считая его: парни из группы «Тротил», сам Люксенштейн в пестром китайском шелковом халате и какое-то странное существо бомжеватой наружности. Дима не сразу сообразил, что это виденный им этой ночью Гия Кантридзе – вид у того был самый непотребный. Все остальные привидевшиеся гостю фигуры оказались лишь бесконечными отражениями в многочисленных зеркалах.

Под глазом у Гии наливался бланш и, кажется, были выбиты зубы. Его локоны, которыми он гордился, были острижены под самый корень, рубашка разорвана по шву, пуговицы на груди отсутствовали, только одна, чудом уцелевшая, была застегнута на животе. В разрезе виднелась чахлая, поросшая густыми волосами грудь. Над поясом торчал изрядный пивной животик. Кантридзе держал в руках вилку, с которой свешивался кус мяса. Приход Димы никак не отразился на разглагольствованиях Кантридзе. Он бросил на Диму косой взгляд и продолжил орать охрипшим голосом:

– …я вообще не понимаю, на что он обиделся! То, что он возомнил себя звездой, не дает ему права так поступать с прессой. Да, я влез в его личную жизнь. Но он какой-никакой артист… Он выбрал публичность! И должен быть готов к тому, что рано или поздно о его делишках узнают…

Гия на секунду замолчал, но лишь только для того, чтобы отхлебнуть вина. Люксенштейн махнул Диме рукой, мол, садись. Дима присел на краешек дивана, стараясь держаться подальше от вилки в руке Кантридзе, которой тот махал излишне экспрессивно.

– Ну, спишь ты с собственным охранником, и что? – возмущался Кантридзе. – Ты ж звезда! Либо трахайся так, чтобы никто про это не знал, либо готовься к заголовкам в газетах. А он, видите ли, обиделся…

– Может, это не Алмазов? – предположил Люксенштейн.

– А кто? – взорвался Гия. – Папа римский?

– Да мало ли про кого ты писал…

Гия махнул рукой, отхлебнул вина и сморщился, схватившись за челюсть.

– В последнее время я писал только про него! Вся эта история про то, что он нанял себе охранника для интимных утех, вылезла наружу на прошлой неделе. До меня об этом никто не писал, ну, разве что пацан один из газетки «Желтуха». Но у него связей не хватило докрутить эту историю до конца. И что мне теперь делать? Он же в суд подал, да еще вот… – Гия повернулся к зеркалу и с отвращением запустил пальцы в проплешины на голове.

– Феерично, – хмыкнул Люксенштейн.

– Феерично, – передразнил Кантридзе. – Да я на люди не могу показаться в таком виде.

– Побрейся наголо, – посоветовал Юрий и повернулся к Диме. – Угощайся, мы тут пока поговорим…

– Спасибо, я… не голоден, – соврал Дима, отводя тоскливый взгляд от стола.

Скатерть-самобранка ломилась от всякой снеди. Тут была и красная рыбка, и икра в открытой банке, в которой по-простецки торчала столовая ложка. В центре на широком блюде была выложена небрежно разломанная курица-гриль, рядом с которой привалилось нарубленное щедрыми ломтями копченое мясо. Разные баночки, скляночки, тарелочки и блюдца свидетельствовали, что подобная роскошь тут отнюдь не в диковинку …

Не доедают, не допивают…

«Эй, человек, почки заячьи царице один раз!» «Принесите мне вон тот кувшин, мы в него будем кости бросать…»

Дима сглотнул и отвернулся, разглядывая комнату.

Гостиная была шикарна, как и вся жилплощадь, но во всем этом варварском великолепии явно не хватало чего-то очень важного.

Дима сразу понял это.

Крохотная квартирка соседа Егора и шикарные апартаменты продюсера были схожи в одном: и там, и здесь к убранству явно не прикасалась женская рука. Егору заводить семью было некогда, да он и не стремился к этому. Квартира Люксенштейна была холостяцкой берлогой, куда тот заваливался, чтобы отдохнуть от семьи. Ведь если верить прессе, семья у Юрия имелась: жена и двухлетний карапуз. Впрочем, супругу Люксенштейна в тусовках никогда не видели. Она сидела дома, скучала или ходила по салонам и магазинам, передав права на воспитание ребенка многочисленным нянькам и мамкам, как в сказке о царе Салтане. Работа Люксенштейна была для нее вечным табу. Они познакомились на прослушивании, где юная неопытная Оксана, чудом попавшая в приемную Люксенштейна, пыталась самовыразиться в том, что она считала вокалом. Пение Оксаны продюсер забраковал сразу. Однако с прослушивания не отпустил, пригласив в ресторан, а потом вот в эту самую квартиру. Оксана провела вместе с Люксенштейном два дня, в течение которых продюсер задавал ей разные вопросы, в основном касающиеся ее здоровья, а также родственников. Девушка тогда не поняла, почему Юрия так порадовало, что у нее из родни – одна престарелая бабушка, да и та где-то на Украине, а здоровье позволяет Оксане таскать ящики в винно-водочных магазинах, где она подрабатывала в предвкушении карьеры певицы. По истечении двух дней продюсер сделал Оксане странное предложение: выйти за него замуж, но при этом распрощаться с мыслью об успехе.

– Ты должна родить мне ребенка, в идеале – сына, – вкрадчиво пояснял Юрий своим обволакивающим голосом. – Сцена что? Завтра есть, послезавтра нет. Я обеспечу тебя на всю жизнь, но ты должна родить мне здорового наследника.

Оксана согласилась. В предложении не было ничего ужасного, тем более что в постели она не испытывала отвращения к Юрию. Да, немолод, и на мачо-любовника продюсер не тянул. Оксана заметила, что в постели Юрий словно делал нудную и не очень приятную работу.

Оксана забеременела почти сразу. Как только Юрий узнал о том, что станет отцом, он отгрохал шикарную свадьбу. Оксана была счастлива. Ее не расстраивало даже то, что на церемонии не присутствовали родственники с ее стороны. Бабушка была слишком стара и больна, чтобы приехать поздравить внучку, а немногочисленных подружек, появившихся в Москве во время скитаний в закулисном пространстве, Юрий приглашать не разрешил. Подружкой невесты была модная Аксинья Гайчук, другом жениха – молодой певец, протеже Люксенштейна Влад Голицын.

Гости на свадьбе упились в дым.

Оксана поначалу с радостью принимала льстивые поздравления и подношения раскрученных гостей из светского общества, но очень скоро «бомонд» ей наскучил. Ну, и чем он отличается от той же дискотеки в Новолипках? Вон гламурная и пафосная Гайчук поливает бранью опрокинувшего на нее бокал официанта. Тот краснеет и закрывает глаза, такого отборного мата Оксана не слышала даже от деревенского тракториста дяди Леши! Чуть поодаль совершенно пьяный телеведущий Александр Галахов показывал стриптиз, демонстрируя недавно подкачанное до внушительных выпуклостей тело. В бассейне, в вечернем платье, колыхавшемся прозрачной медузой, болталась изрядно окосевшая Маша Скуратова, с силиконовых губ которой текла помада прямо на арбузные груди. В уголке, курчавый, как пудель, политик Немчинов в компании с безголосой певичкой Танечкой Евсеевой скромно терли носы, стряхивая кокаин, которым угостились в туалете, не особенно прячась от общественности. Выпивка лилась рекой, замученные официанты сновали в жарком, сверкающем стразами людском океане, как шустрые сельди.

– А где наш молодой? – вежливо осведомился Виктор Дербышев, композитор и продюсер, на кастинг проекта «Созвездие» которого Оксана так и не попала, срезавшись на отборочном туре. Дербышев лучезарно улыбнулся, растянув свои толстые губы до самых ушей. Глядя на его маленькие, слегка заплывшие глазки, Оксана невольно подумала, что с его крупными чертами лица, мясистым носом и толстыми пальцами он похож скорее на поросенка, чем на известного композитора. Ну вылитый хряк тети Стеши, который задирал свой пятачок, когда его приходили покормить!

– Где-то с гостями, – улыбнулась Оксана. – Минут пять как отошел куда-то…

На самом деле новоиспеченный супруг отсутствовал уже как минимум полчаса. Оксана начала тяготиться своим одиночеством. Тем более что изрядно подпившие гости уже не обращали на нее никакого внимания. Их гораздо больше интересовала совместная пляска на столе Гайчук и Галахова. На парочке уже почти не осталось никакой одежды. Галахов лил на Аксинью что-то, смахивающее на шоколадный сироп, и слизывал коричневые потоки с ее небольших грудей. Гайчук притворно стонала, изображая томную страсть…

Оксана сунула пустой бокал официанту и отправилась искать супруга.

Люксенштейна нигде не было видно. Оксана обошла зал ресторана и направилась во внутренний дворик. Там тоже было многолюдно, но среди курящих и болтавших о разных пустяках людей Юрия она не заметила. Оксана поджала губы и пошла обратно в зал, по пути налетев на певицу Соню, которую за немалые бабки раскручивал Люксенштейн.

Соня была хороша и об этом прекрасно знала. Певица из нее была не ахти, о чем она смутно догадывалась, стараясь компенсировать недостаток таланта обилием секса в клипах и склочным характером. Оксана видела Соню до свадьбы всего пару раз, и оба раза Соня вела себя несколько странно. Не сказав Оксане вроде бы ни одного обидного слова, она, как говорится, опустила ее ниже плинтуса…

– Привет, – буркнула Соня. – Классное платье. Юрия ищешь?

– Спасибо, твое платье тоже очень красивое, – автоматически ответила комплиментом Оксана. – Ты его видела?

Соня вытащила из сумки пачку длинных дамских сигарет и неспешно прикурила, всем своим видом показывая, как она презирает новую жену своего продюсера.

– Да, видела, – небрежно сказала она. – Буквально пару минут назад, на втором этаже. Они с Голицыным обсуждали какой-то проект.

Глаза Сони насмешливо блеснули. Знай Оксана певицу подольше, наверняка бы заподозрила подвох, но сейчас, удрученная отсутствием мужа, она торопливо поблагодарила и побежала наверх. Соня злобно усмехнулась ей вслед, бросила едва раскуренную сигарету на пол и, крадучись, пошла следом за Оксаной.

На втором этаже было пусто и душно.

Оксана нерешительно остановилась на верхней ступеньке и позвала мужа. Ей никто не спешил ответить. В коридоре второго этажа было тихо, и только где-то в глубине играла музыка и слышались глухие голоса.

Оксана пошла вперед. Да, за одной дверью что-то жило и двигалось…

Толстые ковры на полу сделали шаги Оксаны совершенно бесшумными. Она подумала, что не будет ничего страшного, если она ненадолго прервет переговоры Юрия и Влада, ведь гости ждут внизу! Нехорошо оставлять их без хозяев праздника надолго. Оксана взялась за ручку и потянула ее вниз… Картина, которую Оксана улицезрела в приоткрытую дверь, повергла ее в шок. В кабинете Влад Голицын со спущенными штанами опирался на массивный стол, а позади него, вплотную – молодой супруг Юрий Люксенштейн. Его движения были нервными и прерывистыми, сопровождаемыми глухими шлепками. Влад жмурился, стиснув зубы, длинная челка закрывала лицо.

Оксана, не в силах больше смотреть на происходящее, закрыла дверь и повернулась. За спиной стояла Соня.

– Ну как спектакль? – ехидно осведомилась она.

– Пошла ты… – ответила Оксана и оттолкнула Соню с такой силой, что та отлетела к стене, заверещав, как свинья, на которую неожиданно кто-то наступил. Шлепки и постанывания за закрытыми дверьми смолкли. Оксана чувствовала себя гадко, как никогда в жизни. Золото и бриллианты, которыми, как еще недавно казалось, будет выстлана вся ее дальнейшая жизнь, оказались дешевой бижутерией, карета – подгнившей тыквой, хрустальные башмачки немилосердно жали, а принц, прекрасный принц, будущий правитель империи – оказался…

А она, дурочка, поверила в сказку о Золушке!

Шикарное платье стало вдруг душным и тесным, корсет стискивал талию в медвежьих объятиях. Оксана выбежала во дворик, в котором на этот раз почему-то не было ни души, уселась на ажурную металлическую скамейку, не обращая внимания на то, что подолом метет заплеванные окурки, и расплакалась.

Кто-то подсел рядом, молча и почти незаметно. Оксана нервно отодвинулась, думая, что это супруг или того хуже – мерзкая Соня. Но тут наманикюренная ручка протянула Оксане носовой платок, который та взяла не глядя, вытерла слезы и высморкалась. И только после этого повернулась и увидела Аксинью Гайчук, растрепанную, влажную от пота, с размазанным макияжем. На ее некрасивом, вытянутом лице с массивной челюстью читалось участие.

– Ты чего тут ревешь белугой? – недоуменно произнесла она.

Оксана, которая только что с большим трудом смогла обуздать клокочущее в груди отчаяние, разревелась снова и неожиданно для самой себя выплеснула сжигающую ее обиду. Она рассказала все девице, которую видела всего третий раз в жизни. Оксана ожидала, что Гайчук начнет охать и ахать, а потом понесется рассказывать всем «горячую новость». И тогда позора не избежать! Но Аксинья молчала. Она выслушала, потом вытащила сигарету и закурила, протянув пачку Оксане. Та замотала головой, отказываясь.

– Вот что я тебе скажу, подруга, – весомо произнесла Гайчук. – Ты о том, что увидела, лучше забудь. То, что Юрик периодически спит с мальчиками, всем хорошо известно, просто об этом не принято говорить. И про то, что женился на тебе для отвода глаз, все знают. Тебе в этой ситуации надо вести себя мудро.

– Да пошел он, – злобно выдохнула Оксана. – Завтра же на развод подам.

– Ну и дура, – грубо оборвала ее Аксинья. – Ты что, думала, в сказку попала? Уясни себе одну простую вещь: в шоу-бизнесе мужиков нет, есть только проститутки мужского рода. Тут все продаются за пятак. Чего ты возмущаешься? Муж-педик? Ха!

Гайчук затянулась и с шумом выпустила дым.

– Да на нашей сцене из натуралов остались только Шниферсон и Лев Данченко, да и то лишь потому, что им в обед сто лет. Остальные торгуют своей задницей направо и налево. Но для прессы и общественности все они стопроцентные мужики. И жены их с придыханием рассказывают, какая у них крепкая семья, как они любят друг друга и все такое…

– Но это же бред, – возмутилась Оксана.

– Это не бред, а плата за сказку. И тебе надо научиться так жить. Родишь Люксенштейну ребенка и будешь в шоколаде всю оставшуюся жизнь. Для души и тела заведешь себе любовника помоложе, в идеале – с ведома мужа. И будет у вас полный ажур. У него своя личная жизнь, у тебя своя, а для прессы и лоховатой общественности будете изображать счастливую семью.

– Я так не смогу.

– Сможешь, – криво усмехнулась Аксинья, выпуская из носа клубы дыма. – Когда поймешь, каким дерьмом была твоя прошлая жизнь по сравнению со всем этим…

Она повела рукой, показывая на шикарный ресторан, ткнула пальцем в бриллиантовые серьги и колье на шее Оксаны, на кольцо с большим солитером.

– То, что твой муж спит с молоденькими мальчиками, лишь малая плата за красивую жизнь. Поначалу будет трудно, но постепенно привыкнешь. А он компенсирует свои «недостатки» деньгами и брюликами. И поверь мне, это гораздо приятнее, чем терпеть рядом престарелое тело с амбициями.

– Я думала, у нас семья будет, – как-то жалко произнесла Оксана.

Гайчук рассмеялась хищным смехом сытой гиены, обнажив крупные плотоядные зубы.

– Семья… да кому она нужна, эта семья? Живи, девочка, в свое удовольствие, наслаждайся. Привыкай, короче. А сейчас вот тебе косметичка, иди в туалет и как следует умойся. У тебя все-таки свадьба. Начинай привыкать к своему новому статусу.

И Оксана стала привыкать.

Юрий ни словом не упомянул о произошедшем, появившись вместе с Владом на празднике. Оксана присоединилась к мужу через четверть часа, с красными глазами, но улыбающаяся и с виду вполне счастливая. Соня нервно хихикала в сторонке и о чем-то шептала пьяному Кантридзе.

После свадьбы Оксана видела мужа редко. Бывало, неделями не слышала даже его голос. И, как предсказывала Аксинья Гайчук, к этому тоже можно было привыкнуть. Роскошное безделье изо дня в день, шикарные магазины, в которых можно было купить все, что угодно, изысканная еда, новые подружки – жены таких же богатых мужчин, часть из которых работала в шоу-бизнесе… После рождения наследника маленькой империи Люксенштейна жизнь Оксаны почти не изменилась, разве что она стала потихоньку встречаться с сыном соседа, банкира Серова, недавно сменившего сорокалетнюю жену на молоденькую модельку с тощими ножками и отсутствующим взглядом. Сын Серова был всего на пару лет моложе Оксаны, так что они прекрасно поладили друг с другом.