Текст книги "Дело о Медвежьем посохе"

Глава 6

В голове не складывалась странная головоломка: с одной стороны, опасность грядущего японского вторжения, о котором не говорил только ленивый и которое можно было как-то предотвратить, секретные операции разведки и контрразведки, а с другой – рождение сына микадо от богини… Как эти две несовместимые реальности могли вообще существовать рядом? Во всем этом молодому доктору предстояло разобраться.

Поезд набирал скорость, Георгий устроился поудобней и взял в руки увесистую папку. Внутри было множество документов, фотографических карточек, бумажек, рапортов, карт и записок. Слова брата про язычество и мистику никак не вязались с представлением Георгия о Японии, хотя какие-то знания из прослушанного во время учебы курса истории мировых религий всплывали.

Первая подборка документов была посвящена подробному описанию синтоизма, государственной религии Японии и пантеона японских богов – ками. Название религии, вспомнил Георгий из учебного курса, заимствовано из Книги Перемен, древнейшего китайского текста.

На этом знания молодого врача о религии Страны восходящего солнца заканчивались. Во всем, что было далеко от близкого душе православия, Родин терялся и не чувствовал себя комфортно. Азиатский мир с его специфическими понятиями о чести, верности и достоинстве человека был для него далек и непонятен.

Тем не менее в справке давалась исчерпывающая информация о термине «синто» – «пути богов», который упоминался для объяснения пути небесных божеств. Обычно он выражался в регулярном чередовании всего, например в смене времен года, а также в том, что совершенно мудрый благодаря знанию «пути богов» в состоянии сохранить порядок в Поднебесной. С этим было все ясно. И Георгий взял в руки следующий документ.

Речь шла о реставрации Мэйдзи.

Об этом Георгий не знал ровным счетом ничего и, сосредоточившись, принялся вчитываться в справку. В ней упоминался период после провозглашения в 1868 году курса на восстановление древнего японского государства. Тогда правительство решило сделать местное язычество синто государственной религией. Несмотря на тысячелетнюю традицию гармоничного существования синто и буддизма, языческие святилища и буддистские монастыри были разграничены, а тысячи буддистских храмов ликвидированы. В первые же годы реставрации Мэйдзи был выпущен указ об отделении буддизма от синтоизма и создан Департамент синтоизма. В 1870 году император Мэйдзи принес присягу перед пантеоном ками, и синтоизм стал официальной религией Японии.

Затем шел детальный доклад о посещении императора Муцухито святилищ, которые он лично инспектировал. В одном из них, как и говорил Борис, в ходе ритуальной трапезы завербованный российской разведкой жрец подмешал императору снадобье, вызвавшее у Муцухито сильнейшую галлюцинацию – любовную связь с Богиней Осаждающегося Песка, в то время как помощница жреца, также завербованная разведкой, совершила половой акт с императором и понесла от него.

Как было отмечено в документе, каннуси, то есть жрец, был потомком айнов, древних жителей Сахалина, которых японцы планомерно уничтожали, а жрица, то есть мико, только что потеряла мужа после рейда правительственных отрядов. Так что оба были заинтересованы как в успешном исходе операции, так и в падении режима микадо.

Такого поворота событий Родин ожидал меньше всего. Он глубоко вздохнул и отложил документ. Вся информация была настолько далека от его привычного мира, что его не покидало ощущение нереальности происходящего. Захотелось себя ущипнуть и очнуться, как после кошмарного сна. Он на секунду закрыл глаза, затем встал, походил по купе, встряхнув головой, сел и продолжил чтение.

Мальчик так и не обрел дара речи, что сразу отметили как прикосновение божественных ками: немота, как известно, – золото. Итак, в течение семи лет мальчик воспитывался при святилище и проходил обучение у местных воинов, поэтов, мудрецов и философов, создававших из него местного пророка. Постепенно он стал тем, кого в Японии называют камикагари. Обладая божественной одержимостью Богини Осаждающегося Песка, он мог прорицать, к чему в мистически настроенной Японии прислушивались. Стоит ли говорить, откуда брались эти пророчества и кто их искусно вкладывал в уши мальчика.

Другой документ. Отношение микадо к предстоящему конфликту. Докладчик писал, что, судя по творчеству императора Муцухито, он и сам не особо желал войны, но, увы, короля играла свита. Автор текста настаивал, что пророчество сына императорской крови, да еще и камикагари, призывающее к отсрочке начала военных действий, может изменить результаты будущей войны. Всего полгода нужно Российской империи, чтобы поставить флот и войска к театру военных действий на самом Дальнем Востоке.

Георгий почувствовал, как у него вспотели ладони и сильнее забилось сердце от предвкушения того, что он втянулся во что-то опасное, с непонятным исходом.

Он отложил доклад и взял отчет об операции сотрудника разведки.

В нем описывалось, как мальчика решили доставить на Сахалин особым образом, чтобы придать его появлению мистический эффект.

Операцию проводили два опытнейших агента Чугун и Влас. Они привезли мальчика в Александровск и разместились в заброшенном доме на отшибе. Там он должен был пройти последние тренировки и после инструктажа явить главное пророчество в японской общине на традиционном празднике Урожая. Разбившуюся лодку по плану должны были обнаружить рыбаки.

Последним документом был рапорт. Пробежав его глазами, Георгий шумно выдохнул, отбросил бумаги и бессмысленно уставился в окно.

Рапорт

Настоящим довожу до вашего сведения, что агенты Чугун и Влас не выходят на связь с 10 числа сего месяца.

Глава 7

Поезд тем временем уносил молодого врача все дальше и дальше, через Центральную Сибирь к восточным границам его огромной родины, истинные размеры которой можно понять только так – увидев ее из окна вагона. Состав миновал Тюмень, вековые таежные ели потихоньку сменялись унылыми степными пейзажами, мокрый, полуобнаженный осенними ветрами подлесок уступил место ковылю, проступили из мглы величественные мрачные горы Саяны, осталась позади башенка иркутского вокзала. Дни сливались для Родина в один бесконечный день, заполненный убаюкивающим, монотонным стуком колес.

Менялись соседи по вагону, лица случайных попутчиков пробегали мимо размытым хороводом и сразу же забывались, как отрывки сна; сопротивляясь вагонной качке, акробатически изгибались официанты, разнося чай и закуски, проводник откашливался и поправлял фуражку, все было одинаково изо дня в день. Георгий проводил время за книгами, обдумывая предстоящее задание и стараясь побольше узнать об ожидающем его неприветливом острове, окутанном дурной и мрачной славой. Среди прочего, Родина заинтересовал «Остров Сахалин», написанный его коллегой, доктором Антоном Чеховым. Нельзя было не поразиться скрупулезности и точности этого труда, во всех подробностях и мелочах описывавшего нелегкий быт и окружение Сахалинской каторги. Не раз Георгий откладывал книгу и подолгу глядел в окно, раздумывая, как непросто ему придется в этом диком месте, где жестоко все – и природа, и человеческие сердца.

После того как состав миновал Иркутск, в виде небольшого оживления монотонной дороги предстояла паромная переправа через прозрачный ледяной Байкал, серебристым серпом залегший среди гор. За ним, и дальше, за дымящей заводами Читой, начиналась Китайско-Восточная железная дорога, открытая всего несколько месяцев назад.

Теперь поезд постукивал через дымчатые просторы Маньчжурии. Однообразие холмов, изредка попадавшиеся неподвижные силуэты верблюдов, безлунные ночи, когда за окном подолгу не было видно ни единого огонька, – все это нагоняло грусть, и Родин с тоской вспоминал золотистые клены и прозрачные вечера старокузнецкой осени, которую он так недавно покинул. Но вот вскоре поезд миновал Харбин, оставил позади Владивосток и медленно пополз на север. Георгий приободрился – следующей остановкой был Хабаровск, где предстояло покинуть опостылевший вагон и продолжить путешествие другим способом.

Путь лежал дальше на север, не доезжая Николаевска, в залив Де-Кастри. Пароход «Байкал» должен был доставить его через бурный Татарский пролив к мрачным берегам острова-тюрьмы. Следовало поторапливаться. В Хабаровске Родин продемонстрировал офицеру фельдъегерской службы свои бумаги и письмо с просьбой о всяческом содействии, подписанное лично Борисом.

Офицер еще во время чтения зашевелил усами, автоматически вытянулся по стойке «смирно», и уже через полчаса тряские дрожки понесли Георгия прочь через амурскую тайгу. Государева служба доставки важных донесений и не менее важных персон взялась за дело со всем рвением – меняя лошадей на каждой станции, лихие черноусые фельдъегери гнали во всю мочь по раскисшим от осенней грязи проселкам, грозя вытрясти всю душу из усталого путника.

Кое-где тракт был в таком состоянии, что быстрее было сплавляться на лодке по холодным черным водам Амура, чем ползти по бесконечной слякоти дороги. Чем дальше продолжалось путешествие на север, тем суровей и неприветливей становилась природа. И вот наконец дорога подошла к концу. В сопровождении молчаливого проводника-тунгуса, уже успевшего надеть теплую зимнюю парку из собачьего меха, Родин прибыл к посту Де-Кастри. Следующим утром катер должен будет доставить путешественника на борт «Байкала», а пароход, в свою очередь, переправит его в южную часть Сахалина.

Глава 8

Белая чайка некоторое время летела вровень с палубой парохода. Порывистый холодный ветер трепал ее перья, бросая птицу то к пенистым гребням волн, то к грязному борту. Вскоре ей надоело ждать подачки, и она взмыла в низкое серое небо. С высоты птичьего полета было видно, что море, по которому пыхтел, кувыркаясь, кораблик, упирается с обеих сторон в берега. Один из берегов был ближе, и птица направилась к нему.

Узкая береговая линия прерывалась скалами, по широким песчаным пляжам были рассыпаны темные от воды валуны. На коричневом песке тут и там лежали переплетенные водоросли. Дальше, там, где не доставал прилив, начиналась низкая растительность, спутанные ветки кустарников с облетевшими листьями перемежались вечнозеленым стлаником. Оставшиеся кое-где желтые и красные осенние листья яркими пятнами привлекали к себе внимание. Стоявшие маленькими группами ели смотрели ветвями от моря, словно спрятавшись от ветра. Низкая растительность постепенно переходила в невысокий лес. На горизонте темнела гряда холмов, переходящая в далекие горы, силуэты которых едва угадывались в закрывавшей горизонт дымке.

В разрыве облаков вдруг показалось небо, неожиданное солнце осветило далекий лес, полоснуло по верхушке горы, отразилось от покрытого снегом склона и заиграло осенними красками по всей долине. Преображение было неуловимым и полным. Весь пейзаж приобрел глубину и насыщенность. Темно-зеленые, почти черные на ярком свету елки, желтые пятна лиственных лесов, красные клены перемежались с бурыми склонами холмов. Горы, покрытые снегом, стали хорошо видны. Небо очистилось, облака превратились из сплошного серого одеяла в аккуратные мотки сахарной ваты. Их тени бежали по долинам внизу, то открывая, то снова пряча разноцветные пятна, покрывавшие холодную землю.

Налетел порыв ветра, потемнело. Краски осенних лесов смазались и поблекли. Облака разорвало в клочья, небо словно опустилось, и снова тоска охватила унылый пейзаж.

В воздухе запахло дымом, чайка направилась вниз, к человеческому жилью. Сверху рыбачий поселок напоминал горсть семечек, небрежно рассыпанных между двух холмов. Черные от влаги бревенчатые хижины с покосившимися крышами без всякого порядка расположились вдоль впадавшей в море речки. Развешанные сети трепал ветер, людей не было видно.

Приближаясь к земле, пароход подал протяжный сигнал. Звук сирены еще больше взбудоражил пассажиров на борту. На палубу уже вывели арестантов первого отделения, и они исподлобья вглядывались в эти серые, ничего хорошего им не предвещающие берега. Надзиратель начал перекличку. Каторжане подавали свои ослабевшие голоса, в их глазах читалась крайняя степень бессилия и безнадежности. Пошатываясь, они в растерянности оглядывались вокруг.

– Садись на баржу! – скомандовал надзиратель, и те шеренгой начали спускаться по узкому трапу.

Это чувство тоски и безнадежности передалось и Георгию. Он стоял на палубе и наблюдал, как из недр парохода выводят новые партии преступников и погружают на баржи, и те, буксируемые небольшими катерками, направляются к берегу.

На палубу вышел Семен Семенович Ноговицын, доктор с Корсаковского поста.

– Сейчас наших понесут, – произнес он.

«Наши» – это больные из его лазарета, которым была нужна хирургическая помощь. Их везли с Корсаковского поста в Александровский за неимением там операционной комнаты. Когда Георгий узнал об этом, его возмущению не было предела: несчастные ждали операции месяцами, тогда как помощь им была нужна порою немедленная. Родин с Ноговицыным проследили, чтобы этих страдальцев как можно аккуратней перенесли на баржу, и на этом же судне двинулись к берегу.

– Это хорошо, что теперь у местного доктора будет подмога в виде такого специалиста, как вы, Георгий Иванович. А то нынче с этой вспышкой тифа в лазарете совсем тяжело стало. Хорошо, очень хорошо, что вас к нам направили, – приговаривал Ноговицын. – Вы куда теперь? Поедемте с нами в лазарет сразу?

– Я бы так и сделал, да сначала должен представиться вашему медицинскому чиновнику. Так что я сейчас прямиком к нему поеду.

Борис дал ему четкое указание: с парохода сразу отправиться к Филиппу Игоревичу Старопосадскому.

– Он тебе там все устроит, – многозначительно сказал тогда брат.

Что конкретно должен был ему «устроить» Старопосадский, Родин догадывался лишь отчасти. Возможно, просто похлопочет об его устройстве на острове, а может, и расскажет какие-то новые вводные относительно дела с японским мальчишкой. Так или иначе, Георгий распрощался с Семеном Семеновичем и только хотел взять извозчика, как к нему подошел какой-то мужчина в бушлате, перешитом из арестантского, и с уже заранее протянутым картузом начал сбивчиво тараторить:

– Третий день парохода жду, сударь, третий день почти не емши, подайте, Христа ради, на билет, денег-то я скопил, но теперича билет-то, билет… сто шестьдесят рублев билет… а я ведь отбыл свое уже, вольный, стало быть, человек… подай, ради Христа на билет…

Только Георгий сунул ему монету, как заметил, что с другой стороны приближается еще одна фигура, уже издалека снимая шапку. Тут молодой врач заметил извозчика и сделал ему знак.

– К Филиппу Игоревичу Старопосадскому мне нужно, довезешь?

– Довезу, чего уж, садитесь.

А позади уже выл собакой, ухал филином и крутился волчком какой-то сумасшедший, и старик в белой хламиде кричал, заглушаемый ветром:

– Покайтесь, православные! Покайтесь! Грядет…

Глава 9

Пост Александровский с первого взгляда не представлял собой ничего необычного. Небольшие одноэтажные деревянные домишки вдоль широких немощеных улиц – как в любом другом провинциальном городке. Возле некоторых домов даже были разбиты небольшие палисадники, правда растительность в них была весьма скудной. Хилые деревца и жидкие кустики – видимо, все, что росло в этих краях, – ничем не украшали окрестностей, а только придавали улице какой-то жалкий вид.

Вдруг по левую сторону дороги Родин заметил часовню, выделявшуюся среди остальных строений не только тем, что она была единственным каменным зданием, но и своей необычайной красотой.

– Сам государь император построил, опосля как из Японии вернулся, – с гордостью пояснил извозчик. – Это он когда еще цесаревичем был, ездил туды, а там лягаш басурманский на него нападение совершил. Обошлось, однако, все, миловал Бог. Так что вернулся государь и построил в благодарность за милость Божью эту часовню.

Вот, подумал Родин, японцы-то на нашего наследника престола покушались, а я теперь должен их наследника спасать. Интересный расклад получается.

Второе каменное здание, которое заметил Георгий, оказалось метеорологической станцией. Кроме того, там располагалась школа, как сообщил ему тот же извозчик, очень общительный мужичок.

Георгий обдумывал, а не расспросить ли его про пропавшего мальчишку, раз уж он такой разговорчивый. Но сначала решил увидеться с чиновником, как напутствовал брат. Неизвестно, что тот ему скажет. А с извозчиком он всегда сможет поговорить, как сказал Семен Семенович, извозчик тут вообще один-единственный – обычно все ездят на казенных.

Для Родина тут все было необычным. Только он подумал, что Александровск выглядит подобно большинству унылых заштатных городишек, как из-за угла показалась колонна с арестантами, послышались звяканье кандалов и ругань надзирателей. Да, это место все меньше и меньше напоминало рядовой провинциальный город. Все-таки каторга! Такой концентрации преступности и порока в одном месте вряд ли еще можно где-то увидеть во всей России.

Похитить ребенка здесь мог почти каждый, размышлял Георгий, вглядываясь в колонну каторжников. Но зачем? Вряд ли с целью выкупа, ведь для этого нужно понимать, что за него кто-то готов заплатить. А наследник прибыл с двумя оборванцами, которые тоже пропали. Что, если они сами украли мальчишку? Но почему тогда не требуют выкуп?

Так, ладно. Все же надо делать поправку на Сахалин. Украсть ребенка можно, чтобы научить его воровству. Тут кругом одно ворье. Дети более проворны, и от них менее всего этого ожидаешь, на материке шайки часто используют детей в своих целях. Но это ведь не материк, опять-таки у кого тут воровать? Если его и похитили, то вряд ли из какого-то более или менее внятного расчета. Выходило, что мальчишку мог похитить только дурак или… тот, у кого не все в порядке с головой. Вдруг его убил какой-нибудь умалишенный? Маньяк, соскучившийся по крови? А что? Целый остров маньяков: свезли со всей России.

Вот уж местечко – воры, убийцы, предатели родины. Да, политические. Родин задумался о политических преступниках, свезенных сюда. Нет, вряд ли они могли причинить вред японскому мальчику: все наши левые да либералы – за Японию.

– А что, много тут японцев? – спросил Георгий кучера.

– Да есть немного. У нас тут всяких понемногу: и японцы, и гиляки, и тунгусы, и айны, да и с других земель полно – иностранцев у нас тоже тьма: немцы, англичане, французы… Кого хошь тут можно встретить. А все потому, говорят, что капиталы тут должны быть несметные, из земли, говорят, будут богатства добывать. Вон они все и съехались отовсюду, как про капиталы услышали. Да и наши не теряются, вон инженеры стали приезжать на поселение, раньше такого не было, а теперича вон едуть умные робята к нам, образованные, как вы. Один вон приехал, говорит, землю будет бурить, горное масло искать, жена у него учительница – детей теперь наших учит, до этого-то только ссыльные учили, политические, они ведь только умные тут были.

– Как вы тут к иноземцам относитесь?

– Так что мы-то, посудить, так и сами тут иноземцы среди тунгусов да гиляков. Я так скажу: пущай будут, а чего? Тут всякого сброду полно, что не иноземец, так каторжник… так вот и живем, барин. Японцы селятся в своей колонии, никому в общем-то не мешают. Чего уж…

То есть вряд ли тут есть какие-то ярые группировки япононенавистников. Значит, остаются маньяки-убийцы. Либо еще какие-нибудь японские шпионы, которые решили сорвать операцию. Прознали про легенду и решили на всякий случай уничтожить японского мальчишку. Боря, Боря, куда же ты меня втянул?..

В конце концов, мальчишку могли похитить и сами агенты, которым поручено его сопровождение. Ведь их могли перевербовать те же японцы, либо сами агенты решили нажиться на деле государственной важности, похитили мальчишку и просят выкуп, понимая, что в таком случае вряд ли будут скупиться. Хотя кто должен платить им выкуп? Их же начальники? Борис? Но брат ничего не говорил о выкупе, он сказал только, что мальчик исчез вместе с агентами. Вот и все, что он сказал.

Борис рассчитывал получить нужную информацию уже с места. Этим Георгий и должен заняться в первую очередь. Так что, пойти в лес? Следопыт из него неважный. Лучше начать с расспросов, поговорить с каторжанами, например. Хотя гиблое это дело – скажут ли они чего заезжему человеку? Эти люди хитрые да подозрительные, с ними надо поосторожней. Хотя попробовать, конечно, стоит. Да, обязательно нужно сходить на угольные копи, разузнать вообще о здешних настроениях.

Но первым делом, конечно, нужно обыскать дом, где жили агенты с мальчиком, там должны остаться какие-то следы, а может, даже и зацепки. Потом поспрашивать людей вокруг, кто что видел, городок ведь небольшой, все должны друг друга знать. Кроме того, разумеется, нужно сходить в эту японскую колонию. Они, наверное, обращают внимание на соотечественников, японского мальчика не могли не заметить. Чего-нибудь интересное они должны рассказать…

Проехали до середины широкой немощеной улицы, миновав собор, губернаторский дом, присутственные места, в унылой череде одноэтажных домов повозка остановилась.

– Вот и приехали, – оборвал размышления Родина извозчик. – Вот он, дом Филиппа Игоревича.