Текст книги "Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились"

Они заявили, что, по их мнению, итальянцы искренни в своих предложениях, но они все-таки не собираются предлагать Италии становиться союзником. Рузвельт и Черчилль объяснили, что, поставив Эйзенхауэру условие обеспечения быстрой военной капитуляции, они рассчитывали на эффект молниеносности и неожиданности. В частности, они пытались предотвратить возможный риск, связанный с установлением немецкими войсками контроля над Италией до высадки союзников на „палец“ полуострова и у Салерно, ниже Неаполя.

К этому времени Черчилль, Рузвельт и их начальники штабов углубились в рассмотрение программы всемирной стратегии, которая обязывала западных союзников к проведению операции через Канал. Поэтому следующая ссора со Сталиным относительно событий в Италии носила скорее ироничный характер.

Несмотря на то что американцы и британцы все еще не могли завершить работу над окончательным проектом „исчерпывающих“ условий, зайдя в тупик по нескольким основным вопросам, Черчилль направил последнюю, удачную версию британскому послу для передачи Сталину. Она была передана в Москву 20 августа в несколько неполном виде; в одном предложении была допущена ошибка, и отсутствовало последнее предложение из двенадцати слов. Кларк Керр немедленно передал полученное послание. По неясным причинам небольшие, не имеющие существенного значения ошибки в тексте привели Сталина в ярость. А может, не желая прямо заявить о своем неприятии этих условий, он таким образом выразил свои чувства. В послании Черчиллю и Рузвельту, датированном 22 августа и переданном через советское посольство в Белый дом, Сталин подтвердил получение сообщения и фактически заявил, что Идеи, разговаривая с Соболевым в Лондоне, сказал неправду, когда сообщил, что Москва владеет всей информацией относительно переговоров в Италии. Кроме того, в последнем сообщении ничего не сказано о конвоях и опущен последний параграф. И хотя Кларк Керр, передавая текст, успокоил его, Сталин заявил, что хотел через три дня получить полный, исправленный текст, но так и не получил его и не может понять задержки в передаче столь важной информации. На самом деле 22 августа Кларк Керр передал Молотову полный откорректированный текст. Возможно, Сталин не знал, что Керр сделал это.

Однако послание Сталина не было полностью негативным. В нем Сталин настаивал на немедленном принятии мер по организации регулярных консультаций по всем вопросам, касающимся потерпевших поражение партнеров Германии. Потребовалось некоторое время на рассмотрение этого вопроса. В июле британское правительство предложило правительствам Соединенных Штатов и Советского Союза создать европейскую комиссию, во-первых, для координации выполнения условий капитуляции, или военного перемирия, и, во-вторых, для разработки перспективных планов в отношении мер безопасности и для решения экономических вопросов. Хэлл, после проведения консультаций с президентом, сообщил, что это удачная мысль, но, по его мнению, комиссия должна иметь только одно из этих двух назначений. Пожалуй, британскому и советскому правительствам в будущем стоит обсудить эту идею. Пока же Сталин сообщил Черчиллю и Рузвельту (как следует из нескладного английского пересказа): „Я надеюсь, что пришло время для организации военно-политической комиссии, состоящей из представителей трех стран: Соединенных Штатов, Великобритании и Союза Советских Социалистических Республик, с целью рассмотрения вопросов, касающихся переговоров с правительствами отделившихся от Германии государств. До настоящего момента дело обстояло так: Соединенные Штаты и Великобритания договаривались, а Советский Союз, как третий пассивный наблюдатель, только получал информацию относительно результатов переговоров между двумя странами. Должен сказать, что дальше терпеть такое положение невозможно. Я предлагаю создать комиссию и на первое время определить ее местопребывание на Сицилии“.

Это важное послание 24 августа было передано из Вашингтона в Квебек. В тот же вечер, перед обедом, Рузвельт сказал: „Мы оба ненормальные“. Гарриман попытался поднять настроение. Он напомнил президенту фразу из одного послания Черчилля, которая вызвала упреки со стороны Сталина: „Меня абсолютно не волнует ваше заявление“. Затем, продолжил Гарриман свой рассказ, перед отправкой Сталину премьер-министр показал ему это послание и попросил прокомментировать, но он только сказал, что все правильно. Президент хохотал во все горло, а премьер-министр лишь фыркнул. Хотя Идеи и Исмей уговаривали Черчилля проще смотреть на вещи, он не простил Сталину оскорблений. После обеда. разговаривая с Гарриманом, Черчилль мрачно заметил, что он предвидит „в будущем кровавые последствия“ (используя слово „кровавые“ в его буквальном значении) и считает, что Сталин бессердечный человек, с которым у них еще будут серьезные неприятности.

Следующее сообщение по этим вопросам Сталин передал Рузвельту и Черчиллю через Соболева, советского представителя в Лондоне. Не знаю, было ли получено это сообщение до или после следующей серии сообщений, отправленной 25 августа, но, вероятно, все-таки раньше. Сталин, после обсуждения текущих предложений для встречи глав государств или министров иностранных дел (об этом мы еще поговорим), опять изложил свое мнение относительно Италии и военно-политической комиссии. Не принося извинений, Сталин подтвердил получение совместного послания, в котором сообщалось о выданных Эйзенхауэру распоряжениях и приводился полный текст „исчерпывающих“ условий. Как невозмутимо заметил Сталин, эти условия полностью нацелены на безоговорочную капитуляцию, а потому не вызывают никаких возражений. В любом случае, добавил Сталин, он полагает, что полученной им информации недостаточно, чтобы позволить судить о принятых мерах, и он повторяет, что пришло время для созыва военно-политической комиссии, относительно которой он уже говорил в предыдущем ответе.

Наконец 25 августа между американцами и британцами было достигнуто окончательное соглашение о содержании „исчерпывающих“ условий. Копия документа немедленно ушла в Москву. Керру и Стэндли следовало передать ее Сталину и объяснить, что любые замечания будут внимательно рассмотрены, но советское правительство все же должно учитывать зависимость от временного фактора. В ночь на 26 августа Керр и Стэндли вручили документ Молотову для последующей передачи Сталину. Hи до этого, ни после не было и мысли, что это дискреционные условия; в том случае, если итальянцы оказывали военную помощь в борьбе против немцев, условия могли быть облегчены.

Тогда же послы передали личное послание Сталину от Рузвельта и Черчилля, в котором говорилось о серьезных решениях, принятых в Квебеке по поводу военных операций 1943-го и 1944 годов, о которых уже говорилось ранее. Вероятно, этот отчет, в котором прямо указывалось на долгожданную операцию через Канал, заслуживал благожелательного ответа, который тут же и последовал. На следующее утро, без долгих раздумий, Молотов отправил послание в знак одобрения дополнительных условий капитуляции Италии. Кроме того, советское правительство уполномочило Эйзенхауэра подписать условия от его имени. Дело затормозилось до тех пор, пока итальянское правительство не уполномочило Кастеллано принять предложение союзников и отправиться на Сицилию для подписания договора о перемирии. Рузвельт и Черчилль немедленно, 2 сентября, отправили совместное сообщение Сталину. Они сообщили, что отдано на усмотрение Эйзенхауэру – подписать „краткие“ условия (которые Сталин видел, но никак не прокомментировал) или „исчерпывающие“ условия (которые он полностью одобрил). В заключение они сообщили Сталину, что поскольку Эйзенхауэр получил право подписи от имени советского правительства, то ему также дано право выбора условий, в зависимости от ситуации. Молотов тут же ответил, что право подписи относится только к „кратким“ условиям.

Эйзенхауэру как главнокомандующему союзнических войск, действующему по полномочию правительств Соединенных Штатов и Великобритании и в интересах Объединенных Наций, были переданы „краткие“ условия. Договор подписал генерал Уолтер В. Смит от имени Эйзенхауэра; советское правительство не представлял никто.

Подписанный договор о капитуляции наделял Эйзенхауэра всей полнотой власти для приведения в исполнение условий перемирия и. по-видимому, давал право формировать и управлять любой структурой, необходимой для выполнения этой задачи. В договоре не указывалось, какая часть вопросов, связанных с Италией, и кем из Объединенных Наций должна быть взята под наблюдение и контроль. Вскоре советское правительство потребовало свою часть этих полномочий. Кроме того, Сталин настаивал на предложении о формировании военно-политической комиссии для обсуждения всех переговоров с правительствами, отделившимися от Оси. Но эти вновь возникшие проблемы будет лучше всего объяснить вместе с рассмотрением последующих периодов капитуляции Италии, поэтому я вернусь к ним несколько позже. На фоне этого неожиданно возникшего разговора относительно капитуляции Италии по-прежнему продолжались переговоры о встрече глав правительств или министров иностранных дел. Несмотря на досаду, вызываемую невероятной подозрительностью Сталина, Рузвельт не терял надежды на благоприятный исход их встречи. Как выяснилось, в начале сентября в ходе беседы с Гарриманом по поводу его отправки в Москву в качестве посла президента в основном занимала мысль о встрече со Сталиным. Рузвельт признавал, что Россия обладает достаточной силой, чтобы захватить любую часть Центральной и Восточной Европы. Но он планировал удержать ее от этого шага, употребив все мировое влияние. Он намеревался апеллировать к стремлению Советов занять равноправное положение за столом переговоров. Кроме того, Рузвельт надеялся удовлетворить желание Сталина, согласившись в целях превентивных мер поддержать его инициативу о разделе Германии. Президент надеялся, что предложения помощи по восстановлению ущерба, нанесенного Советскому Союзу войной, сделают его позицию более убедительной. В итоге Россия должна была занять достойное место среди великих держав, заручиться обещанием защиты от будущих врагов и получить помощь для восстановления нормальной мирной жизни. Она могла бы иметь все это и даже больше.

Тесное сотрудничество с Черчиллем при разработке условий капитуляции Италии и совместной международной стратегии выдвинуло на первый план необходимость встречи руководителей государств, поэтому теперь Рузвельт приглашал Сталина уже не на конфиденциальную встречу, а на конференцию глав государств. На это маршал ответил (в этом послании, полученном в Квебеке 25 августа, шла речь о капитуляции Италии), что в ближайшем будущем он не может покинуть боевые позиции. Следует отметить, что это могло послужить оправданием; немцы двинули свежие дивизии на восток, а все советские военачальники рапортовали непосредственно Сталину. Черчилль предпринял последнюю попытку. предложив встретиться в Москве, но вскоре они с Рузвельтом оставили всякие усилия добиться встречи со Сталиным. Они поддержали идею проведения в скором времени первой встречи министров иностранных дел. Теперь переписка коснулась проблем предстоящей встречи: выбора времени, места и программы переговоров. Черчилль предложил Лондон. Рузвельт предпочитал какое-нибудь более уединенное место, где переговоры были бы защищены от вмешательства репортеров, например Касабланку или Тунис. Сталин настаивал на Москве. Все согласились на проведение встречи в октябре в Москве.

За день до высадки в Салерно, 8 сентября, Сталин заявил, что позже будет готов встретиться с Рузвельтом и Черчиллем в Иране. Он нашел приемлемым предложение Рузвельта относительно времени проведения: между 15 ноября и 15 декабря. Президент тут же ответил, что считает вопрос времени решенным, но не уверен, в связи со своей загруженностью, что сможет уехать так далеко от Вашингтона.

Как только началась изнурительная римская кампания, три члена коалиции опять потянулись друг к другу.

Под солнцем удачи растаяли все обиды и недовольство. Красная армия, надежно защищая Москву, упорно двигалась на запад по всей огромной протяженности фронта, простирающегося до Черного моря. Гигантская линия атаки, в которую Гитлер в безумии бросил всю энергию немецкой молодежи, отступила назад. Опять хлынул поток поздравлений. В совместном послании Рузвельт и Черчилль сообщили Сталину, что их войска высадились рядом с Неаполем. Послание Сталина от 14 сентября начиналось со слов: „Не может быть сомнения, что успешная высадка в районе Неаполя и разрыв Италии с Германией нанесут еще один удар по гитлеровской Германии и значительно облегчат действия советских армий на советско-германском фронте“.

Что и было доказано. Гитлер пока еще отказывался перебрасывать основные резервы с советского фронта, но был вынужден двинуть многочисленные дивизии, наземные моторизованные, в Италию и на Балканы, используя там значительные силы и большое количество топлива, нехватка которых вскоре должна была отразиться на Востоке.

Приближалось время встречи специалистов, принимающих решения; военные и политические события составляли движущую силу этой встречи. Настойчиво требовали обсуждения возможность и результаты ближайшей атаки на немецкие вооруженные силы. Если, как надеялись союзники, недавние победы на фронтах приведут к стремительному взлету, вскоре придется принимать решения относительно стран, вырвавшихся из рук Германии. Между членами коалиции оставались нерешенными проблемы политического свойства, в отношении намерений и власти. Доказательством этому служили события, происходящие в Италии. Поскольку характер процессов, возникавших в этой стране, послужил моделью для последующих событий и дискуссий, следует вернуться к рассмотрению этих вопросов, благодаря которым коалиция набиралась опыта.

Переход Италии в военные союзники

Добившись победы в жестокой борьбе за Неаполь и прилегающие районы, союзники оказались перед проблемой сотрудничества. оставленной без внимания в договоре о перемирии, спешно подписанном 3 сентября. Бадольо убеждал в необходимости предоставить Италии статус союзника или частичного союзника. „Можем ли мы, – допытывался он у генерала Макфарлана, офицера связи с королем и правительством в Бриндизи, – совершить переход от жертв перемирия к бенефициариям альянса?“

8 сентября Эйзенхауэр потребовал новых распоряжений. Он советовал признать правительство Бадольо в качестве союзника в войне, пообещав им, во-первых, представительство в коалиции. во-вторых, проведение свободных выборов и созыв конституционной ассамблеи и, в-третьих, оставить свободным путь для возможного, в случае необходимости, отречения от престола короля в пользу его сына или внука.

Эйзенхауэр хотел, чтобы как можно большее число итальянцев приняли участие в боевых действиях. До этого времени оказываемая Италией помощь оказывалась меньше, чем предполагалось ранее. Как раз незадолго до этого Эйзенхауэр сообщил Маршаллу: „Итальянцы настолько духовно слабы и бездеятельны, что мы получаем от них мало практической помощи. Однако почти на чистом блефе мы завладели итальянским флотом на Мальте и благодаря капитуляции Италии смогли захватить Таранто и Бриндизи. где не было немцев“.

Но в последующем послании с рекомендациями в адрес Объединенного штаба Эйзенхауэр более взвешенно рассматривает прошлые действия в отношении будущих возможностей: „Выгоды, которые мы уже получили от перемирия, огромны. Мы почти без боев провели операции „Батресс“ (нападение на „носок“ Италии), „Гоблит“ (высадка на „подъем“ Италии) и „Маскит“ (высадка на „пятку“ Италии): вскоре проведем „Бримстон“ (Сардиния) и „Фаербренд“ (захват Корсики), не говоря уже о флоте. Однако впереди нас ждет серьезная и рискованная операция, полный или частичный успех которой будет зависеть от наших отношений с итальянцами“.

К этому высказыванию Эйзенхауэр добавил: „Я понимаю, что предложенная мной линия поведения может вызвать политический отклик, значительное противодействие и подвергнуться критике. Я убежден, что в связи с военной необходимостью определяющим фактором должно являться возложенное на нас бремя“.

Предложения Эйзенхауэра произвели впечатление на Черчилля. Острый ум того тут же преобразовал их в программу. Несмотря ни на что, Черчилль считал, что итальянское правительство должно потребовать подписания „исчерпывающих“ условий, поскольку некоторые из „исчерпывающих“ условий перемирия, вероятно, не скоро будут приведены в исполнение, и если будут выполнены эти обещания, то Италия станет союзником в войне. Для этого у Черчилля и военного кабинета была практическая причина: ему хотелось установить законную власть главнокомандующего таким образом, чтобы ему не приходилось спорить с итальянским правительством по поводу отдаваемых им приказов и выдвигаемых требований, поскольку союзные войска продвигались с боями на север. Более того, Черчилль и военный кабинет хотели быть уверены, что Италия не будет действовать только по принуждению, а будет с желанием исправлять нанесенный войной или явившийся следствием политических маневров вред.

Черчилль изложил эти мысли в отдельных посланиях для Рузвельта и Сталина. Письмо, отправленное в Вашингтон, пересеклось в пути с письмом Рузвельта Черчиллю. В письме президент сообщил текст директивных указаний, которые будут даны Эйзенхауэру после согласования с Черчиллем. Разница между указаниями президента и предложениями Черчилля была в нюансах. Президент давал больше свободы главнокомандующему в проведении собственной стратегии для обеспечения военных целей. Кроме того, его директивы предохраняли от опасности, что признание союзниками короля и правительства Бадольо укрепит их власть против желания народа. Здесь приводятся основные положения директивных указаний Рузвельта.

1. Эйзенхауэру приказали повременить с применением „исчерпывающих“ условий до поступления особых распоряжений.

2. На случай возникновения военной необходимости Эйзенхауэру были даны полномочия смягчить условия перемирия с тем, чтобы предоставить возможность для борьбы итальянцев против немцев.

3. Правительству Бадольо, при условии объявления им войны Германии, будет позволено действовать в качестве правительства Италии, которое будет рассматриваться как союзник в войне. При этом должно быть совершенно ясно, что у народа Италии должно оставаться право принять решение относительно той формы правления, которую они в конечном счете хотели бы иметь.

4. Главнокомандующий союзнической армии должен объединить под своим началом военную комиссию, которая, обладая соответствующими полномочиями, будет осуществлять контроль над деятельностью правительства Бадольо во всех сферах.

Содержание этого документа Рузвельт переправил в американское посольство в Москве для передачи Сталину с целью информации и, не настаивая на собственном мнении, для выяснения точки зрения советского вождя. К моменту получения послания от Рузвельта (к вечеру 22 сентября) Сталин уже написал и отправил ответ премьер-министру. В нем он сообщил о согласии с предложенными идеями, включая требование в отношении подписания „исчерпывающих“ условий правительством Бадольо, с единственной оговоркой: нет никаких причин для смягчения условий перемирия, особенно учитывая то обстоятельство, что они не могли быть реализованы в тех областях Италии, которые были заняты немцами. По мнению Черчилля и Рузвельта, не было времени дожидаться ответных комментариев из Москвы, поскольку требовалось безотлагательно выдать Эйзенхауэру руководящие указания для переговоров с правительством Бадольо. Черчилль сообщил Рузвельту, что согласен с предложенными директивными указаниями, что же касается времени предъявления „исчерпывающих“ условий, то в этом он полагается на президента. Получив ответ Черчилля, Рузвельт сразу же, 23 сентября, приказал Эйзенхауэру приступить к выполнению директивных указаний. Двумя днями позже президент получил послание от Сталина, в котором тот выражал сомнения относительно полезности смягчения условий перемирия, и поддерживал необходимость сосредоточения всей полноты власти для руководства и контроля над действиями правительства Бадольо в руках комиссии, находящейся под непосредственным началом главнокомандующего союзнической армии. Давайте остановимся подробнее на переломном моменте, который вызвал разногласия по вопросу, чья стратегия должна быть принята на период перемирия в Италии. Этот вопрос вызвал горячие споры.

В то же самое время политические советники Эйзенхауэра, Макмиллан и Мерфи, вели с Бадольо ожесточенные споры относительно „исчерпывающих“ условий. Бадольо мучился от мысли, что придется подписывать эти условия. Он пытался добиться, чтобы Италия была признана в качестве союзника, но ему объяснили, что это невозможно. Свое несогласие с „исчерпывающими“ условиями Бадольо основывал на трех моментах. Первое. Генерал Кастеллано 3 сентября не согласился на безоговорочную капитуляцию. Вопрос, как было на самом деле, является огромным искушением для детектива, желающего распутать политические интриги и недоговоренности; но я не буду посвящать этому сколько-нибудь времени. Вторым основанием для протеста Бадольо служило то, что союзники внесли существенные изменения в условия и утвердили их только 3 сентября. Доказательством этого утверждения, которое фактически являлось обвинением в недобросовестности, служило только собственное мнение Бадольо относительно значения перемирия. И наконец, Бадольо выражал недовольство тем, что многие из „исчерпывающих“ условий не могут быть воплощены в жизнь до конца. Это соответствовало действительности по нескольким причинам, наиболее важной из которых была та, что немцы контролировали большую часть Италии, а правительство Бадольо – меньшую.

Пока шли эти грязные пререкания с Бадольо, Черчилль опять, 24 сентября, изменил линию поведения. Макмиллан сообщил Черчиллю, что, по его мнению, в течение нескольких ближайших дней Бадольо подпишет „исчерпывающие“ условия, и чем на дольше затянется подписание, тем больше это вызовет споров. Тогда премьер-министр объяснил президенту, что следует поторопиться с подписанием, чтобы избежать возможных сложностей. Принимая во внимание, что в своем послании Черчиллю Сталин заявил, что поддерживает эти действия, президент решил согласиться с ними. В этой связи Рузвельт пересмотрел директивные указания и попросил Эйзенхауэра как можно быстрее добиться подписи Бадольо под „исчерпывающими“ условиями.

В это время произошел разлад в отношениях между Бадольо и королем. Бадольо уговаривал короля объявить войну Германии. Король категорически отказывался, по крайней мере до тех пор, пока правительство не водворится в Риме. Он утверждал, что немцы оккупировали уже более пяти шестых территории Италии и, безусловно, ответят жесточайшими репрессиями. Кроме того, король не собирался поддерживать обещание, данное Макфарланом, что впоследствии народ Италии сам будет принимать решение в отношении правительства, поскольку „крайне опасно оставлять выбор послевоенного правительства за народом Италии“.

Заместитель Эйзенхауэра, генерал Смит, отправился в Бриндизи, чтобы договориться о встрече Бадольо с Эйзенхауэром на Мальте. Бадольо все же ухитрился получить разрешение короля подписать „исчерпывающие“ условия, но сделал попытку подстраховаться в отношении заявления, которому активно противился король: неограниченное право народа Италии на выбор собственного правительства. По мнению Бадольо, монархия была необходима для стабилизации и единства государства.

Бадольо отправился на Мальту для встречи с Эйзенхауэром. Там он опять попытался изменить условия перемирия, по определению Черчилля, „избавиться от условия безоговорочной капитуляции“. Вероятно, его основной целью было сохранить чувство собственного достоинства Италии. Бадольо так отстаивал свою позицию, что Эйзенхауэр был вынужден предупредить его, что, если он не подпишет условия, это повлечет за собой ужасающие последствия. Италия, как потерпевшая поражение страна, будет оккупирована. 29 сентября Бадольо подписал условия перемирия.

Немного позже Эйзенхауэр посоветовал внести частичные изменения в „исчерпывающие“ условия. 1. Изменить название с жесткого „Акт капитуляции“ на „Дополнительные условия перемирия с Италией“. 2. Записать последнюю фразу в параграфе 6 вступления в редакции „…и безоговорочно признать маршала Пьетро Бадольо, главу итальянского правительства, являющегося главнокомандующим итальянских наземных, морских и воздушных сил, официально назначенным на эту должность итальянским правительством“. 3. Аннулировать из параграфа 1 (А) следующую фразу: „Итальянские наземные, морские и воздушные силы капитулируют безоговорочно“.

Рузвельт и Черчилль согласились на эти предложения. 1 октября Рузвельт сообщил Сталину о предложенных поправках и поинтересовался, согласится ли он с ними. Сталин ответил, что не возражает. В результате документ предусматривал безоговорочное принятие определенных текстом условий. Изменения были включены в протокол, подписанный 9 ноября.

После подписания условий Эйзенхауэр вручил Бадольо письмо, в котором сообщалось, что некоторые статьи документа уже аннулированы, а какие-то не могут быть сразу выполнены. Далее сообщалось, что следует понимать: „краткие“ и „исчерпывающие“ условия перемирия могут время от времени подвергаться изменениям в случае военной необходимости или в зависимости от степени лояльности итальянского правительства. Кроме того, Эйзенхауэр пообещал Бадольо, что этот документ о капитуляции будет „абсолютно секретным“.

Рузвельт и Черчилль согласились, что именно так и следует поступить.

Эйзенхауэр добивался обещания немедленного объявления войны Германии. Бадольо, пытаясь соотнести свою позицию с пожеланиями короля, возражал. Тогда Эйзенхауэр прямо объяснил Бадольо. что его правительство будет носить откровенно антифашистский характер, действуя бок о бок с союзниками, а поэтому убеждал скорее переходить на сторону союзников.

Эйзенхауэр поблагодарил Бадольо за проведенную работу и выразил надежду, что их встреча даст свои положительные результаты. В соответствии с записью, сделанной Мерфи во время беседы. Бадольо, в частности, ответил: „…это все напоминает ситуацию, когда в 1918 году в момент нанесения решающего удара по немцам бок о бок с итальянской армией воевали три британские дивизии и американский полк, принявшие участие в разгроме Германии“.

Американское и британское правительства все еще не пришли к общему мнению относительно степени политических преобразований, которые следует произвести в Италии, и когда это лучше сделать, раньше или позже. Президент, Гопкинс и Хэлл одинаково неохотно признали военные соглашения с правительством Бадольо и королем, рассматривая их как необходимые приемы, оправданные только военной выгодой и необходимостью в послушном правительстве на то время, пока в Италии находятся союзнические войска. Они надеялись, что наступит момент, когда управление перейдет к политической группе, не имеющей ничего общего с Муссолини и фашизмом. В той же мере это относилось к временной терпимости по отношению к королю Виктору-Эммануилу. Президент, Гопкинс и Хэлл считали, что король показал себя нерешительным и недееспособным человеком, а учитывая его согласие с режимом Муссолини. ему вообще-то следует отказаться от престола и передать полномочия внуку. Кроме того, они остерегались политических уловок, которые уменьшали возможность народа Италии решать, хотят ли они иметь монархию и в какой форме.

Черчилля не волновало, на какой основе формируется сотрудничество с королем и правительством Бадольо. У него не было, подобно американцам, угрызений совести относительно сотрудничества с находящимися у власти бывшими фашистами. Между прочим, Черчилль был крайне осторожен в вынесении приговоров королям и узаконенным королями правительствам. Его больше, чем негодование („интриги“, как он их называл) левых, оппозиционных фашизму партий, беспокоили возможные беспорядки и вероятность возрождения большевизма в Италии. Поэтому Черчилль находил, что разумно поддерживать власть Бадольо и короля, по крайней мере до тех пор, пока ситуация находится под контролем. Он хотел выждать, чтобы восстановить политические партии в Италии и вынудить группировку Бадольо разделить власть с другими или вообще отступить.

Ожесточенные споры относительно существа и выбора момента для преобразований в правительстве Бадольо и в Савойской династии закончились временным компромиссом. Следовало предпринять усилие, чтобы убедить или, скорее, принудить Бадольо осторожно начать преобразования в правительстве. Решение относительно окончательной участи и будущего монархии было отложено до взятия Рима, когда намного большее число итальянцев смогли бы засвидетельствовать свои пожелания. Поэтому пока шло согласование времени, на протяжении двух недель между подписанием „исчерпывающих“ условий (29 сентября) и объявлением Италией войны Германии (30 октября) американцы и британцы подталкивали правительство Бадольо к преобразованиям; британцы кончиками пальцев, американцы – всей пятерней.

Бадольо неохотно реагировал на совет о реформации действующего правительства на том основании, что лидеры либеральных группировок относились к „призракам прошлой эпохи“. Скорее всего, он согласился лишь из боязни получить отставку. В осторожных выражениях Эйзенхауэр убедил Бадольо обнародовать программу на случай объявления войны Германии. Бадольо объяснил народу, что собирается „укомплектовать“ правительство, попытавшись ввести в него представителей от каждой демократической партии. Он объяснил, что эти меры не повлияют на свободу выбора формы правления после установления мира.

В совместной декларации, опубликованной 13 октября, Рузвельт, Черчилль и Сталин признали Италию в качестве союзника в войне. Они отметили, что одобрительно относятся к политическим стремлениям Бадольо, и особо подчеркнули значение заявления Бадольо. Теперь путь был свободен. Заручившись поддержкой Советского Союза, можно было следовать единой тактике, во-первых, во взаимодействии с королем и правительством Бадольо, во-вторых, добиваясь включения других демократических партий в действующее правительство и, в-третьих, сохраняя народу Италии шанс самостоятельно решить, кого они хотят видеть у власти.

Забегая вперед, хочу сказать, что Бадольо предложил посты в своем правительстве лидерам демократических партий, но они отказались работать под его началом. Король Виктор-Эммануил отклонил просьбу покинуть трон. Но об этом будет рассказано ниже.