Текст книги "Создатели"

Глава 10

В среду вечером на собрании мужского клуба и на следующий день в передаче Руперта главной новостью были события в Китае. Китайское правительство потребовало, чтобы американский флот покинул Желтое, Восточно-Китайское и Южно-Китайское моря, и запретило его судам приближаться к китайскому побережью на двадцать миль.

Получить комментарий президента Уинтропа, как бывало обычно, не удалось, но вице-президент Хартвел опубликовал грозное видеообращение, в котором много жестикулировал, изображая, как могущественная Америка сотрет Китай с лица земли. Он заявил: «Китаю не запугать нас, он не смеет угрожать Соединенным Штатам и нашим союзникам. Мы не дрогнем перед империалистическим террором».

В четверг ночью за Рупертом пришли.

Он почти уснул, когда услышал тяжелый топот внизу. Когда агенты ворвались в комнату, Руперт еще не успел подняться. Темноту пронзали яркие лучи фонарей на автоматных стволах. В спальне было не меньше дюжины человек в черных бронежилетах, масках, ботинках и перчатках.

Лучи некоторых фонарей сходились на груди и лице Руперта, а другие освещали Мэдлин, спящую рядом с ним.

– Руки вверх! Ни с места!

Мэдлин вздрогнула от крика.

– Выключи телевизор, – пробормотала она и перевернулась на другой бок.

Руперт поднял руки, и двое мужчин в масках стащили его с кровати, ударив головой о тумбочку и перевернув лампу, которая раскололась о плинтус.

– Встать!

Руки в перчатках схватили его, подняли со сломанной тумбочки и прижали лицом к стене. Ему скрутили руки за спиной и обыскали, ощупав рубашку и трусы.

Руперт посмотрел на экран возле кровати, который должен был предупредить его, что в дом проникли посторонние. Экран не работал и светился синим, как в доме Салли.

– Что происходит? – тихо и сонно спросила Мэдлин. – Дэниэл? Боже мой, что происходит? – Ее голос сорвался в надрывный крик. – Дэниэл, где ты?!

– Я тут, милая, – Руперт попытался повернуть голову в ее сторону, но лишь краем глаза увидел, что агенты сдернули с кровати одеяло, схватили Мэдлин и она пропала в темноте.

– Помогите! Дэниэл! Пожалуйста, кто-нибудь, на помощь!

– Не трогайте ее, – сказал Дэниэл. – Она ничего не сделала. Она ничего не знает.

– Кто это? – прокричала Мэдлин. – Останови их.

– Это Департамент террора. Они пришли за мной.

– Что? Что ты натворил? – Она начала умолять мужчин в масках. – Пожалуйста, я ни в чем не виновата. Мой муж – преступник, но я добропорядочная женщина, я уважаю государство, – голос Мэдлин зазвучал странно, как будто ее рвало, и Руперт не смог разобрать больше ни слова.

– Пожалуйста, не трогайте ее, – сказал Руперт. – Она правда…

Кто-то схватил Руперта за волосы, оттянул голову и ударил лицом о стену.

– Заткнитесь, – прошептал ему на ухо скрипучий мужской голос. – И ты, и твоя корова.

На голову Руперту надели кожаную сумку, чтобы он ничего не видел. Она перетягивала шею, а пряжка давила на горло. Внутри сумки пахло засохшей кровью и кислой рвотой.

Руперта снова прижали к стене и подняли ему руки над головой. Он почувствовал на пальцах горячую слизь, которая затвердела и превратилась в прочные нити, связавшие его руки.

Руперта поволокли из комнаты, напрасно он упирался о мебель пятками и коленями. Он позвал Мэдлин и прислушался, не ответит ли она, но плотная кожаная сумка заглушала все звуки. Он ничего не видел и почти ничего не слышал, пока его тащили вперед.

Руперта тянули вниз по лестнице с сумкой на голове и склеенными руками, он ударялся плечом о каждую стойку перил.

Его провели через двор. Он по-прежнему не слышал Мэдлин. Что бы они с ним ни сделали, он это заслужил, он нарушал правила и попался. Но Мэдлин не угрожала обществу, а, скорее, была его рабом. Она готова была сделать все, что скажут, убила в себе все человеческое, что мешало приспособиться, и уж точно не заслуживала наказания.

Пусть они не были по-настоящему близки и не любили друг друга, но Мэдлин была для него самым близким человеком и они обычно хорошо ладили, когда проводили время вместе. Ей льстило быть женой известного телеведущего, а Руперта устраивало, что она не надоедала ему. Ему не хотелось думать, что с ней сотворят люди из Департамента террора и к каким методам допроса они могут прибегнуть.

Руперта вытащили на лужайку, он попытался пойти сам, но едва мог волочить босые ноги по прохладной траве. Он шел слишком медленно и спотыкался.

Ему обмотали руки резиновым шнуром и подняли на ноги. Теперь Руперт смог идти, раскачиваясь, как маятник. Потом он оказался в движущемся автомобиле. В голову пришли бригады освобождения и их черные фургоны.

После Руперта стали бить. На него сыпались удары: по почкам, по ребрам, в живот. Невидимые палачи пинали его по полу. Руперта каждый раз отбрасывало под ноги новому мучителю, и он не знал, куда придется следующий удар. Все тело саднило, и он чувствовал, как весь превращается в большой кровоподтек. Он мог бы отбиваться и даже попасть в кого-нибудь, но понимал, что это не имело смысла.

Его избивали двадцать или тридцать минут, а потом кто-то схватил его за ступню. В ногу вонзилась игла шприца, и он потерял сознание.

Руперт проснулся на жестком бетонном полу, он дрожал, и все его тело болело. В камере было очень холодно. Он раскрыл один глаз, второй заплыл и не открывался. Его руки по-прежнему были склеены.

По размеру камера напоминала гроб чуть шире обычного, а потолок был не больше пяти футов высотой. Свет давала маленькая панель на потолке, защищенная стальной решеткой.

Руперт сел. Из камеры можно было выйти только через гладкую металлическую дверь высотой около трех футов. Внутри не было ручки. Он толкнул холодную дверь, но она, естественно, оказалась заперта снаружи.

«Эй! – позвал Руперт. – Меня кто-нибудь слышит?»

Никто не ответил. Он сразу подумал о Мэдлин. Ее тоже били? Она тоже проснулась в ледяной крошечной камере где-нибудь поблизости? Может быть, она далеко отсюда. Для мужчин и женщин везде существовали отдельные места. Вряд ли тюрьмы были исключением.

Руперту казалось, что он глубоко под землей, но это нельзя было проверить. Возможно, его держали на двадцатом этаже стеклянного небоскреба.

Он прислонился к стене и прижал колени к груди, стараясь сжаться, чтобы сберечь хоть немного тепла. Холод стал невыносимым, но в камеру продолжал поступать ледяной воздух. Руперт пытался представить, каково это замерзнуть насмерть. Он уже не чувствовал пальцев на руках и ногах.

Он предполагал, что в конце концов за ним придут, и все ждал, ждал, ждал, но ничего не происходило. Он начал мысленно перечислять все, чего не знал. Он не знал, где Мэдлин и что с ней сделали. Не знал, сколько провел без сознания. Не знал, до сих пор ли он в Лос-Анджелесе и вообще в Америке. Не знал, придет за ним кто-то или он так и умрет от холода.

Через несколько часов Руперт почувствовал мучительный голод, но у него не было ни еды, ни воды. Он снова толкнул дверь, потом постучал в нее еще несколько раз, но ответа не последовало.

Время тянулось. Его руки и ноги все сильнее коченели, а из носа потекло. Он утерся порванным рукавом футболки.

Время тянулось. Он стал тихонько напевать песенку из рекламы стирального порошка. Мелодия вертелась в голове, и он не мог от нее отделаться.

Время тянулось. Руперт подумал о Салли. Он тоже был здесь? Может быть, даже в этой самой камере?

Время тянулось. Руперт начал вспоминать людей, которых никогда больше не увидит. Он подумал о Мэдлин. О своих родителях в Бейкерсфилде[8]8
  Город в штате Калифорния, США.


[Закрыть]. Об отце, который стал одержим гольфом: бесконечно читал специализированные журналы, смотрел соревнования и играл цифровой клюшкой, подаренной Рупертом на Рождество три года назад. Он думал о матери, которая принимала сильнодействующие успокоительные и слишком долго сидела перед телеэкраном с отрешенным видом, иногда пуская слюну.

Время тянулось. Руперт вдруг нелепо обрадовался, что у него не было детей. Или собаки. Мэдлин терпеть не могла «собачью шерсть» и «запах псины» в доме. Пес оказался бы в доме совсем один без присмотра. Интересно, что случается с животными узников? Руперт подумал, что лучше иметь маленькую собаку. Агенты могут убить большого пса, врываясь в дом. Лучше заводить крошечных трусливых собак, которые прячутся при малейшем шорохе.

Была ли у Салли собака? Руперт не видел у него дома животных. Лучше, наверное, держать кошку. У кошек больше шансов выжить без хозяев. Зато Руперт знал, что делали с детьми арестованных. Старших подростков, возможно, допрашивали, а тех, кто помладше, отправляли в Центр защиты детей и семьи, их судьбу решали люди вроде Лиама О’Ши. Руперт понятия не имел, чем занимались центры спасения детей.

Слава богу, у него не было детей.

Время тянулось. Руперт провалился в тяжелый глубокий сон. Ему снилось, что он идет по бесконечному белому леднику, изрезанному трещинами, глубокими, будто каньоны. Вдали, почти на горизонте, он увидел Салли, который с трудом брел, согнувшись на холодном ветру. Руперт попытался окликнуть его, но потерял голос.

Руперта разбудил громкий вой, обжегший окоченевшие уши. Дверь открылась, и двое рослых мужчин в черных комбинезонах схватили его и выдернули из камеры. Оказалось, что она располагается под полом. Руперта вытащили и бросили на бетонный пол в другом помещении. Температура там была комнатной, но он как будто попал в баню. Он глубоко втянул теплый воздух и невольно вздохнул с облегчением.

– Не расслабляйся, – сказал один из мужчин. Руперта подняли на ноги.

– Рано или поздно ты пожалеешь, что не остался в камере, – добавил второй. У него был сплющенный нос, как будто давно сломанный. – Иди. Мы тебя не понесем.

Они шли втроем по пыльному серому коридору, мужчины держались по обеим сторонам от Руперта.

– А Мэдлин здесь? – спросил Руперт.

Первый мужчина, с изогнутым шрамом от уха до горла, остановил его одной рукой, а другой ударил в челюсть.

– Правило первое, – сказал он, – никаких вопросов. Ты ни у кого ничего не спрашиваешь. Понял? Вопросы тут задаем мы.

– Да.

– Что он сказал? – спросил порезанный.

– Я не знаю, что он сказал.

– Я сказал «да», – проговорил Руперт.

Порезанный ударил его снова, на этот раз в живот. Руперт согнулся пополам, шлепнулся на колени и с трудом дышал.

– За что? – спросил он.

Порезанный схватил его за футболку.

– Ты только что задал мне вопрос?

– Да. Нет.

– Он еще и врет, – сказал плосконосый. Он схватил Руперта за волосы и повернул его голову, чтобы заглянуть в лицо. – Ты задаешь вопросы и врешь.

Они швырнули его на пол и стали пинать по ребрам, плечам, голове. Удары сыпались на свежие раны, оставшиеся после избиения в фургоне. Когда у Руперта из носа хлынула кровь, а один глаз заплыл, они подняли его на ноги и заставили идти.

Сначала они остановились у промышленной мойки, где плосконосый положил на чашу металлическую решетку и достал пару латексных перчаток. Он взял Руперта за предплечья и прижал к решетке, так что его склеенные кисти оказались под широким краном.

Порезанный вынул из-под мойки большой пластмассовый кувшин с омерзительной темно-зеленой жижей. Он открутил крышку и оскалился, взглянув на Руперта.

– Не шевели руками, – сказал он и начал лить жидкость на покрывавший ладони Руперта клей. Сейчас он напоминал грязную застывшую смолу.

Липкая масса начала пузыриться, превратилась в белесую жидкость с едким запахом и закапала со склеенных ладоней. Руперт смотрел, как белые капли падают в раковину и запекаются темной коркой вокруг слива. Он пошевелил руками, чтобы растворитель попал на большие сгустки клея на ладонях и между пальцами.

Руки зачесались, а потом стали гореть. Зеленая жидкость или растворяющийся клей разъедали кожу. Руперт зашипел от боли и попытался отдернуть руки, но плосконосый еще крепче схватил его за предплечья.

– Чуть-чуть щиплет? – спросил порезанный. Он вернул кувшин под мойку и зажег сигарету. – Будешь дергаться – эта штука въестся как следует.

Жгло все сильнее. Руперту казалось, что он крепко сжимал в обеих руках щупальца ядовитой медузы. Стало жечь под ногтями и в суставах. Руперт сжал зубы и напряг каждый мускул в руках, он старался не закричать от боли, понимая, что за это его будут бить.

Клей продолжал растворяться, пузырясь и шкварча, как яйцо на сковороде, казалось, что плоть на руках плавится до самых костей.

– Знаешь, что помогает в таких случаях? – спросил порезанный. – Вода. Простая холодная вода. Он направил широкий кран на руки Руперта.

– Точно, вода помогает, – подтвердил плосконосый.

Порезанный коснулся вентиля на кране.

– Повернуть его?

– Да, – ответил Руперт.

– Что «да»?

– Да, пожалуйста, сэр, пожалуйста, включите воду. Господи, как больно.

– По-моему, он назвал тебя «господом».

– Правда? – порезанный наклонился вплотную к Руперту. – Ты назвал меня господом? Я для тебя бог?

– Пожалуйста, – Руперт хрипел от боли. Его пальцы скрючились, а ногти как будто отслаивались.

– Ну, что, хватит? – спросил порезанный своего напарника.

– Пойдет.

– Вроде хватит, – порезанный повернул вентиль, и широкая струя холодной воды хлынула Руперту на кисти, смывая химикаты и немного облегчая боль. Он сгибал и поворачивал руки, чтобы полностью смыть едкую жидкость. До этого он по глупости делал то же самое, когда порезанный лил ему на руки кислоту.

– Смотри, чтобы хорошо смылось, – сказал плосконосый. – Иначе разъест кости.

Руперт тщательно ополоснул руки и разглядел их. От запястий до кончиков пальцев их покрывали красные ожоги, из которых сочилась кровь, мышцы ослабли. Ногти были на месте, но некоторые из них отходили от кожи, как чешуйки, готовые вот-вот отвалиться.

Руперта провели вверх по пыльной бетонной лестнице, а потом вниз по коридору из шлакоблоков. Он оказался в помещении без окон, где было пусто, за исключением тяжелого деревянного стула с кожаными креплениями для запястий и лодыжек. Тюремщики пристегнули Руперта к стулу и вышли.

Он просидел один очень долго, но, не имея часов, не мог точно сказать, сколько прошло времени: двадцать минут, час или больше. Руки у него дрожали, а в пальцах как будто оголились нервы. Он несколько раз взглянул на единственный предмет в комнате – заплесневелую зеленую занавеску, отделявшую часть помещения. Он не знал, сколько места было за ней, возможно, она просто закрывала стену.

Руперт сидел спиной к двери, поэтому, когда она наконец открылась, он не увидел тюремщиков, пока они не оказались перед ним. Порезанный поставил перед Рупертом складной карточный стол, а плосконосый принес стул и подвинул его к столу, чтобы сидящий мог смотреть на Руперта. Они ушли, не сказав ни слова.

Прошло много времени, прежде чем они вернулись. На этот раз их сопровождал мужчина в черной офицерской форме и фуражке. Слева у него на груди виднелись серебряный череп и две орденские планки с разноцветными лентами. Руперт часто видел такие у военных, но на служащих Департамента террора они были редкостью.

Этот мужчина был поменьше двух других, даже изящнее, с густыми светлыми волосами и глазами очень бледного голубого цвета. Он держал большую черную сумку, похожую на саквояж провинциального доктора. Мужчина поставил сумку на стол и сел. Он не смотрел Руперту в глаза и не обращал на него внимания.

– Капитан задаст тебе пару вопросов, – сказал порезанный. – Если ты будешь себя плохо вести, мы тебя накажем.

Порезанный и плосконосый (Руперт решил, что они были тюремными надзирателями) развернулись и вышли. Он услышал, как за ними закрылась дверь.

Худощавый капитан достал переносной экран и стал что-то читать на нем, держа прибор под таким углом, чтобы Руперт не видел текста. Несколько минут спустя капитан поднял глаза.

– Дэниэл Руперт? – спросил он.

– Да.

– Вы диктор на «Глобнет Лос-Анджелес».

– Да.

Капитан покачал головой.

– С вами, журналистами, всегда проблемы. Даже в нынешней ситуации вам нельзя доверять. Людям вроде вас почему-то кажется, что, раз в городе расклеены баннеры с вашими лицами, ваше мнение что-то значит.

Руперт не знал, что ответить, и промолчал.

– Ваши родители живут в Бейкерсфилде. Пенсионеры. Часто навещаете их?

– Иногда.

– Похоже, только изредка по праздникам. Почему?

– Потому что… Я сам не знаю.

– Как дела с женой?

– Отлично.

– Вы редко ее трахаете.

Руперт запнулся, не зная, что сказать.

– Она очень религиозна.

– Религиозные женщины трахаются. Я это постоянно наблюдаю.

– Мы не… У нас…

– Что такое?

– У нас есть проблемы.

– Вы только что сказали, что у вас отличный брак.

– Скорее обычный.

– Нет смысла лгать нам, – сказал капитан.

– У нас не самый счастливый брак. Какое это вообще имеет значение?

Впервые за все время капитан посмотрел ему прямо в глаза. В его бесцветном взгляде сквозило что-то холодное и змеиное.

– Вас проинформировали о правилах относительно вопросов.

– Да, сэр. Извините.

Капитан посмотрел куда-то мимо Руперта и коротко кивнул. Оказалось, что двое охранников не покидали комнату. Они схватили стул Руперта с обеих сторон, отнесли за занавеску и задернули ее.

Они наклонили стул спинкой к чану с мутной водой и окунули голову Руперта. Он попытался вырваться, но ремни были крепко затянуты и впивались в кожу. Его легкие запылали изнутри, он не успел вдохнуть перед тем, как очутился под водой.

Стул наклонили вперед и дали Руперту глубоко вдохнуть, а потом снова опустили его голову под воду. Легкие медленно поглощали воздух, и вскоре он снова почувствовал жжение.

Его подняли, и, едва вдохнув, он опять оказался под водой. На этот раз извиваясь от боли. Грязная жижа поглощала его, череп невыносимо сдавливало, казалось, что мозг взрывается от нехватки кислорода.

Пытка повторялась несколько раз, Руперта поднимали из воды за секунду до утопления.

Потом он услышал голос капитана: «Достаточно». Охранники подняли его стул, отнесли обратно к столу и поставили напротив капитана. Тот достал из саквояжа желтую пластиковую коробку, перемотанную оголенным медным проводом. Один из охранников взял у капитана коробку и прикрепил провода к голове Руперта. Они свисали по его промокшей футболке.

Надзиратели отошли к двери. Капитан достал желтую коробку поменьше и вытянул из нее антенну.

– Итак, – сказал капитан, – как бы вы описали свои отношения с женой?

– Ужасные, – ответил Руперт.

– Хорошо. Вот видите, как легко говорить правду.

– Да.

– А теперь расскажите мне, где вы приобрели консоль «СиноДин 8000 ИксР»?

– У старьевщика в китайском квартале.

– Как назывался магазин?

– Я не помню.

Капитан коснулся рычага на маленькой желтой коробке, и тело Руперта налилось болью. Каждая мышца напряглась, он сотрясался в спазмах, но кожаные ремни крепко удерживали его на стуле. Из-за воды, оставшейся на коже Руперта и пропитавшей его рваную футболку, электрические разряды распространялись по всему телу.

– Итак, – проронил капитан.

– Магазин в каком-то переулке. Кажется «Бамбук». Простите, простите. Я бы сказал, если б помнил.

– Зачем вы приобрели это устройство?

– Я хотел видеть общую картину.

– Общую картину чего?

– Мира. Что на самом деле происходит в мире.

– Разве вы, телеведущий, не знали, что происходит в мире?

– Я лишь сообщал официальную версию.

– Вы сообщали людям правду.

– Отчасти.

– Что это значит?

– Я сообщаю некоторые факты. Одну из версий. Я даже не знаю, как решается, что считать правдой, а что нет.

– И вы стали искать правду во вражеской пропаганде. Верно?

– Там не только пропаганда.

Тело Руперта прошил еще один электрический разряд. Он почувствовал, что у него на губах выступила пена.

– Любая антиамериканская информация – пропаганда, – сказал капитан. – Как может человек вашего положения этого не понимать? В военное время все мы должны держаться вместе. Вы нарушили основной принцип.

– Я все это скрывал, – ответил Руперт. – Я не пытался никому открыть глаза. Только хотел знать сам.

– Я видел, как это бывает. Сначала вам просто любопытно. Со временем вы стали бы пропагандировать вражеские идеи, стали бы в итоге террористом и начали бороться против собственной страны. Мы просто застали вас в процессе перерождения. Вы представляете угрозу для государства и граждан. Как, по-вашему, следует с вами поступить?

– Я не знаю.

– Что-что?

– Я сказал, я не знаю, сэр.

– Скажите мне вот что, мистер Руперт. Если бы врач обнаружил в вашем теле одну-единственную раковую клетку, вы бы хотели немедленно ее уничтожить или позволили бы ей преспокойно существовать, видоизменяя другие клетки?

– Я попросил бы ее вырезать, – прошептал Руперт. Силы вытекали из него.

– Громче.

– Я сказал, что вырезал бы ее!

– Значит, вы понимаете. Я врач, мистер Руперт, а вы раковая клетка. Моя задача – защитить тело. Понимаете?

– Да.

– Наши враги – бессердечные и бездушные убийцы. Они готовы умереть, лишь бы страдала наша страна. Вы можете жалеть их, если хотите. Это так же глупо, как жалеть ядовитую гремучую змею. Но, поверьте, они никогда не пожалеют вас. Ваше место здесь, среди соотечественников. Только здесь вы представляете хоть какую-то ценность. Мы боремся за выживание. Понимаете?

– Да.

– Теперь расскажите мне о своих отношениях с ведущим спортивных новостей, – капитан пробежал глазами по экрану, который держал на ладони. – С Салливаном Стоуном, настоящее имя – Кэрри Гристоун.

– Мы работали вместе.

– Вы иногда обедали вдвоем. У вас были общие секреты?

– Секретов не было, сэр. Мы просто перекусывали в кафе поблизости от студии.

– Почему вам нужно было остаться наедине? Что вы обсуждали?

– В основном работу.

По телу Руперта пробежал третий электрический разряд, и его подбросило на стуле, ремни на руках и ногах натянулись. Нервные окончания с хлопком взрывались, как перегоревшие лампочки.

– Еще раз, – сказал капитан.

– Нас объединяла… Не знаю, как это назвать… Ирония, не свойственная многим нашим коллегам.

– Ирония по поводу чего?

– По поводу нашего места в мире. Наверное, правильно сказать так.

– Вы имеете в виду работу журналистов на «Глобнете»?

– Да, сэр. Со временем замечаешь, что правда непостоянна, история меняется. Война на Филиппинах, без какого-либо объяснения, оказывается войной в Индонезии. И тому подобное.

– Естественно, факты со временем меняются.

– Да, сэр. Трудно объяснить, что я имею в виду. Мы рассуждаем о свободе и демократии, но одни и те же люди пожизненно остаются у власти. Мы рассуждаем о религии, но устраиваем войны по всему свету.

– Вы посещаете церковь Святого Духа?

– Да, сэр.

– Тогда вы должны понимать, что мы играем в мире особую роль. Мы боремся со злом.

– Да, сэр.

– Идем дальше. Вы когда-нибудь трахали Салливана Стоуна?

– Нет.

– Вы когда-нибудь совершали в отношении его акт мужеложства?

– Нет, сэр.

– Вы когда-нибудь позволяли ему совершать акт мужеложства в отношении вас?

– Нет.

– Вы подозревали в нем инакомыслие?

– Это несложно заподозрить.

– Почему вы не сообщили об этих подозрениях своему работодателю? Нельзя допускать, чтобы публичное лицо вело себя безнравственно. Это разрушительно для республики.

– Да, сэр.

– Я задал вопрос.

– Я не знаю, сэр.

Руперта еще раз ударило током. Его позвоночник извивался и трепетал, как флаг на ветру.

– Я должен был донести на него, сэр, – проговорил Руперт, хватая ртом воздух. – Я не хотел ломать ему жизнь ложными обвинениями, сэр.

– Если бы обвинения оказались ложными, ему нечего было бы бояться. Согласны, мистер Руперт?

– Наверное, сэр.

– Я жду более четкого ответа.

– Нет, сэр. Ему нечего было бы бояться.

– Передо мной кадры видеозаписи, сделанной, когда мистер Стоун в последний раз приходил к вам домой. Вы вдвоем спускались в подвал. Это было в апреле. Какова была цель его визита?

– Я не помню, сэр.

Капитан снова взялся за желтый пульт.

– Ему было страшно, – быстро ответил Руперт. – Он думал, что вы следите за ним.

– Он думал, что я слежу за ним?

– Департамент террора.

– Почему в этих обстоятельствах он обратился к вам?

– Не знаю, может, он думал, что я ему посочувствую.

Капитан кивнул и откинулся на спинку стула. Он долго оставался в таком положении, разглядывая Руперта бесцветными глазами, как будто обдумывая, стоит ли утруждаться преследованием такой добычи.

– Именно об этом я и говорил, – произнес капитан после паузы. – Видите? Салливан Стоун был инакомыслящим. Он дурно повлиял на вас.

– Я не уверен, что это правда.

– Почему нет?

– Мы не говорили прямо о… Политике или подобных вещах.

– Сомневаюсь. Но на ранних этапах это и не обязательно. Процесс идет постепенно. Продуманное выражение лица или жест в нужное время. Неодобрительное замечание в адрес нашего дорогого президента. Понимаете?

– Да, сэр.

– Ваш работодатель, разумеется, получит выговор за трудоустройство инакомыслящих. Я думаю, так все и было. Салливан Стоун был безнравственным и опасным человеком. Он сочувствовал врагу и призывал вас к тому же. Верно?

– Сэр, я не думаю, что все дело в Салли…

На этот раз удар тока оказался гораздо сильнее. Руперт скрипел зубами, его губы скривились и обнажили десны. Ему казалось, что глаза сейчас выпадут из глазниц.

– Итак, – сказал капитан, – я утверждаю, что Салливан Стоун склонял вас к идеям и действиям, характерным для террористов. Это верно?

– Да, да, сэр. Совершенно верно.

– Да, это в основном вина мистера Стоуна. Обдумайте это. Тщательно обдумайте. Мы еще поговорим, – капитан встал из-за стола, собрал приборы в саквояж и вышел из комнаты, не проронив больше ни слова.