Текст книги "Загадки Нострадамуса"

Глава тринадцатая
Линия Генерального

Когда в конце 90-х годов прошлого века бардак в родном отечестве достиг апофеоза, линии первого президента и Генерального прокурора заметно разошлись. Причин тому было много – и объективных, и субъективных.

Один по характеру был «прорабом»: мог вызвать, дать накачку, «наехать», дать взбучку, пошуметь или, на худой конец, расслабиться в хорошей компании. Другой – доктор юридических наук, профессор, автор двух сотен научных трудов, привыкший воспринимать информацию больше «на глаз», чем «на слух»…

Каждый из них работал с документами по-своему.

Если президент, с тоской оглядев свой письменный стол без единой бумажки, принимал решение «сделать перерыв», то Генеральный прокурор отрывался от горы дел, документов, аналитических справок, информационных обзоров, записок советников и помощников лишь за полночь.

Отдел специальных операций во главе с бывшим полковником ГРУ старшим советником юстиции Патрикеевым еженедельно готовил аналитическую справку о резонансных преступлениях, уголовных делах и тревожных тенденциях в процессе всеобщей криминализации станы. В дополнение к этому и для президента, и для Генерального ежедневно готовились две короткие справки о малейших принципиальных изменениях в ситуации в стране. президент эти бумаги не читал.

Генеральный прокурор читал, приходил в ужас, посылал в Администрацию президента срочные «правительственные» записки, и все – как в вату. Он звонил по правительственной связи лично президенту, будучи человеком, при всей своей интеллигентности, по-сибирски упрямым, настаивал, «давил», просил принять… Иногда его «принимали».

Генеральный входил в кабинет президента и сразу же по раскрасневшемуся, раздраженному лицу видел: его опять опередили. Здесь, в этом большом и тихом кабинете, где, по сути дела, должна была вершиться власть, фактически ничего не решалось. Каждый раз происходила одна и та же безобразная сцена: президент тряс перед лицом Генерального какой-нибудь бумажкой, минуту назад подброшенной кем-то из имеющих «доступ к телу», и кричал, не особенно выбирая выражения.

По сути дела он, в кричащем противоречии с законами юриспруденции, указывал Генеральному прокурору – кого арестовывать, кого освобождать, кому изменять меру пресечения, кого из фигурантов оставить «в деле», кого исключить…

Логика была простая: одни «фигуранты» на данном этапе нужны стране, другие – уже нет…

Все попытки Генерального объяснить президенту абсурдность такой юстиции ни к чему не приводили. Генеральный упирался, ссылаясь на Его Величество Закон. Президент напирал на «целесообразность» и «интересы дела»…

Из общих тем, не вызывающих раздражения, остались лишь воспоминания о городе, в котором они учились, хотя и в разное время, да игра нашей мужской волейбольной команды. Оба были волейболисты…

Президент уже давно не играл в эту коллективную игру. Предпочитал теннис. Да и то – лишь короткие матчи на пару сетов со своим тренером.

Генеральный же умел и любил играть в команде. Но в команду президента он уже вряд ли мог попасть, если бы даже захотел. Там, похоже, давно сложились иные критерии отбора. Иные правила игры…

Вся проблема была в доказательной базе.

Генеральный говорил президенту, что да, Х – бандит, коррупционер, взяточник, в ходе приватизации украл миллиарды… Но действовал он вначале 90-х годов, в соответствии с законами того времени. Нужно принять другие законы, и тогда прокуратура готова приступить к исполнению своих функций: задерживать, арестовывать, предъявлять обвинения, проводить следственные действия, доводить дела до суда.

А президент говорил: «Накласть мне на все ваши юридические выкрутасы, мне нужно, чтобы вы посадили X».

– А что делать с N? Он, по нашим данным, совершил те же правонарушения. И по тому, и по другому доказательная база слаба.

– А N мне нужен. Он нужен России! – пафосно восклицал президент. – Его не тронь. Он помогает нашей избирательной компании. Или ты видишь кого-то другого в кресле президента?!

А когда доказательная база, несмотря на все препятствия, была все-таки сформирована, следовал окрик:

– Не трогать! И у вас, и у вашего заместителя по следствию Кадышева – обвинительный уклон. Не те времена. Не позволю!

Документы он не читал. Аргументов не слышал. Оппонентов не видел.

– На того же Осинского сколько компромата было, – устало откинулся на спинку кресла бывший Генеральный прокурор России Илья Юрьевич Кожин. – Так ведь близко не подпустили… Его «Структура» по размаху деятельности, кадровому и техническому потенциалу чуть ли не превосходит ФСБ. Денег Осина не жалеет. Очень уж легко они ему достаются…

– Он слишком опасался, при всей близости к президенту, наших разработок, – согласился Патрикеев.

– А сейчас что, уже не боится? – мрачно спросил Кадышев.

– И сейчас боится. Но, похоже, второй президент выдал ему охранную грамоту. По нашим данным, он опять собирается вернуться и, видимо, намерен еще порулить.

– Не знаю, не знаю, – неуверенно протянул Кожин. – Сохранилось ли его влияние на президента?

– На президента влияют не люди, а обстоятельства, – бросил Кадышев.

– И ранее взятые на себя обязательства, – согласился Кожин.

– Что-то, однако, готовится. В воздухе висит напряжение, как перед бурей. Думаю, от ФСБ, СВР, ГРУ президент имеет исчерпывающую информацию.

– Мои источники, – медленно проговорил Егор, – из Великобритании и США уверены: Осина планирует вернуться на коне.

– Не знаю, как ему это удастся. Компромата на него – воз и телега.

– И тем не менее, – продолжил Патрикеев, – он уверен, что не только вернет себе роль серого кардинала при новом президенте, но и отомстит всем, кто его эти годы преследовал. Потому-то его зловещая «Структура», созданная еще при «Корпорации» «Осинский и К», сохранилась – только теперь в подпольном виде…

– Петр Евгеньевич! – обратился Кадышев в генералу Ильчину, который после восьмилетнего перерыва вернулся по просьбе Кадышева на прежнюю должность начальника Управления по расследованию особо важных дел в сфере экономики. – Как ты – вошел в курс? Сохранились дела, рассыпанные в конце 90-х?

– Не все… Но продолжаем восстанавливать. Опытных «важняков» не хватает. Но и Петя Прибой уже обещал вернуться, и Угаров. Соберем.

– А ты что скажешь, Василь Владимирович, – бросил Кадышев взгляд на генерала Данильченко, также работающего после восьмилетнего перерыва на прежней должности начальника Управления по расследованию особо важных дел, связанных с преступлениями против личности.

– У нас на Осину было много нарыто. Практически, до него проследили шесть эпизодов – заказы на хищения антиквариата и на убийства.

– Он же у нас большой коллекционер, в «Сотбис» перед ним расшаркиваются – за ценой не стоит… Правда, некоторые свидетели ушли из пределов досягаемости – кто за рубеж, кто на тот свет – не без участия «Структуры»… Но если дадут – доведем дело до суда.

В кабинете президента Фонда «Правовая справедливость» собрались: бывший Генпрокурор, два бывших его заместителя, три бывших начальника управлений, два бывших прокурора субъектов Федерации – надежные друзья, с которыми можно идти в разведку.

– Ладно, мужики, не будем забывать, что мы не на коллегии Генпрокуратуры, а пришли к Илье Юрьевичу по праздничному поводу. Сейчас придет профессор Симонов, он человек точный, и мы будем иметь честь присутствовать на вручении действительному государственному советнику юстиции медали «За достижение цели».

Дверь приоткрылась и, опережая секретаря, сияя от лицезрения столь значительных и уважаемых людей, в комнату вошел президент Комитета кавалеров русских исторических орденов, известный специалист в области геральдики, профессор Алексей Александрович Симонов.

После взаимных приветствий все наконец расселись за длинным овальным столом.

– Тамада, вступительное слово, – привычно обратился Кожин к Патрикееву.

Тот незамедлительно откликнулся:

– Есть такое выражение: «С этим человеком можно пойти в разведку». Но в последние годы все или большинство из присутствующих прошли через целую череду предательств и провокаций, в том числе и со стороны людей, с которыми еще вчера пошли бы в эту самую разведку. Теперь мой дежурный тост звучит иначе: «За тех, с кем можно не только пойти в разведку, но и вернуться». За вас, друзья!

Несмотря на присутствие за столом нескольких своих друзей выше по званию, Егор Федорович был непреклонен в том, что касается этикета стола. Мгновенно пресекая возникающие споры и приватные беседы, он предоставил слово Симонову.

– У меня для вас приятный сюрприз. Президент Ассоциации ветеранов ГРУ генерал-полковник Борис Федорович Сологубов поручил мне вручить двум нашим выдающимся соратникам – генералу армии Кожину и генерал-полковнику Кадышеву медали «За достижение цели».

В эту минуту раздался музыкальный звонок сотового. Недовольно поморщившись, Кадышев аккуратно поставил рюмку с виски на стол и взял трубку:

– Слушаю.

– Поздравляю тебя, Борис, с наградой.

– Ну, ты даешь! Спасибо, конечно, но как…

– Извини, должность позволяет. Можешь на минуту освободиться для разговора?

– Конечно… Илья Юрьич, – обратился Кадышев к Кожину, – извини, это… премьер. Мне надо переговорить, ваш кабинет свободен? – спросил он заместителя Кожина по Фонду, профессора Арзуманяна.

– Да, конечно.

– Извините, мужики, служба, – смущенно бросил Кадышев и вышел.

В уютном кабинете Ашота Саркисовича Кадышев сел в кресло и приложил трубку к уху.

– Слушаю внимательно, Василь Василич.

– Аналитические записки, что ты мне присылаешь за своей подписью, готовит по-прежнему Егор?

– Конечно.

– У нас с тобой нет оснований сомневаться в его компетентности. Что, действительно все так серьезно?

– Впечатление такое, что значительная часть олигархов после рокировки наверху, когда ты перешел в кресло премьера, а вице-премьер стал президентом, испытывает некоторое разочарование…

– А… И я вижу, что тараканы ожили после короткой спячки. Но на правовом поле все, как говорится, спокойно. Все в рамках и закона, и существующих неписаных правил. Никого мы с тобой по-крупному пока не тронули. Все у них впереди. Чего беспокоятся?

– Пока все данные говорят о том, что и в России, и за рубежом ряд олигархов в сотрудничестве с политиками и солидными людьми бизнеса готовят, так сказать, материальную базу для переворота.

– Опять, как четыре года назад, создают залоговую основу, банк драгоценных камней?

– Да. Кажется, да. Но не уверен. Работаем с этим.

– Что еще тревожит?

– Какая-то хренота вокруг этих камней. Егор пытается разобраться, а я совсем не Копенгаген в оккультных тайнах. Не буду тебе сейчас голову морочить. Еще позвоню.

– В прошлый раз ты в беседе с президентом жаловался на Следственный комитет. Что, вооружается?

– А ты не знаешь? Понять бы, зачем. Президент-то хотя бы знает, зачем? А тут еще арест заместителя руководителя комитета, а к этому два случая задержания сотрудников комитета за получением взятки. Ты действительно не видишь тут ничего тревожного?

– Осина просит у президента разрешения вернуться на родину, – как будто невпопад ответил премьер.

– Хочешь сказать, что это два взаимосвязанных процесса… А вооружается комитет для того, чтобы охранять Осину, или арестовать его? Так мы без гаубиц и танков его аккуратненько возьмем – и в СИЗО.

– Осина ведь не один. Догадываешься?

– А то… Но с олигархами не посоревнуешься. Мы их по другой части возьмем – за то, что танцорам мешает… За самое «Фаберже».

– Ну-ну… Мне бы твой оптимизм. Значит, считаешь, вырвался из-под твоего контроля Следственный комитет?

– Может, не столько комитет, сколько Медликин. Словно какую-то могучую поддержку наверху имеет. Я его давно знаю. Если бы не гарантии, он бы так нагло не держался. Ему противовес нужен.

– Какой?

– Сейчас, можешь подождать минуту, я рюмку виски налью для храбрости.

– Могу… И мне налей.

В кабинете Арзуманяна в углу стояла в человеческий рост деревянная голова Ильи Муромца. Сняв верхнюю часть этого исторического бюста, можно было обнажить горловину десятилитровой бутыли отличного шотландского виски. Что и проделал Кадышев, наклонив горлышко и подставив под золотистую струю стакан. Потом – второй. Поставил их на стол друг против друга.

– Ну, будем здоровы – как тогда, в Чечне, в начале 90-х.

– Смелости набрался? Говори.

– Нужен пост вице-президента, курирующего международные связи, армию, оборонку, силовые и правоохранительные структуры.

– Допустим. А знаешь, сколько людей будет на этот пост претендовать?

– Знаю. Пять.

– То есть? По моим подсчетам, вдесятеро больше.

– Это самих претендентов. Но за ними – по-прежнему пять теневых олигархов. А нам нужно из-под их пресса выскользнуть.

– И кого предлагаешь? А, знаю – Кожина.

– Ну…

– Погоди, ничего не говори. Я думаю… При всей абсурдности идеи в ней что-то есть. Может оказаться интересная рокировка. Но он вроде бы был близок со Сметаниным, одним из твоей пятерки?

– Во-первых, это было давно. И не очень уверен, что было.

– Ладно. Примем за основу.

– А третий президент не забодает наше предложение?

– Обижаешь…

– Кого? Тебя или его?

– Обоих. Уж в кадрах я как-нибудь разбираюсь. В тебе же не ошибся. Считай, что решили. Кожину пока ничего не говори, президент его завтра же пригласит к себе. Сделает предложение, от которого не отказываются. Правда… Не знаю, как пройдет утверждение в Госдуме и Совете Федерации.

– Ты серьезно? Уж мне-то этого не говори. Оба председательствующих лично тебе обязаны.

– Ты преувеличиваешь…

– Только один факт: когда мы хотели взять за жабры Бабилова, бывшего заместителя министра финансов, умыкнувшего, по официальным данным, 220 миллионов долларов, а по нашим наработкам – все полмиллиарда, у нас доказательная база была преотличнейшая. Нужно было только лишить его неприкосновенности как члена Совета Федерации…

– Я был за…

– А кое-кто был, как ни странно, против. И по нашим данным, за это «против» получил десять миллионов долларов. И ни один волосок на его «внутреннем займе» не дрогнул. А ты говоришь…

– Не может быть… Разберемся…

– Я не к тому, чтобы тебе сразу и во всем «разобраться». Но имей в виду: у нас и на Совет Федерации, и на Госдуму компромата по взяткам – скрытым, открытым, «борзыми щенками» – воз… Так что, ставь перед президентом вопрос. Это от тебя большого мужества потребует. Извини за иронию. Но между собой-то чего нам выпендриваться?

– Ладно, ладно… Уговорил, упрямый вологодец… Или вологодчанин?

– А мы, мужики вологоцкие, необидчивые, если что – сразу до юшки…

– Поздравь там Кожина…

– С чем? Вопрос-то в стадии решения. Ты ж сам сказал «завтра».

– С медалью.

– У военных разведчиков есть хороший девиз и тост: «Не личной славы ради, но во славу Отечества». Давай по второй – за это…

…Голова Ильи Муромца вернулась на место, а Кадышев – в компанию старых товарищей. В этот день застолье было долгим.

Глава четырнадцатая
Рубин баронессы Корф

Анна, пошарив сухонькой рукой по одеялу, нащупала трубку мобильника.

А что дальше? Кнопки милиции среди «любимых» номеров не было. Не подумала как-то… Во времена прежней страшной жизни милиция была частью НКВД со всеми вытекающими последствиями. Теперь вот приходится расплачиваться за свои исторические предубеждения. И нынешняя милиция – не всегда подарок, но уже не та. Включила бы номер – спаслась бы от убийц и грабителей…

В том, что это грабители, у баронессы сомнений не было. И в том, что после ограбления ее убьют как ненужного свидетеля – тоже…

Прикованная к постели, она порой погружалась в свои далекие воспоминания, как в бесконечные сериалы, похожие друг на друга. Одним из рефренов всех фильмов был девиз: «Свидетелей не оставлять!»

Имелось в виду – живых свидетелей.

Баронесса вновь, как много лет назад в лагере, поняла: уходить из этой трудной, унизительной, но такой прекрасной жизни ей совсем не хочется.

…Конечно, в том кошмарном мире ей по-своему везло. Вертухаи для своих сексуальных утех выбирали «чистых» дамочек. Предпочитали «антиллигенсию». Потому что среди уголовных подруг блатарей, воровок и проституток свирепствовали гонорея и сифилис.

Хоть тут Бог миловал.

Жизнь блатных в лагере была в чем-то легче, чем у остальных.

Воровка в лагере – своего рода аристократия. Как правило, если условия лагеря позволяли, – она еще и «подруга» какого-нибудь вора. Вовсе исключено, чтобы воровка жила с каким-нибудь фраером.

Проститутка – более многочисленная категория среди обитателей женского лагеря. Сама блатная или нет, в любом случае – «подруга» вора, добывающая для него пропитание. У нее на зоне есть кое-какие права, но во многом она даже более бесправна, чем политические, к примеру. Вор-любовник может послать ее в постель начальника. Но тот чаще всего, боясь венерических заболеваний, откажется. Вор может послать свою подругу к другому вору (причины могут быть разные). Тут – без отказа. И гуляют по зонам сифилис и гонорея.

С точки зрения Анны, одной из самых противных сторон жизни этих, в сравнении с ней, привилегированных зечек, был заказ.

По блатным понятиям вор в некоторых деликатных ситуациях расплачивался своей подругой. Проявляя чудеса храбрости и настойчивости, иногда переодеваясь в мужское платье, переспав для индульгенции с нарядчиком, в назначенный час измученная проститутка проникала в расположение мужских бараков и терпеливо отдавалась незнакомому вору. Потом – назад, в женскую зону, с большой вероятность попасть на глаза надзирателю, а это – карцер. Месяц в изоляторе. А то и на штрафной прииск попадет…

В северской больнице для заключенных, в которой Анна одно время «придуривалась» санитаркой, был случай, когда к видному блатарю один проигравший в карты на всю ночь прислал свою любовницу в хирургическое отделение. И она безропотно спала со всеми восемью блатными, находившимися на тот момент в палате. Дежурному санитару пригрозили ножом, фельдшеру подарили костюм, пару дней назад снятый с какого-то профессора из Львова, а дежурной санитарке (то есть ей, Анне), до поры до времени находившейся под зыбким покровительством начальника лагеря, пригрозили «пустить по кругу» не одной палатой, а всем медкорпусом.

Анна все это воспринимала как ночной кошмар еще и потому, что в лагере, как она достоверно узнала на больничной работе, все блатари и их подруги – сифилитики. «Сифилис – не позор, а несчастье» – гласила лагерная поговорка. А иногда и счастье, как ни странно. Принудительное лечение венериков – обязательно… В глухую зону тяжелобольного не пошлют. А повезет – так и вовсе попадет такой зек с тремя или четырьмя крестами Вассермана в специальную зону, на лесные прииски или командировки, где блатные получали кроме пайки еще и освобождение от работы.

«Хорошая школа жизни, – горько усмехнувшись, подумала Анна. – Век бы этой школы не кончать…»

Несколько уроков она все-таки получила. Одно время ее учительницей была известная в лагерях воровка и убийца Варвара Дормидонтова.

Ее привезли в больницу жестоко избитую.

После того как она задушила полотенцем нарядчицу и получила кроме своих пяти еще десять лет сроку, ее отправили на прииск. Ночевок в пути не предвиделось, а потому по неписаным правилам, конвоир был один. Молодой сверхсрочник после обеда в дорожной столовой, оставив в машине расслабленного от сытного обеда водителя и приняв «от заразы» спиртику, повел мокрушницу в сопки «оправиться». В кустах он положил автомат на землю и предъявил зечке свои права. В ответ она без лишних слов подняла оружие и двумя очередями почти перерубила вертухая пополам. Выбросив автомат, Варвара спокойно вернулась к столовой. Водитель их машины спал. Она лукаво подмигнула водителю выезжавшего на трассу грузовика, села к нему в кабину и уехала. Через пару суток ее задержали уже в сотнях километров от места этого романтического свидания. Били долго, но перед этапом дали оклематься в лагерной больничке.

По специальности Дормидонтова была «городушницей» – квартирной и магазинной воровкой.

– Вот странно, Нюра: если баба «берет» квартирку и застает хозяев, редко когда «мочит» их. Мужики блатные – почти всегда. Хотя, если свидетели «зачирикают» – всем будет худо. Я так думаю, жестокость у нас с мужиками разная. У них она – от трусости. Им боязно в глаза живым смотреть. Мертвый свидетель для них – самый лучший, – морщась от боли в почках и животе, учила Дормидонтова Анну. – Поняла?

– Как не понять. Бабы, выходит, правее. Зачем лишний грех на себя брать?..

– Думаешь, в грехе дело? – удивленно переспросила «городушница». – А я думала, в воровской традиции! Так повелось у блатных, что мужики всегда свидетелей «мочат», а бабы – только по необходимости.

– Хорошая традиция, – вежливо соглашалась Анна.

– Тебя блатари пользовали? – спросила воровка.

– Ни разу.

– Это хорошо, здоровее будешь.

– Зато вертухаи – трижды, начальник больнички, «кум»…

– Эти сучары гадкие, но от «Вассермана» привет вряд ли получишь. У них выбор большой. Мой тебе совет: если где-нибудь на пересылке, в карцере, в другой зоне, на тебя навалятся блатари – не поддавайся.

– Что ж я с ними сделаю? Против лома нет приема. Блатари на зоне даже здоровых мужиков «опускают», при этом еще и сифилисом заражают…

– Вот и я про то. Так бы отмылась – и все. А от «трех крестов» не отмоешься.

– И что делать?

– Если разрешают на зоне носить длинные волосы, всегда держи стальные заколки. Одну дарю на память. Если коротко стригут – носи в ватнике. Вот тут, на затылке, есть впадинка. Ну, согласна, не затылок уже, а шея, ты не придирайся, а то ничего рассказывать не буду. Нашла? Так. Вот в эту впадинку ему заколочку до самого конца и воткнешь. Не боись, место мягкое, как в масло войдет.

– И что же?

– А любой на тебе и помрет, всекунду.

– А остальные?

– Не боись, не убьют. Им и одного жмура выше крыши. Побьют сильно, ребра переломают, морду попортят, но выживешь. Зато после этого ни один уркач к тебе не подойдет. Про «мужиков» и не говорю. А от вертухаев – гадость, конечно, и обрюхатиться можно, но уже без «Вассермана».

Зечку на утро увезли по этапу дальше, на Колыму. А урок остался.

От воспоминаний ее отвлек низкий мужской голос с властными интонациями, предполагающими быстрый и четкий ответ:

– Вы, гражданочка, будете хозяйкой этой квартиры?

– Уж и не знаю, буду ли, но до сих пор была, – не удержалась от иронии Анна, чувствуя, как под сморщенной кожей груди гулко и неровно забилось сердце.

– В рамках возбужденного уголовного дела по факту кражи люстры из чешского хрусталя из квартиры напротив…

«Первая ложь, – подумала, но не сказала Анна, – у Портновых напротив нет никакой люстры из чешского хрусталя. Они художники, и люстра у них сделана на базе колеса от телеги».

– …мы вынуждены провести в вашей квартире некоторые оперативно-следственные действия, то есть первичный осмотр, при необходимости обыск и снятие показаний.

– А ордер? – спросила печально Анна, скорее по инерции.

– А вот он, – нагло помахал крепкий мужчина лет сорока какой-то бумажкой в направлении лица Анны.

Подойти ближе ему было бы затруднительно, мешал ломберный столик карельской березы, возвращенный смущенными потомками соседей, мародерски растащивших вещи из ее квартиры после ареста. Как раз этими, что напротив…

Анна поняла, что к ордеру на обыск бумага не имеет никакого отношения. Хотя, конечно, при современных технологиях могли бы и ордер изготовить. Не посчитали нужным.

– Приступайте, – устало согласилась Анна Батюшкова, урожденная баронесса Корф, и нащупала в седом, теперь уже реденьком пучке волос на голове привычную стальную заколку…

Второй мужик ушел шмонать кухню и, судя по звукам из коридорчика, антресоль.

«От мертвого осла уши он там найдет, – подумала Анна. – Тоже мне, искатель сокровищ». Впрочем, ей уже стало ясно, что они не совсем обычные грабители. Хорошо знали, за чем пришли.

– Интересуюсь, уважаемая, что за книжечку почитываете?

– Вы что, библиоман?

– Можно и так сказать.

– Что же вы, коли такие культурные, без звонка?

– Мы звонили, – нагло соврал грабитель.

– А как вошли?

– Было открыто, – нагло глядя ей в глаза, вновь соврал нежданный посетитель. Помолчав минуту, он со знанием обстановки добавил: – Может, прислуга приходящая забыла дверь запереть?

«Точно убьют, – подумала Анна. – Хорошо, что Любаши нет – хоть ее не тронут». Любашу она в сговоре, конечно, не подозревала.

– Разрешите раритет подержать в руках, – протянул руки посетитель.

На тыльной части одной кисти вытатуирован якорь, на другой – «СЛАВА». Грабитель поймал взгляд Анны и криво усмехнулся.

«Точно убьет, – уверенно подумала Анна и отвела глаза. – Он не только не мент, но даже не бывший военный, каким представляется. Урка. Причем не высокой масти. У него указивка от старшего: вещь взять, хозяйку убрать».

Не дожидаясь, пока Анна передаст ему тяжелый фолиант, грабитель взял его сам.

«Убьют», – вновь подумала Анна, глядя, как рассматривает «гость» огромный розовый рубин.

– Уникально… – восторженно протянул он.

– Ничего особенного, репринтное издание. Книга 90-х годов.

– А камни?

– Стекла. Разве настоящие камни таких размеров хранятся в обычных квартирах? Искусная имитация.

– Ну да, ну да, – охотно согласился мазурик.

В это время, вероятно по сценарию, в комнату вошел второй жулик.

– Вот вы женщина грамотная, позвольте вас спросить: все эти книги на полках – вы сами покупали или из библиотек брали?

– Сами. Кое-что от родственников в наследство досталось.

Второй мазурик тем временем продолжал тискать заскорузлыми прокуренными пальцами розовый рубин на кожаной обложке книги.

– А картинки на стенах? Сами рисовали?

– Это не картинки, это живопись, – привычно и бездумно, на «автомате» поправила Анна.

– Ну да, это мы понимаем! Как говорил Вицин: «Налетай, торопись, покупай живопись», – он радостно расхохотался своей шутке. И тут же, видимо, поняв, что операция близится к концу, заторопился:

– Извиняюсь, я сейчас.

И бочком выскользнул из комнаты.

Анна перевела взгляд на любителя фолиантов – видимо, старшего в этом тандеме. Книга по-прежнему была в его руках, но рубинов на ней не было.

Она перевела понимающий взгляд на жулика.

Он на минуту смутился. Скорее всего опыта «мокрухи» у него не было, а первый раз, в зоне говорили, ой как трудно человека жизни лишить. Так вот, спокойно, не в состоянии аффекта, а по необходимости.

– Извините, мадам, – галантно осклабился незваный гость и положил книгу камнями вниз на одеяло. – Я на минуту.

«Убьют, конечно. Странно, что им нужна не вся книга, и даже не все драгоценные камни… Странно. Да какая разница…»

Она прислушалась. Это распространенное заблуждение, что все старые люди страдают глухотой. У нее вот, напротив – после семидесяти слух и зрение даже обострились.

Они говорили шепотом, но она слышала все до последнего слова.

– Тут и обсуждать нечего – надо мочить.

– Симпатичная бабка, может, пусть живет?

– Ты с дуба рухнул? Она нас видела, она не дура. Многое поняла. Сейчас-то мы уйдем, без вопросов, а завтра? На хвост следаки из МУРА сядут…

– Они и так сядут.

– Так они сядут голые. Без фактов. А бабка зачирикает – у них будет наводок – ведро и рюмка.

– Ты сам?

– Лучше оба.

– Я не могу…

– Плати должок!..

– Я отдам. Но бабку мочить не могу.

– Ладно, сиди тут. Я сам.

Он вошел в спальню.

– Ну, вот и все, – осклабившись металлическими фиксами, порадовал он хозяйку.

– Вот и все, – придавая тем же словам иной смысл, согласилась хозяйка.

Вор с трудом протиснулся между диванчиком и ломберным столиком из карельской березы. Склонив лысеющую голову, сделал вид, что хочет на прощанье поцеловать ручку хозяйке – поблагодарить за светскую беседу. Она уже видела, что при этом правой рукой он сжимает рукоятку ножа, держа руку за пазухой до последнего мгновения. Этот подлый прием она не раз видела в лагере.

Она чуть деланно, словно в смущении или испуге, подняла правую руку вверх, а когда заметила, что рука гостя с зажатым в ней ножом начала движение в ее сторону, с силой опустила стальную заколку в ту единственную точку на шее…

Умер он мгновенно. Опытная зечка была права.

Только успел крикнуть что-то по-заячьи, тонко и жалобно.

В комнату вбежал второй мазурик, матюгнулся и, не прочитав ситуации, нагнулся над лежащим подельником.

Анна сухой, слабенькой рукой нащупала на книжной полке чугунную розу, выкованную деревенским кузнецом Кузей в знак любви к ней. Любовь, однако ж, кончилась скоро. А там вышло и послабление режима. И разрешили им, бывшим зекам по 58-й статье сидевшим, вернуться к родному пепелищу. Любовь кончилась, а след ее остался.

Напрасно многие считают, что коли 95 лет, артрит и артроз, так женщина за себя постоять не может. Лесоповал – хорошая гимнастика для рук. Сучкоруб, конечно, не женская профессия, но там об этом никто не думал. Она сжала двумя руками чугунную розу и с силой опустила на голову «гостя».

Потом пришли вежливые и интеллигентные люди в белых халатах. Анна забыла номер милиции, пришлось вызывать «скорую».

Она пыталась рассмотреть их милые лица за повязками. Но видела лишь спокойные глаза. Лиц было не разобрать…

Тела увезли. Хотя ей всегда казалось, что это в обязанности «скорой» не входит.

– Я убила их? – спросила она одного из врачей.

– Скорее всего. Но теперь это уже не имеет значения, – успокоил он.

– А что будет со мной? – допытывалась Анна.

– Ничего. Никакого выхода за пределы необходимой обороны, – заверил ее второй врач, такой же деловой и сосредоточенный на выполнении своих штатных обязанностей.

– Мы сейчас сделаем вам успокаивающий укольчик, зафиксируем показатели приборов, подтверждающие, что вы были в состоянии аффекта и – отдыхайте.

– А что потом?

– Потом придет прислуга, когда вы проснетесь – напоит вас чаем, и снова все будет хорошо.

Она откинулась на подушку, сжала ладонь в кулак, еще раз порадовалась своей решительности и настырности в борьбе за жизнь, но удивилась: «Странно – кажется, весь город знает, что у Анны Батюшковой, урожденной баронессы Корф, есть прислуга».

Милая дама, тоже в маске, сделала ей укол. Совершенно безболезненно.

Книгу, лежащую на одеяле, никто у нее не пытался отобрать. Она еще хотела напомнить доктору, чтобы не забыли забрать у убитого ею бандита дорогие ее памяти розовые рубины, но не успела – умерла.

Последней ее мыслью была незамысловатая сентенция: «И все-таки хороших людей больше, чем мерзавцев».