Текст книги "Понимать риски. Как выбирать правильный курс"

Герд Гигеренцер
Понимать риски. Как выбирать правильный курс

Gerd Gigerenzer

Risk Savvy

How to Make Good Decisions

© Gerd Gigerenzer, 2014

© Кузин В., перевод на русский язык, 2015

* * *

Часть I
Психология риска

Творчество требует мужества уйти из области несомненных фактов в неведомое.

Эрих Фромм

Жизнь – довольно рискованное занятие.

Гарольд Макмиллан

Глава 1
Неужели люди настолько неразумны?

Знание – это противоядие от страха.

Ральф Уолдо Эмерсон

Помните, к чему привело образование облака вулканического пепла над Исландией? Или последствия субстандартного ипотечного кризиса? А эпидемию коровьего бешенства? Каждый новый кризис держит нас в напряжении до тех пор, пока мы не забываем о нем и не начинаем волноваться из-за следующего. Многим из нас доводилось подолгу ожидать вылета самолета в переполненном аэропорту, в одночасье лишаться пенсионных накоплений или с опаской браться за поглощение сочного бифштекса. Когда что-то идет не так, нас уверяют, что более совершенные технологии, новые законы или усиление власти бюрократии позволят предотвратить следующий кризис. А как обезопасить себя от последствий очередного финансового кризиса? Ужесточить законодательство, чаще пользоваться услугами более квалифицированных консультантов. Какие меры защитят от терроризма? Укрепление государственной службы безопасности, применение досмотровых сканеров, еще большее ограничение индивидуальных свобод. Что может приостановить стремительный рост цен на медицинские услуги? Повышение налогов, рационализация процесса лечения, более активное использование генетических маркеров.

В этом перечне вопросов и ответов отсутствует один очень важный момент: в них не упоминаются граждане, осознающие риск. И этому есть причина.

«Человеческие существа весьма несовершенны: они ленивы, глупы, жадны и слабы», – именно так утверждал журнал Economist{1}1
  Bagehot, «Wink, Wink», The Economist, July 26, 2008.


[Закрыть], исходя из предпосылки, что люди, являясь иррациональными рабами своих прихотей и желаний, испытывают пагубное пристрастие к сексу, алкоголю, курению и электронным гаджетам. 20-летние водители, за рулем машин разговаривающие по мобильному телефону, забывают, что в этом случае скорость их реакции становится такой же, как у семидесятилетних. Каждый пятый американец убежден, что он принадлежит к 1 % населения с наивысшими доходами, и еще столько же американцев уверены, что они скоро попадут в эту заветную категорию. Банкиры критически оценивают способность людей инвестировать деньги, а некоторые врачи считают, что их пациенты недостаточно умны, и поэтому бессмысленно говорить им о состоянии их здоровья, так как они могут неправильно истолковать полученную информацию.

Все это наводит на мысль, что определение Homo sapiens (человек разумный) – неверное. Что-то в наших генах не сработало. Возникает впечатление, что эволюция обманула нас, предоставив людям устаревшее «мыслительное программное обеспечение», которое к тому же было еще и неправильно подключено. Короче говоря, со средним американцем что-то не так. И так же как ребенок постоянно нуждается в родителях, нашим гражданам необходимо внешнее руководство. Хотя мы и живем в начале XXI века, определенная форма патернализма остается для нас единственной жизнеспособной стратегией. Закройте двери, соберите экспертов и затем объясните людям, что им подходит лучше всего.

В этой книге вы не найдете призывов стать фаталистами{2}2
  Научный журнал Nature освещал споры между теми, кто считал, что люди не способны по своей сути иметь дело с рисками, и теми, кто смотрел на них более позитивно (Bond M., 2009). Замечу, что к числу последних отношусь и я. Представитель лагеря пессимистов экономист Ричард Талер (Thaler R. H., 1991, p. 4) утверждал, что «мысленные иллюзии следует считать скорее правилом, чем исключением», а его соратник, когнитивный психолог Массимо Пьяпелли-Пальмерини (Pianelli-Palmerini M., 1991, p. 35), доказывал, что «наш биологический вид абсолютно не способен к пониманию вероятностей». Эволюционный биолог Стивен Джей Гулд (Gould S. J., 1992, p. 469) утверждал, что «наш разум не создан (по многим причинам) для работы с правилами вероятности», а экономист Дэн Ариели (Ariely D., 2008, p. xx) – что «мы не только иррациональны, но предсказуемо иррациональны, то есть наша иррациональность проявляется одним и тем же способом, снова и снова». Психолог Дэниел Канеман (Kahneman D., 2011, p. 417) пошел еще дальше и приписал возникновение наших мысленных иллюзий старой биологической «Системе I», которая «нелегко поддается обучению». Я не согласен с такими пессимистичными воззрениями. Когнитивные иллюзии не заложены в нас природой. Существуют простые инструменты, позволяющие иметь дело с рисками и неопределенностью, которые может быстро освоить каждый (Gigerenzer G. 2000, 2008; Gigerenzer G. et al., 2012). Подробнее о них читайте в этой книге.


[Закрыть]. Проблема заключается не в том, что отдельные люди глупы или безграмотны, а в том, что общество в целом безграмотно по отношению к рискам.

Грамотность – то есть умение читать и писать – это источник жизненной силы просвещенных граждан, живущих в демократическом обществе. Но одного умения читать и писать недостаточно. Рисковая грамотность – это базовое знание, необходимое для выживания в современном технологическом обществе. В XXI веке, когда технические инновации появляются с головокружительной быстротой, рисковая грамотность становится столь же важной, как умение читать и писать в предыдущие века. Если вы ею не владеете, вы не только можете оказаться во власти необоснованных страхов или надежд, но и поставите под угрозу и свое здоровье, и свои деньги. Возможно, кто-то решит, что основам рисковой грамотности и так уже достаточно обучают. Однако вы будете тщетно искать эту дисциплину в учебных планах большинства технических, юридических, медицинских и прочих учебных заведений. В результате большинство людей остается безграмотным в этой области.

Когда я использую общий термин осознание риска, я имею в виду не только рисковую грамотность, но также и осмысление тех ситуаций, в которых не все риски известны и могут быть рассчитаны.

Осознание риска не означает его неприятие. Без риска не будет инноваций, впрочем, как и шуток, а любые проявления смелости останутся в прошлом. Но осознание риска не означает превращение человека в бесшабашного смельчака или бейсджампера[1]1
  Бейсджампинг – экстремальный вид спорта, в котором используется специальный парашют для прыжков с фиксированных объектов. Здесь и далее, если не указано иное, – Прим. ред.


[Закрыть], отрицающего возможность приземлиться на собственный нос. Если бы представители человеческого рода не проявляли разумную предосторожность, люди давно прекратили бы свое существование.

Возможно, вы считаете, что вам не о чем беспокоиться, так как вы всегда можете проконсультироваться у экспертов. Но не все так просто. Зачастую врачи, финансовые аналитики и прочие специалисты сами не понимают все риски или не могут описать их в понятной форме. Еще хуже то, что многие специалисты вовлечены в конфликт интересов или настолько опасаются судебных тяжб, что дают клиентам такие рекомендации, которые они никогда бы не дали своим родственникам. Поэтому у вас нет иного выбора, кроме как думать своей головой.

Я хотел бы пригласить вас в мир неопределенностей и рисков, и начну с прогнозов погоды и с не самого опасного риска – риска промокнуть под дождем.

Как-то раз на американском ТВ прозвучал такой прогноз погоды:

Вероятность, что в субботу пойдет дождь, составляет 50 %. Вероятность, что дождь пойдет и в воскресенье, также 50 %. Следовательно, со 100 %-й вероятностью можно сказать, что в выходные будет дождь.

У большинства из нас такой прогноз вызовет улыбку{3}3
  Paulos J. A., 1988. Что такое фактическая вероятность дождя в уик-энд? Если два события независимы, то тогда вероятность дождя в уик-энд равна 0,75, или 75 %. Чтобы получить такой результат, сначала рассчитывается вероятность того, что дождя не будет в субботу (0,5), затем значение этой вероятности умножается на вероятность того, что дождя не будет и в воскресенье (0,5). В результате мы получаем 0,25 (или 25 %). Это и есть значение вероятности того, что дождя не будет ни в один из выходных. Следовательно, вероятность, что дождь будет, равна 75 %. Для простоты я и далее буду выражать вероятности в процентах.


[Закрыть]. Но знаете ли вы, что означает прогноз погоды, обещающий, что на следующий день вероятность дождя – 30 %? 30 % чего? Я живу в Берлине. Большинство берлинцев думает, что это значит, что дождь будет идти 30 % времени, то есть в течение примерно 7–8 часов (рис. 1.1, верхняя панель). Другие полагают, что дождь будет идти на 30 % площади региона, то есть вероятнее всего не там, где они живут (рис. 1.1, средняя панель). Большинство же нью-йоркцев воспринимает и то и другое предположение как полную чушь. Они уверены, что дождь будет идти в течение 30 % тех дней, на которые дается прогноз, то есть на следующий день, вероятнее всего, дождя не будет{4}4
  Gigerenzer G., Hertwig R., et al. 2005.


[Закрыть].

Действительно ли люди так безнадежно запутались в этом вопросе? Совсем не обязательно. Отчасти в этом виноваты специалисты, которых никогда не учили, как объяснять смысл вероятности. Если бы они ясно и четко пояснили, что подразумевается под вероятностью дождя, то никакой путаницы бы не возникло. Время? Регион? Количество дней? На самом деле метеорологи имели в виду, что дождь будет идти в течение 30 % тех дней, на которые дается прогноз. А под «дождем» следует понимать любое количество выпавших осадков, превышающее некий минимальный пороговый уровень, например 0,25 мм{5}5
  Однако даже метеорологи не всегда единодушны. Например, в 2003 г. Королевский метеорологический институт Нидерландов путано объяснял, что значит вероятность дождя, используя «региональную» интерпретацию одновременно с интерпретацией «степени уверенности метеорологов»:
  Если вероятность дождя превышает 90 %, то тогда можно ожидать, что дождь прольется в каждой провинции Голландии. Чем выше процент, тем более уверен метеоролог в том, что дождь будет. Вот несколько примеров:
  Как объяснял Роберт Муро (Королевский метеорологический институт Нидерландов): «Мы знаем о том, что население не очень хорошо понимает значение вероятности. Мы сами еще не полностью определились с терминологией, что может создавать еще больше путаницы» (G. Gigerenzer, R. Hertwig, et al. 2005, p. 627).


[Закрыть].

Предоставленные самим себе, люди интуитивно соотносят полученную информацию с тем показателем, который для них более значим, например продолжительность, место или интенсивность дождя. Более изобретательные умы могут придумать что-нибудь еще. Как сказала одна жительница Нью-Йорка: «Я знаю, что означает «вероятность дождя 30 %»: три метеоролога думают, что дождь будет, а семь – что его не будет» (рис. 1.1, нижняя панель).

Рис. 1.1. Иллюстрация различного понимания смысла высказывания «вероятность, что завтра будет дождь, составляет 30 %»

Моя точка зрения по этому вопросу заключается в следующем. Новая технология прогнозирования позволила метеорологам использовать вместо общих слов, выражающих уверенность («завтра будет дождь») или возможность («скорее всего, завтра будет дождь») числовые значения. Но повышение точности прогноза не привело к улучшению понимания реального смысла сообщения. Недоразумение по поводу понимания, что означает «вероятность дождя», фактически сохраняется с тех пор, как метеорологи впервые стали сообщать прогнозы погоды по американскому телевидению в 1965 г. И оно не ограничивается прогнозами дождя и возникает всякий раз, когда задается вероятность какого-либо единичного события, например: если вы будете принимать антидепрессант, то у вас с вероятностью 30 % возникнут сексуальные проблемы. Означает ли это, что такие проблемы появятся у 30 % людей, принявших данный препарат, или что они будут сопровождать 30 % ваших сексуальных контактов? Ответ, устраняющий эту давнюю и широко распространенную путаницу, удивительно прост:

Всегда уточняйте: процент чего?

Если бы метеорологов учили тому, как следует сообщать прогнозы населению, то вам не нужно было бы задавать подобный вопрос. Проблема находится не только в умах людей, но и в неспособности экспертов ясно выразить, что они имеют в виду.

Для многих попасть под дождь – риск небольшой, хотя для некоторых людей, например фермеров или автогонщиков, очень важно знать, будет дождь или нет, а если он возможен, то какова его вероятность. Перед стартом очередного этапа гонок «Формулы‑1» одним из наиболее обсуждаемых вопросов является прогноз погоды – правильный выбор резины имеет ключевое значение для успешного прохождения трассы. То же самое можно сказать и о планах НАСА. Прогноз погоды играет главную роль в принятии или отмене решения о старте космического челнока, как это показывает трагическая история крушения «Челленджера». Однако для большинства из нас цена вопроса сводится к неоправданному отказу от прогулки всей семьей на свежем воздухе или возможности вернуться домой с мокрыми ногами. Люди могут не предпринимать особых усилий, чтобы понять смысл выражения «вероятность дождя», просто потому, что риск для них в данном случае незначителен. Но не станем ли мы более серьезно подходить к пониманию риска, когда на карту поставлено что-то действительно важное для нас?

Великобритания – страна, в которой придерживаются традиций. И традиционным для ее жителей является страх последствий, вызванных употреблением противозачаточных таблеток. С начала 1960-х гг. каждые два-три года женщины начинали бить тревогу после появления отчетов о том, что прием противозачаточных таблеток может вызывать тромбоз, то есть приводить к образованию опасных для жизни сгустков крови (тромбов) в ногах и в легких. Наиболее известный случай массовой паники связан с выпуском Британским комитетом по безопасности лекарственных средств предупреждения о том, что потребление противозачаточных таблеток третьего поколения вдвое повышает риск возникновения тромбоза – то есть на 100 %. Но насколько на самом деле возросла опасность развития этого заболевания? Напугавшая многих женщин информация содержалась в письмах, начинающихся словами «Дорогой доктор», которые были разосланы 190 тыс. врачей общей практики, фармацевтам и руководителям системы здравоохранения, и активно обсуждалась в массмедиа. Тревожный набат звучал по всей стране. Напуганные женщины перестали принимать противозачаточные таблетки, что привело к увеличению числа нежелательных беременностей и абортов{6}6
  Furedi A., 1999. Этот страх возник в 1995 г.


[Закрыть].

Но что стояло за цифрой, говорящей об увеличении риска на 100 %? Насколько действительно это было серьезно? Исследования, на которых основывалось это предостережение, показали, что примерно у 1 из каждых семи тысяч женщин, принимавших таблетки второго поколения, диагностировали тромбоз, и их количество увеличилось до 2 среди женщин, принимавших таблетки третьего поколения.

То есть увеличение абсолютного риска составило всего один случай на семь тысяч, в то время как относительный риск действительно вырос на 100 %. Как мы видим, в отличие от абсолютных рисков относительные риски выглядят пугающе высокими и могут вызвать большой переполох. Если бы комитет и массмедиа сообщили цифры абсолютных рисков, то немногие женщины впали бы в панику и перестали принимать таблетки. Но, похоже, об этом никто даже не подумал.

Один этот страх стал причиной 13 тыс. (!) дополнительных абортов, сделанных в следующем году в Англии и Уэльсе. Но его эффект проявлялся значительно дольше, чем один год. До возникновения паники число абортов в стране устойчиво снижалось, но затем эта тенденция сменилась на противоположную, и число абортов стало расти. Вера женщин в оральные контрацептивы была подорвана, и продажи противозачаточных таблеток резко сократились. Не все нежелательные беременности прерывались искусственно, и на каждый аборт приходилось одно незапланированное рождение ребенка. Увеличение количества абортов и рождений детей было особенно заметно среди девушек до 16 лет, именно в этой группе было отмечено дополнительно 800 случаев зачатия.

Интересно, что беременности и аборты ассоциируются с риском тромбоза, превышающим риск от приема таблеток третьего поколения. Страх перед противозачаточными таблетками причинял вред женщинам, наносил ущерб Национальной системе здравоохранения и даже вызвал снижение курсов акций компаний фармацевтической промышленности. В результате затраты Национальной системы здравоохранения на проведение абортов увеличились на 4–6 млн фунтов. Среди немногих, оказавшихся в выигрыше, были журналисты, которые вынесли эту историю на первые страницы газет.

К нежелательным беременностям и абортам нельзя относиться легкомысленно. Одна женщина рассказала мне такую историю:

К тому моменту, когда я узнала, что беременна, мы с моим партнером прожили вместе уже два года. Его первая реакция была такой: «Возвращайся, когда избавишься от этого». Я рассталась с ним и попыталась найти решение сама. Прежде всего я пыталась оценить перспективу продолжения учебы в колледже. Я боролась за построение будущего для нас двоих, но поняла, что его больше нет. Я совершенно не хотела стать зависимой от государства или, что еще хуже, от мужчины. Поэтому в последнюю минуту я решилась на аборт. Прошло два дня, и у меня происходит один нервный срыв за другим. Мой разум говорит, что это решение было наилучшим, но мое сердце разрывается на части.

Традиционное опасение последствий приема противозачаточных таблеток сохраняется и по сей день, и всегда благодаря одному и тому же трюку. Решение данной проблемы заключается не в улучшении качества таблеток или технологии абортов, а в привитии понимания степени риска молодым мужчинам и женщинам. Было бы не так трудно объяснить подросткам простое различие между относительным риском (100 %) и абсолютным риском (1 случай на 7 тыс.). В конце концов, средние показатели точных подач за игру и другая спортивная статистика хорошо известны многим, как молодым, так и старым. Однако в настоящее время журналисты преуспели в создании страхов с помощью БОЛЬШИХ чисел, от которых публика год за годом предсказуемо впадает в панику.

И вновь напоминаю простое правило:

Всегда спрашивайте: насколько возрастает абсолютный риск?

Но не только журналисты играют на наших эмоциях с помощью цифр. Ведущие медицинские журналы, медицинские брошюры и интернет также предоставляют публике информацию в терминах относительных изменений, потому что чем больше цифры, тем сильнее привлекают внимание заголовки. В 2009 г. престижный British Medical Journal опубликовал две статьи, в которых рассматривалась связь оральных контрацептивов и тромбоза. В одной из них разъяснялся смысл абсолютных показателей, в другой же снова внимание было обращено на относительные риски, и сообщалось, что «оральные контрацептивы повышали риск венозного тромбоза в пять раз»{7}7
  См.: Gigerenzer G., Wegwarth O., Feufel M., 2010.


[Закрыть]. Разумеется, возрастание риска «в пять раз» позволяло сделать заголовки более эффектными, и некоторые газеты, такие как, например, London Evening Standard, даже не удосужились привести абсолютные значения. Как правило, даже несмотря на то, что мы имеем высокотехнологичную медицину, понятная пациентам и врачам информация – явление исключительно редкое.

Предоставление объективной информации должно стать моральной обязанностью каждого редактора и стоять на повестке дня работы каждого комитета по этике и каждого департамента здравоохранения. Но в действительности все обстоит иначе. После выхода в свет моей книги «Рассчитанные риски» («Calculated Risks»), в которой объясняется, как помочь населению и врачам правильно понимать цифры, приводимые в отчетах, невролог Майк Гаццанига, который в то время был деканом одного из факультетов Дартмутского колледжа, нанес мне визит. Возмущенный тем, что многих людей одурачивают, прибегая к использованию значений относительных рисков и иных подобных данных, он пообещал предоставить экземпляр моей книги Совету по биоэтике[2]2
  Биоэтика (термин ввел американский ученый В. Р. Поттер в книге «Биоэтика. Мост к будущему») – научное направление, изучающее нравственные аспекты биологических наук.


[Закрыть] при президенте, членом которого он состоял. В конце концов, утверждал он, введение населения в заблуждение с помощью цифр и в США происходит так же часто, как и в Великобритании, и представляет собой одну из тех немногих этических проблем, решение которой известно. Другие, менее однозначные проблемы, касающиеся абортов, стволовых клеток и генетического тестирования, являются предметом бесконечных дискуссий между членами совета. Я благодарен Гаццаниге за его позицию. Однако комитет по этике не счел вопрос введения населения в заблуждение важным и никогда его не поднимал.

Если комитет по этике не защищает людей, то почему этого не делают врачи? Неожиданный ответ на этот вопрос заключается в том, что многие из них сами не знают, как сообщать людям о рисках, так как этому умению редко учат на медицинских факультетах. Нанесший такой существенный вред эффект от писем, начинающихся словами «Дорогой доктор!», показывает, что многие врачи посчитали, что эти цифры говорят об относительных рисках. И вновь это доказывает, что экспертам необходима специальная подготовка. В противном случае, когда возникнет страх, вызванный возможным побочным действием других таблеток, то и сами эксперты, и те, кто будет принимать эти таблетки, снова, как всегда, окажутся не подготовленными к такому повороту событий. Я объяснял различие между относительными и абсолютными рисками сотням журналистов, и многие из них перестали пугать публику и начали сообщать цифры абсолютных рисков – но лишь только для того, чтобы увидеть, как их редакторы нередко вновь обращаются к БОЛЬШИМ числам. Мы не всегда способны остановить тех, кто любит поиграть на наших нервах, но мы можем научиться видеть их фокусы насквозь.

Большинство американцев хорошо помнит, где они были 11 сентября 2001 г. Изображения самолетов, врезающихся в башни-близнецы Всемирного торгового центра, прочно отпечатались в памяти. Казалось бы, что все уже сказано о той трагической атаке. В докладе Комиссии по расследованию событий 11 сентября, появившемся три года спустя, основное внимание уделялось террористической ориентации «Аль-Каиды» и дипломатическим стратегиям, правовым реформам и технологическим средствам, призванным не допустить подобных трагедий в будущем. Но одному важному фактору противодействия терроризму – гражданам, осознающим риски, – не нашлось места в этом 636-страничном докладе.

Давайте повернем стрелки часов вспять и перенесемся в декабрь 2001 г. Представьте, что вы живете в Нью-Йорке и собираетесь отправиться в Вашингтон. Вы полетите на самолете или поедете на машине?

Мы знаем, что после атаки террористов многие американцы перестали летать на самолетах. Но предпочитали ли они оставаться дома или начали больше путешествовать на машинах? Я искал ответ на этот вопрос в транспортной статистике. В первые месяцы после атаки террористов количество миль, которые американцы проезжали в своих автомобилях, значительно выросло. Увеличение было особенно заметным на автострадах, соединяющих между собой соседние штаты, на которых в первые три месяца после атаки количество машин выросло сразу на 5 %{8}8
  Gigerenzer G., 2004, 2006. Gaissmaier W., Gigerenzer G. (2012) содержит анализ региональных аварий со смертельным исходом. История Джастина Клейбина описана в его книге «9/11: A Firefighter’s Story» (2003, Imprintbooks) и цитируется в Ripley 2009, p. 35. На ежегодной конференции Society for Risk Analysis, состоявшейся 6–8 декабря 2008 г., Роберт Росс отмечал, что пики аварий, показанные на рис. 1.2, вызваны опасениями, связанными с событиями 11 сентября.


[Закрыть]. Для сравнения, в период, предшествовавший трагедии (с января по август), месячные показатели увеличения числа миль, проезжаемых на собственных машинах, были менее чем на 1 % выше соответствующих месячных показателей за 2000 г., что соответствовало обычному ежегодному увеличению трафика. Такое увеличение поездок на машинах сохранялось в течение 12 месяцев, а затем количество поездок на машинах вернулось к обычному значению. К тому времени кадры горящих башен-близнецов больше не показывали по телевизору каждый день.

Увеличение интенсивности движения на дорогах имело печальные последствия. До атаки число дорожных инцидентов со смертельным исходом оставалось вблизи среднего значения за предыдущие пять лет с 1996 по 2000 г. (линия нулевого уровня на рис. 1.2). Однако в течение 12 месяцев после 11 сентября количество таких инцидентов в месяц превышало среднее значение за предыдущие пять лет (вертикальные столбики показывают максимум и минимум таких значений). В общей сложности 1600 американцев лишились жизни на дорогах только потому, что приняли решение не рисковать, то есть не летать на самолетах.

Рис. 1.2. Второй удар террористов – увеличение количества аварий со смертельным исходом по сравнению со средним значением

Источник: Gigerenzer G., 2004; Gigerenzer G., 2006

Эта скорбная плата в 6 раз превышает общее количество пассажиров (256), погибших в результате 4 авиакатастроф. Каждый из числа этих жертв дорожных происшествий мог бы продолжать жить, если бы решил полететь на самолете. В 2002–2005 гг. 2,5 млрд человек воспользовались в США коммерческими авиарейсами. Ни один из них не погиб в крупной авиакатастрофе. Таким образом, хотя и считается, что в результате атаки 11 сентября погибло примерно три тысячи американцев, реальное число жертв было как минимум вполовину больше.

Давайте попытаемся увидеть за сухими статистическими данными образ конкретного человека – счастливца, которому чудом удалось избежать смерти.

Джастин Клейбин, 26-летний регбист и пожарник-доброволец, наблюдал разрушение башен-близнецов с противоположного берега Гудзона. Вместе со своей пожарной частью он сразу же направился к месту трагедии, которое позднее получило название Ground Zero. После пережитых эмоциональных потрясений он решил отказаться от полетов на самолетах. Месяц спустя он с подругой отправился в путешествие по Флориде – на автомобиле. Их пикап успешно преодолел расстояние в тысячу миль. Но на обратном пути они услышали громкий хлопок. Оба передних колеса оказались повернутыми вовнутрь, подобно лыжам у лыжника, тормозящего плугом. Поперечная рулевая тяга, обеспечивающая связь рулевой колонки с колесами, сломалась, что сделало дальнейшее движение машины вперед невозможным. Им повезло, что поломка произошла при въезде на парковочную площадку в Южной Каролине. Если бы тяга сломалась несколькими минутами ранее, когда они ехали по шоссе со скоростью 70 миль в час, то, скорее всего, Клейбин и его подруга присоединились бы к тем несчастным путешественникам, которые лишились жизни из-за того, что стремились избежать рисков пользования воздушным транспортом.

Террористы наносят удар дважды. Сначала они нападают на нас, используя физическую силу, а затем последствия террористической атаки оказывают воздействие на наш разум. Их первый удар привлекает к себе все наше внимание. Миллиарды долларов тратятся на создание гигантских бюрократических организаций, включая Агентство национальной безопасности, и на новые технологии, такие как устройства объемного сканирования, позволяющие обследовать любые участки тела, скрытые под одеждой. Второй удар, напротив, остается практически незамеченным. Когда я беседую об управлении рисками с работниками международных разведывательных служб и агентств по борьбе с терроризмом со всего мира, от Сингапура до Висбадена, то они неизменно высказывают удивление, так как никогда даже не задумывались о таком воздействии. Усама бен Ладен однажды с удовольствием объяснял, как мало денег он потратил на причинение США такого огромного ущерба: «Аль-Каида» израсходовала на эту атаку 500 тыс. долларов, а Америка в целом потеряла – по самым низким оценкам – более 500 млрд долларов, то есть каждый доллар «Аль-Каиды» причинил ущерб в один миллион долларов»{9}9
  Gartenstein-Ross D. «Bin Laden’s ‘war of a thousand cuts’ will live on». The Atlantic, May 3, 2011.


[Закрыть]. Трудно предотвратить атаки террористов-самоубийц, намного проще не допустить появления опасных, основанных на страхах реакций, которые они влекут за собой. Какую именно особенность нашей психологии используют террористы? Дело в том, что события, вероятность которых достаточно низка, но в которых внезапно гибнет много людей, – это так называемые «пугающие» риски{10}10
  Поль Словик (Slovic P., 1987) предложил термин «пугающий риск» для описания отсутствия контроля, катастрофического состояния и неравномерного распределения рисков и выгод. Я использую этот термин в более ограниченном смысле.


[Закрыть]. Они приводят в действие подсознательный психологический принцип:

В случае одновременной гибели многих людей возникает чувство страха и стремление избежать подобных ситуаций.

Заметьте, в данном случае это не страх смерти как таковой. Он ассоциируется с особым видом смерти – всем вместе одновременно или в течение короткого периода времени. Когда многие люди одновременно гибнут в результате захватывающего события, как это было в ходе атаки 11 сентября, это вызывает особую тревогу. Но когда такое же или даже большее количество смертей распределено во времени, например гибель людей в результате автокатастроф, то чувство страха, которое мы испытываем по этому поводу, намного слабее. В США, где в дорожно-транспортных происшествиях ежегодно гибнет около 35 тыс. человек, не многих беспокоит смерть в результате ДТП. Психологическое значение здесь имеет не то обстоятельство, что люди, как иногда утверждается, контролируют ситуацию, когда едут в машине, и не контролируют ее, когда летят в самолете. Пассажир, сидящий рядом с водителем, не говоря уже о пассажирах на заднем сиденье, также не контролирует ситуацию, однако все эти люди испытывают мало страха. Мы не боимся умереть в череде ежедневных дорожных инцидентов; мы боимся умереть внезапно вместе со многими другими людьми. Мы боимся редких аварий на атомных электростанциях, а не постоянного потока смертей, вызванных загрязнением воздуха электростанциями, работающими на каменном угле. Мы начинаем бояться пандемии свиного гриппа, услышав прогноз о возможных десятках тысяч смертельных исходов – который никогда не сбывается, – но при этом мало кто боится оказаться в числе тех десятков тысяч людей, которые действительно умирают каждый год от обычного гриппа.

Чем вызвано такое отношение людей к рискам? В истории человечества возникновение подобного страха, вызванного одновременной гибелью многих людей, вероятно, было рациональной реакцией. На протяжении большей части нашей эволюции люди объединялись в немногочисленные группы охотников и собирателей, численность которых обычно составляла от 20 до 50, редко более 100 человек; подобные объединения продолжают существовать и в наши дни. В небольших группах внезапная потеря многих человек могла повысить риск стать жертвами хищников или погибнуть от голода и, таким образом, угрожала выживанию оставшихся в живых{11}11
  В соответствии с этим объяснением молодые взрослые люди сообщают, что они больше боятся инцидентов (болезней, аварий на производстве и землетрясений), которые способны убить сто человек, чем инцидентов, способных убить 10 человек, но их страх одинаков для инцидентов, вызывающих и сто, и тысячу смертей. Этот психологический порог – сто – типичен для страха перед смертью. Однако он не работает в отношении финансовых убытков, когда потеря 1 тыс. долларов выглядит более страшной, чем потеря 100 долларов (Galesic M., Garcia-Retamero R., 2012).


[Закрыть]. Но то, что было рациональным в прошлом, не остается рациональным сегодня. В современных обществах выживание индивида больше не зависит от поддержки или защиты со стороны малой группы соплеменников. Однако соответствующая психологическая реакция у человека по-прежнему может легко проявляться. В наши дни реальные или воображаемые катастрофы обладают способностью вызывать у людей панические реакции.

Страх перед пугающими рисками, пришедший к нам из прошлого, может подавлять любые вспышки умственной деятельности, не позволяя осмысливать настоящее. Как написал мне один профессор Чикагского университета Лойолы: «После 11 сентября я пытался объяснить моей жене, что риск при вождении машины выше, чем риск полетов на самолете; но я не достиг своей цели». Рациональные аргументы не всегда побеждают страх «из прошлого», особенно когда один из супругов пытается воспитывать другого. Однако имеется одно простое практическое правило, которое могло бы помочь этому профессору:

Если разум вступает в конфликт с сильной эмоцией, не пытайтесь ничего доказывать. Вызовите более сильную противодействующую эмоцию.

Одной из таких эмоций, противодействующих страху перед пугающим риском, является родительское чувство.

Профессор мог бы напомнить жене, что, заставляя свою семью совершать на машине длительные поездки, она создает дополнительные риски для жизни своих детей – а не только для своего мужа. Родительские чувства повышают шансы на преодоление длительного страха перед полетами. Сообразительный рассудок, оценивающий события, происходящие в наши дни, может натравливать один страх, усвоенный в ходе эволюции, на другой, чтобы обеспечить лучшие условия выживания в современном мире. Эволюция – это не приговор.

Второй удар, который наносят террористы, выходит за рамки темы, раскрываемой в данной книге. Он приводит к ограничению гражданских свобод: до 11 сентября личный досмотр с раздеванием без достаточной на то причины считался нарушением прав человека; сейчас же прохождение такого досмотра считается обязанностью гражданина.

Страх перед пугающим риском заставляет нас терпеливо переносить длительное простаивание в очередях в аэропорту, отказываться от провоза жидкостей в ручной клади, снимать туфли, ремни и пиджаки, позволять другим людям касаться руками нашего тела. Более высокие затраты на обеспечение безопасности идут рука об руку с сокращением ассортимента предоставляемых услуг и созданием неудобств для пассажиров, вызывая впечатление, что авиакомпании взялись бороться за ухудшение обслуживания своих клиентов. Люди стали менее добросердечными и более боязливыми. Важно помнить и о том, что войны в Афганистане и Ираке обошлись в целом более чем в 1 трлн долларов и привели к гибели тысяч солдат и еще большего числа гражданских лиц. Эти финансовые расходы, вероятно, также сыграли свою роль в финансовом кризисе 2008 г.{12}12
  Stiglitz J., Frankfurter Allgemeine Zeitung, September 10, 2011, p. 19.


[Закрыть].

Если подобная атака когда-нибудь повторится, мы не должны позволить, чтобы нашему разуму был нанесен второй удар. Только обретя способность осознавать риски, мы можем сопротивляться попыткам террористов манипулирования нами и создавать более безопасное и более жизнеспособное общество. Для достижения этой цели необходимо понимать природу пугающего риска, контролировать этот риск, генерировать противодействующие эмоции, если доводы разума не помогают, и знать фактический риск, которому мы подвергаемся, летая на самолетах.