Текст книги "Каллистяне"

НА МЕЖПЛАНЕТНОЙ СТАНЦИИ

Здание стояло на холме, склоны которого были искусственно срезаны, очевидно для того, чтобы сделать невозможным доступ на него огромным животным Сетито. Наверх вела узкая лестница, высеченная в каменистом грунте.

Станция была построена без всяких украшений, в форме голубого куба. На каждой стене было два окна, высоких, но очень узких, напоминавших скорее щели, чем окна, без рам и стекол.

Линьг объяснил, что это сделано для защиты оборудования от птиц, которые могли проникнуть внутрь, если бы окна были широкими. «Станция, – сказал он, – построена давно и потому имеет окна. Такая же станция на Кетьо, построенная позже, без каких-либо отверстий». «Значит, она освещается искусственно?» – спросил Синяев. – «Нет, ее стены прозрачны».

Огромные кольца, диаметром не меньше пятидесяти метров, тускло блестевшие под лучами Рельоса, непонятно как держались над плоской крышей.

Широков и Синяев с интересом рассматривали эти кольца и самый дом. Это была первая увиденная ими в жизни межпланетная «радиостанция», и они не могли смотреть на нее без волнения, думая о сверхмощных «генераторах», которые посылали свои «волны» на столь исполинское расстояние, делали возможным разговор между планетами.

И кроме того, это было не радио, а что-то совсем иное, основанное на других принципах.

Станция бьеньеты была вершиной современной каллистянской техники. До старта звездолета Диегоня, двадцать два года тому назад (одиннадцать лет по каллистянскому счету), на соседних с Каллисто планетах таких станций еще не было. Диегонь, Мьеньонь и их товарищи, так же как люди Земли, видели ее в первый раз.

– Вероятно, – спросил Широков, – разговор возможен только тогда, когда между Каллисто и Сетито кратчайшее расстояние?

– Нет, это не имеет значения, – ответил Линьг. – Разговор возможен всегда, за исключением тех случаев, когда Сетито и Каллисто находятся на одной линии с Рельосом, по разные стороны от него. Тогда бьеньеты дойти не могут. Но мы учитываем это обстоятельство, и экспедиции организуются, только когда связь бесперебойна.

– Почему не могут? – спросил Синяев.

– Потому, что поле Рельоса очень мощно.

– Поле гравитации?

– Да, разумеется.

Синяеву этот ответ дал многое. Он уже смутно подозревал, на чем основываются передачи сообщений с планеты на планету. Наука Земли вплотную подошла к раскрытию тайны тяготения и уже достоверно знала, что энергия гравитации распространяется почти мгновенно, неизмеримо быстрее энергии света.

– С какой скоростью идет передача? – спросил он, желая окончательно убедиться, что догадка верна.

На лице Линьга появилось странное выражение. Он словно смутился. Казалось, ему чего-то стало стыдно.

– Мы знаем, – извиняющимся тоном ответил он, – что передача должна проходить мгновенно. Но она почему-то задерживается. Скорее всего, в этом виноваты аппараты связи. Передача доходит только вдвое быстрее луча света. А у вас? – спросил он, понижая голос.

«Так вот почему он смутился, – подумал Синяев. – Ему стало неловко за „отсталость“ техники Каллисто. Он думает, что мы достигли большего».

Он чуть не рассмеялся. Технике его родины еще далеко до бьеньеты каллистян.

На вопрос Линьга Синяев ничего не ответил и задал встречный вопрос:

– Что вам дают экспедиции на соседние планеты?

– Каждая планета развивается своим путем, и изучение этих путей – благодарная задача. Легче понять пути развития нашей планеты. В этом вопросе еще много неясного.

Линьг, Ресьинь, Вьиньинь и Дьеньи после первого, вполне понятного и естественного удивления ничем не выказывали любопытства, которое должны были вызывать в них люди Земли. Отношения сразу стали простыми. Широков подумал, что деликатность свойственна не только экипажу звездолета, но является общей чертой характера каллистян, чертой, воспитанной в них коммунистическим строем их жизни. Назойливое любопытство, очевидно, было им чуждо.

«А Дьеньи, – вспомнил он. – Она так настойчиво рассматривала меня в лесу. Значит, женщины Каллисто более любопытны, чем мужчины».

Но он тут же отверг этот вывод. Поведение Дьеньи имело какую-то особую причину.

Широков уже привык, что каллистяне всегда с полной откровенностью высказывали свои мысли. Он был уверен, что Дьеньи ответит ему с такой же откровенностью, и он решил спросить ее при первом удобном случае.

Они подошли к самому холму и остановились у подножия лестницы.

По обе стороны входа стояли две статуи – вернее, барельефы, высеченные на поверхности круглых столбов, от которых начиналась лестница. Столбы были около трех метров высотой.

Широков и Синяев знали, что самым распространенным на Каллисто видом искусства была скульптура.

– Давно они тут стоят? – спросил Диегонь.

– Поставлены пять лет тому назад.

– Вы были на Сетито раньше? – спросил Широков.

– Был два раза, – ответил Диегонь. – Но этих статуй, так же как и этих колец, – он кивнул на крышу, – тогда еще не было.

– Что помещалось тогда в этом доме?

– Ничего. Просто дом отдыха экипажей. Синяев внимательно рассматривал барельефы. Каменные черты одного из каллистян показались ему знакомыми. Он вгляделся пристальнее.

– Кажется, это вы? – обратился он к Мьеньоню.

– Вы не ошиблись, – ответил инженер. – Это действительно я. Дело в том, что я был в числе четырех членов экипажа звездолета, первым посетившего эту планету. Чья это работа? – спросил он, повернувшись к Линьгу.

Тот назвал имя. Оно было, конечно, совершенно неизвестно Широкову и Синяеву, но, очевидно, хорошо известно каллистянам.

– Вот как! – сказал Мьеньонь. – Не знал, что удостоился такой чести.

– Это еще вопрос, – сказала Дьеньи, – кто удостоился чести: вы или автор памятника. Мьеньонь улыбнулся.

– Вы слишком высоко ставите нас, – сказал он.

– Разве можно поставить вас выше, чем вы стоите? – возразила Дьеньи.

– Давайте поднимать раненых. – Мьеньонь уклонился от дальнейшего разговора на эту тему.

«Интересно, – подумал Широков, – сохранилось ли у каллистян чувство тщеславия? Общественный строй их жизни как будто не оставляет для него никакой почвы».

Диегонь ласково посмотрел на внучку.

– Энтузиастка! – сказал он. – Вам самой надо слетать на Зьемьлю. (На Каллисто не существует местоимении. Все каллистяне независимо от родства обращались друг к другу без «вы» или «ты». Автор пользуется местоимением «вы» для удобства изложения.) Дьеньи ничего не ответила.

Широкову все больше и больше нравилась эта девушка.

Чем-то неуловимым она напоминала ему ту, которая была его невестой и умерла, не успев стать женой. Синьяня и Вьеньоня осторожно подняли по лестнице. Они продолжали спать, их лица были неподвижны и безучастны.

Вслед за несшими носилки поднялись остальные.

Лестница оканчивалась у самой двери. Правда, в первый момент ни Широков, ни Синяев никакой двери не увидели. Стена казалась такой же, как во всех других местах. Но Линьг нажал на едва заметную кнопку, и часть стены сдвинулась с места, отошла немного назад и поднялась. Образовался проход шириной не больше полуметра. Носилки из веток не могли пройти через эту дверь. Каллистяне на руках внесли раненых внутрь. За ними прошел Синьг.

– Почему дверь так узка? – спросил Широков.

– Для защиты от летающих животных, – ответил Вьиньинь. – На Сетито их много. Птица может налететь на дверь и случайно нажать на кнопку. Ведь мы прилетаем сюда нечасто.

– Внимание! – раздался голос Дьеньи. – Гисельи!

Все поспешно обернулись.

Со стороны леса к холму приближались огромные крылатые существа. Их было не менее пятнадцати.

– Старые знакомые! – сказал Мьеньонь.

Гисельи быстро подлетали. Их перепончатые крылья издавали шелестящий звук. Даже среди дня светились на тупых мордах зеленые глаза. Уродливые тела, с длинными, несколько раз согнутыми ногами, на концах которых были видны острые когти, достигали в длину трех метров. Не то звери, не то птицы – гисельи летели не прямо, а порывистыми зигзагами, судорожно метаясь из стороны в сторону.

– Сегодня ночью мы убили шесть штук, – сказала Дьеньи.

Она первая достала оружие. Широков, наблюдавший за нею, не заметил ни малейшего признака страха или волнения. Эта девушка, едва вышедшая из детского возраста, вела себя так же спокойно, как мужчины, только что вернувшиеся из звездного рейса.

Ее спокойствие было неприятно Широкову.

«Если бы она проявила женскую слабость, – подумал он, – то стала бы больше похожа на девушек Земли».

Вслед за каллистянами, очевидно решившими не прятаться от гиселий внутри станции, Широков и Синяев достали пистолеты.

Перед тем как выйти из корабля на землю Сетито, Диегонь предложил им кью-дьели, но они отказались, предпочитая привычное земное оружие, которое, в числе прочих вещей, оказалось в их багаже. Кто и зачем положил его в чемоданы, они не знали. Но теперь пистолеты пригодились.

Гисельи приближались. Вот-вот раздадутся выстрелы и протянутся навстречу хищникам огненные нити кью-дьелей. Но птицы внезапно круто повернули в сторону и направились к белому шару звездолета. Может быть, они испугались такого количества людей?

– Нет, – ответил Мьеньонь на вопрос Синяева, – гисельи ничего не боятся. Кто их знает, почему они передумали.

На вершине корабля виднелась крохотная фигурка кого-то из экипажа.

– Видит ли он их? – тревожно сказал Диегонь.

– Наверное, видит.

Гисельи все ближе подлетали к шару, где все так же стоял одинокий человек.

– Почему он не спускается вниз? – топнув ногой, сказал Диегонь. – Их слишком много. Ему не справиться со всеми.

Синяев достал из чехла сильный бинокль и поднес его к глазам.

– Это, кажется, Ньяньиньг, – сказал он. – Он что-то рассматривает на той стороне и стоит спиной к птицам.

Но если Ньяньиньг не видел опасности, то должен был услышать шум крыльев. Никаких признаков, что он знает о птицах и готов отразить нападение, не было заметно.

– Идите вниз! – крикнула Дьеньи, точно инженер мог услышать ее на таком расстоянии.

– Ваше бесшумное оружие здесь бесполезно, – сказал Широков. – Попробуем наше.

Он поднял пистолет и три раза выстрелил в воздух.

– Обернулся, – сказал Синяев.

Было видно, как Ньяньиньг метнулся к люку подъемной машины. Едва он скрылся, гисельи пролетели над самой вершиной шара. Синяев видел в бинокль, как одна из птиц ударилась о кессиндовую поверхность.

– Еще секунда промедления, – сказал он, опуская бинокль, – и она схватила бы его.

– Спасибо, Петя, – сказал Диегонь.

– Каллистяне во всем избегают шума, – засмеялся Широков. – Но иногда шум может оказаться полезным.

– Кетьр! – воскликнула Дьеньи.

– Так вот он на что засмотрелся! – сказал Линьг.

Зверь только что показался из-за корабля. По-видимому, он обходил его кругом, рассматривая незнакомый предмет. Благодаря тому, что кетьр находился возле корабля, размеры которого были хорошо известны людям, они смогли составить ясное представление о размерах животного.

– Чудовище! – сказал Синяев.

Ничего другого и нельзя было сказать. Зверь, не менее шести метров в высоту и двенадцати в длину, вполне заслуживал названия чудовища. Даже рядом со звездолетом он казался огромным. Темно-серая туша на неимоверно толстых коротких ногах, казалось, не шла, а ползла по равнине. Раздвоенный хвост волочился по земле. Непропорционально тонкая шея оканчивалась маленькой головой, которую нельзя было рассмотреть на таком расстоянии даже в бинокль. Обнаженное, без шерсти, тело кетьра тускло блестело.

– Я во что бы то ни стало хочу увидеть его вблизи и сфотографировать,

– сказал Широков. – Когда еще выпадет случай встретить живого бронтозавра? (Бронтозавры – гигантские животные из группы динозавров, жившие на Земле в мезозойскую эру.) В возбуждении он даже не заметил, что говорит по-русски. Бьяининь перевел его слова.

– Откуда вы хотите его снять? – спросил Линьг.

– С корабля, – ответил Широков.

Он поспешно стал надевать крылья. Фотоаппарат висел у него на плече, и за время короткого пребывания на Сетито было сделано уже много снимков.

– Я не пущу тебя одного, – сказал Синяев.

– Только не вздумайте опускаться на землю, – предостерег их Диегонь.

– Кетьр очень опасен и, несмотря на внешнюю неуклюжесть, может бегать очень быстро.

– Мы будем об этом помнить, – ответил Синяев.

– Может быть, лучше не надо? – сказала Дьеньи, и Широков вдруг вспомнил, что точно такие же слова сказал ему Куприянов в тот памятный день, когда он впервые собирался лететь на крыльях вместе с каллистянами, после их выхода из шара на поле под Курском.

Где сейчас Михаил Михайлович? Жив ли он? Вспоминает ли о нем?..

– Осторожнее, – тихо прибавила Дьеньи, и в узких прорезях ее темных глаз Широкову почудился мелькнувший огонек.

– Кетьр же не летает, – ответил он. – Какая же может быть опасность? А гиселий давно уже не видно.

Они сразу включили полную скорость, опасаясь, что зверь отойдет от звездолета и тогда окажется на снимке слишком мелким. Расстояние в один километр, отделявшее корабль от холма, преодолели за одну минуту.

С близкого расстояния кетьр казался еще более неуклюжим, чем издали. Они хорошо рассмотрели его морщинистую, как у земного слона, голую кожу и странно маленькую плоскую голову.

– Настоящий бронтозавр! – крикнул Широков.

Синяев кивнул головой.

Кетьр, очевидно, услышал. Он поднял голову, и они увидели его злые глаза, так же, как у гиселий, горевшие зеленым огнем.

Опустившись на вершину шара, Широков поспешно снял крылья и взялся за аппарат. Кетьр был виден отсюда как на ладони.

Снимок за снимком Широков использовал всю пленку. Жалеть не приходилось, – такой случай мог никогда не повториться.

– Ну вот и все! – облегченно вздохнул он, щелкнув последний раз затвором и сняв, через телеобъектив, морду зверя. – Жаль, что нет киноаппарата.

Но, оглянувшись, он никого не увидел позади себя. Синяев исчез. Его крылья лежали у люка подъемной машины.

«Пошел за камерой», – обрадовался Широков.

Кетьру, очевидно, надоел корабль. Он медленно повернулся и пошел к лесу, не оборачиваясь.

– Он не считает нас опасными для себя, – сказал Синяев, снова появляясь наверху в сопровождении Ньяньиньга. – Отойди немного!

У него в руках была кинокамера.

Пять минут, пока кетьр не отошел слишком далеко, Синяев непрерывно снимал его.

– Теперь на Земле увидят, как он ходит, – удовлетворенно сказал он. – Жалко, что гисельи не попали на пленку.

– Спасибо! – сказал Ньяньиньг, обнимая Широкова. – Это вы спасли меня.

– Как это вы чуть не прозевали?

– Меня поразило появление кетьра, – пояснил инженер. – Я его никогда раньше не видел.

Они втроем вернулись на холм.

Широков и Синяев еще не были внутри станции. Они с интересом рассматривали внутреннее убранство первого каллистянского дома, увиденного ими не на рисунке. Но обстановка была очень простой и ничего нового для себя, кроме, разумеется, аппаратов бьеньеты, они не увидели.

В доме было три комнаты. Одна из них была жилой, и в ней находились сейчас Вьеньонь и Синьянь. Во второй помещались агрегаты, дающие бьеньетоэнергию, а в третьей – приемные и передающие устройства.

Диегонь попросил Линьга вызвать Каллисто.

Пока устанавливалась связь, а это отнимало около двадцати пяти минут, Ньяньиньг слетал на корабль, и вскоре весь экипаж собрался на станции. Все хотели присутствовать при разговоре.

Пришел ответ. Далекая каллистянская станция запрашивала о здоровье раненых. Там еще не знали о прилете на Сетито корабля Диегоня и думали, что вызывает Линьг.

Диегонь посмотрел на Мьеньоня. Эти два каллистянина удивительно хорошо понимали друг друга. Так и на этот раз Мьеньонь ответил на безмолвный вопрос Диегоня только глазами.

– Да, – сказал Диегонь. – Так будет лучше. Передавайте! – обратился он к Линьгу.

Широков и Синяев подошли ближе. С приемом бьеньет они были уже знакомы, но как осуществлялась передача, они еще не знали.

Перед креслом, в котором сидел Линьг, помещался большой, наклонно расположенный диск, сделанный как будто из черного стекла. Как только Линьг повернул маленькую рукоятку, цвет диска сразу стал синим.

Линьг взял в руку длинную трубочку с шариком на одном конце и металлическим острием на другом. Шарик был прозрачен, и от него отходил тонкий гибкий провод. Этим острием Линьг стал вычерчивать на диске ломаные линии бьеньеты. Несколько секунд они оставались видны на синей поверхности, потом исчезали. Внутри шарика что-то потрескивало, и временами появлялись вспышки. Каждую фразу передавали по три раза.

– «Космический корабль, – диктовал Диегонь, – вернулся от Мьеньи. Бьеньета Линьга была нами перехвачена. Звездолет повернул к Сетито. Оба раненых спасены. Ждем прилета спасательной экспедиции и с нею вместе вылетим на Каллисто. Все члены нашего экипажа здоровы. Диегонь».

Широков ясно представлял себе, какое впечатление произведет эта бьеньетограмма на родине звездоплавателей. Он видел, что Диегонь сильно волновался, его голос заметно дрожал.

Каллистяне не проронили ни слова и не двинулись с места все двадцать пять минут, отделявшие передачу от ответа с Каллисто. И вот, быстро и явно нервно, побежали линии по экрану.

«Спешу передать всем радостную весть, – говорил неизвестный оператор на станции Каллисто. – Приветствуем вас. Благодарим за спасение пострадавших».

Текст бьеньеты прошел по экрану только один раз. Очевидно, передававший ее каллистянин настолько взволновался, что забыл повторить и даже не назвал своего имени.

Почти тотчас же экран засветился снова. Побежали линии.

– «Экипаж звездолета, – читал Линьг, – приветствует героев Вселенной. Гесьянь». Это имя командира корабля, летящего к нам на помощь, – пояснил он.

На спасательном корабле следили за бьеньетами с Сетито и «слышали» разговор Диегоня с Каллисто.

– «Поняли. Ждем вас», – ответил Линьг.

Только погас экран, как Каллисто снова начала передачу.

«Дорогие друзья! – гласила бьеньета. – Рад, что нахожусь на станции и могу первым приветствовать ваше возвращение. Прошу кратко передать: оправдались ли ваши предположения? Нашли ли вы у Мьеньи жизнь? Женьсиньг».

Диегонь снова посмотрел на Мьеньоня и улыбнулся.

– Этого следовало ожидать, – сказал он. – Придется сказать сейчас.

Широков понял, о чем безмолвно договорились Диегонь с Мьеньонем полчаса тому назад. Они хотели не сообщать пока о людях Земли.

– Передавайте! – решительно сказал Диегонь. – «Дорогой друг! Предположения полностью подтвердились. Мы нашли у Мьеньи населенную планету. Ее обитатели во всем подобны нам. Двое из них прилетели с нами, вы их скоро увидите. Обнимаю вас. Диегонь».

Через двадцать пять минут пришел ответ:

«Обнимите от нас дорогих гостей. Еще с большим нетерпением будем ожидать ваш корабль. Женьсиньг».

Почти точно такая же бьеньетограмма немедленно поступила и с борта спасательного звездолета. Из нее выяснилось, что Гесьянь рассчитывал быть на Сетито к завтрашнему утру.

После этого экран окончательно погас.

Приближалась ночь. Все, кроме Синьга и Ресьиня, отправились на корабль. Дьеньи осталась дежурить у постели раненых.

– Я тоже могу остаться, – предложил Широков.

– Спасибо, – ответил Синьг, – но этого не нужно. Нас троих вполне достаточно. Вы устали – отдохните!

ГЕСЬЯНЬ

– Мы полетели на Каллисто, чтобы увидеть будущее нашей Земли, – сказал Синяев. – А по дороге увидели ее прошлое.

– Да, это верно, – согласился Широков. – Сетито можно назвать прошлым Земли.

– И Рельос тут совсем как Солнце, – продолжал Синяев. – И небо голубое. А лес напоминает каменноугольный период, как его изображают в школьных учебниках. Такой была наша планета много миллионов лет назад. Как и здесь, по ней бродили гигантские бронтозавры и летали птеродактили. И не было людей.

– На Каллисто не будет зеленой травы, – сказал Широков. Они сидели на «крыше» звездолета и грелись под лучами высоко стоявшего Рельоса. Оба любовались природой Сетито, зеленым лесом, травой, небом. Все здесь напоминало природу далекой родной Земли.

Для каллистян Сетито была холодной планетой, а людям было жарко. Широков даже снял рубашку.

– Хорошо! – сказал он. – На Каллисто мы будем мучиться от жары.

– Если станет невтерпеж, – засмеялся Синяев, – отправимся на отдых в полярные области.

Как всегда, беззвучно поднялась подъемная машина. Появился Диегонь в сопровождении Мьеньоня и Линьга. Командир погибшего звездолета с изумлением посмотрел на Широкова.

– Что вы делаете? – сказал он. – Разве можно раздеваться на таком холоде?

Диегонь улыбнулся.

– Они привыкли, – сказал он. – На их планете такая температура воздуха считается теплой.

– Сегодня не тепло, а жарко, – сказал Широков. Линьг с сомнением покачал головой. Он не скрываясь рассматривал розовую грудь и руки Широкова. Еще не привыкнув к людям Земли, он видел в них много необычайного, что давно стало привычным для Диегоня и Мьеньоня.

– Погрейтесь! – ласково сказал Диегонь. – На Сетито Рельос ничем не отличается от вашего Солнца. На Каллисто вы нигде не найдете таких условий.

– Мы только что говорили, – сказал Синяев, – что если устанем от жары, то отправимся в полярные области Каллисто.

По лицу Диегоня прошла тень озабоченности.

– Все равно, – сказал он. – На нашей родине нигде нет условий, подобных земным.

– Как же так? В полярных областях должен быть холод! Относительный, конечно.

– Это верно, но все же вы не будете чувствовать себя так, как чувствуете здесь.

– Объясните, – попросил Широков.

– Это сделает Синьг. Сейчас он поднимется наверх и поговорит с вами.

Тон Диегоня был каким-то необычным. Оба друга заметили это.

– Случилось что-нибудь? – спросил Широков.

– Случилось то, что и должно было случиться. Наша вина, что мы не подумали об этом раньше.

– Ничего не понимаю, – сказал встревоженный Широков.

И он и Синяев смотрели на Диегоня, ожидая более ясного объяснения, но командир звездолета ничего больше не сказал. Он и его спутники надели крылья и улетели к кораблю Гесьяня, стоявшему в стороне леса, на расстоянии полутора километров.

Он прилетел рано утром. Едва взошел Рельос, над лесом показался необычайного вида аппарат. Широков и Синяев привыкли думать, что космические корабли должны иметь сигарообразную форму или быть круглыми, как звездолет Диегоня. Во всяком случае, обтекаемая форма казалась им обязательной. Ведь при взлете и посадке кораблю приходилось прорезывать плотные слои атмосферы.

Звездолет Гесьяня, «корабль внутренних рейсов», как говорили каллистяне, имел форму отнюдь не обтекаемую – скорее наоборот. Это был удлиненный прямоугольный летающий брус, метров двадцати в длину и приблизительно трех в поперечнике. Он был бледно-зеленого цвета и не имел крыльев.

Странное впечатление производил этот «ящик», медленно плывший над равниной; нельзя было понять, какие силы поддерживали его в воздухе.

Синяев посмотрел на Мьеньоня и увидел такое же выражение удивления, как и на лице Широкова. Было ясно, что инженер звездолета впервые в жизни видит такую конструкцию.

Зеленый корабль пролетел над самой вершиной шара, где стояли оба человека Земли и все каллистяне.

– Как он держится в воздухе? – спросил Синяев.

– Антигравитационное поле, – коротко и малопонятно ответил Линьг.

Снова гравитация! Каллистяне, прилетавшие на Землю, ничего не говорили о такой технике. Очевидно, она появилась на Каллисто за время их отсутствия.

Двадцать два года – огромный срок для высокоразвитой науки!

«Чем дальше, тем интереснее», – подумал Синяев.

Зеленый «ящик» летел все медленнее и медленнее. Вот он совсем остановился над выбранным местом и неподвижно повис в воздухе.

Не слышно ни звука. Ничто не указывает, что на корабле есть какой-нибудь двигатель. Волшебным кажется весь его «невозмутимый» вид. Точно не существуют для него законы всемирного тяготения.

Медленно и осторожно корабль опустился на землю по вертикальной линии.

– Да! – сказал Мьеньонь, обращаясь к Ньяньиньгу. – Чтобы снова стать инженерами, нам придется немало поучиться.

Экипаж прилетевшего корабля состоял из четырех каллистян. Трое из них сразу после посадки прилетели на звездолет.

Они пользовались «обыкновенными» крыльями, и это показалось Синяеву удивительным. Вероятно, он не удивился, если бы они летели совсем без крыльев.

Широков и его друг уже знали от Ресьиня, что командир корабля – Гесьянь – по специальности врач. Несмотря на свою молодость, он был широко известен на Каллисто своими научными работами и пользовался большим авторитетом. Опустившись на вершину шара, Гесьянь поспешно снял крылья и одного за другим обнял людей Земли.

Он был одет в черный комбинезон с черным мехом на воротнике и манжетах.

В первую минуту появление этой странной, сплошь черной, фигуры произвело на Широкова и Синяева ошеломляющее впечатление. Словно персонаж из детской сказки, какой-то волшебный «черт», появился рядом с ними. Потом они разглядели молодое приветливое лицо, производившее приятное впечатление.

Двое других были одеты в обычные для каллистянских звездоплавателей серые костюмы с красным мехом.

– Мы были очень рады, – сказал Гесьянь, – когда узнали, что вернулся корабль Диегоня и на нем прилетели два человека от Мьеньи. Приветствую вас, дорогие гости! – Он повернулся к Диегоню и, обнимая его, сказал: – Вы, наверное, знаете их язык. Переведите им мои слова.

– Они вас поняли, – ответил Диегонь.

– Поняли, – сказал Широков. – И очень благодарны за теплое приветствие.

– За время пути наши гости хорошо овладели каллистянским языком, – пояснил Мьеньонь.

– А вы?

– Один только Бьяининь. Их язык очень труден для нас.

Два других члена экипажа, в свою очередь, обняли людей Земли. Один из них – Мьесинь – был тоже врачом и так же молод, как его командир. Другой, значительно старше, оказался женщиной.

– Меня зовут Сетьи, – сказала она. – Я вьеньти Синьяня.

Слово «вьеньти» на каллистянском языке обозначало «подруга» и было равнозначно русскому слову «жена», но одновременно оно служило для обозначения дружбы между женщинами. Если же друзьями были мужчина и женщина, то они назывались «вьести», так же как и друзья «мужчины. (Слово „вьести“ не поддается точному переводу. Приблизительный смысл – „собеседники“.)

– Дайте как следует рассмотреть вас, – сказал Гесьянь.

Он положил руки на плечи Широкова и улыбаясь смотрел в его лицо.

– Сколько вам лет, Гесьянь? – спросил Широков.

– Четырнадцать.

– Двадцать восемь, по-нашему. Вы ненамного моложе меня.

– Тем лучше, – сказал Гесьянь. – Больше оснований нам быть друзьями.

Синьг и Ресьинь подошли к нему.

– Да, да! – заторопился Гесьянь. – Пойдемте к раненым. Я хочу их видеть. – Он снова повернулся к людям Земли и снова окинул их внимательным взглядом. – Вы очень легко одеты, – сказал он совсем другим, профессиональным тоном.

– Для нас здесь достаточно тепло, – ответил Широков.

– Вот как! – Гесьянь нахмурился. – Какая средняя температура на вашей планете?

Синяев ответил.

– На каком расстоянии ваша планета от Мьеньи? Получив ответ и на этот вопрос, Гесьянь повернулся к Синьгу.

– Вы, кажется, собирались лететь прямо на Каллисто? – спросил он.

– Да.

– Хорошо! Там увидим. Идемте, Синьг.

Четыре врача надели крылья и улетели на станцию.

Это было первым намеком на то, что с прилетом людей Земли на Каллисто не все обстоит так просто, как они думали. Но в тот момент Широков и Синяев еще не заподозрили ничего неладного.

Примерно через час Синьг и Мьесинь вернулись на звездолет.

– Как раненые? – спросил Диегонь.

– С ними все в порядке, – ответил Синьг. – Вот только зрение можно вернуть на Каллисто, не раньше.

– Гесьянь там?

– Да. Он разговаривает с Каллисто. – Синьг посмотрел на Широкова, стоявшего рядом, и Петр Аркадьевич заметил странное выражение на лице своего друга. Казалось, что Синьг чем-то взволнован и огорчен.

– Гесьянь разговаривает о нас? – прямо спросил Широков, глядя в глаза Синьга.

– Да, о вас. Мне надо поговорить с вами, – сказал Синьг, обращаясь к Диегоню.

И они ушли.

Это было вторым намеком, возбудившим уже тревогу. И вот сейчас, спустя несколько часов после прилета корабля Гесьяня, слова Диегоня в третий раз намекнули на что-то, по-видимому, неприятное.

Что же могло случиться?

Они с нетерпением ждали прихода Синьга.

Врач звездолета появился наверху явно расстроенный.

Он сел рядом с Широковым и долго молчал.

– Вот, Петя, – сказал он наконец. – Меня считают хорошим врачом, а это совсем не так.

– Что-нибудь с ранеными?

– Нет, не то. Дело не в раненых, а в вас.

– Мы ни разу не болели.

Широков уже начал догадываться, в чем дело, но хотел вызвать Синьга на полную откровенность.

«Хорошо, там увидим», – звучали в его ушах слова Гесьяня.

Не об этом ли говорил он с Каллисто? Очевидно, об этом.

– Говорите прямо: в чем дело? – спросил Синяев.

– Я был на Земле, – словно самому себе сказал Синьг. – Я знаю ее климат, знаю организм людей. И все же я не подумал о разнице средних температур Земли и Каллисто.

– И что же? – спросил Широков, поняв все.

– Гесьянь считает, что вам нельзя лететь на Каллисто. Пока нельзя, – поправился Синьг. – Надо привыкнуть к лучам Рельоса.

– Здесь?

– Нет, здесь ничего не выйдет. Сетито слишком далеко от Рельоса. Гесьянь советовался с врачами и астрономами Каллисто. И они решили отправить вас на Кетьо, для акклиматизации. Кетьо ближе к Рельосу, чем Сетито, но дальше, чем Каллисто. Это будет промежуточной остановкой.

– И долго нас собираются там держать?

– Дней пятьдесят.

Широков переглянулся с Синяевым. Пятьдесят дней! Это было не так уж страшно. Они ожидали худшего.

– Из-за этого не стоит расстраиваться, – сказал Широков.

– Как ты не понимаешь? – по-русски сказал Синяев. – Не это их расстраивает. Дело не в том, что мы попадем на Каллисто с опозданием.

– А в чем же?

– В них самих. Широков посмотрел на грустное лицо Синьга и понял.

– Летите на Каллисто, – сказал он, – без нас. Мы отправимся на Кетьо с Гесьянем.

– Диегонь не хочет этого. Да и другие не хотят. Мы говорили об этом. Мы сами доставим вас на Кетьо и останемся там вместе с вами. Вы наши друзья, а друзей не бросают.

Широков и Синяев хорошо знали, что экипаж звездолета любит их, но такого самоотверженного проявления этой любви они не ожидали. Ведь эти люди двадцать два года не видели своей родины. Каллисто была так близка!

– Не делайте этого, – сказал Синяев.

– Это решено, – ответил Синьг. – Но, конечно, нам грустно.

Широков обнял каллистянина и поцеловал его в серые губы.

– Спасибо! – сказал он взволнованно. – Мы не забудем жертвы, которую вы нам приносите.