Текст книги "Свет Неутешенных"

Разорённые гнёзда

Мрак над виноградником

Встреча была назначена на время сумерек. Дэйдэт Шлейгенс думал о ней с неприятной тревогой. Письмо, пришедшее на днях, так и покоилось на тумбочке в прихожей, куда легло сразу после прочтения. Вообще-то, Дэйдэт никогда не оставлял письма без присмотра – глаза прислуги так и норовили влезть, куда не следует – но сейчас он напрочь забыл об этом или не посчитал важным в этом случае. «Уорен Тепьюк», – значилось в конце, это имя слишком смутило его. Не смутило, вызвало страх.

Старинный род. В Дерваре нет старинных родов, все они прерывались, а семейство Тепьюков процветало, насколько вообще можно процветать в таком месте. Дэйдэт знал о нём, наверно, побольше остальных и потому всячески избегал любых встреч, упоминаний, всего того, что могло хоть как-то их связывать. «Что за внезапность?» – так он и сидел в своём кресле и в нервном ожидании, пока сгущались потёмки.

Нерасторопные шаги оборвали поток тяжёлых мыслей, как спасительная песнь, и вошла Шилис – служанка средних лет, вполне привлекательная, – соткавшись из сумрака коридора.

– Мастер Шлейгенс, к вам пришли, – сообщила она осторожно. – Господин Ренсен Тепьюк.

Дэйдэт уставился на её фартук, запятнанный жиром. Должно быть, намечался ужин. «Ренсен… В письме было имя его отца. Что это значит?»

– Отведи его в виноградник. Скажи, я сейчас подойду.

Когда служанка удалилась, Дэйдэт стянул домашний потрёпанный халат, надел свой виноградный жилет для приёма гостей и убрал назад тонкие волосики цвета тёмного эля. «Надо выглядеть достойно, даже когда ты не понимаешь, что происходит», – как говорила его тётка. Не то чтобы он к ней сильно прислушивался.

Виноградник помрачнел. Побуревшие листья заколыхались и притихли, ветер будто отказался шелестеть ими. Гость стоял неподвижно, в его позе не было ни толики волнения, нетерпения или того, что может испытывать человек, которого заставили ждать. Дэйдэт не винил Шилис за то, что она улизнула на кухню, он и сам с удовольствием улизнул бы.

– Позвольте представиться…

– Нет нужды, господин Шлейгенс, – прервал гость. – Думаете, я пришёл бы к вам, не зная вашего имени?

Дэйдэт остановился в почтительных двух шагах и поклонился. Ренсен Тепьюк уступал ему в росте почти на голову. Не старше тридцати, в одежде придерживался тёмных оттенков багрового и коричневого. Привлекательный, куда привлекательнее, чем предполагалось. Убранные назад волосы не доставали до плеч, сложенные ладони застыли на животе, а медлящий взгляд источал сдержанность, которую язык бы не повернулся назвать человеческой.

– Прошу прощения, – Ренсен опустил нижнюю губу, как бы изобразив улыбку, рот так и остался слегка приоткрытым. – Мы, кажется, ввели вас в заблуждение. У моего отца появились срочные дела. Я буду говорить от лица нашего семейства. Надеюсь, вы не против?

Дэйдэт выставил перед собой кисти ладонями кверху, выказывая своё безоговорочное «не против».

– О чём будет разговор? Ваш отец не дал никаких разъяснений.

– Поверьте, я и сам в некотором замешательстве, – Ренсен закрыл глаза и вслушался в шуршание листьев, ветерок опять разыгрался. – Что вы знаете о Ночном Ворье?

По правде-то, о Ночном Ворье знали все. Все, кто жил в Дерваре, разумеется.

– Мои сведения весьма туманны, – Дэйдэт хладнокровно пожал плечами, – Но я достаточно слышал о вас, чтобы догадаться, что вы говорите о чём-то конкретном.

Ренсен оттопырил губу, оголив нижний ряд зубов.

– Вы правы. Суть разговора далеко не размыта. Я слышал о вас, господин Шлейгенс. Многие слышали о Винном Торговце. Вы относитесь к этому месту со странной теплотой. Поэтому я пришёл к вам, – Тепьюк замолчал на какое-то время, глубоко вдыхая запах винограда. – Как известно, в Дерваре никогда не было правителя. Мы заперты в тюрьме без тюремщика. Так вот некоторых не устраивает такой порядок вещей.

Дэйдэт беззвучно усмехнулся.

– Сомневаюсь, что его можно изменить. Преступники нежатся в беззаконии и от него не откажутся. Ни ради короля, ни ради собственных детей. И потом, даже если эти «некоторые» и попытаются водрузить какого-нибудь пройдоху на трон, что с того? Его прирежут, сразу же, он и устроиться на нём не успеет. Момент был упущен с самого начала.

Дэйдэт уже почти не различал выражения лица своего гостя. Мрак сгущался над виноградником.

– В этом вы правы, людям король не нужен. Но всё же есть один закон, которому они подчиняются. Единственный и безоговорочный. Уверен, вы догадываетесь, к чему я веду. Этот инструмент перед глазами, он так очевиден, что незаметен. Но вы, господин Шлейгенс, вы видите его ценность. И почему-то мне всё равно приходится играть с вами в глупые загадки, – голос Ренсена звучал по-прежнему бесстрастно, но темнота обострила его, теперь он пронизывал Дэйдэта, как игла. – В Дерваре всегда был король. Это не какой-то никчёмный толстосум, просиживающий вычурное кресло в железном венце. Это Ночь. Она прикрывает людские бесчинства маской мрака. Она правит этим местом. Те, кто не спит – лишь её подданные. Безжалостные богомерзкие нелюди, но в их возможностях даровать власть и в их силах забрать её.

Дэйдэт убеждённо покачал головой.

– Весьма поэтично, но этой силой нельзя управлять. Ночное Ворьё слишком многочисленно. Предполагаю, счёт идёт на тысячи. И все они…

– Да, я знаю, кто они, – бесцветный отблеск луны обозначил немой взгляд Ренсена. – Их бесчеловечность граничит с одержимостью. И самое смешное, все они, по большей части, одиночки.

– Вот именно, – Дэйдэт невольно перешёл на деловой тон, который использовал при заключении сомнительных сделок, которые, тем не менее, требовалось заключить. – Разрозненные головорезы, как вы сами сказали – не причина для страха.

– С вами многие не согласятся, – Тепьюк вновь улыбнулся нижними зубами. – Но вы опять правы. Были бы правы, точнее. Вы слышали о недавних нападениях? Дома были разграблены, хозяева – жестоко убиты…

Дэйдэт аккуратно притянул к себе одеревенелую плеть и сорвал несколько ягод.

– Такое случается редко, – косточки захрустели у него во рту. – Ворьё не охотится на спящих. Думаю, простые грабители.

– Вот и я так подумал. Но вчерашним вечером до меня дошли вести ещё об одном разорённом гнезде, – Ренсен замолчал столь уверенно, словно все последующие объяснения не требовались. – Я удивлён, что вы до сих пор не знаете. Кому как не вам знать, что происходит с вашими родственниками?

– Тётушка?..

Дэйдэт Шлейгенс надолго отправил взгляд в темноту.

– Пепелище ещё долго не остынет, но огонь унялся, – Ренсен развёл руками. – Если вы вдруг захотите наведаться туда.

Предугадав долгую тишину, Тепьюк прикрыл глаза, ожидание его не смущало. Дэйдэт, и впрямь, какое-то время прохаживался среди винограда по выложенной плиткой дорожке, постукивая туфлями. Наконец, он остановился и спрятал ладони в маленьких кармашках жилета.

– Никто в здравом уме не выпустит из виду… влияние моей тётки. Напасть на её дом – чистой воды безумие.

– Дом, – Ренсен состроил снисходительную мину. – Рабочее пристанище, одно из многих. Подозреваю, что ни вам, ни мне, ни кому-либо другому не известно, где находится её подлинный приют. Но да, жест – более чем вопиющий.

– Я сомневаюсь, что Ворьё стало бы выслушивать чьи-то приказы. Если это и их рук дело… Как заставить умалишённого делать то, что подвластно рассудку? – Дэйдэт похолодел от собственных слов и ещё более удручающих мыслей. – Если кто-то нашёл способ управлять ими… Пепел – лишь вопрос времени.

Ренсен не улыбнулся, но улыбка подразумевалась.

– Теперь и вы говорите, как менестрель.

Пепелище

Рухнувшие обугленные своды тлели в груде пепла. От них всё ещё исходил приличный жар, не позволяющий подойти вплотную. А Дэйдэт и не хотел подходить. Ничего любопытного в пепелище тёткиного дома он не находил – её там не было. Его привлекала иная картина.

На толстом суку близрастущей липы – с одного бока редкая листва истлела от пламени пожара – покачивался повешенный. Внешностью при жизни он обладал неприметной, и всё-таки наряд говорил о нём достаточно красноречиво: двуцветные брюки с зелёной и коричневой штаниной носили все, кто служил Дэйде Шлейгенс. Племянник не упускал случая высмеять тётушкины причуды, хотя сейчас он не улыбнулся.

«Слишком открыто, – первое, что он подумал. – Слишком нагло».

– Мастер Шлейгенс… – позвал Тюк, стоящий неподалёку. Бледно-зеленоватый оттенок кожи придавал ему болезненный вид. Впрочем, он действительно болел чем-то, судя по впалым щекам. Малоприятную компанию ему составлял его кузен Вьюк, заросший чёрными грязными патлами и постоянно недовольный. Дэйдэт платил им за свою безопасность и помощь в делишках разного рода, навроде этого. – Скоро темнеть начнёт.

– Так поторопитесь, – невозмутимо отозвался Дэйдэт и поманил помощников жестом. – Давайте-ка снимайте его.

Тюк неохотно повиновался и подковылял к дереву.

– Копать придётся? – необнадёженно догадался Вьюк. – Тогда схожу за лопатой. У Бернадетты точно найдётся.

– Только без выпивки, друг мой, – Дэйдэт знал, чем обычно оборачиваются заглядывания в хорошо известный ему трактир. – Даже если она сама предложит, в чём сомневаюсь. Туда и обратно.

Ворча что-то под вытянутый нос, Вьюк пошагал прочь. Дэйдэт присел на корточки у горки пепла, которая успела подостыть и погрузил руку в золу, уже терпимо горячую.

– Что у вас, мастер Дэйдэт? – поинтересовался Тюк издали. Нащупав нагретый металл, Дэйдэт вытянул на свет грубую цепочку из старого золота.

– Видимо, её присыпало, когда дом рухнул, – пробормотал он. – Она не носит такое… Больше похоже на неумелый подарок.

– Мастер Дэйдэт… – Тюк выдал волнение в голосе.

– Что ещё? – сунув цепочку в карман своего виноградного жилета, Дэйдэт поднялся и обернулся.

– Коричневые.

Из-за каменной трёхметровой изгороди, расположенной близ пепелища, вышли двое – высокий и узкомордый. Их кожа имела характерный неприятно-коричневый оттенок. Одеты были в лёгкую кожаную броню, у поясов побрякивали клинки в застарелых ножнах. В Дерваре не ковали хорошую сталь. Приходилось довольствоваться тем, что есть.

– Шляются, – фыркнул Тюк, втянул носом накопившиеся сопли и сплюнул им вслед. – Откуда они взялись, как думаете? Полгода назад их не было. А сейчас – вон сколько. На каждом шагу.

– Не так важно, откуда, – Дэйдэт с любопытством прищурился, глядя на крышу особняка торчащую над забором. – Важнее… – он не договорил, задумчиво уставившись на плиты, устилающие пустынную улочку. – Забор построил. Отгородился. Теперь и не поймёшь. Хотя и раньше.

Подоспел Вьюк с лопатой, на которой намертво засохли комья грязи.

– Не думал, что нам придётся хоронить безвестных ублюдков вашей дражайшей тётушки, – бегло заметил он, принимаясь копать прямо под деревом. Лопата добротно рубила корни, стоял страшный скрежет, в земле обнаружилось полно мелких камней.

– И правда, мастер Дэйдэт, – повешенный глухо рухнул Тюку под ноги, после того как тот перерезал верёвку охотничьим ножом. – Раньше я не наблюдал в вас такого уважения к мёртвым.

– Это не уважение, это предусмотрительность, – Дэйдэт заложил большие пальцы за ремень. – Не случайно носителя этих славных брючек повесили возле пристанища моей тёти. Он работал на неё. Иной причины надевать… подобное я не вижу. Очевидно, его повесили до пожара. Одежда у него пригорела, видите?

– И зачем? – Вьюк, уставший копать, отошёл от неглубокой ямы, которую успел вырыть, и неучтиво всучил лопату кузену. Дэйдэт в сомнении поджал губы, проигнорировав вопрос.

– Управитесь без меня. Я отлучусь ненадолго.

Винный Торговец любил «Закрытый кошелёк». Хотя бы потому, что только здесь из всех прочих питейных мест в Бескоролевстве ему удавалось расслабиться.

Хозяйка Бернадетта, худощавая бледная женщина с жёсткими чертами лица, копалась в погребе по каким-то своим нуждам. Посетителей насчитывалось не так много, да её и не осмеливались беспокоить по поводу мелочей, навроде иссякающей выпивки. Она приходила и освежала кружки в то время, которое считала для того подходящим.

Трактирщица брала пробы из новопривезённых бочонков, стоящих в ряд у стены почти до потолка.

– Как идут дела? – осведомился Дэйдэт, спустившись по проседающим шершавым ступеням в полумрак погребка, развеиваемый светом фонаря.

– Как обычно, дорогуша, – отозвалась Бернадетта, закупоривая очередной испробованный бочонок. – Соболезную по поводу Дэйды, если тебе требуются мои соболезнования. Но ты же не за ними пришёл.

Дэйдэт признательно покивал.

– Ты женщина влиятельная и горячо мной уважаемая. «Закрытый кошелёк» всегда был твоими ушами. Может, кто-то из твоих пьяниц слышал, что творится в поместье Далроп?

Бернадетта остановилась на миг.

– Это не то место, о котором ходят слухи, дорогуша. Полгода назад я пыталась разузнать о нём поподробнее и лишилась помощника. Я больше не собираюсь платить такую цену за твои опасения. Я – трактирщица, и всё. И всё, дорогуша.

На лице Дэйдэта возникло смутное сомнение и сразу сошло.

– Что-то происходит в Дерваре. Появление Коричневых – тому подтверждение. От всего трактирная дверь тебя не отгородит. Сколько бы головорезов вроде Лускаса её ни охраняло.

Хозяйка покачала головой и двинулась к очередной бочке.

– «Закрытый кошелёк» – всё, что меня волнует. Возвращайся к своему вину, дорогуша. Ты слишком печёшься об этой мерзкой дыре. Она этого не заслуживает.

Стражник молчит, стражник слушает

Из-под капюшона

Лекмерт во многом напоминал трактир. Туманное и молчаливое прибежище мастеровых, разношёрстных скитальцев и торгашей под предводительством кружки эля, или вина, в принципе, на их вкус. Правда вот хозяин не особенно заботился о благосостоянии и безопасности народа своего трактира. Настолько не заботился, что одним чудным утром один из придворных обнаружил пустыми покои его величества Гемцека.

Побег короля, если можно так выразиться, – в конце концов, его никто не запирал – обернулся тучей панических домыслов, отчаянных проклятий и сетований. А ведь у людей и без того было о чём поразмыслить. И уродливые бестии, рождённые Корневым мором, не были единственной неурядицей.

Что-то нехорошее творилось в последние месяцы. Дневной свет потускнел, и люди вслед за ним. Мелкие властители отгораживались от происходящего как могли – всё больше неугодных находили приют в Дерваре. Угрюмые вереницы охраняемых повозок тянулись по большаку на юго-восток, некоторые из них не возвращались.

Морось сделала потёмки совсем невыносимыми, мало того, что и так было тревожно. Не отнимая далеко посаженных глаз от тракта, Нерори стал с недовольством расправлять плотный капюшон стражницкой куртки. Его вьющиеся волосы, пожалуй, лучше подошли бы к другому лицу, не к его физиономии, слегка помятой, обвисшей – неказистой, одним словом.

«Проклятый дождь, проклятая работа, проклятый капюшон…» Свежевыкованный меч, полученный им в оружейной на днях, оттягивал пояс, чем тоже порядком нервировал. Но остролицый увалень Шнас, поставленный с ним в караул, раздражал куда больше.

– Мы тут весь день торчим, – напомнил Нерори с неохотой. Разговор с самого начала не заладился, только от молчания уже воротило. – Какой толк караулить пустую дорогу? Пора возвращаться в город. К тому же дождь, если ты не заметил.

– Ты подожди, – Шнас показал неровные зубы, сложно сказать, было ли это ухмылкой. – Слышал бы тебя… – тут он осёкся и сдвинул в сторону нижнюю челюсть. – Н-да… Мы стражники, наше дело стеречь. Подождём ещё. Ночь, если ты заметил, не наступила. Я ведь тебя так и не расспросил… По поводу той стычки. Двое патрульных убиты. Глава Мейнок… дерьмо, не верится, что его кто-то уложил. Ничего внятного нам не сказали.

Нерори безмолвно уселся под ивой, раскинувшей реденькую крону над придорожной канавой, и спрятал руки под плащ, проигнорировав недоверчивый взгляд худощавого патрульного.

– Ты бы не убил, – Шнас оценивающе прищурил тёмные глаза. – По правде, некоторые и такие мысли допускают. Дурачьё. Ни один боец из тех, кого я знаю, с Мейноком бы не справился. Вот мне и интересно – кто. Кому наш угрюмый предводитель уступил в схватке?

Нерори смолчал опять. Шнас криво вильнул головой, его физиономию исказило нетерпение, пальцы впились в истрёпанный пояс, хотя легли бы на рукоять клинка определённо с большим удовольствием.

– Как ты пережил ночь, которую Мейнок не смог? – глумливый голос прозвучал тихо и несвойственно настороженно. Шнас ненавязчиво, как бы опасаясь спугнуть таинственные подробности, приблизился, стряхивая морось с травы. – Почему нам не показали тела? Пеклись о наших желудках?

– Караул окончен, – Нерори с внешним равнодушием поднялся и, взявшись за рукоять меча, перешагнул канаву. – Я возвращаюсь в город. Хочешь стеречь пустую дорогу – стереги, мешать тебе не буду.

В туманном сумраке маячили Глухие ворота, озарённые изнутри едким светом настенного факела. Они почти не охранялись.

Двое желтозубых стражников, примостившихся за отсыревшим дощатым столом у стены, продолжали хмелеть, потягивая из бурдюка густое пойло. Натянутые капюшоны могли бы выдать их за вполне себе приличных малых, если бы не кривой говор.

– Оставь в покое мою рожу, мать твою, понятно? Купи себе сраное зеркало и себя разглядывай. Тебе повезло, что нас заставляют… – голос на миг смолк. – Носить эти славные капюшоны.

Забавно было иногда вслушаться в подобные беседы, но Нерори не улыбнулся, хоть и услышал достаточно, чтобы расхохотаться. Лишнее внимание ни к чему, а осторожная улыбка нередко становилась громче открытой насмешки.

Он поприветствовал стражу вялым кивком и быстро прошёл дальше. Никаких вопросов – капюшон блюстителя власти служил даже лучше, чем предназначалось.

Возле Стражницкого холла, неприметного строения, в котором велись злободневные беседы о порядке и отдавались невнятные приказы, стояла тюремная повозка. К остову крепился факел, видимо, чтобы на неё никто не наткнулся, а наткнуться было нетрудно.

Скованные заключённые по большей части дремали на охапках сухого сорняка, устилавшего дно повозки, почёсываясь во сне, изредка бранясь вполголоса.

Кортвелл, жирный лысый конвойный с выбритой до порезов на щеках рожей, пошатывался от усталости и, возможно, лишней кружечки, кто знает. Но, даже принимая во внимание подобную халатность, ему подходила эта работа. А вот имечко – нет, слишком уж вычурное, на его же вкус.

– Кортвелл, так?

Конвойный встряхнул плечами, подавляя испуг, пробежавший по затёкшему телу, прищурил подслеповатые глаза и, удостоверившись, что знает обладателя голоса, облегчённо выругался под нос.

– Ты пугаешь вооружённого человека, Нерори. А если б я за меч схватился?

Стражник без улыбки указал подбородком вниз.

– Ты и схватился.

Кортвелл опустил взгляд и смущённо разжал пальцы, вцепившиеся в рукоять у пояса.

– В чём дело? – Нерори опёрся плечом о край повозки. – Уже ночь. Повезёте головорезов по темноте?

Кортвелл невозмутимо отодвинул его движением руки.

– Ты так не стой, стражник. Они найдут, чем тебя пырнуть. Приказано ждать, я и жду.

– Кем приказано? – глаза Нерори сами собой сощурились.

– Новым главой, кем ещё, – Кортвел сплюнул, разбрызгав слюну. – Странный тип, ещё хуже прежнего. И где таких находят?.. Как будто отдавать приказы может только неприятный человек. И какие приказы ещё… Мне вот не улыбается выходить на тракт ночью. Но, видите ли, надо обязательно дождаться последнего патруля. Да никого они, мать их так, не приведут, – он понизил голос и покосился на повозку. – Ладно бы просто подождать, я бы подождал, но нас ведь двое всего. Конвойных-то. Мы рискуем шкурой, и ради кого? Умалишённых и карманников. Вздёрнуть на ветке всю эту сволочь, всё равно их там прикончат, в Бескоролевстве этом, так его.

В апартаментах главы стражи горела настольная лампа. Приятный колеблющийся свет поглаживал достающие почти до потолка стеллажи со старыми книгами и свитками. Медлительный голос новоназначенного предводителя звучал глухо, как из бочки, и оттого не всегда разборчиво.

– Вы были правой рукой главы Мейнока, – Оглас Тод всегда начинал с дела, в том числе и тогда, когда о деле речи не шло. Кресло, в которое он без удовольствия уселся, перестало выглядеть хоть сколько-нибудь уютным. Да и само помещение с его приходом утратило налёт прежнего комфорта. Острый взгляд, недружелюбно задранный нос, серая щетина, скрытая тенью, напоминала металлические зазубрины – к Огласу Тоду не хотелось приближаться ближе, чем на дюжину шагов. Тем не мене, рослый помощник главы, мрачный и неэмоциональный, не находил в обстановке ничего необычного. Он скрестил руки на груди, навалившись плечом на пыльный стеллаж, и смотрел в ответ без заметного колебания. – Я хочу знать подробности его смерти.

– Откуда вы взяли, что мне известно, как он умер?

Оглас Тод принял расслабленную позу – кому-то, в конце концов, надо было это сделать – и отпил глоток из бокала, наполненного согретым вином.

– Кому, как не вам, Ривлик? На то вы и Правая рука главы, чтобы знать такие вещи.

– Я знаю не больше остальных, – Правая рука безразлично повёл плечом. – Несколько дней назад Мейнок вышел в ночной патруль с двумя стражниками и был убит. Тела похоронили в ту же ночь.

– Тела? – Оглас Тод двинул головой. – Убит весь патруль?

– Нет, один выжил. Нерори. Кажется, он в ужасе. Как ни расспрашивали – ничего внятного. В доме обнаружили обезображенный труп мужчины и женщины, очевидно, супруги.

Оглас Тод остался холоден.

– Что с обстановкой? Эта нежить, она… представляет опасность для горожан?

– Пока что ни одного нападения. Не знаю, как сложится, но, по виду, они бесстрастны к насилию. Странные создания, – Ривлик поморщил лоб в сочувственной гримасе. – Такое впечатление, что единственная их цель… Умереть.

Оглас Тод подобного сочувствия не одобрил.

– Не худшая цель. Думаю, пока на этом всё. Можете отдыхать, завтра я дам необходимые распоряжения. И ещё… позовите мне того стражника.

В принципе, Нерори мог-то давно уйти, что-то его остановило. Он стоял, держась за рукоять клинка, и вслушивался в тишину, изредка нарушаемую постукиванием колёс тюремной повозки, уезжающей прочь. Последний патруль вернулся в ожидаемом одиночестве. Кортвелл хотел страшно выругаться, но смолчал, наткнувшись на проницательные глаза Правой руки.

– Глава хочет тебя видеть, – Ривлик слегка повернул к Нерори голову, оставив взгляд недвижимым. – Не откладывай. Не думаю, что он отдал бы несрочный приказ.

Нерори снял капюшон. По коже немедленно проскользнул неприятный ветерок, и следом из темноты донёсся далёкий шелестящий звук, от которого пальцы, сжимавшие рукоять, беспомощно разжались.