Текст книги "Ветер в пустоте"

Ковер-самолет

– Сережа, здравствуй. Ты сейчас занят? – голос у Михаила был приветливый, но деловой. Чувствовалось, что у него какое-то предложение.

Сережу такие вопросы настораживали, и хотя никаких планов у него не было, он ответил аккуратно:

– Есть кое-какие дела, да. А что случилось?

– У меня массаж был назначен, Мастер уже тут, а сейчас вдруг встреча выездная срочная возникла, перенести нельзя. Я подумал – может ты вместо меня сходишь?

– Куда, на встречу? – удивился Сережа.

– На массаж, – хмыкнул Михаил. – Ты чего – не любишь?

– Да не знаю… Не то чтобы не люблю. Просто не особо хожу. Это надолго? Сколько стоит?

– Послушай, это не обычный массаж, у тебя такого точно не было. Это как попасть к очень хорошему доктору. Денег не надо, все оплачено. Я просто не хочу расстраивать Мастера. Она серьезно готовится к каждой сессии и не любит пустых выездов.

– Она? Это женщина?

– Да, она японка. Дзико.

– Это что-то эротическое будет? – попытался добавить веселости Сережа.

– Нет, это совсем другое. Точно не пожалеешь. Будешь еще просить потом повторить, вот увидишь. Ну что?

Сереже на мгновение показалось, что он наблюдает процесс принятия решения со стороны. Отсюда виделось, что решение идти или нет было принято еще в самом начале разговора, однако внутренним голосам было необходимо сделать несколько формальных па друг перед другом.

– Да, иду, – ответил он.

– Отлично. Если на вечер что-то планировал – лучше перенеси и просто проведи время дома. Заходи тогда прямо сейчас ко мне. Не задерживайся, пожалуйста – меня ждет машина внизу.

Серёжа заглянул в календарь – предполагалась одна рабочая встреча и вечеринка у школьного товарища. Встречу он передвинул на завтра, а на вечеринке поменял статус с «иду» на «может быть».

Михаил встретил его у входа своей «пещеры». Кроме электронного ключа он закрыл дверь на обычный олдскульный замок, видимо врезанный специально. На других дверях Серёжа таких не замечал.

Михаил был в черных джинсах, высоких темных ботинках и изящной черной куртке из тонкой замши с несимметрично расположенной молнией.

– Привет. Классная куртка, – сказал Сережа.

– Здравствуй. Здорово, что смог выбраться, ты еще не знаешь, как тебе повезло. Первый раз всегда особый. Передай, пожалуйста, Дзико вот это, – он протянул Сереже небольшой конверт с несколькими иероглифами в углу.

– Хорошо. А где она?

– До конца по коридору и направо. Она ждет, я сказал про тебя.

– Она по-английски говорит?

– Да. И даже по-русски немного. Но там не до разговоров будет. Все, пока. Да, и телефон выключи на время сессии. – Он кивнул и быстро зашагал к лифту.

– Это Rick Owens, – бросил он через плечо.

– Что? – не понял Сережа.

– Дизайнер куртки, – чуть повернувшись, но не сбавляя хода, пояснил Михаил. – Колоритный персонаж. И жена у него тоже интересная.

В конце коридора оказалось необычно тихо, здесь располагалась нерабочая зона, и сотрудники сюда не заходили. Одна из трех дверей была аварийным выходом, за другой хранилось оборудование для уборки, а третья походила на вход в обычный кабинет среднего размера с зашторенным изнутри окном. Обычно она была закрыта, но сейчас на двери висела табличка «Do not Disturb». Сережа остановился в легкой нерешительности, потом чуть смущенно огляделся по сторонам и толкнул дверь.

В комнате царил полумрак и пахло благовониями – этот запах моментально оживил в нем отрывистые воспоминания – магазин «Белые облака», офис туроператора «БуддаТур» и деревушку Арамболь из далекого Гоа. Внутри действительно оказался обычный кабинет, только мебели в нем было необычно мало – стол с креслом и две полки на стене.

Прямо по центру на полу лежал тонкий двуспальный матрас, застеленный простыней с изображением большого дерева в круге. Дерево соединяло небо и землю, а в переплетении его ветвей возникали фигуры животных и людей. Рисунок показался Сереже знакомым, хотя он не помнил откуда – вероятно, из того же Арамболя. Верхний свет был выключен, в углу горел торшер, а на столе, полках и в углах матраса подрагивали свечи, в свете которых лежанка напоминала сказочный ковер-самолет. На углу матраса, скрестив ноги, сидела женщина в белой футболке и коротких хлопковых штанах на завязках.

Ее одежда, интерьер комнаты, свет и запах настолько контрастировали с офисом, что Сереже показалось, будто, войдя в комнату, он телепортировался из корпоративного государства. Куда именно, правда, было пока неясно, и это предстояло выяснить.

Женщина сняла большие наушники, встала и с достоинством едва заметно поклонилась.

– Дзико. Ты Сергей? – Говорила она тихо, но отчетливо. С сильным акцентом.

– Угу, – кивнул Сережа и хотел шагнуть ближе, но она остановила его жестом и показала взглядом на коврик у двери.

– Обувь, – сказала она.

Пока Сережа снимал кеды, в комнате тихо заиграла музыка. Сначала ему показалось, что звучат колокола, но потом он узнал тибетские чаши, и ему снова вспомнились пестрые лавочки Арамболя. Офис с его шумными коридорами-улицами стал еще дальше.

– Одевайся и рожись, – услышал он Дзико. Как и все японцы, вместо «л» она говорила «р».

– Переодеваться? – удивился Сережа. – А у меня ничего нет.

– Вот, – Дзико показала на аккуратно сложенные штаны с футболкой – они откуда-то появились на краю матраса.

– А зачем? Я думал, массаж в трусах делается, – Сережа попытался добавить в голос игривости, но получилось неуклюже.

– Это другой массаж, – сухо ответила японка и подошла к полке, где на небольшом коврике были разложены какие-то мелкие предметы.

Переодеваясь, Сережа украдкой наблюдал за ней. Рост чуть ниже среднего, черные длинные волосы свернуты пирамидкой на макушке, тонкие черты лица, прямой ясный спокойный взгляд. Дзико доставала из рюкзака какие-то фигурки и камушки, ставила их на полку, что-то шептала и делала короткие изящные движения кистью, будто что-то помешивая или поглаживая.

В ее движениях ощущалась та особая природная грация, которую можно увидеть у диких животных, наблюдая за ними в их естественной среде. Особое изящество, естественным образом привлекающее внимание.

«Сколько ей лет?» – думал Сережа. Оценить возраст другой национальности, особенно азиатов, непросто. Ей могло быть около 30, а может и все 40. Но каким-бы ни был ее биологический возраст, внутренне она была явно старше, и это создавало ту невидимую, но отчетливую иерархию, которая определяла допустимые ролевые модели и из-за которой его недавняя игривость с трусами прозвучала неуклюже.

Была и другая причина – Дзико ему понравилась. Она была не просто симпатичной японкой – от нее исходила та магнетическая женская сила, которая даже многих взрослых мужчин превращает в робких пубертатных подростков.

– А как ложиться? – спросил он, завязывая на поясе выданные ему штаны. – На спину или на живот?

– На спину, – не поворачиваясь от полки ответила Дзико.

Матрас оказался неожиданно жестким, и Сережа поерзал, устраиваясь поудобнее.

Дзико села рядом, взяла одной рукой его запястье, нащупав пульс и опустила веки, как будто прислушиваясь к чему-то или что-то вспоминая.

От ее непонятных многозначительных действий и спокойной серьезности Сережа почувствовал себя неуютно, тишина вдруг стала такой гулкой, что он ощутил биение сердца. Нестерпимо захотелось сказать что-нибудь, чтобы снять напряжение.

– Этот матрас похож на ковер-самолет, – сказал он, пытаясь придать голосу максимально расслабленное выражение.

Дзико никак не отреагировала.

«Что она делает, молится кому…» – мысль оборвалась, потому что Дзико подняла веки. Каким-то неведомым образом ее взгляд полностью захватил Сережино внимание, отчего он забыл, как пошевелиться, и замер, отмечая короткие вспышки мыслей: «Кролик и удав», «Это что – гипноз какой-то?», «Цыганка у метро», «Что происходит?», «Зачем я сюда пришел?»…

Ему показалось, что она его то ли сканирует, то ли успокаивает, и почти сразу после этой мысли взгляд Дзико утратил гипнотическую силу, а на лице даже появилась легкая улыбка. Способность двигаться вернулась, но двигаться не хотелось. Дзико положила ему ладонь на низ живота, словно слушая кончиками пальцев область вокруг пупка, и Сережа вдруг почувствовал на себе волну такой теплой материнской заботы, что ощутил себя совсем маленьким и почему-то готовым заплакать. От этого стало неудобно и он отвел глаза.

– Куда хочешь порететь? – спросила Дзико.

– Что? – не понял Сережа, шмыгая носом. – Я уже немного того… «полетел».

– Ты сказар «ковер-саморет». Куда поретишь?

Сережа не знал, что ответить, и ему стало грустно и жалко себя.

– Не знаю, – сказал он. – Высоко.

Дзико чуть наклонила голову, едва заметно кивнула и коротко скомандовала: «На живот».

Лежать на животе оказалось хорошо. Сережа удобно положил голову, закрыл глаза и стал расслаблять тело, скользя по нему вниманием от макушки к пяткам – он привык так делать еще в детстве по совету бабушки.

Он снова подумал, что Дзико ему симпатична, и в голове возник знакомый голос Николая Николаевича: «Не стоит забывать, что в основе любой межполовой коммуникации внутри вида лежит инстинкт размножения».

Прикосновения Дзико были приятны и отличались от массажей, которые ему делали когда-либо в прошлом. Поначалу казалось, что ее движения совершенно хаотичны, но скоро это ощущение сменилось – теперь, наоборот, казалось, что все прикосновения строго выверены, и то, что начинается в одном месте, подхватывается и продолжается в другом.

Подобно музыканту, взявшему в руки новый инструмент, чтобы его узнать, Дзико перебирала клавиши и струны его тела. Чувствовалось, что такие инструменты она знает хорошо, но этот конкретный экземпляр был для нее новым, и она с ним знакомилась.

Сережа все больше расслаблялся, погружаясь в новое для себя состояние широкого пространства без конца и края. Иногда в нем возникали знакомые ему люди – друзья, коллеги, родственники, иногда появлялись какие-то мультяшные образы или животные. Несмотря на расслабление, он не проваливался в сон, а напротив, отмечал удивительную ясность восприятия.

«Классно, что пришел, надо будет поблагодарить Михаила», – подумал он. Еще несколько минут прошли в приятном расслаблении, а затем темное пятнышко сгустилось на периферии внимания и стало быстро расти, превращаясь в отчетливую тревогу. Что-то было не так и требовало его внимания. Возможно, дело было в звуке – казалось, что он обрел какую-то острую форму и колет его в скрытое и очень нежное место души. К чашам добавилось низкое горловое пение, которое проникало куда-то вглубь и царапало.

Расслабленное состояние исчезло, звук явно представлял угрозу, и нужно было действовать. Сережа хотел что-то сказать, но в этот момент Дзико сильно надавила куда-то двумя пальцами в середине спины так, что у него в глазах сверкнуло и вырвался стон. И следом за этим еще раз, но уже другим голосом – ее пальцы теперь нажали в новом месте. Когда она нажала в третий раз, то перед глазами снова сверкнул радужный свет, а затем он оказался в непроглядной густой темноте.

Прямо перед ним возникло лицо Дзико, она смотрела на него и что-то говорила. Наконец ему удалось разобрать. «Дыши и пой», – сказала она.

Боль от очередного нажатия вернула его на матрас, пальцы японки безошибочно находили какие-то особые точки на его теле, вызывая запредельно острые ощущения. Но в этот раз у него остался небольшой хвостик ясности и, вспомнив совет, Сережа завыл. Сначала тихо и жалобно, а потом все сильнее. Возникла сложная гамма ощущений: боль, тоска, стыд, сладость и радость облегчения переплелись непередаваемым образом, и несмотря на неоднозначность этой комбинации, он сразу почувствовал, что делает все верно. Словно застарелая пробка внутри раскрошилась и теперь вымывается мощным чистым потоком, несущим жизнь в заболоченные участки его существа. «Мородец, – донесся до него голос Дзико. – Рет ит гоу».

Начался каскадный парный процесс – Дзико нажимала на точку, и Сережа начинал гудеть или выть, выпуская с этим звуком боль и очередную порцию какого-то плесневелого эмоционального груза, который носил с собой многие годы. Незнакомые ему прежде сила и легкость нарастали и вскоре перешли в эйфорию, так что в перерывах между воем Сережа смеялся и плакал от радости. Краем сознания он уловил мысль, что со стороны это, вероятно, выглядит как минимум странно, но она тут же была смыта потоком ощущений от следующей точки. Ум пытался сравнить это с каким-то прошлым опытом, однако в его картотеке не было ничего похожего. И тогда он вспомнил слова Михаила: «Первый раз всегда особый». Ему подумалось, что в начале массажа, во время знакомства, Дзико нашла и заминировала какие-то пробки или плотины внутри него, а затем начала цепной управляемый подрыв.

Сколько это продолжалось, было неясно. В какой-то момент он ощутил ее руки у себя на голове и почувствовал, что эмоциональные качели, сделавшие несколько раз «солнышко», начинают замедляться. Дзико что-то тихонько приговаривала на незнакомом языке, меняя положение рук на голове. Иногда ее пальцы мягко нажимали какие-то точки на макушке и лице, но это было уже совсем не больно, а только приятно. Ее пальцы проникало куда-то глубоко-глубоко, заставляя расслабляться старые напряженные узлы.

Качели возвращались к серединному положению, где возникала приятная тяжесть. Сережа чувствовал, будто пробежал в парке 10 километров или прополол грядки на бабушкином участке. Сон быстро обволакивал его целиком, делая тело таким тяжелым, что невозможно было не то что пошевелиться, но даже поднять веки.

«Невероятно. Как же это хорошо. Надо ее обнять», – думал он, летя в приятную бархатную черноту, и прежде чем сон полностью его накрыл, он различил завораживающий мелодичный звон. Последнее, что он запомнил, было тепло от дыхания Дзико на своем ухе и ее шепот: «Это ветер в пустоте. Запомни его. Отдыхай».

Натуральный ГТА

Дом, где жил Сережа, располагался в Трубниковском переулке напротив музея истории русской литературы. Это был семиэтажный кирпичный дом, построенный за несколько лет до революции. Два года назад Сережа купил здесь стометровую квартиру на верхнем этаже, а спустя три месяца с помощью знакомого юриста купил еще и чердак. Покупка квартиры превышала его финансовые возможности на тот момент – ему пришлось отдать все сбережения, занять у Кости, родителей и даже продать любимый БМВ. Сережа легко на все это решился, поскольку «Мандельвакс» каждый месяц удваивал план по выручке, а расходы росли значительно медленнее. Конечно, ребятам приходилось порой в прямом смысле ночевать в офисе, чтобы обрабатывать входящий поток новых клиентов, но это не воспринималось в тягость – было интересно и задорно.

Сереже нравилось думать, что основным секретом их успеха был спроектированный и разработанный его командой продукт, но у Кости было другое мнение. «Серега, пойми, – говорил он, когда сотрудники их не слышали, – продукт у нас самый обычный, ты не обижайся – я без наезда. А маркетинг так и вовсе фуфловый. Мы просто вовремя зашли. Появись мы на год раньше или позже – сидели бы на дошираке сейчас».

Мандельвакс предлагал розничным продавцам online-кассу и автоматизацию их торговых точек. Продукт был упакован по последней моде – облачная архитектура, возможность доступа к системе с собственного планшета, регулярные обновления, расширение функционала, недорогая подписка. Однако сами по себе эти хипстерские преимущества вряд ли создали бы очередь из клиентов, основная часть которых продавала колготки и «угги» в ларьках на крытых рынках. Дело было в другом. То «вовремя», о котором говорил Костя, заключалось в том, что «Мандельвакс» вышел за полтора года до вступления в силу закона, требующего от торговых точек в обязательном порядке отправлять все кассовые операции в налоговую. Для этого владельцам предлагалось купить железо и софт, стоимость которых кратно превышала предложение «Мандельвакса».

Поэтому к тому моменту, когда законодательный петух получил официальную силу и, громко кукарекнув, стал клевать в разные места тех, кто не верил в него, или вообще о нем не слышал, у ребят было работающее решение, обкатанное на паре сотен добросовестных клиентов, которые к приходу петуха подготовились.

Разумеется, ягоды на такой красивой поляне Мандельвакс собирал не в одиночестве. Похожие проекты возникали один за другим, однако реальные клиенты и отлаженность решения позволяли не слишком беспокоиться о конкурентах. Кроме того, поляна была большой, и можно было планомерно расширять свою территорию без стычек с другими «собирателями».

Когда же стали подтягиваться большие игроки, они первым делом изучили текущих фаворитов, и с этого момента Сереже с Костей стали поступать предложения о покупке их бизнеса. Сценарий продажи компании не был для ребят основным. Конечно, они предполагали такой вариант изначально, но никак не думали, что это может случиться так быстро. Предложения становились все интереснее, и в итоге образовалась тройка лидеров: два банка и Вайме. Ребят смущал тот факт, что все они, вопреки классическому венчурному раунду, хотели приобрести контрольный пакет. Три недели они колебались, рисовали таблички, спорили, принимали решение вечером и меняли его утром, кидали монетки и тянули спички. В конце третьей недели они ответили, что не будут продавать Мандельвакс. А еще через день Вайме увеличила сумму на 50%. Это решило исход дела.

Сделка состоялась и превзошла даже их смелые мечты на старте, отчего Костя расцвел и стремительно набирал солидность, в том числе в весе. А вот Сережа хандрил. По счастью его состояние не сказывалось на делах – бизнес продолжал все так же уверенно расти. Сережа давно сделал в квартире хороший дизайнерский ремонт, вернул долги, и даже закончил отделку чердака, хотя изначально предполагал отложить ее на неопределенный срок. Машину он покупать не стал – их бывший подвал был на соседней улице, а офис Ваймэ, куда они перебрались после сделки, тоже располагался в пешей доступности, на Садовом Кольце. Кроме того, в городе расцвел каршеринг, и в радиусе 100 метров от подъезда всегда стояло много машин под разные цели и вкусы.

Майская суббота выдалась по-летнему жаркой, многие уехали на дачи или просто выбрались за город жарить традиционные шашлыки, а то и просто посидеть у реки или погулять в лесу. Полдень уже миновал, и столица пребывала в специфической ленивой неге. Это особое «затишье перед бурей» возникало на уровне Третьего кольца и отчетливо нарастало по мере приближения к центру города, который, подобно всем мировым мегаполисам, жил по своим законам и не спал даже ночью.

Сережа стоял у открытого окна гостиной и наблюдал, как рабочий на крыше двухэтажного особняка внизу кормит голубей хлебом. Сережа ждал Леху, своего друга, который должен был появиться с минуты на минуту.

Двухстворчатое окно, возле которого он стоял, как и два других окна его гостиной, больше походило на двери, поскольку начиналось от самого пола. Такое внесение конструктивных изменений потребовало длительных согласований с ЖЭК, и до сих пор периодически вызывало ворчание некоторых жильцов. Один из них даже подал в суд, заявив, что этот новодел грозит безопасности жильцов и нарушает исторический фасад здания.

Неизвестно, чем бы закончилась эта тяжба, если бы не пришла неожиданная подмога в лице соседа-художника из квартиры напротив. У него тоже было одно «высокое» окно, доставшееся от прошлого хозяина и вообще никак не согласованное. Художник опасался, что иск может создать прецедент, и ему тоже придется что-то оформлять или вовсе заделывать проем. Что именно и как он сделал, Сережа не знал. Просто однажды при встрече художник ему подмигнул и сказал, что окна спасены. Прямо так и сказал, без каких-либо комментариев.

И действительно, спустя пару дней стало известно, что дело закрыто, а капризный жилец вскоре переключил свое внимание на другой объект. Теперь он собирал подписи для ограждения домовой арки колышками, чтобы в нее нельзя было заехать. Заезжал туда только один человек – парень с первого этажа ставил там мотоцикл. Но именно на этого парня у жильца был какой-то зуб. Подписи собирались вяло, так как жильцы с маленькими детьми были против – колышки создали бы преграду для их колясок, а мотоцикл в арке по большому счету никому не мешал, тем более что стоял там всего три месяца в году.

Художник с женой круглый год жили за городом и потому появлялись на Трубниковском редко. Они оба разменивали восьмой десяток и обычно приезжали на несколько дней, чтобы пройти регулярное обследование в поликлинике или повидаться с друзьями. Иногда они привозили с собой собаку – огромного бежевого алабая по кличке Мира.

И сам художник, и его жена были с Сережей приветливы и доброжелательны, но он отчего-то с ними тушевался. Это была какая-то особая неловкость, которой он не испытывал больше ни с кем. Возможно, дело было в разнице возрастов, а может в какой-то особой харизме художника. Так или иначе, в его присутствии Сережа ощущал себя школьником, который плохо выучил урок. И чем больше он пытался это спрятать, тем более неловко себя чувствовал. Ему казалось, что за весело-ироничным тоном художника стоит желание как-то его, Сережу, проверить, отчего ему становилось неуютно, и потому он стремился свернуть общение после нескольких формальных фраз.

Рабочий на крыше докрошил остатки батона птицам, надел рукавицы, сварочную маску и продолжил работу. Сережа задумался, когда они с Лехой виделись в прошлый раз. Получалось, что больше года назад: Леха жил в Ростове и в Москве появлялся редко, хотя и купил здесь квартиру. Чтоб была. Он относился к той породе людей, который Сережа называл про себя «человек-кайф» за их способность жить ярко, сочно и как-то легко. Во всяком случае, так это выглядело со стороны.

Они были ровесники, но Леха, в отличие от Сережи, уже успел сделать несколько разных бизнесов, и последний из них, связанный с какой-то специальной огнеупорной краской, позволил ему найти то особое внутреннее спокойствие, которое открывается человеку, переставшему тревожиться о деньгах. Совсем.

В Сережином окружении за последние несколько лет появлялось все больше таких людей, и, хотя конкретные жизненные сценарии у всех были разные, внутреннее состояние финансового спокойствия казалось Сереже весьма схожим. Он даже спрашивал некоторых на этот счет в момент откровенных пьяных разговоров, и отвечали они примерно одно и то же. Сам Леха ответил так: «Я успокоился, потому что понял, что без денег уже не останусь. Даже если у меня бизнес отожмут или надоест он мне, я другую тему соберу в течение года, у меня на полке 3—4 теплых идеи всегда лежат. Лаванда – больше не вопрос.»

«Может, все наоборот – не деньги дают им это спокойствие, а спокойствие создает условия для прихода денег?» – подумал Сережа. Ведь наряду с этими спокойными была толпа беспокойных, хотя денег у них было не меньше. Выходило, что дело не в деньгах. С другой стороны, если есть беспокойные, но с деньгами, то гипотеза, что спокойствие привело их к деньгам, тоже начинала трещать.

Сережа заметил, что путается. Все было явно не так однозначно и одним фактором не определялось. «Интересно, а я сам-то подружился с деньгами?» – подумал он. Ответить оказалось непросто, и Сережа решил, что это значит «нет».

Судя по соцсетям, Леха в последний год много путешествовал, и, как говорили некоторые общие друзья, «ушел в духовку» – что именно это означало, Сережа не вполне понимал. Друзья рассказывали, что Леха ездит в Латинскую Америку пить какие-то шаманские отвары, купил гитару и ходит на встречи, где люди в белом говорят о жизни и духовном росте. Все это звучало странно, особенно применительно к Лехе, с которым они обычно говорили о деньгах и том, что за них можно купить. И оттого сейчас ему было любопытно ждать Леху, предвкушая интересный разговор.

Внизу послышался породистый низкий рокот, какие обычно принадлежат спорткарам. Машину было не видно, поскольку окна выходили во двор, куда заехать без пропуска было нельзя, но Сережа почему-то сразу понял, что это к нему, и пошел к выходу. В прихожей он протянул было руку к красной толстовке, но затем, передумал и снял с вешалки черный льняной пиджак.

Выйдя внизу из лифта, он встретил того самого соседа художника с его алабаем. Несмотря на угрожающие габариты, вид у собаки был жалобный.

– Ничего, Мирка, не грусти. Скоро поедем с тобой на природу. Я свои дела закончил, а у тебя их здесь и не было, – говорил художник, отстегивая поводок.

– Здравствуйте, – кивнул Сережа. – Чего у нее случилось?

– Привет, – отозвался художник. – Там драндулет у парня так рычит, что собака испугалась. Боится она низких звуков, хоть и суровая барышня с виду.

– Это, наверное, ко мне товарищ приехал, – смущенно сказал Сережа. – Видать машину новую купил.

– Ясно. А мы чем виноваты? – строго и одновременно насмешливо спросил художник, подняв на него глаза в круглых очках. Сережа не нашел что ответить, так что просто развел руками и толкнул дверь.

Перед подъездом стоял сверкающий кабриолет «Порше» темно-коричневого цвета. Прислонившись к заднему крылу, Леха что-то набирал в телефоне. Его черные гладко зачесанные назад волосы вместе с чуть раскосыми глазами делали его похожим на азиатского мафиози, а белая футболка поло оттеняла ровный золотистый загар, наглядно сообщавший, что Леха недавно вернулся из какого-то солнечного зарубежья. По сравнению с таким загаром московский и подмосковный выглядели грязно-кирпичным и ржавыми.

Сережа присвистнул и уважительно кивнул, показывая другу, что впечатлен его видом и появлением. Они засмеялись и обнялись.

– Бро, – улыбнулся Леха. – Как я рад тебя видеть. Столько всего случилось за это время. У тебя, я слышал, тоже.

– Ага, – отозвался Сережа, глядя как прохожие таращатся на машину. Даже здесь, в центре Москвы, где было много дорогих автомобилей, кабриолет привлекал повышенное внимание.

Машина и правда была красивая, ее хотелось рассматривать, как редкую игрушку. Правда, вместе с этим негласный мужской кодекс подсказывал, что слишком сильно пускать слюни не стоит.

Сережа обошел машину по кругу и сел на пассажирское сиденье.

– Нормальный аппарат, – сказал он небрежно. – Низковат только. У меня газонокосилка на даче и та выше. Как ты на ней ездишь – привык уже?

Подобно резвящимся щенкам, они с Лехой привыкли дружески «покусывать» друг друга, кидая в разговоре разные колкости – это была мальчишеская игра, и Леха был в ней мастер. Но в этот раз Сережа напрасно готовился принимать ответную стрелу.

Леха молча сел за руль, неспешно пристегнулся, повернулся к Сереже, и, выждав еще секунду, тихо и как-то очень искренне сказал:

– А я на ней не езжу, бро. Я летаю. Сейчас покажу.

Через две минуты они остановились на разделительной полосе около триумфальной арки, и Сережа открыл дверь: его тошнило.

– Прости, резковато получилось, – сказал Леха, доставая из бардачка салфетки. Я просто сам привык уже. Хотел тебе показать.

– Ясно, – вытираясь, сказал Сережа. – Спасибо за аттракцион. А просто ездить ты еще умеешь, или теперь только летаешь?

– Понял-понял, – Леха поднял руки. – Поедем тихо, как старперы на Москвиче. Ты, кстати, так и не сказал, куда мы едем.

– Вот именно. И на хрена, ты, спрашивается, тогда полетел???

– А на хрена ты меня подколол своей газонокосилкой? – Леха весело ему подмигнул. – Думаешь, я не заметил?

Его легкость подействовала на Сережу обезоруживающе. Это было что-то новое. Раньше Леха так себя не вел.

– Ну подколол, – признал Сережа после паузы. – Только ты перестарался с полетом.

– А чего ты не сказал, что тебя укачивает? Только орал чего-то невнятное.

– Я орал только в самом начале, чтобы ты ехал потише, а потом я держал рот закрытым, чтобы не заблевать тебе салон.

– Прости, – смеясь, сказал Леха. – Так чего – куда едем – вперед-назад?

– Давай на Патрики, там много кафешек. Надо развернуться, здесь нельзя, поехали пока вперед, я покажу.

– Я лучше сам покажу, – сказал Леха тихо, быстро ткнул какую-то кнопку на панели и подобрался, как перед прыжком. Прежде чем Сережа успел сообразить, что он задумал, машина со свистом развернулась почти на месте и тут же рванула вперед, слившись с обратным потоком.

– Да хорош уже, – процедил Сережа, чувствуя, как у него сводит мышцы челюсти. Видимо, он рефлекторно ее напряг по время резкого неожиданного маневра.

– Эхх. Поспешил чуток, – поморщился Леха, глядя в зеркало.

Раздался звук полицейской «крякалки», и сзади возник белый мерседес с включенной мигалкой.

– Долетались, – проворчал Сережа. – Торгуйся на месте, а то можно лишение схватить за такой разворот.

– Не переживай, сейчас все решим, – спокойно и даже расслабленно сказал Леха. Похоже все происходящее его ничуть не тревожило. Они остановились на разделителе, наблюдая в зеркала, как к ним приближаются вышедшие из мерседеса полицейские.

Тот, что был с Лехиной стороны, коренастый мужчина лет сорока в капитанских погонах, скороговоркой представился.

– Вы что себе позволяете? – раздраженно спросил он. – Здесь вам не ГТА. Права и документы на машину.

Леха понимающе кивнул.

– Виноват, товарищ капитан, – сказал он, протягивая какое-то удостоверение.

Раскрыв темно-красную книжечку, капитан поднес ее ближе к глазам и вдруг странно вздрогнул. По лицу его пробежала короткая судорога, а само лицо приобрело растерянное выражение. Он покачнулся, словно потерял равновесие, непонимающе огляделся и посмотрел на своего напарника.

– Чего? – спросил тот.

– Ничего, – пожал плечами капитан. – Возьмите, – протянул он книжечку Лехе.

– Благодарю, – улыбнулся Леха. – Спасибо за помощь и хорошего дежурства.

Он запустил двигатель, и кабриолет нырнул в плотный поток.

– И все-таки – что за ксива? – спросил Сережа, когда они выезжали на Садовое около высотки МИДа. Он задавал этот вопрос уже в третий раз, но Леха все также молчал или уклончиво мотал головой.

– Он так растерялся, будто лешего увидел – что там написано?

– Прости, бро. Ни рассказать, ни показать не могу. Нельзя. Правда.

– Да ладно тебе… Им показать можно, а мне нельзя?

– Именно так. Я знаю, что странно это звучит. Но я говорю – за год много всего случилось.

Голос Лехи показывал его серьезность и Сережа решил отложить этот штурм.

– А как ты под камерами так носишься – тебе штрафы не приходят?

– Вот это могу рассказать, – охотно кивнул Леха. – Мои номера в отдельном списке, для которого все штрафы аннулируются. Так получилось, что я помог одному генералу, а он в ответ помог мне – добавил меня в такой список на три года.