Текст книги "Окрашенное портвейном (сборник)"

Паранойев ковчег

Пролог

Обычный районный город, который и не на каждой карте указан. Автомобильная магистраль, устремленная к восходу солнца, симметрично рассекает его на две половины. Ближе к трассе, по обеим ее сторонам жмутся магазины, за которыми возвышаются многоэтажки – гордость районного центра. Обе стороны дороги, словно, сестры – близняшки, которых можно различить только по вывескам на магазинах и номерам домов. Это однообразие своей нелепостью скрашивает недостроенное здание, которое еще в не столь далекие времена задумывалось, как дворец молодежи. Успели даже зарыть в землю капсулу с обращением к молодежи 21 века. Потом, когда копали котлован, капсулу по неосторожности вырыли и потеряли. Теперь здесь одно из любимых мест городских рыбаков и местных алкоголиков – одни ловили рыбу и пили, вторые собирали бутылки и тоже пили, располагаясь в окнах единственной стены дворца.

И хотя город появился еще при Екатерине Великой, исторической славы он не снискал. Не было в нем каких-то особых достопримечательностей, о которых можно было бы сказать: «Это – сокровищница нашей истории». Даже в названии города не было ничего выдающегося – Паранойев. Мало ли в России городов со схожим звучанием: Ржев, Венёв, Серпухов.

Твердого и единого мнения, почему именно так называется город, долгое время не существовало. Местные краеведы утверждают, что это название идет от реки, протекающей через город – Нойка. Но скептики и критиканы, из числа противников нынешнего мэра считают это утверждение исторической фальсификацией, выдвигая убийственный контраргумент. Москва называется Москвой, потому что и река такое же название имеет. Следовательно, наша река должна зваться, по крайней мере, Паранойка, и советуют мэру прислушаться к голосу коренных жителей города по поводу чистоты во дворах.

Старожилы же рассказывают, что полвека назад эти живописные места глянулись секретарю обкома, и он построил здесь себе дачу. Бывал он на ней очень редко: два – три раза в год. Когда же его «попросили» с должности, как пособника Сталина, Берии и агента английской разведки, секретарь слегка тронулся головой и переехал жить на дачу. С виду «агент и пособник» был тих и благообразен. Единственная странность его поведения заключалась в том, что он вообразил себя кукушкой в часах, которая сообщает точное время. Ровно через каждый час, и днем, и ночью, бывший секретарь обкома выходил на балкон с мегафоном в руках и на всю округу сообщал время. Для обозначения точного времени он использовал не привычные «московское время 12 часов», а говорил так: «Московское время 12–й съезд КПСС». Но, если в обычных сутках 24 часа, то в его сутках только 21 час. Совсем немного не дожил секретарь – кукушка до исторического 22–го съезда КПСС.

Местные жители поначалу сердились и недоумевали, а потом привыкли к точному партийному времени. И даже переживали, когда секретарь не выходил на балкон: «Что-то нашего Параноика не слышно. Может, случилось чего»?

В связи с этой не столь далекой историей противники нынешнего мэра города намекали тому, что, если он не приведет в порядок дороги и не выделит места для выгула собак, то может разделить участь своего предшественника. Мэр никак не реагировал на эти намеки. Но, иногда, думая о своих оппонентах, говорил себе: «Дураки. Мне хотя бы десятую часть возможностей того секретаря. Вы бы у меня все кукушками в часах работали».

Границей города был единственный светофор, за которым начинались деревенские поселения и дачные поселки, образуя типичный пейзаж нашего времени. Деревянные, с почерневшим шифером на крыше дома старожилов и огромные из красного кирпича дворцы и замки местной и приезжей элиты, огороженные высоченными заборами. В одном из таких селений, приткнувшегося на берегу реки Нойка и носящего то же название, люди рождались и умирали, ссорились и мирились, любили и ненавидели. В общем, все, как у людей: и не хуже, и не лучше.

Глава первая
Происшествие в сельмаге

– Давай рассказывай, как все было, – капитан милиции Сергей Неваляев откровенно зевал. До конца дежурства оставалось всего два часа. И он надеялся, что остаток дежурства проведет в тепле. И вот, на тебе, под утро пришлось выехать на убийство.

– Откуда я знаю, как было. Я не присутствовал, – разнервничался местный житель Скоков Николай, больше известный, как «Скока – синюшник», допившийся к сорока годам до глубокой старости, но, как не странно, сохранивший относительную ясность ума.

– Я тебя пока спрашиваю, не кто убил, а как ты труп обнаружил. Во сколько это было? Где труп лежал?

– Так бы и сказал, – успокоился Скоков. – Значит, проснулся я. Голова никакая. У кореша день рождения был вчера. Выпили знатно.

– Она у тебя и сейчас никакая, – усмехнулся Неваляев. – Давай ближе к телу. – Все, находившиеся в магазине вместе с Неваляевым, сержант и хозяин магазина, громко рассмеялись. Шутка показалась всем более, чем уместной.

– Хожу по комнате сам не свой, – продолжил Скоков. – Выпить охота по самое не могу, а денег нема… Все, что были на подарок корешу истратил.

Неваляев с удивлением и любопытством посмотрел на Скоку. Скока и подарок не совмещались в его сознании.

– И что же ты своему корешу прикупил?

Теперь удивление на лице Скоки.

– Как что? Ты не знаешь, что день рождения другу дарят? Бутылку хорошей водки подарил. Здесь, как раз в магазине и покупал. За 60…

– Хороший подарок. Главное, что очень нужный. Ладно, рассказывай дальше.

– Хожу по комнате сам не свой. Думаю, как бы мне опохмелиться. Вспомнил, что в магазине Наташкина смена. Дай, думаю, схожу, попытаю счастья. Она мне иногда в долг давала. Душевная женщина. Ну, быстренько оделся и побежал в магазин.

Хозяин магазина Владимир Шмелев с любопытством оглядел Скокова, на котором из теплой одежды надеты были тельняшка, задрипанные джинсы, да тапочки на босу ногу.

– На счет оделся, ты явно преувеличил. Это надо же в тридцатиградусный мороз по улице в тапочках шлепать.

А, чё, тут полкилометра всего-то. Да меня такой озноб колотил, что без разницы было, что в шубе бежать, что голышом. Я помню в прошлую зиму…

– Во сколько это было, – прервал милиционер Скокова.

– Что было? Колотить меня начало?

Неваляев, начиная терять терпение, повышает голос.

– Во сколько, спрашиваю в магазин пришел?

– Во сколько? – Скока – синюшник задумался. – Щас, скока время?

– Пол – седьмого.

– Значит, в магазин я пришел в полшестого. Вхожу, никого за прилавком нет. Я на всякий случай крикнул: «Наташк, ты где?» Молчок. Тогда я через прилавок перегнулся. А она там родимая лежит, вот прямо, как сейчас. Ноги подогнуты, а на шее кровищи… Я перепугался, и сразу к Николаичу побежал. Сказать, что Наташку убили. – Скоков кивнул в сторону хозяина магазина. – Он же тут неподалеку живет.

– Перепугаться перепугался, а водяры тяпнуть не забыл, – показал Неваляев на открытую бутылку, стоявшую на прилавке. – Воспользовался случаем. А это уже на статью тянет за кражу.

Скоков сделал виду, что испугался. Для пущей правдоподобности пригнулся, словно опасаясь удара.

– Какая кража? Вот же бутылка стоит. Я же только чутка выпил, чтобы успокоиться, ну и заодно полечиться. Зря, что ли в магазин бегал. В общем, я все Николаичу сказал, а он уже вас вызвал.

– Надо же, какое несчастье, – Шмелев зябко потер руки в перчатках. – И кому понадобилось?

– Сироткин, – скомандовал капитан сержанту, скучающему у входа, – труп пощупай. Холодный или теплый.

Сержант прошел за прилавок и наклонился над убитой женщиной.

– Вроде холодная. Но закоченеть могла и от холода. Вон, какой мороз на улице.

– Все равно, не могли ее убить раньше трех ночи. Значит, была она убита где-то между тремя и пятью, – подытожил капитан. – Есть, чем ее накрыть, – обратился он к хозяину.

– Чтобы не замерзла, – Скоков пытался сострить, но его шутка одобрения не вызвала.

– Сейчас что-нибудь найдем, – сказал хозяин, – Скока, принеси с топчана одеяла.

– А выпить скока дашь?

– Дам, дам. Так дам, что век будешь помнить. Иди, неси, – повысил голос Шмелев.

С недовольным видом Скока поплелся в дальний угол. Чувствовалось, что он хорошо ориентировался в магазине. Принес одеяло, и вместе с сержантом накрыли труп.

– Теперь вас опросим, Владимир Николаевич, – вернулся к допросу капитан. – Ваши паспортные данные я потом внесу в протокол. А пока сообщите, что все знали о покойнице.

– Что все? – не понял Шмелев.

– Все, что знаете о покойной. Фамилия, где живет, откуда приехала, сколько лет. В общем, все.

– А что я знаю. Я ничего не знаю. Зовут ее Натальей, не местная, приезжая. Вот и все. Что я еще должен знать? – на лице Шмелева было неподдельное удивление.

– Как что? – удивился уже Неваляев, – А фамилия, а адрес? Она же у вас продавщицей работала, лицо материально – ответственное.

– Работала и работала. Зачем мне ее фамилия?

– Как зачем? Трудовой договор с ней заключали.

– Какой еще договор. Договорились и все. Как работать, сколько получать. А если какая недостача, сменщица бы у нее смену не приняла. Для этого и фамилию знать не обязательно.

– Владимир Николаевич, вы закон нарушаете.

– Ничего я не нарушаю. Ее устраивало, меня тоже. Налоги плачу исправно. Могу декларации показать. Ты, капитан, лучше убийство расследуй. «Договор, договор». Без тебя проверяльщиков хватает. И каждому дай, – чувствовалось, что у Шмелева наболело, и подвернулся удобный повод о наболевшем высказаться.

Неваляев тоже завелся. Из тепла вытащили. Так еще перед каждым торгашем оправдываться надо.

– Во – первых, ты, то есть вы мне тыкайте. Во – вторых, на что намекаете? Я – не проверяльщик. Как раз и расследую убийство.

– Хотите сказать, что ничего у меня не брали? – язвительно спросил Шмелев.

– А, что я у тебя особенного брал, – попытался оправдаться милиционер. – Два раза в год, на день милиции и на новый год по продуктовому набору. И зря ты на меня напраслину возводишь. – Шмелев шел на мировую. – Соседи, все-таки. Что я в протоколе напишу? «обнаружено неопознанное тело». Идиотизм какой-то получается. Тело знаем, а фамилии нет. Так не должно быть, чтобы у тела фамилии не было. И как нам теперь узнать ее фамилию? Скоков!

– А мне-то зачем? – искренне удивился этому вопросу Скока. Он свою фамилию уже плохо помнил, а тут зачем-то чужой интересуются. – Взял бутылку, да и пошел. Бутылке фамилия не нужна, – по – философски добавил он.

– Надо сменщицу ее, Аллу спросить. Она, наверняка знает, – подсказал Шмелев.

– Вызывайте, небось, фамилии и сменщицы тоже не знаете, – ворчливо произнес капитан.

– Не знаю, но у меня ее мобильник есть. Счас позвоню, – Шмелев вытащил из кармана телефон и стал набирать номер. – Алла, спишь что ли. Кто-кто? Николаич звОнит. Давай быстро собирайся в магазин. У нас тут несчастье. Наталью убили. Все, давай, быстрее. Где-то рядом живет. Счас прибежит, – сказал он, уже обращаясь к капитану.

– Надо еще ее хозяйку спросить, у кого Наташка комнату снимала, – вмешался в разговор Скоков. Ему хотелось, чтобы на него обратили внимание и дали бы еще выпить. – Она-то должна знать фамилию. Как никак постоялица.

– Молодец, Скоков, – похвалил капитан, – правильно мыслишь. Знаешь, где живет?

– Евдокия Семенна? Да, конечно, знаю. На машине минут десять езды.

– Сироткин, – скомандовал капитан, – бери ханурика, и езжайте за хозяйкой.

Но Скоков выходить не торопился. В тапочках переминался с ноги на ногу, словно чего-то ожидая.

– Что не идешь? – поинтересовался капитан.

– Мне бы для лечения еще бы грамм сто, – Скоков просительно посмотрел и на хозяина, и на капитана.

– Валяй, – разрешил капитан.

– Пей, чего уж там. Все уже бутылка початая, – поддержал Шмелев.

Скоков одним махом поднес бутылку ко рту и сделал глубокий глоток.

– Все, теперь жить можно. Поехали сержант.

Капитан и хозяин остались вдвоем. Молча стояли около прилавка. Рядом с трупом молчание принимало зловещий характер.

– Закурить у тебя можно? – прервал молчание Неваляев.

– Конечно, я и сам закурю, – поставил на стол пепельницу Шмелев.

– Точный «висяк» попался, – выдохнув дым, произнес Неваляев. – Странно, это все. Маленькая деревня, все на виду. А случись что, выясняется, что ни черта друг о друге мы и не знаем.

Шмелев согласно кивнул головой, но, чтобы только не молчать, решил развить тему разговора.

– Да в деревне местных-то остались: бабки старые, я, да такие, как Скоков. Все приезжие. Такие понаехали, что не только фамилию, имя не запомнить. Пока имя запомнишь, он уже уехал. Вот мне магазин строили. Я только бригадира и знал. Теймуразом звали. А я все на наш лад Тимуром кликал. С остальными и не общался даже. Зачем мне? Своих делов хватает. Вот думаю, что такой залетный Наталью и зарезал. Приехал заработать. А работы нет. Или пропил все.

– Может, оно быть и так, – то ли возразил, то ли согласился Неваляев, – только и среди местных такие выродки встречаются, что думаешь: «Неужели его мама родила?» Вот недавно было у нас дело, слышал, наверное, парень мать, сестру убил. А все из-за чего? Денег на бутылку не дали. За бутылку жизни лишить. Это тебе как? Да, кстати, давай выясним, что у тебя из магазина пропало, – спохватился капитан.

Шмелев двинулся к кассе. Надо же, самое главное забыл – деньги проверить.

– В кассе ничего нет, там только мелочь хранилась. Выручку она в кармане всегда держала.

– Так посмотри. Стой, стой, – спохватился капитан, – не трогай тело, мне же ее отснять надо. – Он вытащил из сумки «Полароид», подошел к продавщице, откинул одеяло и сделал несколько снимков. – Все, можешь проверять.

– На спину бы перевернуть.

– Так переворачивай.

– Я не могу.

– А – а, понятно, Ладно я сам. Я уже столько напереворачивал, все равно, что мешок картошки поднять и на пол высыпать.

Неваляев, не глядя, перевернул труп на спину.

– Где искать?

– В кармане.

– В этом нет, и в другом ничего нет. Все через жопу делаете, – поднимаясь, недовольно сказал Неваляев, – Фамилии не знаем, деньги вместо сейфа в кармане храним.

– Кто ж знал, что так случится, – начал оправдываться Шмелев. – Всегда выручка в кармане была.

– «Всегда в кармане», а человека убили. Сколько могло быть у нее денег.

– Я думаю, что немного, ночью выручка маленькая. Может, одна тысяча, две.

– Надо же, какой честный попался. Я думал сейчас такую сумму забубухаешь, – удивился милиционер. – Ладно, так и запишем, что «похищено было около двух тысяч». А из товара?

– Из товара…, – хозяин озирался по полкам. – Трудно сходу сказать. А, вижу, здесь стояли две бутылки коньяка, а сейчас их нет.

– Может, продала.

– Они полгода стояли. Местные все больше по водке, как вот Скока.

– Еще что?

В этот момент в магазин ворвалась запыхавшаяся женщина. Это была продавщица Алла. Внешне – назойливо – яркая, возраста неопределенного и непредсказуемого, может быть и тридцать, а может быть и пятьдесят. Ее возраст – характер. А характер у нее был склочный. Из любой мелочи могла создать мировую проблему.

– Николаич, что Наташку убили? Где? Как? Что же это такое делается. Человека среди бела дня убивают! – сходу заверещала она. Голос был под стать характеру – визгливый, а потому противный. Редко, кто мог ее слушать и выдерживать больше пяти минут.

– Успокойтесь гражданка. Убили ее ночью, а не среди бела дня, – прервал ее капитан. – Как вас по имени – отчеству?

– Алла Сергеевна.

– Давайте, Алла Сергеевна, пройдем вот сюда, – капитан провел ее за прилавок. – Узнаете.

– Узнаю, конечно, узнаю. Наталья наша. А – а-а, убили, сволочи. Такого человека убили. Как же я теперь! – зашлась в крик женщина. – Говорила я тебе, что давай зимой в ночь не работать, не дай Бог, что случиться. Скажи, говорила? – Алла схватила хозяина за куртку и с остервенением затрясла. – Скажи, говорила?

– Ну, говорила. Отцепись от куртки, – Шмелев пытался оторвать ее руки от куртки. – Ты, что ополоумела, концерт при милиции закатываешь. Что подумают.

– Пускай, что хотят, думают. Бедная Наташа, какая была женщина. Добрая, отзывчивая, – с крика на плач перешла Алла. – Какой души человек. На кого ты нас оставила!

Неожиданно она прерывает плач и без перехода деловито спрашивает Шмелева:

– Кто вместо Натальи работать будет? Опять какую-нибудь пигалицу поставишь? Она, как та, что Натальи была, продуктов наберет да сбежит. Не бери никого. Я отработаю.

– Алк, ты что городишь? – возмутился Шмелев. – О какой замене ты сейчас говоришь? Человек погиб. Милиция вот интересуется, что ты можешь рассказать о Наталье.

– Алла Сергеевна, значит, вы хорошо знали погибшую? – спросил капитан.

Алла повернулась в сторону милиционера, оценивающе, как рынке, оглядела его. Обыкновенный мужик, но всякий случай, добавив дрожи в голос, ответила:

– Как родную. Ближе человека мне не было. Очень отзывчивая была. Была…На кого ж ты меня, Наташенька оставила. Кому я душу свою уставшую буду изливать, – вновь было принялась за свое Алла.

– Алла Сергеевна, как была фамилия погибшей?

Алла тут же перестала рыдать и с неподдельным удивлением посмотрела на капитана. У нее душа от боли рвется, а тут какие-то дурацкие вопросы.

– Фамилия? Не знаю. Как-то случая не подворачивалась спросить. Да и зачем мне знать ее фамилию? В долг она не просила, да я бы и не дала. Тут дала одному по доброте душевной тыщу рублей на неделю. В залог паспорт взяла. С фамилией. А толку что? Фамилия есть, а денег нет. Месяц за этой сволочью бегала. Обещаниями меня кормил. Завтра, послезавтра. Только не такая я дура, чтобы обещаниям верить, – Алла с той же неистовостью переключилась на новую тему, – В день зарплаты прямо у кассы его взяла. Была рада, что тыщу вернула. Бог с ними с процентами.

– Алк, ты, что деньги под процент давала? – удивился Шмелев. – Да, ты баба не промах.

– С какой стати я просто так деньги давать буду? Свои, кровные отдаю. Да, Наташку я любила, но денег бы в долг ей не дала. И теперь понимаю, что правильно. Вот представь, товарищ капитан, дала бы я ей денег, и что? Наташка убита? С кого бы я долг получила? Вот. Поэтому, зачем мне ее фамилия?

– Да, действительно «зачем»? – Неваляев уже понял, что ничего путного от продавщицы не добьется. – Ну, а лет-то, сколько ей было? Это-то вы знаете?

– Знаю, но только примерно. Мне вот сорок, а она моложе меня, хотя выглядели с ней одинаково, как ровесники, – продавщица кокетливо подбоченилась. – Я даже лучше. Что сомневаетесь? Может, тридцать, может тридцать пять. Не знаю, – Алла окончательно успокоилась. – Сын у нее остался, с бабкой, с ее матерью живет. Она говорила, что ему двенадцать. Значит ей, года тридцать три – тридцать четыре. Не больше.

– А может меньше? – спросил капитан.

– Что она, по – вашему, в шестнадцать сына родила?

– Почему бы и нет.

– Исключено. Она – женщина порядочная, а не лярва какая-нибудь.

– Что порядочные женщины не могут в шестнадцать родить?

– Вроде, как в милиции работаешь, а вопросы дурацкие задаешь, – снисходительно глядя на капитана, ответила Алла. – Такое впечатление, что порядочных женщин никогда не видел. Тогда, на вот, погляди. Одна убитая лежит, а другая, вот перед тобой стоит, – продавщица распахнула ярко – красное пальто, под которым была легкомысленная короткая юбка и белая блузка. – Может, и я завтра так же вот буду лежать, – на полуплача прибавила она. – Наталья не просто порядочная женщина была, она очень образованная, учительницей у малышей работала.

– А учительницы, что не люди? – встрял в разговор Шмелев. – Я вот недавно в газете про одну такую читал. Утром в школе работает, а вечером проституткой по вызову.

– Кто про что, а вшивый про баню, – с полу плача она снова плавно перешла в крик. – Да, как ты смеешь так про учителей говорить! Наталью – покойницу с проституткой сравнить. Если, кто здесь и проститутка, то, ты орясина. Хоть одну юбку пропустил.

– Ты, Алк, сбавь, сбавь обороты, – попытался урезонить ее Шмелев. – Проститутка женского рода, а я мужик. Я не только денег не даю, но и сам не беру. У меня все по любви, – поняв, что сболтнул лишнего, с важностью добавил. – И не забывайся. Пока ты у меня работаешь, а не я у тебя.

– Раз ты начальник, так можешь гадости говорить, – Алла, как и просили, «сбавила обороты». – Не смей плохо о Наталье, о подружке моей. Что ты в любви понимаешь?

Последней фразой Алла словно ставила крест на Шмелеве, как на мужчине. Неваляеву эта перепалка уже изрядно надоела. Ему очень хотелось домой.

– Заканчивайте со своими разборками. Потом без меня. Не мешайте вести следствие. Так, значит, сын у нее имеется. А раз имеется сын, то должен быть и муж. Не может же образованная женщина без мужа ребенка завести? – не без ехидства заметил он и посмотрел в сторону Алла. – Что-нибудь про мужа ее знаете?

– Да откуда мне про него знать? Она сюда уже разведенной приехала. Говорила, что пьющий попался. Вот она и ушла от него. А где сейчас другого взять? Или пьющий, или одно сплошное недоразумение, – в голосе Аллы послышались презрительные нотки. – Я сама уже столько лет без мужика, а, сколько ко мне с предложениями обращаются? А я абы как не могу. Я женщина разборчивая и порядочная.

Это был ее звездный час. Пусть знают, какая она женщина замечательная. Но, сволочь милиционер, не умеющий ценить женскую красоту и порядочность, не хочет и слышать об этом.

– О своей биографии в другой раз скажете. Давайте лучше про убитую. Откуда она приехала к нам?

Алла не обратила внимания эту бестактность милиционера, ведь она по – прежнему в центре внимания.

– Где-то недалеко жила. Говорила, что часа четыре добираться до дома. Она же почти все выходные домой к сыну моталась. Очень скучала без него. А он теперь сиротинушкой остался, – попыталась вновь перейти в плач Алла, но безуспешно: и запал уже пропал, да и капитан одолел вопросами.

– Но точнее нельзя вспомнить. Хотя из какой области?

– То ли из Смоленской, то ли из Тверской. Не помню. У меня на названия вообще память слабая. А что вы ко мне привязались: «что да откуда». Паспорт ее посмотрите, там все написано.

– Точно, – обрадовался Шмелев. – Что мы мучаемся? Взять паспорт да посмотреть.

– А что ж вы в свое время не посмотрели? – обозлился Неваляев, досадуя, что сразу не догадался спросить о паспорте.

– Мне вроде не к чему.

– Во – во, всем не к чему, а труп у нас бесфамильный получается, – капитан достал мобильник. – Сироткин. Это я. Ты где? Хорошо. Зайди в комнату к погибшей, поищи документы. Найдешь, вези сюда, – закончив говорить, капитан подошел к трупу. – Еще раз по карманам посмотрю. Может, где лежит паспорт.

Любопытство преодолело страх, и Алла вплотную подошла к прилавку, чтобы посмотреть, как милиционер будет искать документы. Неваляев перерыл все карманы, которые имелись на одежде погибшей, даже рукой залез под кофточку, зная по опыту, что женщины часто самое ценное прячут под лифчиком.

– Может, бандюга документы забрал? – предположила Алла.

– Может, – устало согласился капитан, ему очень хотелось спать.

– А чем он ее так полоснул?

– Ножом, наверное. Посмотрите, ножи все на месте? – Неваляев встрепенулся, опять позабыл о главном – орудии убийства.

Продавщица внимательно осмотрела прилавки.

– Нет, – громко закричала она, – колбасного ножа нет. Точно нет.

– У тебя его и не было никогда. Ты одним ножом и колбасу, и хлеб резала. Сколько раз нас за это СЭС наказывала, – вмешался в разговор Шмелев.

– Ну, резала, – Алла не стала возражать хозяину и легко согласилась. – Так каждый раз протирала. У меня все стерильно. Хоть кто-то у меня отравился? – Алла не была бы Аллой, если бы снова не перешла в атаку. – Мрлчишь? Вот то тоже. Колбасный нож пропал!

– Да не кричите вы так. Точно ножа нет?

– Точно.

– Так и запишем, что предполагаемое орудие убийства нож для нарезки колбасы.

– Что, Николаич, теперь я следующая? Каким ножом бандюга мне горло перережет? – заголосила продавщица.

Шмелев нагнулся и что-то шарил рукой под прилавком.

– Тем самым, про который ты говоришь, что его нет, – хозяин держал в руках нож. Вот он.

– Про этот нож вы говорили? – обратился Неваляев к продавщице.

– Про этот, – но не утерпела и добавила. – Какая разница здесь он или нет.

Неваляева эта женщина определенно начала раздражать.

– А такая, что следствие в заблуждение вводите. И протокол мне из-за вас переписывать Внимательнее надо быть с орудием убийства.

– И, вообще, увянь, Алла. И так тошно. Еще ты со своими страшилками, – добавил Неваляев и через мгновение уже пожалел о своих словах.

– Это что значит «увянь»? Где-то здесь бродит вооруженный до зубов террорист, а он мне «увянь». Слышите, товарищ капитан, как он со своим персоналом разговаривает?

– А все-таки почему, Владимир Николаевич, у вас охраны нет в магазине? Ведь не только такое может случиться, – безо всякого интереса спросил капитан. Уж пусть лучше отвечает хозяин, чем слушать эту вздорную бабу.

– Да, была охрана. Да толку с гулькин хвост, – устало махнул рукой хозяин. – Был у меня охранник. Так он с ней водку жрал, да топчане валялся, – кивнул хозяин на Аллу.

– А ты видел? Видел? – вновь взвилась Алла. – Ты, что напраслину возводишь? Перед органами меня позоришь, – но неожиданно осеклась, что-то вспомнив. – Ну, даже, если и так. Мы бдительность все равно не теряли.

– А как же я тебя такую бдительную «раком» застал? – съехидничал Шмелев.

– А что еще ночью делать? Все равно покупателей нет. За ночь два – три алкаша забегут, да и все, – продавщица и не думала сдаваться. – Что еще мужику с бабой ночью делать вдвоем, если покупателей нет.

– Покупателей нет. Ври, да не завирайся? Когда Наташка – покойница работала, у нее всегда ночью покупатели были, – начал кипятиться хозяин. – Я уж молчу при товарище капитане, как ты на каждую бутылку сверху полтинник накидывала. Обманом покупателей занималась. Тебе за это статья «светит».

– Да при такой зарплате, которые ты платишь, ноги протянешь. А уж кому, что «светит»… Чья бы корова мычала… И еще интересно мне знать, а чтой-то ты к Наташке сам по ночам шлялся? Помогал ей покупателей что ли считать? Может, ты и сегодня к ней приходил? Стал домогаться, а он тебя отшила, – Аллу вновь понесло. – Вот ты ее в ярости и порешил!

– Ты, дура! – Шмелев явно не ожидал такого поворота событий и растерялся. – Думай, что городить. В ярости порешил… Да, как тебе такое в голову сбрендило?

– Это я сбрендила? Да, тебе, если не дать… Ты же сам не свой становишься. Что мы с тобой на этом топчане не кувыркались? Да, если я тебе тогда отказала, ты бы меня и порешил, как Наташку – покойницу.

Алла вновь разрыдалась, сожалея о том, что не знает, как можно отказать мужчине. Тренькнул дверной колокольчик. В магазин вошел мужчина, на голове которого поверх вязаной шапочки была нацеплена оранжевая строительная каска. Увидев Аллу, радостно улыбнулся:

– Привет Алк, твоя смена что ли? А я прикидывал, вроде, как Наталья должна была работать. Ты подменяешь ее что ли?

Вдруг замечает, что в магазине есть еще люди, и один из них одет в милицейскую форму. Незнакомец, не дожидаясь ответа продавщицы, резко развернулся и бросился к выходу.

– Стоять! – отрывисто крикнул капитан.

От окрика капитана мужчина также резко развернулся назад и замер, как вкопанный.

– Я уже вчера говорил вашим, – как собака, заскулил незнакомец, – что, как только получу аванс сделаю регистрацию. Отпустите меня, денег все равно нет.

– В магазин, зачем пришел? – строго, но уже негромко спросил капитан.

– Да это ж Костик, бывший Наташкин сожитель, – встряла неугомонная продавщица. – Пришел к Наташке обратно жить просится. Он, как деньги все пропьет, так к ней обратно просится. А она женщина жалостливая, завсегда его обратно принимала. Только не примет она тебя больше никогда, – Алла уже привычно всхлипнула.

– Это еще, почему не примет? – удивился Костик. – Примет, куда денется. Я ж, когда тверезый, опора в семье. А Наташка семью очень уважает. Если хочешь знать, мы даже с ней пожениться собирались. Так что нечего про меня всякую глупость говорить. Я вот сейчас к ней домой пойду, она и примет меня тут же в теплую постель.

– Вот, что гражданин, покажите мне свой паспорт, – перебил его капитан.

– Сейчас, сейчас покажу, – засуетился Костик. – Он у меня глубоко запрятан. Не дай бог потерять. Вот, пожалуйста, – протянул он паспорт Неваляеву.

– Так, Коровкин Константин Сергеевич, – читает Неваляев, – из Липецкой области пожаловали. На заработки?

– На стройке работаю. Сами знаете, жизнь какая. В деревне работы никакой. Вот и мыкаюсь по стройкам. Мастер я хороший. Наташка очень меня ценит и относится уважительно.

– А скажите, Константин Сергеевич, как вы жениться собирались? У вас же есть законная жена, Коровкина Алевтина Петровна. Двоеженство по закону карается. Знаете об этом?

– А я разведусь, – нисколько не смущаясь, ответил Коровкин, – Я и так, считай разведенный. Жену, почитай, уже года два не видел.

– Впрочем, ваши семейные дела меня не очень интересуют, – сказал капитан, пряча паспорт в карман.

– Паспорт мой…

– Верну, верну. Но сначала ответь мне, когда Наталью последний раз видел?

– Вчера в это же время.

– Зачем приходил?

– Воссоединиться хотел.

– Чего хотел? – не понял Неваляев.

– Я же говорю, жить обратно просился, – подсказала Алла.

– Ну и просился. Что в этом такого. Я раскаялся вчера перед ней. Она и сказала, чтобы я сегодня пришел. Она смену сдаст, и мы вместе домой пойдем.

– Какая же Наташка, дура. Что ты ей наобещал? – удивленно протянула Алла. – Такой душевной женщине, такие козлы достаются. Теперь все равно она тебя не примет. Убили Наталью.

– Как убили! – взвизгнул Коровкин. – А мне теперь, куда? Я уже от места в доме отказался. Влип ты, однако, – заметил Шмелев.

– Да, убили. Вот, посмотри, – капитан уже привычно скинул одеяло с убитой. – Узнаешь?

– Да, узнаю. Наталья Сергеевна это.

– Так ты ее даже по отчеству знаешь. Тогда и фамилию должен знать, – обрадовался Неваляев. Хоть один просвет в следствии намечался.

– Точно, раз отчество знает, то и фамилию…, – подтвердил Шмелев

– Конечно, знаю. Я к ней очень уважительно относился. Наташенька, как же я без тебя теперь. Дорогая моя, ты безвременно усопшая, – продолжал сокрушаться Коровкин.

– Фамилию назови, нетерпеливо напомнил капитан.

– Фамилию? – Коровкин широко развел руками. Он уже успокоился, когда понял, что ему ничего не грозит. – Нет, фамилию я не помню. К чему она мне? Хотя вроде, как на «а» кончается. Для меня главное, что, – начал он разглагольствовать, – не фамилия, а любовь и уважение.

– И этот туда же, – у милиционера уже не было сил, чтобы разозлиться. – Зачем мне фамилия? Что за люди? Живут, не знают с кем. Кстати, а сам ты где ночь провел?

– Алиби, что ли спрашиваете? – уточнил Коровкин. – Глупость какая-то. Зачем мне ее убивать? Поила, кормила. Она мне живая была мне нужна. От мертвой Натальи Сергеевны мне только одни неприятности. Вот без жилья остался. А мне работать надо… Семью кормить.