Текст книги "Окрашенное портвейном (сборник)"

Глава седьмая
Завтра в школу или четверть века спустя

– Маняш, извини, времени больше нет.

– Да, Юрочка, я понимаю все. Ухожу, не буду тебя беспокоить. Как-нибудь еще навещу тебя. Хорошо?

– Хорошо, хорошо.

Я уже начал раздражаться. До чего ж эти женщины словоохотливы.

– Не забудь охране пропуск сдать.

– Сдам, Юрочка, не беспокойся.

Наконец, Маняша ушла. Я посмотрел на часы: через десять минут к шефу с докладом идти. Надо спешить, а то еще Любка завалится. Люба – моя нынешняя жена. Мы уже два года женаты. После того, как с Маняшей расстались, двенадцать лет жил холостяком. Желающих меня оженить было море. Но к такому шагу я не мог подходить безответственно. Должность обязывает. Как ни как, а в администрации президента работаю. Я уже не мог себе позволить юношеской легкомысленности. В нашей среде браки сродни королевским, много династического расчета и немного взаимной симпатии. К примеру, я уже не мог жениться на учительнице или на какой-нибудь актрисульке. Женщина должна принадлежать только к нашему кругу. Люба была, как раз, из наших.

С Любкой познакомился случайно. Мы с ребятами из отдела после того, как закончили работу над посланием президента, в Александровском саду портвешком расслаблялись. Традиция у нас такая сложилась. Закончил работу для президента, всем отделом из Кремля на природу, в Александровский сад. Зимой на лавочке, а летом на травке располагались. Кейсы сдвинем, стол готов, на него закусочку по скромной: обычно лимончик с маслинками. Ребята коньячок попивают, а я свой любимый портвейн «777». Эксклюзив, только для меня на одном из заводов портвейн такой делают, всего десять ящиков в месяц. Мне, как раз, хватает. Можно сказать, что штучный товар. Директор завода хотел мне угодить, и изменил вкусовые качества в одной партии. Я сразу понял, что не то, так как исчезло гадливое чувство с привкусом брезгливости при питье. Получил он от меня по полной программе, по стойке «смирно» в кабинете стоял. С тех пор он больше не пытался хитрить, и гадливое чувство с привкусом брезгливости уже не покидало меня.

В общем, расположились мы вокруг, выпили по первой за здоровье президента. Это так же традиция у нас такая, сначала за президента, а потом уж за все остальное. Врать не буду, с президентом мы не приятельствуем. Да, отношения у нас ним добрые, но чисто служебные. Раз в неделю хожу к нему на доклад, по своему направлению отчитываюсь. Но и принижаться не буду. Многие его «крылатые» выражения из моих заготовок появились. Даже глухой слышал его «мочить в сортире», но никто не знает, что фраза эта к нему от меня попала.

Я тогда только начинал службу в администрации. В тот день я, как обычно, заработался. Из Кремля вышел поздно, и мне приспичило. Так приспичило, что успел только до Манежа добежать, расслабился, вдруг слышу:

– Гражданин, что вы тут делаете?

Оборачиваюсь, два милиционера стоят, и очень сурово на меня смотрят. Честно скажу, растерялся. Лицо, видно, испуганное стало. Ширинка расстегнута, и по инерции продолжает литься.

– Понятно, гражданин. Цинично, хулиганите, значит? – говорит один из них.

– Он до сих пор хулиганит, – заметил другой.

Мне бы удостоверение показать. Проблем бы не было. А я его, как на зло, на работе оставил, красненькое в мягком коленкоровом переплете. Или еще лучше, денег им дать, но и портмоне из крокодиловой кожи, подарок руководителя одной из африканских стран, тоже там же забыл, в Кремле. Я сдуру на рожон попер.

– Да, вы знаете, кто я? Я сейчас тут вас всех обмочу и замочу.

Понятное дело, что за такие слова они мне навтыкали по самые «помидоры», в мою же лужу меня уложили и приговаривали при этом:

– Мочиться надо в сортире, а тебя козла, мочить.

Слава богу, забирать не стали, оставили в луже лежать.

На следующий день на работу опоздал, так пребывал в расстроенных чувствах и не заметил, как персональная машина мимо проехала. Пришлось на метро добираться. Мне зам. руководителя администрации и говорит, когда увидел меня опоздавшего: «Пиши объяснительную».

– На чье имя? – спрашиваю.

– На чье, на чье. На президента пиши. Трудовой дисциплиной он у нас занимается.

Написал честно, все, как было. Иногда честность бывает выгодным вложением капитала. Я был уверен, что бы ни написал, все равно уволят, поэтому выбрал честный вариант. Написал и передал заявление, как положено в приемную президента. Неожиданно в конце дня ко мне вбегает сам руководитель администрации.

– Ты, что в объяснительной написал? – сходу спросил он меня.

– Как что? Что было, то и написал. Правду написал. Ничего кроме правды.

Это я уже нашу кремлевскую поговорку обыграл: «Говорить все, кроме правды».

– За расчетом, когда приходить? – спросил его, так как ни на секунду не сомневался, зачем он ко мне пожаловал.

– За каким расчетом? Тебя завтра президент ждет, ровно в десять. Он мне сказал, что лично хочет встретиться с автором объяснительной.

До конца дня я успел стать не только героем отдела, но и всех кремлевских сотрудников. Чуть ли не вся администрация в тот день ко мне заходила под различными предлогами, чтобы поглазеть на меня и понять за что же мне от президента такая милость. А, что это милость, никого сомнений не было. Президент редко жалует нас, сотрудников администрации личными встречами.

В нашей среде есть приметы – традиции, по которым почти безошибочно определяем, что ждет не только нас, но и страну в целом. Если из кремлевской столовой исчезают из продажи спички, соль и свечи, то завтра точно жди повышение тарифов на электричество или цен на бензин, или в лучшем случае, какая-нибудь социально – экономическая реформа. Знание примет – традиций – это информация, а тот, кто владеет информацией, тот… Поэтому, что греха таить, есть у нас сотрудники, которые на жену или тещу свечной заводик оформили или соляные копи. Впрок, значит, запасаются.

Что это я? Все о стране, да о стране. Короче, в семь утра, на следующий день был я уже на работе в Кремле. Сначала меня встретил начальник протокольного отдела. Очень придирчиво мой внешний вид осмотрел, ничего не сказал, только галстук подтянул. Потом еще около часа спецслужбы на «детекторе лжи» меня проверяли. Очень забавная и смешная процедура. Меня заранее предупредили, что будут на этой штуковине проверять, поэтому подготовился, как надо. Дело все в том, если установят, что лгу мало, аудиенция у президента может и не состояться. Бывалые люди посоветовали врать в меру, так, чтобы 50 на 50 получилось. Про папу с мамой правду сказал, про Любку, а про Маняшу соврал. Твердо ответил, что никогда женщины с таким именем в моей жизни не было. Прости меня, Маняша, что соврал про тебя, но ты должна понять меня, что действовал так исключительно из высших государственных интересов.

Наконец, все проверки закончились, и вот сижу я напротив президента. Молчу, волнуюсь, и он молчит. Я еще больше заволновался, может, протокол нарушил, и должен что-нибудь первым сказать. Выдавливаю из себя:

– Здравствуйте, господин президент. Вы меня вызывали?

– Здравствуйте, Юрий Иванович. Честно говоря, не вызывал. Зачем пришли.

– А мне сказали, что вызывали. Я тогда пойду.

– Сидите. Я пошутил. Конечно, вызывал. Очень меня ваша объяснительная заинтересовала. Что, так и было, как пишете?

Вспомнил я, что в объяснительной все правда, решил еще немного приврать, чтобы не подвести товарищей, которые меня на детекторе лжи проверяли. Собравшись духом, соврал:

– Нет, господин президент не всю правду написал. Кое-что утаил.

– Что же вы утаили Юрий Иванович? – спрашивает он меня, а взгляд такой жесткий стал, как у Маняши, когда она меня утром домой ждала.

– Я товарищам милиционерам кое-что обидное сказал. Даже не знаю, стоит ли повторять?

Для правдоподобия, что очень смущен, отер со лба отсутствующий пот.

– Что же вы им все-таки сказали Юрий Иванович?

– Они, когда меня в лужу мордой тыкали, приговаривали: «Мочиться надо в сортире», так я им такое ответил, что даже не решился написать в объяснительной.

– Что ж вы такого сказали, что пытались скрыть?

– Я им ответил, что не надо мочиться в сортире, а вас в том самом сортире мочить надо.

– Прямо так и сказали?

– Прямо так и сказал.

По его реакции понял, что мой ответ ему понравился. Меня предупреждали, что ему нравятся всякие «крылатые» выражения. Больше он меня ни о чем не спрашивал. Еще минут десять посидели, помолчали. Потом президент посмотрел на часы, пожал мне руку и пожелал дальше трудиться во благо великой России. А через неделю его та самая пресс – конференция, со знаменитыми «мочить в сортире». Эка, как меня в сторону повело. Я же про Любку начал рассказывать. Вот, что значит, сотрудник администрации президента: о чем бы ни говорил, а получается все о родине.

Наверное, заметили, что одну жену его ласково Маняшей называю, а другую слегка грубовато Любка. Объяснение очень простое. Моя первая жена – человек не нашего круга, как говорят про таких, «выходец из низов», учительница простая, и уменьшительно – ласковым именем я, как бы поднимал ее до своего уровня, вроде, как уравнивал. А Любка из наших, моя ровня. Ее, как не назови, все равно никак и ничем не унизишь.

Все-таки, чем хороши дела государственные? О том поговорил, о сем поговорил, а суть как-то забывается. Да и память уже иногда начинает сдавать. Так вот, о Любке. Значит, выпили мы уже по третьей, как обычно, за здоровье собаки президента. И тут, как раз, Любка идет. Я ее сразу заприметил, видная, статная девушка, в брючном костюме, цвета беж. Остановилась возле нас и спрашивает:

– Молодые люди, огоньку не найдется?

Я с травки подскакиваю уже с включенной зажигалкой. Она прикурила и говорит:

– Ловкий вы, однако.

– Работа у меня такая.

– Официантом что ли работаете?

Я и не такие подколки слышал, обижаться не стал, а просто ответил:

– Я сотрудник президентской администрации.

– А я тогда дочка… – и фамилию называет.

Я обомлел. Депутат с такой фамилией меня назавтра в ресторан пригласил на деловой ужин. Будет меня лоббировать для своего избирательного округа. В душе стали роиться подозрения: а не специально ли депутат свою дочку ко мне подослал? Неужели это очаровательная девушка шпионка? Я отмахнулся от этих подозрений, так как они мне показались бредовыми. Мало, кто знал, что мы будем сегодня пить. Только служба безопасности. Неужели «крот» завелся? Ведь наши посиделки в Александровском саду вполне на государственную тайну тянут. А, может, зря себя накручиваю? Просто случайное и вполне приятное совпадение, но на всякий случай пригласил ее с нами выпить. Любка не отказалась, и поддержала четвертый тост «за великую и неделимую».

Посидели в тот вечер хорошо. Любка оказалась очень компанейской, ни одного тоста не пропустила. Даже, если и шпионка, но вполне приятная собутыльница. Расходились уже затемно. Мы с Любкой долго пререкались, кто к кому пойдет в гости. Она норовила затащить меня к себе, а я к себе. Все-таки решили ко мне, жил я поближе, буквально в десяти минутах ходьбы от Кремля.

Боже, какую мы с ней провели ночь. Какую ночь! Всю ночь мы пили портвейн. Как мы пили. Это было просто сказочно. Я сразу тогда подумал, что, наконец-то, нашел свою половинку. Все-таки, немаловажно, хочу заметить, что мы люди одного круга. Утром она проводила меня до Троицких ворот и на прощанье спросила:

– Мы еще увидимся?

Я ответил что-то невнятное, так как человек я, все-таки, государственный, который никогда и ни на что не может решиться. Сначала с депутатом отужинаю, пощупаю его, что к чему, а потом уж приму окончательное решение.

– Я позвоню.

Она не удивилась тому, как я могу позвонить, не зная ее номера. И правильно, что не удивилась. Мы и так все и про всех знаем.

Вечером перед уходом с работы расписался в журнале внеплановых мероприятий. В администрации так заведено: о любом мероприятии государственной важности сообщать обязательно. Много пишут, говорят о нашей продажности. Честно признаюсь, что слушать всю эту брехню бывает очень обидно. Какие же мы продажные, если и днем и вечером только и делаем, что служим государству. Кто бы из простых смертных пошел бы после работы на внеплановое мероприятие, отрывая время от семьи и жертвуя своим здоровьем?

Петр Сергеевич, депутат уже ждал меня за накрытым столом.

– Здравствуй, Юрий Иванович. Как всегда точен. По тебе просто часы можно сверять.

– Здравствуй, здравствуй, Петр Сергеевич. Это вы, слуги народа можете себе позволить час туда, час сюда, а мы президенту служим, у нас каждая минута на учете.

Я выразительно потряс запястьем правой рукой с простенькими часами за тыщу баксов.

– Знаем, знаем вашу каждую минуту. Садись, заказывай, что пить, закусывать будешь.

По тому, как он широким жестом предложил на выбор любую выпивку и закуску, я понял, что для своих избирателей просить будет много.

– Устал я, Петр Сергеевич от всяких изысков, деликатесов. Давай что-нибудь попроще закажем.

– Давай, – охотно согласился депутат. – Попроще, так попроще. Запивать водочкой будем?

– Петр Сергеевич, ах, Петр Сергеевич, сколько уже знакомы, а до сих пор не знаешь, что я пью, – я укоризненно покачал головой. – Портвейн, я пью, исключительно «777». Здесь такого и не закажешь.

– Что же делать? – депутат явно испугался, так как надеялся напоить меня от души. – Может быть, на что-нибудь другое заменим?

– Нет, Петр Сергеевич, менять ничего не будем. Как у некоторых валидол всегда в кармане, так у меня в портфеле всегда на всякий случай «777» лежат, – с этими словами выставил бутылку на стол.

– Я твой должник.

– Естественно.

Закусить мы тоже заказали по– простому. Никаких лобстеров, омаров. Четыре вида селедочки, мясных закусок видов десять, и, конечно, холодец. Пили, закусывали, но к разговору, ради которого и встретились, не подступали. Ему надо пусть и начинает. Когда я из портфеля достал вторую бутылку, Петр Сергеевич, наконец, решился начать разговор.

– Зима была холодная.

– И главное, никто не ожидал, что будет такая холодная. Ждешь, ждешь зиму, а потом удивляешься, почему она такая холодная, – поддержал я светскую беседу.

– Ты, наверное, знаешь, что у моих избирателей в эту зиму проблемы с теплом были. Очень сильно в домах мерзли.

– Мерзли не только твои избиратели. Если вас, депутатов послушать, то получается, то вся страна мерзла.

– А ты всех не слушай, ты меня слушай. Ты ведь понимаешь, что я не могу допустить, чтобы мои избиратели и дальше мерзли. Надо срочно принимать меры.

– Сколько нужно твоим избирателям, чтобы согреться?

– Сто пятьдесят.

– Значит, пятьдесят.

– Нет, мы уже точно посчитали, девяносто.

– Семьдесят пять. И, как обычно, на нужды государства.

– Понял, пять процентов.

– Петр Сергеевич, у тебя только один избирательный округ, а за нами, за государством вся страна. Десять.

– Семь, и домик в деревне для ветеранов государства.

– Договорились, и еще два процента на нужды партии.

– Юрий Иваныч, это же грабеж среди белого дня. Мы ж с тобой и так в одной партии. Мне ведь тоже надо будет на нужды партии отстегнуть. Один.

– В партии, может быть, и в одной, но в отделах разных. Не жадничай, Петр Сергеевич. Вспомни Савву Морозова, он с большевиками последним делился. Полтора.

– Это не ко мне, это к Абрамовичу. Это он партии и клубы покупает. Ноль пять.

– Не скромничай. Ты, я слышал, клуб футбольный прикупил. Ноль семьдесят пять.

– Уговорил. Сам понимаешь, футболистов тоже кормить надо.

– Только из-за нужды твоих спортсменов, соглашаюсь на эти ужасные условия. Давай выпьем за твоих избирателей, пусть они порадуются за такого замечательного народного избранника, как ты.

Выйдя из ресторана на свежий воздух, мы одновременно почувствовали недопитие. В ресторан решили не возвращаться, а поехали к депутату. Посидели очень славно у него два дня. На все телефонные звонки очень мило и конкретно отвечал автоответчик: «Уважаемы коллеги, члены правительства и мои дорогие избиратели. К сожалению, в данный момент я не могу подойти к телефону». Приходя на некоторое время в себя, Петр Сергеевич говорил мне: «Видишь, нет, ты видишь, какой я человек. Ни слова лжи своим избирателям». Я видел, и мне тоже захотелось иметь такой автоответчик. Да, и Любка, точно не его дочь, так как в квартире ее ни разу не видел. Как позже выяснил, она была всего лишь дочерью заместителя министра. Ну, что делать? За неимением гербовой бумаги, пишем на простой.

Через неделю я снова встретил Любку в Александровском саду. Оттуда пошли к ней домой, с папой знакомиться. Заместитель министра оказался милейший человек, с которым, естественно, у нас оказалось очень много общих знакомых. Остаток вечера пили за помолвку, на которую папа дал согласие. Мы сразу договорились, что я буду звать его «папой», а он меня «сынком». Когда Любка отлучилась на кухню, папа пригнулся ко мне, и сказал:

– Сынок.

– Да, папа, слушаю тебя внимательно.

– Ты надеюсь, понимаешь, что я тебе отдаю самое дорогое, что у меня есть.

– Квартиру что ли. Спасибо, папа. Мне у тебя очень нравится. Завтра же перееду.

– Нет, сынок, не квартиру. Жить ты у меня не будешь. Я тебе дочку отдаю. Понял, сынок?

– Теперь, понял, папа. Люба – очень замечательная девушка. И можем вполне, жить у меня. Она сегодня же переедет ко мне.

– Зачем спешить, сынок? Я же вас не гоню. Завтра Люба к тебе переедет. Так ты понял, какое я тебе сокровище отдаю? Оценил?

– Конечно, оценил, папа. Я, наверное, за это сокровище что-то должен?

– Догадливый ты у меня сынок. Пузырь ставь…

Последними словами должны были стать «похлопочи мне перед премьером о должности министра»… Но наша нянечка с этажа Прасковья Николаевна сбила ход моих фантазий беспардонным окриком.

– Юрк, вставай. Хватит валяться. К тебе жена пришла.

Я ничего не ответил, но всем своим видом, выражая внутреннее неудовольствие, лениво поднялся с кровати. В комнате для посетителей сидела Маняша.

– Здравствуй Юрочка. Как себя чувствуешь? – Маняша привстала мне навстречу.

– Здравствуй. А что ты моей женой представляешься? Какая ты мне жена. У меня Любка жена. Только она, зараза, совсем не навещает меня. А ты все ходишь и ходишь. Чего тебе надо? – я все еще был раздражен, что так беспардонно меня оторвали от моих фантазий.

– Юрочка, я не называюсь. Это в больнице так решили. Видят, что я часто к тебе хожу. Вот и назвали.

– Ладно, ладно, – сменил я гнев на милость. Все равно, чего пришла? Только вчера была. Еще не успел все сожрать.

– Юрочка, я к тебе с плохой вестью пришла. Любочка твоя умерла. Вчера.

– Допилась, значит, – новость я воспринял равнодушно. – С отцом своим, небось нажралась.

– Она, Юрочка, случайно из окна выпала. Подошла покурить к окну, и выпала. Ты не переживай сильно. Сразу насмерть. Не мучилась бедная. Вот и пришла к тебе сегодня поэтому, чтобы новость печальную сообщить.

– А я и не переживаю. Чего мне переживать? Я знал, что такое рано или поздно случится. А хоронить-то, кто ее будет? На отца ее надежду никакой. Я здесь в больнице. Хоть и была она стервой, но похоронить все равно по – людски надо.

– Юрочка, ты не беспокойся. С похоронами я все решу. Я тут с твоим врачом говорила, чтобы тебя на похороны отпустить. Он сказал, что это невозможно, что, может быть, стресс, и весь курс лечения прахом пойдет.

– Все правильно он сказал. Какой нормальный врач из психушки меня выпустит?

– Значит, ты не будешь настаивать, чтобы тебя выпустили? – обрадованно спросила Маняша.

– А чего настаивать? Настаивай, не настаивай, все равно не выпустят. Да и привык я уже здесь. Обжился, можно сказать. Зачем мне куда-то идти? С Любкиным отцом жить? Чтобы через неделю сюда снова загреметь? – в моих словах была горечь, которую я пытался (или не пытался?) скрыть под внешней бравадой.

– Юрочка, но ты же понимаешь, что тебя отсюда рано или поздно выпишут. Ты же не безнадежный больной. Жизнь все равно как-то придется устраивать. Ведь тебе-то лет всего сорок шесть. Можно сказать, что жизнь только начинается.

– И с чего ты прикажешь мне начать новую жизнь? Я вчера на себя случайно в зеркало посмотрелся. Да с такой рожей, как у меня жизнь надо не начинать, а заканчивать.

– Да, что рожа? – Маняша весело усмехнулась. – Рожу мы наедим.

– Что значит «наедим»? Уже не ты ли меня откармливать собралась?

– А почему бы и нет. Я Юра хочу, чтобы ты ко мне вернулся. Я всегда этого хотела, – после небольшой заминки добавила она. – Жилье у меня есть, работа есть, у дочери нашей своя жизнь. Так, почему бы тебе не вернуться.

– Ты, что серьезно? – я был удивлен и смущен одновременно ее предложением. Ты знаешь, сколько мы вместе уже не живем?

– Знаю, Юрочка, знаю, пятнадцать лет. А вчера у нас могла бы быть «серебряная свадьба».

– Значит, завтра в школу?

– Да, завтра первое сентября.

– А ты, что все еще в школе работаешь?

– Работаю, Юрочка, завучем работаю.

– Ну, так что? Как тебе мое предложение?

Я некоторое время, молча смотрел на Маняшу. На дуру вроде не похожа. И говорит на полном серьезе. Зачем я ей?

– А зачем ты меня тогда выгнала? – неожиданно спросил я.

– Я думала, что ты не уйдешь, и мы опять помиримся. Где-то чего-то не рассчитала. Да и зачем старое ворошить? Я из той жизни почему-то только хорошее вспоминаю. Помню твои глаза, когда ты нас с дочкой из роддома встречал. Такие радостные они у тебя были. Мне даже показалось, что ты меня тогда немножко любил.

– Не помню, – мне не хотелось не тех воспоминаний. – А чем заниматься буду? – сменил я тему.

– Как чем? – Маняша неподдельно удивилась. – В школу ко мне пойдешь работать учителем.

– Да я уж и забыл, как школа выглядит.

– Ничего, вспомнишь. Ты же был замечательным учителем.

– Был – сплыл, – буркнул я. – Мне надо подумать. Это все так неожиданно для меня.

– Конечно, Юрочка думай. Время у тебя еще есть.

– Судя по моей голове, время у меня действительно есть. Ладно, я пошел. Устал уже. Когда придешь? – неожиданно капризно спросил я.

– Завтра приду, – успокоила меня Маняша, – Я каждый день буду приходить.

– Приходи. Все, я пошел.

– Здравствуйте. Я ваш новый учитель. Зовут меня Юрий Иванович. Давайте будем знакомиться.

– … Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики объявляю вас мужем и женой.

Я вернулся в палату и прилег на кровать. Взволнованный и взбудораженный таким разговором с Маняшей, никак не мог вспомнить то место, на котором меня прервали. Воспоминания возвращались все не те. Промаявшись минут десять, решил начать сначала.

– Товарищ президент, прибыл по вашему распоряжению. Разрешите доложить, во вверенных мне войсках…

август – октябрь 2005 года.