Текст книги "Гладиаторы ''Спартака''"

ГЛАВА 3
ТАЙНУ СМЕРТИ СПРОСИ У САЙТА

Графиня Жорж Дюамель носила эту старинную фамилию благодаря своему второму, тоже покойному мужу. О первом, расстрелянном в Париже фашистами, остались лишь воспоминания и письма.

После ухода клиента Марта побрызгала дамским дезодорантом в гостиной и прихожей, чтобы выветрить чужой, терпкий, звериный мужской дух. После смерти фабриканта мебели Жоржа Дюамеля, второго мужа графини, мужской «дух» воспринимался здесь как что-то инородное.

Графиня прошла в свой будуар. Тяжело, в два приема, опустилась в глубокое, обитое серебристой парчой кресло, протянула руку направо и, почти не глядя, нащупала шкатулку с письмами Бориса. Может быть, она идеализировала его. Может быть, просто тогда была моложе. Но не проходило дня, чтобы старая графиня не доставала из красной сафьяновой коробки хотя бы одно письмо Бориса и не перечитывала до сих пор волнующие ее строки.

Она всмотрелась в поблекшие страницы письма, которое держала в сухонькой руке.

«Странно, – в очередной раз подумала она. – Мы с ним всегда были на „вы“. Даже после свадьбы, даже перед его смертью».

"Простите, что я обманул вас, когда спустился, чтобы еще раз поцеловать вас, я знал уже, что это будет сегодня. Что наше свидание – последнее перед моей казнью. Сказать правду, я горжусь своей ложью. Вы могли убедиться, что я не дрожал, а улыбался, как всегда. Да, я с улыбкой встречаю смерть, как некое новое приключение, с известным сожалением, но без раскаяния и страха. Я так уже утвердился на этом пути смерти, что возвращение к жизни мне представляется очень трудным, пожалуй, даже невозможным.

Моя дорогая, думайте обо мне как о живом, а не как о мертвом. Я не боюсь за вас. Наступит день, когда вы более не будете нуждаться во мне: ни в моих письмах, ни в воспоминаниях обо мне. В этот день вы соединитесь со мной в вечности, в подлинной любви.

Моя дорогая, я уношу с собой воспоминания о вашей улыбке. Постарайтесь улыбаться, когда вы получите это письмо, как улыбаюсь я в то время, как пишу его.

Я покидаю вас, чтобы встретить вас снова в вечности. Я благословляю жизнь за дары, которыми она меня осыпала...

За мной идут. Я слышу шаги бошей в тюремном коридоре.

По правде говоря, в моем мужестве нет заслуги. Потому что после меня останетесь жить вы. Потом вам придется какое-то время жить без меня. Простите, если это будут трудные для вас годы. Но я жду вас. Мы воссоединимся и снова будем счастливы. Я люблю вас. Прощайте.

22 февраля. Парижская тюрьма Фрон. 1942 год".

Она выронила письмо. По щеке скользнула слеза и затерялась в глубоких морщинах. Графиня прикрыла тяжелыми веками глаза. На устах ее появилась улыбка.

...За час до этого момента улыбка блуждала на губах молодого человека среднего роста, спортивного телосложения, с невыразительным лицом, пившего «кофе-эспрессо», сидя за одним из традиционно выставляемых четырех столиков на тротуаре возле кафе «Дё Маго». Места было достаточно, чтобы поставить вдвое больше. Но владелец кафе считал свое заведение элитарным и потому не стремился к расширению круга постоянных посетителей.

Этот парень, пивший уже третью чашку «эспрессо» с одним рогаликом и слишком много куривший для современного человека, владельцу «Дё Маго» Жюлю Лепелетье сразу не понравился. Однако каких-либо оснований попросить посетителя покинуть столик у Жюля не было.

Наконец в кармане посетителя мяукнул мобильный телефон. Он быстро выхватил его и приставил к уху. Разговор был короткий.

Парень небрежно бросил на столик синюю с золотой полоской бумажку в 50 франков, легко поднялся из-за столика и, не оборачиваясь, направился вниз по улице Де ла Монтань Сент-Женевьев.

У старого трехэтажного жилого дома он остановился. Оглянулся. Улица была пуста. И только на самом верху улочки у столика кафе «Дё Маго» стоял подбоченясь Жюль Лепелетье и смотрел в его сторону.

Парень с невыразительным лицом помахал ему рукой, развернулся и спустился еще метров на десять вниз по ступеням улицы.

Когда он обернулся во второй раз, у столика кафе «Дё Маго» уже никого не было. И вообще улочка в эту минуту была абсолютно пуста. Он внимательно оглядел окна нескольких жилых домов, выходивших на Де ла Монтань Сент-Женевьев. Жалюзи надежно закрывали внутренности квартир от июньской духоты и пыли. Никого.

Он вернулся чуть выше, остановился перед трехэтажным жилым домом постройки конца ХVIII века, еще раз огляделся, отмычкой открыл парадную дверь, стараясь не побеспокоить консьержку. Поднялся на второй – элитный – бельэтаж, и на мгновение остановился перед нужной дверью, чутко прислушиваясь к тому, что происходит за ней.

За дверью было тихо. Из квартиры напротив слышалось неразборчивое бормотание французского спортивного комментатора. Шел матч между «Барселоной» и «Реалом». Побеждала «Барселона». Комментатор так радовался этому обстоятельству, словно побеждали французы, а не выигрывали одни испанцы у других. Парень не был большим знатоком истории и географии и не знал, что испанцы и баски – это две большие разницы.

Он был специалистом по другой части. Он был киллером.

Поковыряв в замке сложной отмычкой и с удивлением убедившись, что у него ничего не получается, он, вновь затаив дыхание, прислушался.

Товарищеский матч накануне Суперкубка Европы между мадридским «Реалом» и «Барселоной» из Каталонии закончился победой басков со счетом 3:2.

Воспользовавшись шумом барселонского стадиона, разносимым телевизионными приемниками парижских футбольных болельщиков, парень приставил к замочной скважине небольшую металлическую коробочку, тут же издавшую тонкий писк. Писк, впрочем, этот никто не услышал, поскольку рев болельщиков «Барсы» в далекой Каталонии перекрыл все другие бытовые звуки в большей части Европы.

По результатам товарищеских матчей опытные болельщики, участники футбольных тотализаторов, составляли свои, оберегаемые от посторонних глаз и ушей, прогнозы развития событий в Суперкубке Европы.

Точно предсказав победителя финала, а тем более счет, можно было выиграть целое состояние.

Выигрыш зависел от того, в какой «Тото» вы играете: были «Тото» для бедняков, для среднего класса, для богачей и для магнатов.

Ставки там очень отличались друг от друга.

И парень об этом слышал. Но он не был футбольным болельщиком. Его профессия поглощала все силы и время, не оставляя места для хобби. Впрочем, его профессия для него давно стала хобби, приносящим хорошие деньги.

Задача, поставленная перед ним по телефону голосом незнакомого ему человека, измененным к тому же декодером, была проста: убрать жильцов этой квартиры. Бесшумно. И без следов. Это он делать умел. Пистолет с глушителем не производил ровно никакого шума. Что же касается следов, то и тут многолетний опыт позволит не оставлять зацепок полиции.

Писк в приборчике сошел на нет. Разблокировав электронную охрану, приборчик выполнил свою функцию и исчез во внутреннем кармане куртки паренька с незаметным лицом. Конечно, куртка в такую жару, даже светлая, полотняная, – помеха, зато глубокие карманы – большое удобство. Во втором ее внутреннем кармане находилась «беретта» с глушителем, которую парень и вынул, войдя в пахнущую пачулями и старушечьими румянами прихожую.

В коридорчике было так же тихо и пусто, как и в квадратной прихожей. Вдоль стен шли от пола до потолка книжные стеллажи. Он заглянул налево, судя по буфету и большому круглому столу, – в столовую. Со стен на него смотрели усталые и печальные лица людей прошлого века. Парень не был специалистом в этой области, но жизненный опыт подсказывал ему, что картины и портреты в столовой – дорогие. Так же осторожно он заглянул в комнату справа, дверь в которую была приоткрыта. Это была гостиная. Ее стены также были увешаны картинами, – правда, портретов здесь не было, – пейзажи и натюрморты. И опять парень подумал, что картины-то денег стоят. В другой ситуации, кабы не был на задании, мог бы взять. Но при выполнении задания своего основного работодателя, платившего всегда исправно и обещанные суммы, он никогда не шалил. Это было оговорено устным, но очень жестким контрактом, когда незнакомый голос, явно измененный декодером, давал ему первое задание – убрать какого-то русского предпринимателя, приехавшего на кинофестиваль в Каннах.

Прислушавшись и не уловив в квартире ни единого шороха (по наводке, хозяйка должна была быть дома), парень снял пистолет с предохранителя и медленно повернул круглую латунную ручку третьей двери. Бесшумно открывшись, дверь с тихим щелчком приникла к магнитному ограничителю. В глубине комнаты, служившей хозяйке спальней и дамским будуаром, в глубоком кресле, обитом серебристой парчой, прикрыв глаза и чему-то своему улыбаясь, дремала старуха.

Если бы парень был эстетом, или большим женоведом, он бы сказал: «Со следами былой красоты...»

Но парень эстетом не был, и тихая бытовая картинка его нисколько не растрогала.

Он медленно приблизился к старухе, поднес плотную колбаску глушителя к ее виску и уже собрался спустить курок, как старуха вдруг раскрыла глаза и, как ему показалось, приветливо и пристально посмотрела ему прямо в лицо.

Однако, должно быть, мысленно она была все еще в своих воспоминаниях, потому что, глядя в лицо своему убийце, тихо прошелестела:

– Вы за мной? Я готова.

И вновь закрыла глаза.

Парень несколько удивился произнесенной фразе, но, поскольку он был крепким профессионалом, не стал отвлекаться на бессмысленные соображения по поводу странного поведения хозяйки квартиры, а просто, не откладывая, нажал курок.

Конечно, такая форма устранения клиентов малоэстетична. Но, как уже отмечалось, парень не был эстетом. И разворошенное выстрелом старушечье лицо, и капли крови, забрызгавшие серебристую парчовую поверхность вольтеровского кресла, – все это его мало волновало. Куда больше беспокоила мысль, не попали ли брызги крови на его светлую куртку. Но он был мастером своего дела и стрелял так, чтобы на нем следов не оставалось. У каждой профессии, как говорится, свои маленькие хитрости.

Контрольный выстрел ему никогда не был нужен. У него всегда первый и был контрольным.

Внимательно глядя под ноги, чтобы не зацепиться за какой-нибудь старинный комод или не споткнуться о причудливый пуфик, он вышел из будуара графини, тихо прикрыв за собой дверь.

Оставалась четвертая комната, – судя по наводке, там могла быть прислуга графини. Даже не могла, а должна быть. Поэтому его дальнейшие действия были еще более осторожны: медленно, сантиметр за сантиметром он приоткрыл дверь комнаты прислуги. При этом его немного насторожил странный писк, треск и далекая электронная музыка. Но когда он открыл дверь пошире, все стало ясно.

Комната была пуста. Слева у стены – низкая широкая тахта с низкой, непривычно низкой тумбой. На тумбе букетик незабудок в крохотной хрустальной вазочке, белая чашка из толстого фарфора с водой, какие-то маникюрные принадлежности.

В центре комнаты, у большого окна – длинный фирменный стол под компьютер с витиеватым, известным на всю Европу логотипом «Константин».

Знакомым по рекламным журналам и буклетам, бесплатно рассылаемым клиентам по всему континенту, было и кресло. Он знал такие кресла, принимавшие форму тела владельца и легко перемещающиеся вдоль стола, позволяя подолгу работать, не уставая, а при необходимости – превращавшиеся в кресло-качалку с перемещающимся вдоль спины под музыку леса валиком, массирующим позвоночник. На нем тоже была золотая корона и длинная надпись на спинке – «Константин».

Кресло мягко покачивалось, словно его хозяйка вышла буквально минуту назад. Парень напряженно прислушался.

В квартире стояла мертвая тишина.

Он нервно взглянул на монитор.

На нем радовал глаз красками карточный пасьянс.

– Старушечьи радости, – хмыкнул парень.

Впрочем, ему было все равно, кто работал на компьютере, – старая графиня или ее прислуга. Задание было достаточно точным: ликвидировать людей, стереть информацию.

Понимай как хочешь. Но в начале XXI века профессиональный киллер понимает такое задание однозначно.

Парень сел в кресло и, пробежавшись пальцами по клавиатуре, поиграв «мышью», забредя в потаенные уголки компьютерной памяти, стер все файлы с ключевым словом «Спартак».

Когда он выходил из комнаты, на экране дисплея по-прежнему радовал глаз карточный пасьянс. На картах были изображены красивые обнаженные женщины. Как понял киллер, убравший за последние три месяца уже двух крупных коллекционеров по заданию все того же таинственного заказчика, – это были репродукции с картин больших художников.

«Как живые», – удовлетворенно заметил про себя киллер, любуясь прекрасной полной белокожей женщиной на «даме-треф», ласкаемой неугомонным сатиром.

Впрочем, его ждала куда более прозаичная картина: надо было найти и бесшумно убрать прислугу.

Он уже отметил про себя некоторые странности, с которыми столкнулся в этой квартире, – и старая графиня, словно бы ждавшая его и даже обрадовавшаяся ему, и эта комната прислуги – с компьютером и низкой мебелью, и эта напряженная тишина.

Он вышел в столовую. Огляделся. С улицы не доносилось ни звука, – предусмотрительная старая графиня поставила на окна стеклопакеты. В квартире царила мертвая тишина. Лишь из-за белой двери, ведущей из столовой неизвестно куда (он знал, что в квартире четыре комнаты, а наводчики еще ни разу его в обрисовке планов квартир клиентов не подвели), был слышен какой-то шорох, словно там некто разворачивал бумагу огромного пакета, чтобы вытащить подарок и порадовать именинника.

В сложившейся ситуации подарок мог предназначаться лишь ему.

Киллер медленно приоткрыл створки двери.

Перед ним была так называемая темная комната – неглубокая, но достаточно вместительная кладовая. Прямо перед ним, слева и справа от него шли стеллажи, битком набитые банками с консервами, банками с вареньем, пакетами муки, вермишели, круп. С потолка свисали пряно и душисто пахнущие связки каких-то трав.

Глушитель «беретты» медленно двигался по кладовой слева направо.

Когда же глаза киллера и, соответственно, ствол пистолета опустились чуть ниже, парень понял, что оставшиеся у него минуты жизни провел не так, как следовало бы.

Ему бы догадаться по мебели комнаты для прислуги, что прислуга эта – либо карлица, либо лилипутка.

А поняв это, сразу бы направить «беретту» вниз.

Но, увы, нужное время было безвозвратно упущено.

Словно завороженный, он, как в фильме с ускоренной съемкой и замедленным воспроизведением, видел: вот толстомордая карлица двумя руками растянула ручки огромных ножниц, предназначенных для разделки птицы; вот она, отведя назад толстые локти, резко направила свои короткие ручонки вперед, вонзив острые концы ножниц ему одновременно в печень и селезенку...

Боль была неимоверной и бесконечной.

Он еще нашел в себе силы, чтобы, направив черный толстый глушитель в плоское как блин, потное, с выпученными от ужаса и напряжения глазами лицо карлицы, нажать на курок и выпустить в нее столько пуль, сколько времени сумела удержать под пальцем курок его правая рука.

Но карлица, уже умирая, каким-то сверхчеловеческим усилием сумела свести ручки ножниц вместе, разрезав его поджелудочную железу, желудок, и, продолжая давить на огромные пластмассовые ручки, достала острыми концами страшного оружия и его сердце.

Умерли они почти одновременно.

Он тяжело и медленно осел, привалившись спиной к стеллажу с банками консервированной спаржи. Она упала размозженной головой ему на колени, запачкав кровью некогда белоснежную куртку. Впрочем, он и сам был виноват – тут и его крови было достаточно. Но какое это теперь имело значение? Наследников у него не было.

Внутри компьютера за стеной вдруг что-то екнуло и, если бы кто-нибудь в это время заглянул в комнату прислуги, он с удивлением увидел бы, что из принтера выскочила бумажка, лист с каким-то коротким текстом. Тем временем дверцы шкафа после падения киллера сами захлопнулись благодаря пружине. От образовавшегося в результате небольшого дуновения лист из принтера выскользнул со стола и упал на пол текстом вниз...

ГЛАВА 4
БУКЕТ С АМЕТИСТОМ

"Борьба длилась уже более часа. Спартак благодаря своей непостижимой ловкости и удивительному искусству фехтования получил только три легких раны, вернее – царапины, но теперь он оказался один против четырех сильных противников. Хотя все четверо были ранены более или менее тяжело и истекали кровью, все же они еще оставались грозными врагами, так как их было четверо.

Как ни был силен и отважен Спартак, однако после гибели своего последнего товарища он понял, что настал его смертный час...".

Начальник Отдела специальных операций Генпрокуратуры России Юрий Федорович Патрикеев встал в то воскресное утро рано.

Казалось, накопленная за неделю усталость не позволит проснуться раньше восьми-девяти. Но на часах, когда он открыл глаза, было всего шесть. И сна – ни в одном глазу. Стараясь не разбудить жену, Патрикеев тихо поднялся, прошел в ванную комнату, принял контрастный душ и побрился. На кухне сварил себе чашку крепкого кофе по-турецки с маленьким тостом. Устраивать серьезный завтрак в такую рань не было смысла по двум причинам: во-первых, есть еще не хотелось, а во-вторых, через пару часов поднимется теща и будет жарить на всю семью свои фирменные сырники из рыночного творога. А пока и кофе хватит. Там же на кухне полковник уютно устроился на коротком диванчике, раскрыл свежие каталоги крупнейших европейских аукционов и принялся их просматривать, обращая особое внимание, во-первых, на картины с обнаженной женской натурой, так называемые ню, и ювелирные изделия с крупными драгоценными камнями.

Такой целенаправленный поиск объяснялся не искусствоведческими пристрастиями профессора Патрикеева, а профессиональными сегодняшними интересами полковника Патрикеева.

Дело в том, что в последние год-полтора в России стали «пропадать» именно такие произведения живописного и ювелирного искусства.

Пока были украдены брошь и перстень в Калининграде и Санкт-Петербурге, пока в результате дерзких ограблений провинциальных музеев были похищены в Костроме, Саратове и Астрахани картины Франсуа Буше «Пастух и пастушка», Фрагонара «Юная пейзанка» и Кустодиева "Этюд к картине «Русская Венера», – эти кражи, ограбления и даже убийства, как это произошло в Питере, привлекали внимание работников местных органов прокуратуры. Но как только эти разрозненные сведения были аккумулированы в Аналитическом управлении Генпрокуратуры и в виде распечатки-справки о прецедентных преступлениях оказались в ОСО у Патрикеева, можно было не говорить о случайных совпадениях.

Патрикеев, пришедший в Генпрокуратуру уже имея степень доктора искусствоведения и ученое звание профессора и за прошедшие десять лет если и не ставший юристом, то научившийся анализировать ситуации как криминалист, в случайности такого рода не верил.

Разрозненные банды или преступники-одиночки действовали явно по наводке, работали, бесспорно, на конкретного заказчика. И заказчик этот был за рубежом, скорее всего. Потому что столь известные вещи продать у нас невозможно. Правда, и в России, и за ее пределами есть с десяток коллекционеров, собиравших свои коллекции в том числе и с применением криминальных методов и наслаждавшихся редкостями в одиночку, не засвечивая похищенные раритеты на выставках и в каталогах.

Но российские собиратели были в разработке ОСО. И, как правило, знали об этом. После создания Отдела специальных операций в Генпрокуратуре преступления, связанные с хищением чрезвычайно редких и очень дорогих и известных в мире произведений искусства резко пошли на убыль. Достаточно было арестовать двух-трех собирателей, подержать их с десяток дней в Бутырках или Крестах и без предъявления обвинения выпустить, взяв подписку о невыезде, как волна такого рода преступлений пошла вниз. В рамках закона все, хотя, конечно, и не очень демократично. Зато эффективно.

Полковник был уверен, что заказ на украденные за последние пару месяцев вещи шел из-за бугра.

Почерк у преступников, похищавших заказанное, заметно различался. Были возбуждены уголовные дела, сыскари УГРО и следователи органов прокуратуры на местах шли по следу, копали старательно, но результатов пока не было видно.

– Кто из видных коллекционеров одновременно интересуется «ню» и драгоценностями с крупными камнями? – вновь и вновь задавал себе вопрос Патрикеев. Почему-то он был уверен, что это один человек.

Рассматривая каталоги в слабой надежде увидеть что-то из похищенного в России, он мысленно перебирал известных ему собирателей драгоценностей и живописи. Но ответа, который искал, не находилось.

«А что, если подойти с другой стороны? – задумался Патрикеев. – И задаться вопросом: кто из европейских – именно европейских! – предпринимателей с туманной репутацией и криминальными связями в последнее время резко и крупно разбогател?»

Тоже ведь есть своя логика. Человек, назовем его «господин X», и ранее увлекался драгоценностями с крупными камнями и изображением обнаженных женщин. Но не имел, скажем так, возможности вкладывать крупные суммы ни в покупку раритетов, ни в заказ на их похищение. Убить коллекционера, похитить картину или драгоценность из хорошо охраняемого музея, – это все тоже денег стоит. К этому надо добавить затраты на транспортировку через границу, взятки таможенникам и тому подобное. Если составить список таких предпринимателей, потом сократить его, оставив (тут тоже подсказывала интуиция) лишь выходцев из Советского Союза, то можно будет по крайней мере дать задание сотрудникам ОСО, внедренным в зарубежные криминальные структуры, искать то, что ему нужно. Для составления надежного технического задания ему пока что не хватало многих позиций.

Можно подойти и с третьего угла: кто из европейских коллекционеров за последние полтора-два года делал наиболее серьезные покупки на крупнейших аукционах, прежде всего «Кристи», «Сотбис» и «Дом Друо» в Париже? Такого рода сведения, естественно, в каталогах не приводились. Но сотрудники ОСО посещали все аукционы, имели своих информаторов, свои каналы связи и вертикальный информационный поток к Патрикееву в Отдел не иссякал.

Вставать с уютного диванчика не хотелось. Но он встал, прошел к стоящему в коридоре сейфу, набрал нужную комбинацию цифр, вставил в замочную скважину ключ, открыл сейф, достал с верхней полки тонкую папку и, не закрывая сейф, просмотрел несколько вложенных в нее ксерокопий донесений агентов.

Вот то, что он искал. За последние полтора года было куплено на международных аукционах три ювелирных букета с крупными драгоценными камнями.

Цепочка от покупателя до заказчика была тщательно прослежена.

На «конечной остановке» Патрикеева ждал некий господин, уже много лет постоянно проживающий в Париже, фамилия которого была полковнику знакома.

"Уже хорошо. А что нам говорят источники о покупках «ню»?

Из пяти «ню», приобретенных на международных аукционах в последние полтора года, три были куплены по заданию того же господина.

И никакого криминала тут не было. Вещицы и картины были приобретены аукционами у так называемых добросовестных покупателей, то есть у тех, кто сам в свое время купил эти вещи без нарушения закона.

"О чем все это говорит? – задал себе вопрос Патрикеев, тщательно закрывая сейф и пряча ключ от него в тайник. – Только о вкусах и пристрастиях нашего бывшего соотечественника, не более того. Вещицы приобретены совершенно законно. Тут комар носа не подточит. Его сотрудники в Европе проследили весь путь картин и «ювелирки».

И то, что одновременно с активностью этого господина в закупке коллекционируемых им вещей в Европе случайно совпала серия краж и ограблений в России, – не более чем совпадение.

Но в такие совпадения Юрий Федорович не верил.

За работой и размышлениями утро пролетело незаметно. И когда ему позвонил старый друг, заместитель Генпрокурора Борис Михайлович Кардашов, Патрикеев уже успел умять целую тарелку вкуснейших тещиных сырников со сметаной.

– Ты за кого болеешь, полковник?

– Смешной вопрос, – конечно за «Спартак», – усмехнулся Юрий Федорович.

– Знаешь, что сегодня они играют матч на первенство России в «Лужниках»?

– Знаю.

– Собирался, признайся, смотреть по телевизору? – продолжал зачем-то допытываться Кардашов.

– И не стыжусь. Не люблю массовые сборища, – умиротворенность полковника быстро улетучивалась.

– А если бы тебе предложили посмотреть матч в правительственной ложе?

– Я не сноб и знакомствами с членами правительства не интересуюсь, – выдержав паузу, сказал Патрикеев.

– Я, как ты знаешь, тоже, – тут же поддакнул Кардашов. – Но Юрий Михайлович пригласил в свою ложу. Есть возражения?

– Даже не знаю, – продолжал сомневаться полковник.

– Ну как же тебя из дома выманить! – крякнул с досады Кардашов. – А если я тебя с Романцевым познакомлю?

– Я отношусь к нему с уважением, но с трудом представляю наше знакомство и разговор, – спокойно ответил Юрий Федорович. – Он, судя по матчам, транслируемым по телевидению, настолько погружен в игру, настолько переживает ее перипетии, что никто ему не нужен ни после игры, ни, тем более, во время матча.

– Давай так, – миролюбиво предложил Кардашов: – я пришлю за тобой машину, мы посмотрим матч из лужковской ложи, после матча я знакомлю тебя с президентом Фонда «Спартак» академиком Петром Зреловым, он знакомит нас с Романцевым, и все. Едем в «Истру» париться. Вдвоем, – там нас генерал Ольгин будет ждать. А с Романцевым мы как-нибудь встретимся на спартаковской базе, выберем время, поговорим. Он, конечно, мужик малообщительный, но интересный. Если удастся его разговорить, многое тебе в феномене «Спартака» станет понятнее.

– Считай, убедил.

...Конечно, из ложи смотреть матч приятнее и комфортнее. Хотя и нельзя сказать, что намного лучше видно.

Люди в ложе собрались известные, судя по всему, интересные. До начала матча оставалось всего несколько минут, но и то из обрывков разговоров Патрикеев понял, что достаточно скромно, во всяком случае, неброско одетые и сдержанно держащиеся мужички были обеспокоены не суетными проблемами улучшения быта, карьерными подвижками и нюансами отношения к ним вышестоящих чиновников, а действительно государственными делами. Поняв, что говорят о близком ему деле, Патрикеев перестал прислушиваться и принялся наблюдать за поведением болельщиков, между которыми уже до начала матча стали складываться некие взаимосвязи, какие-то неформальные и даже формальные отношения. Они кучковались, переговаривались с сосредоточенными лицами о чем-то.

«Надо полагать, о единстве действий и тактике психологического воздействия трибун на игру», – подумал Патрикеев. Его давно интересовал вопрос, насколько поддержка или, напротив, противодействие, враждебность трибун могут воздействовать на игру, на игроков.

Похоже, что спартаковские фаны были очень хорошо организованы. Они явно готовились к празднику, – ибо игра «Спартака» действительно приносит ценителям игры наслаждение неожиданностью ходов и угадываемостью точных пасов и финтов. И одновременно, – вот такое ощущение, – они готовились к работе. Это была не праздная публика. А соучастники предстоящего спортивного подвига или спортивного спектакля, который приготовил стадиону «Спартак».

«Спартак» начал матч сразу с атаки. Стремительной, гармоничной, строго выверенной по рисунку и одновременно – абсолютно непредсказуемой.

Стадион вначале возбужденно зашумел, – фаны поддерживали атаку своих любимцев, болельщики противника старались криками поддержать защиту своих избранников. Но защита безнадежно проваливалась.

Титов, получив точнейший пас Тихонова, прочитал этот навесной пас еще в момент удара тихоновского бутса о мяч и сделал резкий рывок, опередив опешивших защитников. Вратарь достаточно опрометчиво пошел на перехват, и спартаковец несильно пробил мимо него.

Огромный стадион замер. Ни вратарь, ни защитники не успевали за мячом. И он катился по зеленому покрытию, хорошо видный всем, такой доступный и недоступный одновременно, в направлении ворот. На глазах возбужденно притихшего стадиона мяч прокатился метров двадцать и лениво вкатился в левый угол ворот.

Ничуть не смущенные гости, поддерживаемые ревом своих болельщиков, ответили парой острых атак. Какое-то время шла темповая игра на встречных курсах.

Но на 20-й минуте спартаковцы ловко поймали противника на контрходе. Баранов отдал точный пас рванувшемуся из защитных редутов Парфенову, а тот, обработав мяч, тут же переадресовал его прямо на голову неожиданно открывшемуся для противника, но не для Парфенова Ширко. Внезапно появившийся перед вратарем Тихонов увлек его на ближнюю штангу, и Ширко беспрепятственно в падении через себя, дав сам себе пас головой, пробил в верхний угол ворот.

После перерыва, явно стремясь усилить атаку, тренер противника поменял сразу двух игроков атакующей линии. Но показать себя молодые и честолюбивые нападающие в первые минуты второго тайма так и не успели. На пятой минуте на поле возникла ситуация, которые так любят истинные ценители футбола и за умение создавать которые так ценят «Спартак» его болельщики.

Парфенов, сместившись резко влево, прорвался к лицевой линии, и его сбили.

Тихонов классно подал. Из гущи игроков мяч выскочил на дальней штанге к Робсону. Тот нанес короткий сильный удар почти без подготовки. И, неожиданно для вратаря и защиты противника оказавшемуся в самом углу ворот Ширко оставалось просто подставить ногу. Конечно, Ширко – самолюбивый и честолюбивый нападающий, обладающий к тому же хорошими физическими данными и отменной техникой, но тут забил бы даже он, Юрий Федорович Патрикеев, вдруг обнаруживший себя стоящим в гостевой трибуне московского мэра и вопящим, широко раскрыв рот, какие-то слова восторга, поощрения, радости.

– А-а-а-а-а-а-а-а... – ревела вместе с большей частью зрителей гостевая трибуна, в полном восторге от простоты и отточенности только что разыгранной перед ними изящной комбинации.

– Конечно, можно сказать, что штрафной подарил Парфенов... – заметил один из соседей Патрикеева.

– Можно, можно, – проворчал другой поклонник «Спартака». – Все дело в том, как подал Тихонов. Ему в этом нет равных. Был когда-то Гаврилов. И вот теперь – Тихонов. И все.

– Но и удар Робсона был хорош, – робко вмешался третий. Робко то ли потому, что занимал в чиновничьей табели о рангах более низкое место, то ли потому, что как знаток футбола чувствовал себя среди истинных футбольных академиков несколько неуверенно.

– А, все это ерунда, – авторитетно поправил один из замов Лужкова с пышными седыми волосами и цепким внимательным взглядом черных глаз. Главное в любой игре оказаться в нужное время в нужном месте, что и доказал Ширко.