Текст книги "Каллистяне"

Когда они обогнули ее, глазам Широкова и Синяева предстала удивительная картина.

Им показалось, что они каким-то образом вновь очутились на палубе. Впереди и по сторонам расстилалась равнина океана. Сверху было небо и ослепительно белый диск Рельоса.

Стены и потолок были абсолютно невидимы.

Но они знали, что это помещение находится ниже ватерлинии, и легко было догадаться, что это – все та же система телевизионных экранов, но только более совершенная, чем на звездолете. Не было решетки из рамок отдельных экранов, он был сплошной, охватывая все помещение, кроме пола и задней стены. Нечто подобное они видели на звездолете внутренних рейсов.

Но если гости Каллисто подумали, что только для них удивительна эта картина, то слова Мьеньоня доказали им, что это совсем не так.

– Поразительно! – воскликнул инженер. – Я вижу, что техника далеко ушла вперед за время нашего отсутствия.

– Перед стартом к Мьеньи, – сказал Диегонь, обращаясь к Широкову, – на кораблях были экраны, ничем не отличающиеся от тех, которыми оборудован звездолет. Такой сплошной экран для нас новость.

– Этот корабль построен два года тому назад, – пояснил моряк.

– Экраны старого типа где-нибудь сохранились? – спросил Широков.

– Насколько я знаю, нет. Зачем они, если есть новые, более совершенные?

На командном пункте не было ни одного человека. Ожидаемый, по привычке, рулевой отсутствовал.

– Кто сейчас ведет корабль по курсу? – спросил Синяев.

Моряк указал на «машину», стоявшую сзади. Это был гладкий темно-синий куб, на котором не было никаких приборов, кнопок или рукояток.

– Курс проложен по карте. Корабль сам дойдет до назначенного места.

Он подошел к стоявшему посередине помещения второму кубу, гораздо меньших размеров.

Гости увидели, что внутри находится большой лист, на котором синей и красной краской изображена географическая карта. Она была очень похожа на земные карты, с такими же меридианами и параллелями.

– Это участок океана между островом Неба и Атилли, – сказал моряк. – А вот эта черная линия – проложенный курс. Без вмешательства командира корабль не уклонится от него.

– А подводные течения?

– Автомат учитывает их.

– Но если кораблем управляет автомат, то для чего этот сплошной экран?

– Кораблем можно управлять вручную. Вот смотрите!

Он нажал маленькую кнопку.

До сих пор Широкову и Синяеву казалось, что куб сделан из прозрачного материала, но вот он вдруг «потух», и они поняли, что он не прозрачный. Теперь он был темного цвета и походил на пластмассовый. Карты не стало видно.

Передняя стенка куба откинулась, и появилась панель с множеством кнопок.

– Это ручной пульт управления, – сказал моряк. Чувствовалось, что корабль замедляет ход. Это было видно и по экрану.

– Когда карта выключена, автомат не может работать. Двигатели остановились.

Моряк положил пальцы на кнопки.

– Совершим круг.

Кисти рук у каллистян обладали необычайной гибкостью. Их длинные тонкие пальцы могли совершать одновременные и совершенно различные движения, недоступные руке человека Земли. У них не было «левой» и «правой» руки, обе работали одинаково.

Движения пальцев командира корабля, перебегавших с кнопки на кнопку, напомнили Широкову игру на рояле.

Двигатели заработали снова. Слегка накренившись на левый борт, корабль описал по океану широкий круг.

– Следите за мной, – сказал моряк. – Я отвожу корабль в сторону от курса. Поворачиваю его носом в обратную сторону. А теперь снова включаю автомат. Смотрите, что будет дальше.

Говоря, он приводил свои слова в исполнение. Куб опять стал прозрачным. Появилась карта. Рядом с черной линией курса виднелась маленькая точка, которая медленно двигалась.

– Что это? – спросил Широков.

– Вероятно, место корабля, – сказал Синяев.

– Совершенно верно. Эта точка – наш корабль. Сейчас автомат выведет его на правильный путь.

Следя за движениями крохотной точки, Широков и Синяев увидели, как она повернулась, совершив полукруг, и слилась с черной линией.

– Спасибо! – сказал Широков. – Это очень интересно.

– Если не возражаете, пойдем дальше, – предложил моряк.

Среднее помещение было предназначено для жизни и работы экипажа. Здесь было много приборов и аппаратов непонятного назначения и неизвестной конструкции. Гости ни о чем не спрашивали; было ясно, что это оборудование для научных работ.

– Может быть, вы голодны? – спросил моряк. – Здесь есть все, что нужно.

Широков и Синяев отказались. Они действительно не чувствовали голода.

Осмотрев жилой отсек, они перешли в третье отделение. Здесь помещались двигатели корабля.

«РЕЛЬОС ВИТИНИ»

– Знаешь, что мне нравится больше всего? – спросил Синяев, когда, после осмотра машинного отделения, они снова поднялись на палубу. – Тишина. Все их машины работают бесшумно.

– Давно известно, что шум вреден, – ответил Широков. – Но, к сожалению, наша техника еще не может уничтожить его. В будущем это обязательно сделают. Машины на Земле будут работать беззвучно, как здесь. Но как ты мог? – прибавил он. – Когда ты выстрелил, у меня сердце замерло.

Синяев рассмеялся.

– Я нисколько не боялся, – сказал он. – Я верю каллистянам. Конечно, этого не следовало делать. Но когда Диегонь предложил испытать стену, я выстрелил почти что машинально.

– Зачем ты носишь пистолет?

– Забыл о нем. Он лежит в кармане с Сетито.

Выстрел, о котором они говорили, произошел несколько минут тому назад в отделении двигателей.

«Машинный зал» представлял собой небольшое помещение с металлическими стенами, полом и потолком. Вплотную друг к другу стояли четыре длинных и как будто стальных цилиндра. От них отходили гибкие трубки, исчезая под полом.

Командир корабля объяснил, что каждый цилиндр – двигатель. Трубки связывают их с агрегатами управления. Каждый заряжен на несколько лет непрерывной работы.

– Обслуживающий персонал не нужен, – сказал моряк. – Они не требуют никакого ухода за собой.

Объяснения каллистян всегда отличались ясностью, но на этот раз ни Широков, ни Синяев не поняли, на каком принципе работали двигатели. Это были не турбины и не реактивные моторы. Цилиндры приводило в движение что-то, находящееся за кормой. Им показали чертежи, но вопрос не стал яснее. На конце каждого цилиндра находились по три, словно вложенных друг в друга, удлиненных конуса.

Какое-то сложное чувство удержало Широкова и Синяева от дальнейших расспросов. Оба притворились, что хорошо поняли. Синяев неожиданно заявил (по-русски), что техника каллистян начинает раздражать его.

– Мы просто устали, – ответил ему Широков. – Слишком много впечатлений сразу.

Задняя стенка машинного отделения была не металлической. Прозрачная и очень тонкая пластинка размером два на три метра отделяла помещение от океана, представляя собой корму судна. За ней бурно клубилась белая пена. Временами в глубине этого «кипятка» мелькали сверкающие круги.

– Через эту стенку, – пояснил командир судна, –можно осматривать наружные концы двигателей, когда они не работают. Это делается во время каждой стоянки корабля.

– А она не может разбиться?

– Если бы такая опасность существовала хотя бы теоретически, – последовал ответ, – мы никогда не позволили бы вам войти сюда.

– Из чего сделана стенка?

– Из особого сорта стекла.

– Мне кажется очень рискованным применять стекло в таком месте.

– Оно более чем крепко. Практически его невозможно разбить без применения специальных методов.

– Попробуйте! – засмеялся Диегонь. – Даже пуля из вашего оружия бессильна против этого стекла.

Едва он успел это сказать, Синяев вынул пистолет и выстрелил в стенку, находившуюся от них в двух шагах. Среди металлических переборок машинного зала выстрел прозвучал оглушительно.

– Ты с ума сошел! – по-русски крикнул Широков. – А если бы она разбилась?

– Как видишь, все в порядке. На гладком стекле не было видно никакого следа от удара пули.

– Кого-нибудь мог задеть рикошет.

– Об этом я не подумал, – сказал Синяев. – Глупо! Мои нервы не в порядке.

– Георгий очень энергичен, – улыбнулся Диегонь. – Я почти оглох.

– Извините меня.

– Я виноват сам.

Теперь, стоя на палубе и вспоминая этот эпизод, Широков задумчиво провел рукой по стеклу футляра, закрывавшего палубу.

– Технология изготовления стекла, – сказал он, – достигла у них большой высоты.

– И все же они не знали стекла Эбралидзе.

– Тем лучше. Приятно сознавать, что и мы могли чему-то научить их.

Они стояли на носу судна вдвоем. Каллистяне, как и раньше на звездолете, не навязывали своего общества. Они всегда охотно разговаривали с людьми, но инициативу неизменно предоставляли гостям. Широков и Синяев давно привыкли к естественно непринужденной деликатности своих друзей. Поэтому, когда подошел Мьеньонь, очевидно желая вмешаться в разговор, они поняли, что им хотят сказать что-то важное.

– Мы приближаемся к месту, которое вот уже двести пятьдесят лет является священным для всех каллистян, – сказал инженер. – Мы выбрали переезд по морю именно для того, чтобы прежде всего побывать здесь. Если вы не возражаете, мы будем рады показать вам памятник прошлого.

– Как мы можем возражать? – сказал Широков. – Наоборот, мы будем очень довольны.

– Этот памятник, вероятно, находится на острове? – спросил Синяев.

– Нет, на дне океана. Тут не очень глубоко. Каллистяне часто посещают это место. Для наших детей в начале их обучения поездка сюда является обязательной.

– Мы готовы.

– Корабль достигнет нужного пункта через несколько минут.

– Мы спустимся на дно в водолазных костюмах, – спросил Широков, – или на корабле есть подводная лодка?

– Ни то, ни другое, – ответил Мьеньонь. – В этом месте глубина семьсот метров. Мы спустимся на корабле.

Синяев кивнул головой. Казалось, он ждал именно такого ответа. Надводный корабль одновременно был и подводным. Вполне естественно!

Корабль стал замедлять ход.

– Здесь! – сказал Мьеньонь.

Волны, поднятые стремительным ходом судна, улеглись. Со всех сторон расстилалась почти неподвижная гладь. Совершенно безоблачное в начале пути, небо затянулось легкими перистыми облаками. Широков заметил несколько птиц, летевших очень высоко.

– На каком расстоянии отсюда находится земля? – спросил он.

– В ста двадцати километрах. Мы сейчас в проливе, разделяющем два континента.

– Я его знаю, – сказал Синяев. – Видел на ваших картах.

– Разрешите спускаться, – обратился к нему командир корабля.

– Я не могу разрешать, – слегка пожимая плечами, ответил Синяев. – Мы гости. Хозяева здесь вы.

– Покидать палубу не нужно? – спросил Широков.

– Конечно нет. Вода сюда не может проникнуть.

Корабль стал медленно погружаться.

Широков с волнением следил, как уровень океана все выше поднимался по его борту. Он верил в технику каллистян, но не мог заставить себя быть таким же невозмутимо спокойным, как его товарищ. Футляр казался таким хрупким и тонким. На глубине семисот метров должно быть огромное давление.

– На какую глубину может опуститься корабль? – спросил он.

– На два километра. Материал футляра и его форма рассчитаны на давление в двести килограммов на квадратный сантиметр.

Широков ничего не сказал на это. Он всецело был поглощен предстоящим зрелищем. Ему еще никогда не случалось спускаться под воду, а тут он вдобавок увидит подводный мир чужой планеты.

Поверхность океана сомкнулась над ними. Блеск дня сменился синим сумраком. Широков и Синяев сняли защитные очки.

Совсем близко они видели скользящие тени, очевидно морских животных, но рассмотреть их не удавалось.

Корабль опускался все глубже, и темнота постепенно сгущалась. Тонкий футляр словно растворился в воде и стал невидим. Казалось, что между людьми и бездной океана нет никакой преграды.

– Почему не зажигают прожекторов? – спросил Синяев. – Или их нет на корабле?

– Прожекторы на корабле, конечно, есть, – ответил Диегонь, стоявший с ними и остальными каллистянами, кроме командира, на носу судна. – Но существует традиция приближаться к памятнику без света. Ничто не должно нарушать покой этого места.

– Интересно, – сказал Синяев. – Мне кажется, у вас довольно много традиций. Это уже вторая.

– А какая же первая? – спросил Широков.

– А как же. Гудок на корабле. Помнишь, Гесьянь говорил на острове.

– Каллистяне чтут память своих предков, – сказал Диегонь. – Традиции связывают нас с ними.

– Очень любопытно, – сказал Синяев по-французски (Бьяининь стоял рядом.) – Это открывает новую сторону их характера.

Корабль опускался очень медленно.

«Как жаль, что нельзя рассмотреть обитателей вод», – подумал Широков.

Было ясно, что скорость погружения целиком зависела от каллистян. Вероятно, это была еще одна традиция. В медленном приближении к загадочному памятнику было что-то торжественное.

Прошло минут десять, и последние следы света исчезли. Кругом непроглядная тьма.

– Смотрите! – сказал Диегонь, и Широков почувствовал, что каллистянин протянул в темноте руку.

Впереди, глубоко внизу, показалось плохо различимое светящееся облако. Нельзя было определить источник этого света, но казалось, что свет электрический. Как будто в глубине океана горели мощные лампы, освещая что-то, пока невидимое.

Раздался голос Бьяининя. Он говорил по-русски:

– Многие века на Каллисто существовало угнетение, насилие и бесправие. Трудящееся население, так же как на Земле, боролось с хозяевами за свои права, за лучшую жизнь. Было много восстаний, которые подавлялись жестоко. Пятьсот лет тому назад, по земному счету времени, вспыхнуло самое большое, решающее и последнее. Это была гражданская война, кровопролитная, но недолгая. Класс хозяев исчез с лица планеты. Началась эпоха свободного развития общества. В ходе войны в руки хозяев попали двести десять крупных революционеров. Они были погружены на корабль и вывезены в море. В то время у нас были торговые суда. Этот корабль имел имя «Дьесь». На русском языке это соответствует слову «Надежда». В 2137 году, в сто двадцать третий день, в точке океана, где мы сейчас находимся, «Дьесь» со всеми находившимися на нем людьми был потоплен.

– Мы увидим памятник «Дьесю»? – спросил Широков.

– Нет, здесь стоит он сам. Каллистяне сохранили историческое судно. Но теперь оно называется не «Дьесь». На его борту стоит другое имя.

– Какое?

– «Рельос Витини».

– «Солнце свободы», – перевел Синяев. – Это очень красиво.

– Казнь двухсот десяти лучших сынов народа привела к тому, что на сторону восставших перешли все, кроме самих хозяев. И война окончилась. Двести десять были последними жертвами.

Корабль все так же медленно приближался к сияющему облаку, становившемуся все более ярким. Когда он приблизился вплотную и неподвижно повис над дном, на высоте тридцати – сорока метров, люди увидели поразительную картину.

Под семисотметровым слоем воды на равном расстоянии друг от друга стояли правильным кругом двадцать две высокие мачты. На каждой из них висело по два шара, испускавших сильный свет. Можно было видеть мельчайшую подробность дна. Оно казалось тщательно прибранным: ни камней, ни растений

– ровное плоское поле.

На самой середине освещенного круга, уйдя в дно до ватерлинии, стоял длинный вишневого цвета корабль. Никаких повреждений на нем не было видно, он имел такой вид, точно недавно сошел со стапелей завода. На короткой передней мачте «развевалось» зеленое знамя. Не на корме, как у земных кораблей, а на самой середине корпуса зелеными буквами горело гордое имя корабля: «Рельос Витини».

Он стоял совершенно прямо, под своим непонятным образом застывшим знаменем, на дне океана и казался настолько «живым», что отсутствие людей на палубе было как-то неестественно. Невольно представлялось, что под кораблем не дно, а поверхность воды, что он сейчас тронется с места и на нем появятся люди.

Но никто не появлялся. Неподвижно стоял славный памятник трагедии, происшедшей пятьсот лет тому назад, сохраненный людьми на дне океана – мавзолей героев каллистянского народа.

Синяев первым нарушил молчание.

– Как вам удалось сохранить все это столь долгое время? – спросил он, ни к кому не обращаясь.

– «Рельос Витини», – ответил кто-то из каллистян, – затонул на этом самом месте в том положении, в каком вы его видите. Мы его не передвигали, а только покрыли составом, предохраняющим от действия воды и времени. Он будет стоять так тысячи лет. Вас, вероятно, удивляет вид знамени? Это действительно настоящее знамя, и у него есть история. Материал пропитан веществом, которое в соединении с водой превратило его в камень. Мачты и лампы установлены позднее, лет пятьдесят тому назад.

– Каким способом питаются энергией лампы?

– Источник энергии находится в них самих. Они могут гореть неограниченное число лет.

Широков подумал о той циклопической работе, которую должны были проделать каллистяне для установки мачт, шаров, да и с самим кораблем. Ему казалось, что проще было поднять «Рельос Витини» на поверхность, но он понимал величие этого памятника на дне океана и невольно преклонялся перед людьми, которых не остановила трудность задуманного.

В этом странном с земной точки зрения памятнике было что-то трогательное и грандиозное в одно и то же время.

И опять, как много лет тому назад, в день смерти Штерна, каллистяне опустились на колени и протянули руки ладонями вниз. Этот прощальный жест относился сейчас к тем, кто пятьсот лет назад умер на этом корабле.

И, не сговариваясь, Широков и Синяев сами опустились на колени рядом со своими друзьями. Находясь на Каллисто, они по-каллистянски отдали дань уважения героям, память о которых так свято чтилась планетой.

Совершив круг над «Рельос Витини», корабль стал так же медленно подниматься. Все, кто стоял на его палубе, не спускали глаз с подводного памятника, пока он не скрылся в облаке света, становившегося все более тусклым.

Корабль увеличил скорость подъема и через несколько минут вынырнул на поверхность океана, из синего сумрака в белый блеск дня. Лучи Рельоса быстро испарили воду на его прозрачной «крыше», и с прежней скоростью он помчался вперед.

– Что бы я ни увидел на Каллисто, – сказал Широков, – эта картина навсегда останется в моей памяти.

– И в моей также, – отозвался Синяев.

ГЛАВА ВТОРАЯ

АТИЛЛИ

После яркого света и расплавленного зноем воздуха улицы прохлада и мягкий полусвет комнаты успокаивающе действовали на возбужденные нервы.

Широкие окна-арки, лишенные рам и стекол, были прикрыты чем-то темно-желтым, создававшим внутри дома освещение, похожее на солнечное. Глаза, утомленные блеском Рельоса, отдыхали в этом приятном свете. Комната была очень своеобразна.

Высота стен достигала шести-семи метров. Они были бледно-зеленого цвета и казались пористыми. У самого потолка на полметра выступал широкий карниз. Потолок был точно из темного стекла, и в нем отчетливо отражалась обстановка.

Ничем не покрытый пол, гладкий и блестящий, как идеально натертый паркет, в противоположность потолку не отражал ничего. Он был блестящ и одновременно казался матовым. Ровная вишневого цвета поверхность, на которой не видно было ни одного шва.

Углы комнаты были не прямоугольны, как на Земле, а закруглены.

Посередине, ничем не огражденный, бил небольшой фонтан. Его вода была золотисто-зеленой. От фонтана веяло прохладой, как от настоящей воды, но его струи падали совершенно беззвучно.

Мебель была удобна и своеобразно красива, не земной, а своей, непривычной людям Земли, каллистянской красотой. Каждая вещь выглядела произведением искусства по тщательности отделки и подбору красок. Причудливо изогнутые ножки кресел, панели, дверцы – все было из странного материала, ни на что земное не похожего, прозрачно-глубокого, блестящего и матового в одно и то же время.

Цвета мебели гармонировали с цветом стен. Преобладали зеленые тона.

Ни один предмет из этой обстановки не стоял вплотную к стенам, что также было непривычным. Свободное пространство позади мебели, равное полутора метрам, занимали длинные низкие ящики из зеленого «стекла» с растениями.

Больше, чем обстановка комнаты, эта флора Каллисто напоминала людям, что они находятся не на Земле. Ни одного листка, ни одного, хотя бы отдаленно похожего на земные, цветка они не видели.

Цветы переливались голубыми и странно золотистыми оттенками. Листья, свернутые в трубку, были зелеными, что особенно удивляло на Каллисто, где растительный мир имел, как правило, красные и оранжевые тона.

– Это специально выращенные комнатные растения, – сказал Синьг. – И они поставлены здесь для вас.

В доме стояла глубокая тишина. Ни звука не доносилось и снаружи, хотя дом стоял в центре огромного города.

Темно-желтый «занавес» чуть заметно плавно колебался, и это ритмичное движение действовало усыпляюще.

Широков пристально вглядывался в это нечто, закрывавшее окна, в надежде заснуть, наконец, но сон упорно не приходил.

Синяев, лежавший на другом «диване», также не мог уснуть.

Перед мысленным взором друзей стояли картины, прошедшие перед их глазами за эти сравнительно короткие часы первого дня пребывания на Каллисто. Впечатлений было так много, что воспоминаний о них хватило бы на всю жизнь, а это был только первый день в длинном ряду предстоящих им дней.

Они чувствовали себя уставшими до такой степени, что одно только неподвижное лежание на мягкой постели, тишина, царящая в доме, и прохладный полусумрак доставляли им физическое наслаждение.

Заснуть бы скорей!

Широков мечтал о приходе Синьга, который дал бы ему и Синяеву снотворное средство, действие которого они дважды испытали на звездолете, но ожидать каллистянского врача было бесполезно. Гости выразили желание отдохнуть, и они уже настолько хорошо знали каллистян, что не могли сомневаться в том, что их желание будет свято исполнено. Пока они сами не позовут, никто не войдет к ним, а где и как найти Синьга или другого врача, Широков совершенно себе не представлял. Кроме того, встать и выйти из комнаты казалось ему невозможным, так сильно он устал.

Они не разговаривали, каждый про себя переживал еще раз события дня.

Финиш звездолета, встреча на острове, странный «автомобиль», не подчиняющийся законам тяготения, планетный митинг, морской переезд на подводно-надводном корабле, и в особенности сказочное видение «Рельос Витини» на дне океана занимали их мысли, разгоняя сон. И наконец, Атилли!

Они плохо рассмотрели город, но то, что успели увидеть, оставило сильное впечатление.

Атилли был город дворцов. Ни одного здания, к которому нельзя было бы применить это название, они не видели: каждый дворец был достоин особого описания. А вместе с тем было известно, что Атилли далеко не самый большой город на Каллисто и не самый населенный. Это была «окраина», самый северный из городов континента, а следовательно, по земным представлениям, провинция. Подавляющее большинство каллистян предпочитало жить ближе к экватору.

Город был вытянут длинной лентой вдоль побережья, и в нем было, вероятно, не меньше домов, чем в Москве, Лондоне или Нью-Йорке, но каждый дом отделялся от соседнего обширным пространством оранжево-красной растительности. Площадь, занимаемая Атилли, была чудовищно огромной.

Корабль, привезший их с острова Неба – правда, на малой скорости, но целых три часа, – шел вдоль берега, застроенного домами, прежде чем добрался до середины Атилли. Почти все дома имели широкие лестницы, украшенные статуями, спускавшимися к самой воде. Сходство каллистянской архитектуры с древнеегипетской, замеченное при первом же знакомстве людей с постройками Каллисто, подчеркивалось этими лестницами и плоскими крышами.

В центре города увидели красную каменную набережную, к которой и пристал корабль.

Встреча, устроенная им жителями Атилли, была поистине грандиозна. Задолго до того как показался город, корабль сопровождали уже сотни судов самых различных размеров и внешнего вида. Широкова и Синяева удивило такое обилие кораблей, так как они знали, что морской транспорт вышел из употребления. Но им объяснили, что это прогулочные суда типа земных яхт.

Небо было заполнено каллистянами, летевшими на крыльях. Их было много тысяч. Еще выше летело очень много олити.

На набережной стояла бесчисленная толпа. Вероятно, все население города, а может быть и много каллистян из других городов, вышло навстречу. В памяти Широкова и Синяева остались только разноцветные одежды и цветы, которыми был усыпан весь путь от пристани до этого дома.

Людей Земли и двенадцать каллистянских звездоплавателей на руках вынесли с корабля на берег.

Широков и Синяев знали, что Женьсиньг, Гесьянь и другие, оставшиеся на острове, вылетели в Атилли сразу вслед за ними, но никого из этих «старых» знакомых, которые, несомненно, находились в толпе, они не видели. На Земле знакомые, конечно, подошли бы к героям дня.

Их несли на руках, передавая друг другу, не менее двух часов. Это было медленное продвижение в несметной толпе. И хотя оно было радостным и волнующим, для Широкова и Синяева оно превратилось в жестокую пытку, чего не заметили обычно такие чуткие и внимательные каллистяне.

Когда на пороге дома их, наконец, опустили на землю, оба гостя Каллисто были близки к обмороку. Но у них хватило сил скрыть страдание, невольно причиненное им гостеприимными хозяевами. Они не хотели омрачать радость встречи, так как хорошо знали, что каллистяне будут в отчаянии от своей непредусмотрительности.

Причиной этой пытки были привычные для каллистян лучи Рельоса, невыносимый зной, который изливался на землю.

У Широкова и Синяева гудели головы, путались мысли, все тело было покрыто густым липким потом. Они были счастливы, когда в сопровождении Диегоня, Синьга и еще одного незнакомого им каллистянина прошли в прохладные комнаты.

Только здесь Широков, опасаясь теплового удара, сказал Синьгу об их состоянии.

Было ясно, что его слова поразили и огорчили троих каллистян, но они не стали тратить времени на извинения, а сразу приступили к делу.

Гостей отвели в помещение, середину которого занимал большой бассейн, быстро раздели и посадили в воду необычного голубого цвета. Синьг принес два сосуда, очень похожих на бокалы, наполненных бесцветной жидкостью, и попросил выпить ее. Их мысли сразу прояснились.

Потом их тщательно вытерли и одели в легкую каллистянскую одежду, так как их собственная была насквозь мокра от пота, а весь багаж остался на корабле.

Все это производилось быстро и молча.

Только тогда, когда они прошли в комнату с фонтаном и по требованию Синьга легли на «диваны», врач звездолета угрюмо сказал:

– Я никогда не прощу себе этого.

Диегонь только посмотрел на Синьга, и в его взгляде был горький упрек.

– Мы теперь чувствуем себя совсем хорошо, – сказал Широков.

– Вы были обязаны сказать об этом гораздо раньше, – сказал каллистянин, имени которого они еще не знали. – Любому, кто находился рядом. Один из вас врач, и он должен знать, какой опасности подвергал себя и товарища.

– Кому принадлежит этот дом? – спросил Широков, избегая необходимости признаться, что врачом является именно он.

Каллистянин с удивлением посмотрел на Широкова. Вопрос, очевидно, был ему непонятен.

– Дома, – ответил Диегонь, – не могут никому принадлежать. Они принадлежат всем. Так же, как и все остальное. Этот дом подготовили специально для вас, по указаниям Гесьяня и Синьга. Те, кто жил здесь раньше, переселились в другой. В Атилли домов больше, чем нужно его населению.

– Если дом был занят, – сказал Синяев, – то проще было подготовить какой-нибудь другой. Не все ли равно. К чему было тревожить людей?

– Не беспокойтесь об этом. Каллистяне часто переезжают из дома в дом или из одного города в другой. Этот дом подходит для вас хотя бы потому, что здесь есть фонтаны, а они далеко не везде. Не все любят прохладу.

– А как же личные вещи… – начал Широков, но замолчал, не закончив фразы.

Здесь, на Каллисто, земные представления и понятия были неприменимы. Слова «частная собственность» давно исчезли из сознания каллистян. Вопрос, который он хотел задать, был бессмысленным для них.

– Мне кажется, – сказал Широков, – что нам лучше всего заснуть. Сегодня было слишком много впечатлений.

– Безусловно так, – согласился Синьг. – Спите сегодня здесь.

Принесли простыни и подушки. Эти вещи были точной копией земных. Материал был тонок и шелковист. Одеяла были, конечно, не нужны в этом сверхтропическом климате.

Была вторая половина дня, и на улице было совсем светло. Широков спросил, нельзя ли чем-нибудь закрыть огромные окна, которых в этой комнате было два.

Незнакомый каллистянин подошел к окну. Что он сделал, люди не заметили, но оба огромных окна вдруг затянулись словно дымкой тумана, которая быстро густела.

– Какой цвет вы предпочитаете? – спросил каллистянин.

– То есть? – спросил Синяев.

– Каким цветом закрыть окна? Зеленым, синим или желтым?

– Пусть будет желтым.

Закрывшая окна «завеса» окрасилась в желтый цвет.

– Так хорошо?

– Очень хорошо, спасибо!

В который уж раз за этот знаменательный день Широков и Синяев молча переглянулись. То, что произошло, было совершенно непонятно, но ни тот, ни другой не задали вопроса. Они слишком устали. Впереди еще много времени.

– Вы будете спать до утра, – улыбаясь, сказал Синьг на прощание.

Если бы он знал, что они не смогут заснуть так долго, то, конечно, вернулся бы и помог им справиться с бессонницей. Но его не было в доме. Как и все каллистяне, вернувшиеся из космического рейса, он торопился увидеться с родными, которые съехались в Атилли и давно ожидали здесь.

Широков и Синяев одни находились в обширном дворце, предоставленном в их полное распоряжение на все время, которое они проведут в Атилли.

Им показали, где находится «столовая», и познакомили с аппаратом, с помощью которого они могли получить, не выходя из дома, любое кушанье и любой напиток.

Рядом с той комнатой, где они сейчас лежали, находилась другая, гораздо меньших размеров, но не менее красиво обставленная. В ней стояло несколько «шкафов» с дверцами семиугольной формы, наполненных всевозможными вещами домашнего обихода. Они были уложены и поставлены в безупречном порядке, и тут было, кажется, все, что только могло быть нужно. Их предупредили, что все эти вещи принадлежат сейчас им и они могут пользоваться ими как им угодно.

– Все, что может вам понадобиться и чего вы здесь не найдете, – сказал каллистянин, – будет доставлено в любую минуту. Вам надо только сказать. Мы старались ничего не упустить, но, может быть, учли не все.

– Сколько хлопот мы вам доставили, – сказал Широков.

– Мы отвечаем вам за гостеприимство, оказанное на Земле Диегоню и его товарищам.

– О, мы их встретили совсем не так.

– Вы же не могли знать, – сказал Диегонь. – Вас никто не предупреждал о нашем прилете.

Кроме этих трех комнат и бассейна в доме было еще несколько помещений, но знакомство с ними пришлось отложить до следующего дня.