Текст книги "Охотники за ФАУ"

– Ой, не надо! – крикнул подросток.

– Отвернись, – приказал Баженов мальчику и быстро перерезал ножницами кожу. Потом он залил йодом и забинтовал руку.

– Где это тебя так угораздило?

– Ой лишечко ж мое, та у этих чертенят где-то склад боеприпасов!

Баженов обещал матери «урезонить» ребят, отвел подростка в сторону, и тотчас же их окружили мальчишки.

Наперебой они принялись хвастать своими трофеями: у них есть и мины, и гранаты! Левка, зараза, ковырял взрыватель, ну и ахнуло. В другой раз не полезет. Есть у них и два пулемета зарытых, и винтовки. Спрятано все еще с сорок первого года, когда наши отступали.

Разумеется, они все это готовы хоть сейчас отдать советскому командиру, – пошли! Тут недалече, в песке. И никто ве знает!

Баженов поблагодарил, объяснил, что сейчас не может, попросил ничего не трогать, даже не ходить туда, чтоб никто и не догадался, ладно? А немецкое оружие у них есть?

Немецкого не было.

В ожидании сведений о наличных лодках Баженов охотно отвечал ребятам, жадно расспрашивавшим его о делах «там, у наших». А потом и сам стал расспрашивать об их житье-бытье и узнал занятную историю о немецком шоколаде…

С неделю тому назад немцы стали грузиться. Какой-то ящик упал в воду, солдаты загалдели, но подошел офицер, махнул рукой – не до того, видать, было: спешили.

В галдеже ребята разобрали слово «шоколаде». Напросились нырнуть и достать ящик. Им разрешили.

В ледяную воду полезли Гнат и Хома. От холода сводило руки и ноги, а все же ящик они достали. Фриц открыл его, отобрал и побросал им совсем уже размокшие плитки, а остальное снова заколотил. Пожалел гад!

В селе в те дни были только дети да старухи, остальные в лесу прятались. В хатах немцы ночевали, до последнего дня: одни уйдут – другие придут.

А вчера на рассвете жителей полицаи повыгоняли, сказали, село будут жечь.

Ну, они, хлопцы, подались в лес, до своих: так мол и так, рятуйте хаты свои… Отстояли село.

А Гнат и Хомка решили все же разжиться немецким шоколадом: на берегу лихорадочно завершалась погрузка, ящиков всяких полно было.

Незаметно вползли они в прибрежные кусты, облюбовали было два ящика. Но тут на мотоцикле подъехали фрицы, стали грузить эти ящики в коляску.

С одного из них крышка свалилась, – спешили, не закрепили. Только никакого шоколада в том ящике не было. Обманул чертов фриц!

Если б могли только, они бы уж надавали этому фрицу теми самыми железными палками по заду!..

– Какими палками?

– Ну теми, что в ящике лежали.

– А какие они из себя: вот такой длины, вот такой толщины? – спросил Баженов.

– Во-во! – подтвердили ребята.

– А рядом еще – вроде детских железных голов, – припомнил Гнат.

– Не головы, а кастрюли, – поправил Хомка.

– У тебя у самого – кастрюля.

Вдруг мальчишек как ветром сдуло. По обочине лесной дороги шли в маскировочных костюмах наши автоматчики, и ребята с гиканьем помчались им навстречу.

Баженов еще был погружен в глубокое раздумье над рассказом ребят (он сразу же вспомнил трубку, найденную и брошенную им утром), как перед ним вырос старший лейтенант – командир ГПЗ, вслед за разведчиками вошедший в деревню с ротой бойцов, с пулеметами, минометами, пушками. Он сообщил, что комдив Бутейко уже прибыл. Батальон ГПЗ занимает этот участок – он показал на карте.

За лодками прибыли грузовые машины – на них-то и приехали бойцы, саперы, пулеметчики и автоматчики.

Противотанковые пушки везли на прицепе.

Машины остались ждать в лесу восточнее Песчаного. Там же и радиоавтобус.

Баженов вскочил на мотоцикл и помчался в Песчаное. Он старался вести мотоцикл по своему старому следу.

Не успел он отъехать и двухсот метров, как сзади, по берегу, начали ложиться немецкие снаряды. Видимо, наших бойцов на берегу заметили…

Баженов руководил погрузкой лодок на машины. Потом поехал с машинами в село.

Двигались медленно. Впереди шли саперы. Это задерживало.

Стемнело. Немцы методически обстреливали левый берег и освещали ракетами Днепр.

Возле Тарасовки одна машина подорвалась на мине, шальной снаряд с того берега подбил еще одну.

К двадцати трем часам Баженов послал машины за лодками в дальнее село, а сам решил вернуться к радиоавтобусу, послал донесение штарму.

И надо же было случиться, что мотоцикл отказал.

Что только ни делал Баженов: прочищал жиклеры, обжигал свечи, проверял искру – заводиться мотоцикл не желал, хоть бросай его и иди пешком!..

Потащил Баженов тяжелую машину по песку. Тащил ее сто метров, и двести, и пятьсот, и тысячу, и потом, выбившись из сил, пробовал завести, проклиная все на свете и ленд-лизовского «харлей-дэвидсона», и снова тащил его километра два.

А когда совсем уж отчаялся, мотоцикл завелся. Легко и как ни в чем не бывало, словно издевался…

У радиоавтобуса Баженова ждали новые неприятности: майор Андронидзе не вернулся, шифровку-донесение не передали. Уж как ни старались радисты, а связаться не смогли.

Баженов нервничал.

Подумать только: не передать такое важное сообщение! А как дальше поступать с лодками?..

За день все устали. В кабине похрапывали Помяловский и шофер. В кузове на шинели спал Авекелян, тут же рядом дремал его автоматчик. Пулеметчик расположился возле автобуса. Рядом прогуливался дежурный автоматчик.

Совсем стемнело. Радиосвязи все не было. Со стороны Днепра шел легкий сизый туман.

Снаружи донесся шум подъехавшей машины. Часовой вызвал лейтенанта Баженова.

Не из штаба ли армии, обрадовался Баженов и выскочил из освещенного автобуса в темноту.

– Полковник Бутейко – слышали о таком? – спросил незнакомец, протягивая руку.

– Здравствуйте. Очень рад… Никак не могу связаться со штармом. Можно рассчитывать на ваш «виллис», чтобы доложить о лодках?

– Как раз об этом я и хочу поговорить. «Студебеккеры» с лодками стоят в Тарасовке. Я должен с ходу, нынче же ночью, форсировать Днепр. Без вашего распоряжения лодок не дают. Дайте команду!

– Без начальника штаба я не имею права решать, куда и кому отправлять эти лодки. Он приказал собрать и хранить их до особого распоряжения, а связи нет.

– Сколько вам еще надо времени, чтобы связаться со штармом?

– Не знаю. И радисты не знают: рация в порядке, а связи нет!

– Хочу, чтобы вы поняли: у меня из-за отсутствия лодок сорвется успех операции. Ведь лодки-то эти вы собрали на участке моей дивизии, и я на них рассчитывал!

Для успеха операции я решил одновременно форсировать Днепр против Ровеньковских высот и еще на двух участках. Не скрою, у меня есть надувные лодки А-3 и комплекты труднозатопляемого имущества, но ведь этого для переправы тяжелого снаряжения недостаточно!

Словом, без ваших лодок мне не обойтись. Среди них есть и «дубы», то есть речные баркасы. Судьба операции в ваших руках. Решайте! – он замолчал.

С Днепра доносились орудийные выстрелы.

Низкие сплошные облака то светлели, то темнели. Туман понемногу сгущался.

– Легко сказать – решайте. Я ведь сам жду решения и приказа.

– А если не получите до утра? Получить приказ при отсутствии радиосвязи совершенно невозможно. Я вам приказывать не могу. Вы мое начальство.

Баженов усмехнулся:

– Какое уж я, лейтенант, начальство.

– Вы представитель штарма. Решайте! Время не ждет.

Полоска света прорывалась в неплотно закрытую дверь автобуса, освещая рослого широкоплечего молодого полковника с узким лицом, изогнутым носом и светлыми озорными глазами северянина. Он производил впечатление решительного, волевого и знающего командира.

Конечно, он был прав в том отношении, что захват именно Ровеньковских высот, командующих над местностью, принес бы успех; но ведь эта «высота» была очень крепким орешком.

А вдруг командующий решил форсировать Днепр против города «Ключевой», а Баженов без приказа отдаст лодки?

Ох, как не хватало Андронидзе, чтобы посоветоваться!

– Не был ли у вас Андронидзе?

– Виделись! Помогает организовать разведку, отправляющуюся на тот берег. Просил предупредить вас, что хочет уточнить группировку противника.

– А сколько он лодок собрал?

– Сорок три. Все пущены в дело.

– У меня должно быть около ста пятидесяти, но в Песчаное пока привезли сто десять… Так куда их направить?

– Вот это деловой разговор! В случае чего я подтвержу, что вы дали приказ доставить лодки к Днепру под моим нажимом и при полном отсутствии связи со штабом армии. Мои проводники уже ждут у машин с лодками. Оставьте за себя офицера и поедем. Мой штаб размещается в Бережаны. – По военному обычаю комдив не склонял названий населенных пунктов.

Баженов оставил Помяловского «за себя», приказал радистам «разбиться в доску», но связаться со штармом и передать донесение, которое переписал заново. Лодки, говорилось там в частности, переданы в распоряжение Бутейко, но, если понадобится, они будут отобраны и переправлены согласно приказу.

Когда удастся передать и получить ответ, пусть двигаются по дороге Песчаное – Бережаны. Там он будет их ждать в штабе дивизии.

Бутейко гнал машину при полном свете фар. На поворотах ее заносило, и тогда сидевшие сзади адъютант и автоматчик наваливались на борт, чтобы «виллис» не опрокинулся.

– Замечательный туман! А облачность! Как по заказу! Фрицы развесили фонари над Днепром, но вы лично убедитесь в ничтожно малой эффективности осветительных ракет при низкой облачности.

Баженову позарез хотелось с первыми же лодками переправиться на тот берег. Было и резонное оправдание: изучал-де опыт форсирования на практике…

Когда грузовые машины с лодками двинулись из Песчаного, и Баженов подошел к «виллису» Бутейко, чтобы ехать с ним дальше, тот сказал:

– Только что получил радостную весть. Наши разведчики без потерь, без выстрела, переправились на правый берег в районе Кресты, у Ровеньковских высот, захватили пленных, и так как – вы сами понимаете! – оставлять захваченный пятачок было бы непростительной ошибкой… В общем, Андронидзе ведет бой за пятачок…

– Андронидзе?

– Да, Андронидзе. Боевой офицер! На этот пятачок уже переправилось около двух рот при шести станковых пулеметах, минометной батарее, двух противотанковых орудиях и взвод саперов с минами. Наращиваем усилия. Начинаю форсировать еще в двух местах. Поэтому прошу: как только сюда прибудут машины с лодками, дайте приказание старшине – пусть машины следуют с моими проводниками. Прошу сейчас же направить один «студебеккер» с моим донесением в штаб корпуса, с той же машиной вы отправите и свое донесение в штарм. Я их прошу помочь мне артиллерией АДД7[7]7
  АДД – артиллерия дальнего действия.


[Закрыть] и РГК[8]8
  РГК – резерв Главного командования.


[Закрыть]. Прошу направить мне два понтонных парка, чтобы переправить танки и орудия. Может, вам все же удастся передать по радио? С этим же «студебеккером» доедете до своего автобуса.

– Сделаю все возможное. Поздравляю! Пишите донесение.

– Чтоб скорее, передаю вам донесение, заготовленное для Штаба корпуса. Только допишу. Володя!

Адъютант привычно подставил свой планшет вместо столика и присветил электрическим фонариком.

– Поразительно! – воскликнул Баженов, не в силах сдержать радость: – Без артподготовки без потерь высадиться на тот берег! Нет, вы только послушайте, какой концерт сейчас устроили немцы по всему Днепру. Вот жарят!

Комдив писал и одновременно говорил:

– Молодцы ребятки. Да и погода маскирует: низкая сплошная облачность – авиацию противник применить не может. Туман – танков пустить не может. Артиллерийские НП – как слепые. Все не по уставу! Даю голову на отсечение: среди множества вариантов действий и контрдействий в их оборонительном плане низкая облачность, полный туман – не предусмотрены. А они превеликие мастера исписывать десятки метров бумаги «вариантами». И составляют такие планы хорошо, и действуют вроде бы организованно… но вот вы сами видите и слышите. Какая ночь!

– Уж ты ноченька, ночка темная, – почти запел Баженов.

– Вот именно! Ну вот. Берите донесение.

– Хорошо бы достать детальный план обороны гитлеровского полка или хотя бы батальона…

– Передам Андронидзе.

– И еще передайте, прошу вас, что я буду ждать его.

– Не уверен, надо ли вам ожидать его. И стоит ли сейчас сообщать о нем в штарм…

– Боитесь что его отзовут, а он вам нужен?

– И это тоже. Ведь он не имел приказа участвовать в форсировании. Победителей не судят, но не все им спускают.

С боевыми донесениями на «студебеккере» Баженов отправил Помяловского: радиосвязь наладилась только на рассвете. Баженов передал очередное донесение. Ответ начштаба предписывал вернуть освободившиеся машины и срочно возвращаться самому на радиоавтобусе. Баженов запросил, ждать ли ему Андронидзе, задержавшегося у Бутейко. Ответ гласил – Андронидзе не ждать.

В автобусе Баженов попытался уснуть. Но то ли потому, что машину сильно трясло, то ли из-за перенесенного волнения, но заснуть не удавалось. Утро было хмурое, туманное. Моросил дождь. Тучи задевали верхушки деревьев.

А с Днепра доносился шум, будто в сотнях кузниц ковали, били кувалдами, молотками и молоточками.

Частенько приходилось съезжать на обочину и пропускать встречные машины. Шла тяжелая артиллерия. Шли машины со снарядами. А пока ждали, когда проедут катюши, Баженов уснул. Шофер его разбудил, когда радиоавтобус остановился у хаты, где помещался оперативный дежурный.

Дежурный передал Баженову приказ – тотчас же явиться к подполковнику Синичкину.

– Проводная связь с Бутейко уже установлена, – сказал он. – На пятачке идут ожесточенные бои. Командующий, начштаба и начальник оперотдела уехали в штаб корпуса и к Бутейко. Подполковник Синичкин заменяет их обоих.

Когда вестовой ввел Баженова к Синичкину, тот говорил по телефону. Баженов ждал. Подполковник положил трубку, сердито посмотрел на Баженова.

– Как стоите? – крикнул он резко. – Выйдите, приведите себя в порядок и явитесь как положено

Баженов повернулся через левое плечо, чеканя шаг, вышел, застегнул верхнюю пуговицу гимнастерки, подтянул потуже ремень с пистолетом. Бледный от злости, постучал, приоткрыл дверь и спросил разрешения войти. Получив таковое, вошел и отрапортовал:

– Лейтенант Баженов по вашему приказанию явился!

– Почему ремень не подтянут?

Баженов затянулся еще сильнее.

– Почему кобура на левой стороне, а не на месте, как положено?

Баженов передвинул кобуру. Когда кобура слева, вынимать пистолет и быстрее, и намного ловчее. На сей счет гитлеровцы не такие уж дураки.

– Отставить разговорчики!

Оказывается, от злости он думал вслух. Плохо! Меж тем Синичкин не унимался:

– Объясните, товарищ лейтенант, почему вы нарушили мое приказание и не передали мне ни одного донесения.

Вот оно что, догадался наконец Баженов и объяснил, что клером он не имел права передавать, а у его связистов был код только для связи со штабом армии. Можно было передать шифром, но шифровальщика у товарища подполковника ведь не было.

Подполковник сердился, называл объяснения Баженова неудовлетворительными – лейтенант не сообщил даже, что вышел на берег Днепра!

Подполковник не стал слушать объяснений Баженова и кратким «Можете быть свободны!» завершил аудиенцию.

Баженов облегченно вздохнул и направился к хате, где размещались «опытники».

Он шел, подбирая слова, чтобы тактичнее сообщить Сысоеву о вероятной гибели его семьи. В хате сидел майор Корнилов и что-то писал. Сысоева не было: утром уехал с командующим. Баженов обрадовался отсрочке неприятного разговора и, перекусив, завалился спать. Когда его в обед разбудили, Сысоева все еще не было.

После обеда Баженова вызвали к оперативному дежурному. Баженов захватил с собой автомат, бинокль и планшетку с картой.

В дежурке собралось около двадцати офицеров, среди них и знакомые по офицерскому резерву: подполковники Овсюгов и Казюрин, капитан Чернявский и другие. Было накурено, все громко разговаривали, смеялись. Дежурный, плечом прижимая трубку к уху и что-то записывая, то и дело кричал им:

– Тише! Ничего же не слышно!

Вошли Андронидзе, Помяловский, Авекелян.

– Здравствуй, дорогой! – Андронидзе приветственно помахал рукой знакомым и присел рядом с Баженовым.

Дверь отворилась – появился Сысоев. Он выглядел усталым, резче обозначились морщины на осунувшемся аскетическом лице. Баженов поднялся ему навстречу.

– Ну как? – спросил Сысоев.

– Вы не получили радиограмму? Не нашел…

– Радиограмму получил. Удалось ли уточнить?

– Село сгорело. Свирепствовали гитлеровцы: создавали зону пустыни. А дальше к Днепру села уцелели. Ведь надо же!.. Сами колхозники их отстояли… Выступили против поджигателей… Гитлеровцы даже коров расстреливали… Звери! – В глазах Сысоева он прочел осуждение своему многословию и торопливо закончил: – Местные жители говорили – видели ваших незадолго до пожара… А некоторым удалось ведь укрыться в лесу… только теперь возвращаются. Так что надо надеяться…

– Я там был, – перебил его Сысоев. – Проезжал с командующим, узнавал. Мало надежды. Вот так!

– Товарищи офицеры! – скомандовал оперативный дежурный, и все вскочили. Вошли начштаба полковник Коломиец, замначштаба по политчасти полковник Ивашенцев, подполковник Синичкин и начальник отдела кадров с майором, несшим толстый портфель.

Дежурный отрапортовал, что офицеры собраны, построил их в две шеренги.

– Вольно! – начальник штаба шагнул вперед и, бегло осмотрев офицеров, начал:

– Наши войска вышли к Днепру. В двух местах, на участке дивизии Бутейко, мы форсировали Днепр, закрепились на правом берегу и ведем упорный бой с контратакующим противником. За активное участие в оперативной передислокации армии, в боях при прорыве укрепленной полосы и при выходе на Днепр мы решили наградить отличившихся медалями «За боевую доблесть», «За отвагу». Знаю: некоторые заслуживают большего. Но штабных офицеров награждают скромнее. У каждого из вас есть возможность отличиться в будущем и заслужить ордена.

…Были награждены Сысоев, Степцов, Чернявский, Андронидзе, Авекелян, Помяловский.

Овсюгов и некоторые другие награждены не были. Лейтенант Баженов, в частности, награжден не был.

Он и огорчился, и обрадовался: «Хорошо еще, что не схватил выговор за задержку ночного радиодонесения».

Впрочем, лодки попали по назначению, и отсутствие радиосвязи, слава богу, не имело роковых последствий.

Когда начальство ушло, Сысоев подошел к Баженову и строго спросил, почему его не наградили. Пришлось рассказать о вызове к Синичкину, об отказавшей рации.

– Связисты утверждают, что временами ночью связь на коротких волнах нарушается, – закончил он.

Сысоев покачал головой и пошел к подполковнику Синичкину.

Вернулся он раздраженный.

– Невыполнение приказания вышестоящего командира – нарушение. Недонесение в срок – тоже нарушение.

– Все правильно!

– Дело не в этом. Медаль-то ты все же заслужил! Сдается мне, подполковник Синичкин решил, что ты хотел его подсадить и поэтому не сообщил о продвижении войск. У нас, как и во всяком учреждении, довольно сложные взаимоотношения..

После совещания, чтобы не идти домой в тягостном молчании, Баженов начал рассказывать о поездке.

Сысоев знал о новом методе минирования: на других фронтах немцы уже применяли его, но подробности неизвестны. А на нашем фронте это первый случай. Сколько часов на описание «многоэтажной» мины с толстой чекой дал он Помяловскому? Даже не поручил?! Ошибка. Нельзя самому браться за все. Танковые окопы и маневрирование танками – тоже интересно! Пусть Помяловский опишет устройство танковых окопов, а Баженов – систему маневрирования. А вот что ночью нарушается радиосвязь на коротких волнах, это уже не первый случай. Поначалу объясняли неопытностью радистов, но это явление наблюдается и у опытных. Он, Сысоев, уже сообщал об этом

Особенно заинтересовал Сысоева рассказ о наших танках, подбитых неизвестным оружием. В хате он внимательно просмотрел зарисовки, дотошно расспрашивал, не обнаружил ли Баженов воронок, не заметил ли следов взорвавшейся мины. Как и Баженов, он пробовал догадаться, почему раненый немец бредил о «Фрау» и о патронах? Может, он командовал «Фойер!» (огонь), а не «Фрау»?

Он внимательно прислушался к рассказу о стальной трубке и обрывке электрического кабеля.

– Даже если б они при исследовании специалистами оказались деталями давно известного оружия или даже бытового агрегата, все равно их надо было взять с собой, – сказал он наставительно. – Таков порядок. Ведь сам же подметил – трубка окрашена в зеленый цвет. Это цвет военной маскировки, он должен был тебя насторожить!

Баженов слушал, шагая по комнате; подошел к окну, понюхал красную цветущую герань.

– Нюхай, запоминай запах, – бросил Сысоев. – Тоже этакая «мелочь»…

– Запоминать?

– Пономарев из химотдела велел. Носит герань по всем отделам и настоятельно просит всех нюхать.

– Зачем?

– А затем, что, если почувствуешь где-либо запах герани, сейчас же надевай противогаз и объявляй химтревогу. А сейчас садись к столу и подробно опиши все, что как-то может быть связано с гибелью этих танков.

Сысоев позвонил в бронетанковый отдел – знают ли там о загадочной гибели двух танков у Гнилушки? Знают. А причины? Нет, не похоже на мины. Ну и неправильное у вас донесение. Мы тоже не знаем. Пока не знаем.

Смеркалось. Вдали затарахтел движок штабной электростанции, и над столом вспыхнула лампочка. Сысоев опустил на окно плащ-палатку.

Когда работа приближалась к концу, от оперативного дежурного явился вестовой с приказанием лейтенанту Баженову срочно явиться к шестому, то есть к члену Военного совета армии генералу Соболеву.

– Расскажите-ка, что это вы там натворили? – голос Сысоева выдавал сдерживаемую тревогу.

– «Расскажите вы ей, цветы мои…» – начал напевать Баженов, стремясь скрыть и свое беспокойство за показной шутливостью.

– Отставить, лейтенант! Член Военного совета без чрезвычайных причин не будет вызывать к себе лейтенанта. Ведь существуют и политотдел, и политуправление… Вид неряшливый! Какого черта у вас все время отвисает кобура!

– «Парабеллум» тяжелый.

– Добудьте портупею. Подтяните ремень потуже. Поправьте пилотку. Чуть вправо. И голову держите выше. Ваша так называемая выправка… Смотреть противно. Одно слово – скоростной выпуск… Наденьте шинель: может, пошлет с кем-нибудь из офицеров «сверху» на передовую.

Баженов быстро вбежал на крыльцо большого дома, в котором помещался генерал Соболев. Дорогу ему преградил рослый автоматчик.

Баженов попросил вызвать адъютанта. Автоматчик позвал второго автоматчика, и тот, выслушав лейтенанта, пригласил его зайти в коридор и подождать.

Баженов вошел и откозырял. Сухощавый полковник-юрист с толстым портфелем на коленях холодно посмотрел на него, на приветствие не ответил и продолжал сидеть, как нахохлившийся ястреб.

Полный, круглолицый подполковник интендантской службы кивнул и, шевеля губами, продолжал поспешно листать блокнот с записями.

Полковник медицинской службы, надевший фуражку на поднятое колено, заговорщически подмигнул Баженову и кивнул на стул рядом.

Баженов старался не сидеть как «скоростной выпускник» и, внутренне усмехаясь, подумал, что, как ни старайся, а в глазах этих полковников он, лейтенант, – все равно первоклассник. Военврач держался очень непринужденно. Тут же он стал рассказывать Юрию забавные эпизоды из медицинской практики и расспрашивать – где лейтенант служит, откуда родом, женат ли, есть ли дети, какая профессия у него была «на гражданке». А узнав, что Баженов до войны занимался журналистикой, сразу же перекочевал на литературные темы. Он горячо приглашал Баженова в свой госпиталь, где обещал ему «поразительный материал для сотни романов» и где «что ни врач – то художественный образ».

Сам полковник медицинской службы родом из Одессы, сейчас он начальник госпиталя одиннадцать-двадцать шесть.

Если лейтенанту случится попасть к нему (но лучше, впрочем, если этого не случится) – он сделает все возможное и даже больше. Зовут его Матвей Иосифович Равич. Баженову очень понравилось, что полковник не «задается», а главное, что он, видимо, добрый, веселый и благожелательный человек. Юрию показалось, что они с ним – «люди без встречной неприязни», как гласит китайское определение.

За дверью, откуда доносился густой раздраженный баритон, уже побывал военюрист, заходил и интендант и выскочил оттуда красным и потным. После военврача была очередь Баженова, но со двора вошел еще один полковник. Еще с крыльца прозвучало его требовательное «У себя?»; ответа автоматчика он недослушал, на ходу скользнул взглядом по Баженову, будто не видя его, как по неодушевленному предмету, и взялся уж было за ручку двери. Но тут Баженов, рассердившись, решительно перехватил ручку, резко (и бессознательно в тон полковнику) бросив: «Из оперотдела, по срочному вызову!», прошел в кабинет.

За письменным столом сидел седеющий генерал.

– По вашему вызову лейтенант Баженов явился!

Захлопнув папку, генерал внимательно взглянул на него, сказал «подойдите» и вдруг спросил:

– Который час?

«Недоволен опозданием», – подумал Баженов, злясь на непослушную полу шинели. Достав наконец из карманчика брюк старые карманные часы, он начал было: «Девять…», но тут же поправился: «Двадцать один час семнадцать минут».

Соболев бросил взгляд на свои, ручные: – Переведи на пять минут назад. Спешат. Офицеру оперативного отдела нужны точные часы. Иногда минута решает. Не мог обзавестись лучшими?

– Привык, товарищ генерал-майор.

– А ты почему еще лейтенант?

Баженов кратко доложил, что не был аттестован, когда попал на курсы «Выстрел» – прямо из фронтовых журналистов. Генерал на минуту задумался.

– Нашей армейской газете нужен толковый журналист, – сказал он. – Ты не пошел бы?

Волнуясь и горячась, Баженов стал доказывать, что не затем он добывал военное образование, чтобы торчать во втором эшелоне.

– Второй эшелон! – сердито повторил генерал. – Вот, – он хлопнул по папке: – гибнут офицеры и во втором эшелоне! Авиабомбы. Мины. – Он помолчал. Потом уже менее сердито: – Военный журналист обязан бывать на передовой. К сожалению, отсутствие специального образования мешает журналистам правильно оценивать многое… Мне нужен такой, как ты… Не хочешь – не надо. Я тебя вызвал вот зачем. При каких обстоятельствах ты застрелил пленного?

Баженову сразу стало жарко. За убийство пленного наказывали строго. Но он взял себя в руки и старался не волноваться. Докладывая, он не сводил глаз с лица генерала.

Тот сидел неподвижно, положив большие руки на стол, и лишь изредка посматривал на лейтенанта.

– Молодец. Правильно поступил, – кивнул он, когда Юрий умолк. – Я тебя вызвал потому, что капитан Авекелян передал моему адъютанту полную сумку золота: матерчатый пояс с золотыми монетами, зубами, кольцами, золотые часы… Сколько их там было-то?

– Семнадцать.

– Где они были – в ранце или в карманах?

– На обеих руках, от запястья до локтя. – Баженов вытянул руку и показал, где они были навешаны.

– А пояс с золотом – тоже с него сняли?

– Майор Андронидзе обнаружил на теле, под рубахой.

– Надо было составить акт наличия. Насыпали, не считая, в полевую сумку, как сухари, сунули Авекеляну и уехали.

– Капитан Авекелян – честнейший человек, ручаюсь! – воскликнул Баженов.

– Давно его знаешь?

– Вчера познакомились, – вынужден он был признать.

– Ты прав, он честный. Но по первому впечатлению судить о человеке не рекомендую: обожжешься… Авекелян хороший коммунист. А ты почему не в партии?

– Да как-то не пришлось… Часто переходил из учреждения в учреждение… ездил…

– Не получалось!.. А как получилось, что ты не посылал донесений?

– Посылал регулярно, днем и вечером!

– Товарищ лейтенант, ложь в армии – преступление.

– Я не лгу, честное слово. Можно проверить у штабных радистов, принимавших мои сводки, в шифровальном отделе, наконец, у опердежурного…

– Подполковник Синичкин доложил мне, что не представляет тебя к награде ввиду невыполнения его приказа: ты не прислал ему ни одного донесения. Если так, придется откомандировать тебя в резерв.

– Подполковнику Синичкину я не посылал.

– Но ведь ты только что утверждал обратное. Значит, обманывал меня?

– Не обманывал. Я посылал донесения в штарм, а подполковник Синичкин находился тогда не в штарме, а в деревне Ефимовка. Он не захотел дальше ехать, объяснил, что его обстреляли…

– Не сгущай краски!

– Я докладываю, как было. Он приказал мне все сводки для штарма передавать ему, а уж он сам хотел передавать их дальше. Ему, утверждал он, эти сводки нужны, чтоб управлять войсками впереди. Конечно, я и посылал бы ему, но потом уже оказалось, что у подполковника Синичкина шифровальщика не было, одна радистка. А у меня код был не общеармейский, а специальный, для связи только со штармом. Передавать клером мне запретил начальник штаба. Разве заместитель начальника оперотдела может отменить приказание начальника штаба?

– Продолжай, – заинтересованно проговорил генерал.

– Я не передавал подполковнику Синичкину, но, повторяю, в штарм регулярно посылал весь день и вечер.

– Проверю. Но если соврал… Да! Ведь и начальник штаба ждал от тебя ночью радиодонесения!

– Товарищ член Военного совета! Моя вина в том, что не смог передать радиодонесения после того, как стемнело. Прервалась радиосвязь, а донесение с капитаном Помяловским на «студебеккере» я послал уже глубокой ночью. Мне необходим был приказ штарма – кому передать собранные нами лодки. Не имея приказа, передал все лодки комдиву Бутейко, потому что ждать было уже нельзя.

– Так это ты передал? Молодец! Правильное принял решение.

Загудел зуммер одного из телефонов. По тому, как поднялся генерал Соболев, протягивая руку к аппарату, и по его короткому кивку на дверь Баженов понял, что предстоит разговор, возможно – со ставкой Главного командования. Он поспешил к выходу. Вдогонку ему генерал крикнул, чтоб он «подождал там маленько», то есть не совсем уходил, разговор еще не окончен, и чтобы «ко мне – никого».

Выйдя в коридор, Баженов снова удержал полковника, рвавшегося в кабинет Соболева, довольно бесцеремонным «пускать никого не велено!».

– Нельзя ли повежливее, лейтенант?! – выдернул полковник свой локоть, за который придерживал его Баженов.

Баженов с превеликим усердием вскинул руку к пилотке, щелкнул каблуками и рявкнул на весь коридор:

– Есть, стараться быть повежливее!

И зашагал вдоль коридора, оставив ошарашенного полковника караулить у двери генерала.

Открылась одна из дверей, и перед Юрием Баженовым появилась дородная фигура пожилого майора в очках; майор широко улыбнулся и протянул Юрию руку, как доброму знакомому. Пожимая ее, Баженов силился вспомнить, где он виделся с этим человеком, и вдруг его осенило: Эггерт! Николай Николаевич Эггерт из седьмого отдела… День рождения Петрищева, праздничный стол и забавные рассказы майора Эггерта – все мигом воскресло в памяти.

– Вы куда спешите? – спросил Эггерт.

– Генерал приказал подождать у секретаря Военного совета майора Черных.