Текст книги "S-T-I-K-S. Товарищ Резак"

Глава 2
Пёс. 7н24М

Пошли вперёд полкилометра и свернули в сторону. Пройдя ещё немного, мы вышли на небольшой стаб, как это тут называют. Здесь расположились несколько небольших деревьев и вполне грамотно расположенный тайник. Я глазами ничего не увидел, но унюхал стандартный набор запахов – оружейная смазка, еда, свежие и не очень свежие вещи; запахи шли из центра полянки. После несложных манипуляций был открыт проход, накрытый крышкой, на которой росла трава, ничем не отличающаяся от остальной травы. Быстро скинув награбленное имущество, Корж с Бубликом прикрыли крышку и вернулись к больнице, обойдя новичков по большой дуге.

Кошки нигде не было видно. До вечера сделали ещё три ходки, забирая имущество из особо ценных тайников. Я тоже подвязался тащить рюкзак, беря его в зубы за одну из лямок и перекидывая через шею, тем самым удобно располагая основную нагрузку в районе холки. При моих габаритах и сильном теле молодого пса два десятка килограммов нагрузки – это ничто, зато Корж с Бубликом были счастливы такой помощи. Больница здесь появлялась редко, и попасть на неё считалось большой удачей. Мои подельники таскали тяжёлые баулы и светились от счастья.

Заночевали мы в комнате для хранения сильнодействующих препаратов. Большое, просторное помещение с массивной металлической дверью и предбанником с хорошей надёжной решёткой отлично защищало от прожорливых санитаров. По пути мы забрали двадцатилитровую бутылку воды из кулера, набрали неприлично много фруктов, копчёной колбасы и печенья из тумбочек пациентов общеклинического отделения. Парни разжились в кабинете заведующего достойной бутылкой коньяка. Я получил обещание, что, как новичку, мне приготовят живчик по особому рецепту. Три заполненных ценным имуществом баула для переноса с утра оставили в предбаннике, по одному на морду и рожу.

Утром, хорошо выспавшись, внимательно послушав, не раздаётся ли какого движения около двери, мы тихо покинули помещение. Вскоре мы вернулись к тайнику. Ещё в клинике мужики помылись из бутылки от кулера и сменили свой пропотевший камуфляж на чистый. Немного попытались помыть и меня с вонючим, пахнущим кислыми носками мылом. Чтобы промыть мой мех, потребовалось бы пять таких бутылок, поэтому мне шерсть намылили и немного окропили водой, оставив промывку на ближайший водоём. Здесь, на стабе, мы выгрузили наши баулы и собрали небольшие рюкзаки. «Кондитеры» сменили свои древние АК-47 с гигантскими звукопоглощающими приспособлениями на вполне себе современные модификации АК-74 с коллиматорами и прочими наворотами. Из тайги прилетали тучи пакостного гнуса, набивавшиеся в нос и рот, а запахи со всех сторон отвлекали внимание, перегружая мозг ненужной информацией.

Эту ночь я спал хорошо, но долго не засыпал, обдумывая происходящее. Сбежать, как кошка, для меня не вариант – она гораздо крупнее и может использовать весь объём пространства, бегая по крышам и лазая по деревьям. Попытаться объясниться? Пока, думаю, рано – не уверен, что это поймут правильно, и не пристрелят для профилактики. Пока я думал – а мои друзья спали без задних ног – то тихонечко тренировал голосовой аппарат. Просто надо приспособиться к звукам. Об успехах рапортовать рано, я даже не могу пока понять, что и чем заменять; но у других-то выходило.

Наш начальник отдела тоже был химерой. Заслуженный конструктор, по жизни человек огромный, почти два метра роста, с косматой бородой и аккуратно сбритыми усами, после трансплантации довольно быстро научился говорить, и вполне сносно. Ему подошла нейронная система кошачьих. После того, как он почти год провёл в клинике, дедушку в теле кота принесли домой – конечно, под полным инкогнито, и ничего не объясняя внукам. Дня два-три его таскали по комнатам, приучали к туалету, использовали вместо подушки и заставляли бегать за бантиком. Очеловечивание происходит долго, а некоторые животные так на две ноги и не становятся. Только года через три под действием генмодификантов носитель становится подобием гуманоида.

Однако уже через неделю кот взял воспитание в свои лапы. Когда родители уходили, он внимательно следил за порядком. Тех, кто не учил уроки или не мыл руки перед едой, кот заставлял это делать, при этом распускать лапы совершенно не стеснялся. Когда он это рассказывал, сидя в кресле и муркая, мы всем отделом ржали и по полу катались. Речь у химер – самое сложное, с компьютером проще. Айтишники ему клавиатуру старинную подобрали, где кнопки не сенсорные, а на пружинках, чтобы когтем удобно нажимать было. К речи животных надо привыкать, как к разговору с малышами.

Дети были в панике, когда неделю кота таскали за шкирку, а потом он их учить уроки начал заставлять, ещё и проверял, выгонял в школу без опозданий и принуждал есть первое. Всё это дедушка проделывал, разумеется, в отсутствие родителей. Дети наперебой жаловались родителям на самоуправство кота, который при старших раскачивался на шторах, охотился на брошенный носок или тупо дрых, свернувшись калачиком на письменном столе под лампой. Малых гладили по голове, хвалили за сделанные уроки и порядок в квартире.

Самое время и мне включать дурочку. С тупостью не следует перебарщивать, чтобы за ненадобностью не пристрелили, но пронзительный и цепкий ум тоже показывать не стоит. Компания, на мой взгляд, вполне себе приличная. То, что они кошку спасли, хотя не понимали, что она трансплантант, а не просто животное – большой плюс к порядочности. Мужики поступили правильно, несмотря на страх.

Шли мы довольно долго, пока не натолкнулись на броневик с бандитами. Парни дёрнули меня за шкуру и заволокли за укрытие. Сейчас я лежу и как можно глубже вжимаю морду в небольшое углубление в земле. Массивное бревно при использовании калибра 12,7 миллиметров выполняет роль только оптической преграды, не позволяющей увидеть два «кондитерских изделия» и одну косматую собаку. Очень мы неудачно попали на этих бандитов, у которых оказался броневик. Убогая самоделка из грузовика и стальных пластин, приваренных к кузову, имела вращающуюся прямоугольную башню, в которой находился пулемёт. Пробираясь сквозь завалы строительного мусора и поворачиваясь к нам бортами и капотом, машина потихоньку приближалась. Только нежелание бандитов потратить ещё полсотни патронов пока спасало наши шкуры. Скорее всего, они хотели подъехать в упор и закидать нас гранатами. Модификация пулемёта мне была незнакома, а вот калибр оказался вполне себе узнаваем.

Отстреливаемся. Бублик дал ещё одну очередь по машине. Пули цокнули по броне. Эффекта ноль. Ещё раз мы обозначили, что у нас тоже есть оружие. Средств борьбы с бронетехникой парни, разумеется, не захватили, и теперь переползали с места на место, прячась то за бревном, то за завалом из кусков профлиста. Ходит много историй о том, как автомат рельс пробивает, но это байки и математическая погрешность. Это смотря какой рельс, куда попасть, какой автомат и патрон. Мы броневик не пробивали.

Перед моей мордой лежали несколько магазинов, вываленных из рюкзака. Где они только нашли патроны 7н6? Это же первая модификация 5,45; а вот обойма с 7н24. Новенькие барнаульчане красовались лакированными боками. Мысли в голове скачут как бешеные кошки. Они что, разницы вообще не видят? Полосочка у них одинаковая – красная; но вашу мать, что, совсем различий не видно? А если кантик окажется чёрный – будете думать, что это дымовые патроны?

Я эту историю только по слухам слышал. Когда начали разрабатывать эту модификацию патронов, то для испытаний их маркировали, как и древние 7н6 – красную полоску наносили, чтобы не выделять. Потом вроде решили две чёрные полоски рисовать, мол, бронебойнее бронебойного, а потом приехал Сам с инспекцией. Он это разукрашивание завернул. Сказал речь о преемственности и об ответе на вызовы. Надо, мол, не маркировки новые придумывать, а чтобы новые патроны были обычными, красная полоска пусть так и остаётся. Вот она так и осталась. Только интересно, это 7н24 или 7н24М: их даже я не отличаю.

Подпихиваю к Бублику лапой обойму с новыми патронами. Мне грустно, почти обречённо улыбаются:

– Думаешь, поможет? Как скажешь, морда блохастая.

Одна секунда, и он уже перекинул обойму, отбросив старую в пыль, выкатился сбоку бревна и дал длинную, патронов в двадцать, очередь в борт. Всё-таки – 7н24М, и всего с полусотни метров. Все пули попали, брызнули искрами и оставили ряд аккуратных дырочек. Из нескольких отверстий тугими тёмно-серыми струями повалил дым. Это не армейский БТР, где всё на своих местах, и есть под рукой огнетушитель. Нам на полигон притаскивали машины с десятками дыр, которые своим ходом уходили с поля боя, и калибр там покрупнее был. Здесь же был просто бандитский сральник, прикрытый железом с кучей барахла внутри, которое успешно разгоралось. Из пробоин под огромным давлением выбивались язычки огня, а из всех щелей валил чёрный и густой дым. Попали очень удачно, и понеслось.

После того, как очередь достала броневик, Бублик отбросил автомат, выхватил два пистолета и со всех ног побежал в сторону бандитов. Корж разрядил обойму своего автомата широким веером, держа АК над головой по-сомалийски, а затем отбросил оружие, и с одним пистолетом и ножом сорвался с места, побежав, как и Бублик. Без поддержки броневика бандиты были никакими. Полминуты – и всё было кончено. Ещё минута ушла на осторожный контроль недобитков. Из боевой модификации фургона с мороженым так никто выпрыгнуть и не успел.

Я всегда любил костры. Жёг их в деревне, в детстве, когда по несколько недель жил у бабушки – в ход шли камыш, палки, трава перед двором, мусор. Жёг, когда был взрослым, на рыбалке и на даче, и когда повод появлялся; но особенно любил костры на полигонах.

Иногда нам удавалась добыть технику наших партнёров по поддержанию порядка в мире, иногда современные средства борьбы с якобы не нашей бронетехникой, и тогда мне удавалось немного пожечь полигонные костры. После изучения технических новинок мы обычно выкатывали образец в поле. Это порой бывали сверхзакрытые стрельбы, видео с которых не каждому маршалу было положено видеть; а бывало, сгоняли со всех окрестных частей срочников и ставили на броню систему дистанционного управления, под завязку загружали в автоматы заряжания холостые снаряды и заливали баки под пробку, а джойстик отдавали в руки достойных профессионалов своего дела. Полдня образец носился по полигону, укрываясь за навалами бетонных блоков, ломая сараи и форсируя грязевые лужи. Машина огрызалась холостыми выстрелами. Пацаны-срочники с визгом восторга стреляли в неё из пушек, гранатомётов, вращали башнями танков, зарытых в капониры. Те, кому доверяли джойстики, ели свой хлеб недаром, но рано или поздно – бывало, даже только вечером – кто-нибудь попадал.

Выглядело это всё по-разному. Порой срывало башню мощным внутренним взрывом, но это происходило крайне редко. Бывало, объятый пламенем танк по нескольку раз сбивал огонь, с разгона въезжая в грязевые лужи, и приходилось попадать ещё раз; а бывало, он проезжал после попадания всего десяток метров, натужно гудя клинящими траками и извергая под огромным давлением густой чёрный дым из всех щелей. А дальше бывал мой любимый костёр. Бронетехнику тяжело поджечь, а вот горит она, пожалуй, лучше всего, что мне доводилось видеть.

Пока мои братья по оружию срочным образом шмонали разгрузки бандитов, я в задумчивости уселся на задницу и почесал медленно себя за ухом, размышляя над увиденным и произошедшим. Буро-красный огонь полностью поглощал корпус бандитского броневика и перетекал в плотный чёрный дым. Морду приятно грело тепло пожара. Поймал себя на мысли о том, что чешу за ухом задней ногой. Подошли Корж с Бубликом и стали за моей спиной, так же заворожённо глядя на плотные тугие струи огня. Минуту стояли молча. Рука в тактической перчатке, пахнущая пороховым нагаром и сухарями, потрепала меня по голове.

– Красиво. Побежали, Блохастый, сейчас сюда со всей округи заражённые стянутся.

Медлить было нельзя. Всё самое ценное уже было собрано и упаковано. Мой рюкзак добавил килограмма три. Я привычно взял зубами за лямку и, зашвырнув через спину, разместил основную нагрузку на холке. Для собаки моего размера это не вес. Довольно долго мы пробирались по кустам, перелезали через заборы садовых участков, и пару раз проломили головы молотками выбежавшим прямо на нас тварям – те спешили к густому чёрному столбу дыма. Я бы и дальше бежал, но двуногие совсем вымотались и были вынуждены сделать небольшую передышку.

Завалившись на крохотный пятачок травы между кустами и кучей щебня, первым делом парни хлебнули живчика, налив пару ложек и мне прямо в пасть. После этого выщелкали остаток обоймы Бублика.

Остатки барнаульских 7н24М пошли по рукам – завод я по маркировке знал. Выщелкнули у Коржа старинные 7н6 и повертели в руках. Да, та же самая полосочка, но различия есть, и мужики теперь их явно видели. Корж внимательно понюхал оба патрона как по отдельности, так и вместе; сунул под нос внимательному Бублику.

– Не, не чувствую разницы, – сказал Бублик.

– Он же служебный, его учили, – сделал космического масштаба выводы Корж.

Конечно, я всю жизнь только этим и занимаюсь; стрелковки давно не касался, но, разумеется, учили. У меня сейчас другие калибры, но научную степень не пропьёшь.

Вытрусили все обоймы и даже проверили патроны бандюков. Нашли ещё три современных обоймы. За мной всё время наблюдали и задавали кучу наводящих и подозрительных вопросов, я преданно смотрел в ответ. Мышцы хвоста были для меня загадкой и совершенно мозгом не управлялись, но когда я слышал доброжелательные просьбы пояснить, кто меня научил – косматый хвостище совершал махательные движения.

Получалось, в общем, не плохо. Просьбы поболтать я проигнорировал, а вместо этого стал внимательно наблюдать за птицей, севшей на ветку. Затем в траве увидел крупного богомола. Тронул его лапой. В ответ, грозно растопырив крылья, козявка попыталась меня укусить. Собачьи инстинкты работали на всю катушку. Я успевал одёрнуть лапу, а насекомое вращало головой, пытаясь получше рассмотреть своего обидчика.

Не выдержав такого игнорирования вопросов, ко мне подошли и взяли за морду. Я слегка придавил богомола лапой, чтобы тот не сбежал.

– Ну, рассказывай! – лицо Бублика было серьёзно, как никогда, и очень близко.

Конечно, противно, но надо! Я широко и размашисто, как можно слюнявей лизнул его, стараясь зацепить нос и глаз. Я большой. Фактор неожиданности сработал.

– Твою мать! Блохастый! – завопил Бублик.

Корж заржал:

– Рассказали? Ты ему диссертацию дай, он прочитает и ошибки поправит. Только сейчас ему лапами писать неудобно, ему клавиатуру надо, для когтей самое то.

Я демонстративно-показательно дал лапу.

– Не надо мне давать лапу, рассказывай, как ты патроны унюхал, – бурчал Бублик, вытирая от слюней лицо.

Тогда я завалился на спину, подставляя пузико для почёсывания. Ко мне подошёл Корж:

– Не получится сегодня с тобой разговора. То ты собака тупая и блохастая, а то так глянешь, будто и впрямь диссертация с ошибками вышла, – сказал он и почесал меня по рёбрам.

Люди даже не представляли, какое количество их догадок верно, просто не находили этому подтверждения.

Следующая остановка была уже поздно вечером, на мансардном этаже большого и ухоженного коттеджа на окраине зажиточного посёлка. Тщательно проверив двери и светоизоляцию, люди поели и улеглись спать, не забыв мне выдать поручение по охране помещения. Хорошо, буду охранять как могу.

У меня был тяжёлый день, и я задрых без задних ног.

Глава 3
Пёс. Домашний Блохастый и консервы с мобрезерва – ГОСТ

– Эй! Хватит дрыхнуть и ногами во сне дрыгать, уже утро. Есть будешь? – и носок сапога слегка почесал меня вдоль хребта.

Я нехотя поднялся, зевнул, потянулся. Хвост в предвкушении завтрака вилял. Я попытался понять, какие мышцы работают, когда хвост движется, но обратной связи не было – просто сам виляет. Ну и ладно, не мешает. Могло быть и хуже. Мне подвинули большую миску с разогретой тушёнкой. На журнальном столике было сервировано на три персоны. Моя миска была правильная: мужики не поленились где-то отрыть небольшую эмалированную – я таких сто лет не видел. Взгляд скользнул в поисках столового прибора, и я чуть было не протянул лапу к ложкам и вилкам, лежавшим на салфетке. Надо за собой следить.

После завтрака я как мог облизался, подошёл к шторе и обтёр морду, стараясь сильно не миндальничать, затем вернулся к столу. Корж с Бубликом торжественно стояли. Бублик обратился ко мне:

– Блохастый! Я, когда служил техником, мы вертолёты обслуживали, и всякое бывало – и в горах, и в джунглях, и оружие брать в руки часто приходилось. Меня потом перевели в очень нужную и секретную часть, и вручили жетон. Я показываю тогда свой и говорю: «А у меня уже есть, я-то сколько лет служу». Наши начальники тогда сильно удивились. Небывалое это дело, чтобы человеку второй жетон выдали. Тогда один полковник, боевой, много повидавший, и говорит мне: «Значит, судьба у тебя такая, будет что-нибудь в жизни, как второй раз родишься, вот и пригодится тебе тогда новый жетончик», – и по плечу похлопал, заулыбался. Я с тех пор их вместе таскаю, старый и новый. А вчера, Блохастый, благодаря тебе мы с Коржом заново родились, нас бы никто не отпустил. Броневик нас ждал. Это очень нехорошие люди; это, Блохастый – муры были. Вот, теперь мне второй жетон и не нужен, а бойцов у нас прибавилось.

Во время всего этого монолога Корж со счастливой мордой кивал. Бублик из-за спины торжественно вытащил тёмно-красную нейлоновую верёвку миллиметров пяти толщиной, а на ней висел жетон. Протянули мне. Я внимательно посмотрел и, пока смотрел, обнюхал. На жетоне было аккуратно, самым каллиграфическим почерком вырезано – не просто нацарапано, а именно вырезано – «Блохастый». Настоящая каллиграфическая работа.

– Для тебя полночи вырезал, пока ты дрых и ногами дёргал! – не без основания гордо заявил Бублик.

Молодец, Бублик. Я так никогда не умел, всю жизнь на клавиатуре проработал. Первый компьютер на ВЦ у нас без монитора был, ещё с перфокартами. Это такие прямоугольники, в которых дырки надо было протыкать и лишние заклеивать, если где-то ошибся, а мониторы у компьютеров гораздо позднее появились, поэтому сам писать красиво я бросил ещё сразу после школы. Если честно, то никогда и не умел, а тут – каллиграфия. Я ещё раз взглянул на жетон, и мне торжественно надели верёвку на шею. Теперь у меня есть официальное имя и документ, его подтверждающий – настоящий жетон. Потрепали по холке и загривку, почесали за ушами.

– Блохастый, ты теперь боец нашего отряда, если не сбежишь.

Прозвучал ещё ряд поздравлений. По такому делу зарезали и съели кусок твёрдой колбасы, который откопали мои друзья. Они выпили по чуть-чуть, пару ложек живчика плеснули и мне прямо в пасть.

Полдня ушло на осторожное перемещение и выход к дороге. Ещё час просидели в заброшенной остановке, сложенной из кирпича и накрытой железобетонными плитами. Парни внимательно следили за окрестностями, а я ничего не делал и, как кот, жмурился на солнце. Внимательный собачий слух уловил далёкий шум моторов, и почти одновременно мои спутники начали спокойно собираться. Очевидно, им как-то сообщили о своём приближении, и это были свои.

Подъехали два видавших виды БТР и несколько новеньких «Уралов», обшитых металлом. С кузова и брони спрыгнули разной степени вооружённости люди, и тут же попали на историю, как Блохастый сверхсекретные патроны на нюх берёт, как мужики броневик сожгли, а остальная бесчисленная бронетехника противника в панике разбежалась. Количество трупов в рассказе смело можно было делить на пять, и я думал, что к концу поездки коэффициент подрастёт. Рассказывали и о странной больнице, где в шкафах с таблетками пистолеты хранят, и о том, что столько всего там было, что приходилось бросать и выбирать самое ценное. Рассказали и о служебных животных, привязанных к койкам, и о санитарах-вивисекторах.

Тут прекрасно все владели оружием и отлично были в курсе различия бронебойных и даже дозвуковых патронов. Почему обычная маркировка у них была неизвестна – для меня осталось загадкой. Мы свои 7н6 давным-давно на мобрезерв отправили, или в Африку на поддержание демократии. У нас даже срочники-тыловики такими на учебных стрельбах не пользовались. Какое-то дикое тут отставание. Да тот же БТР – где они его взяли? Музей ограбили?

Пока ехали, я удобно лежал в кузове грузовика, подложив лапы под морду. Корж с Бубликом ещё раз повторили все чудесные истории. Вдруг кто-то забыл или что-то пропустил? Каждый, кто был в кузове, своим долгом считал меня или потрепать за ухом, или почесать загривок, или погладить. Главное качество домашнего животного – терпение.

Машина остановилась, и меня Бублик почесал по холке берцем:

– Давай, Блохастый, на выход.

Я без энтузиазма поднялся и вылез из кузова через открытый задний борт. Нас привезли в небольшой посёлок, организованный как военный лагерь на осадном положении, весело разукрашенный в стиле хиппи, но который явно строили педантичные немецкие военнопленные. Чистенькие аккуратные домики в стиле баварского городка, пышные клумбы с цветами и дорожки, мощёные плиткой. Аккуратно покрашенные заборчики по пояс человеку высотой радовали самыми яркими краскам. Деревья были большими, но кроны сформировались высоко, и бросалось в глаза почти полное отсутствие сараев. Все улицы просматривались во все стороны. Стены, кирпичные или железобетонные, имели толщину в метр. Окна украшали толстенные массивные решётки и стальные ставни.

Вдоль улицы стояли тумбы из железобетона с узкими бойницами и такими же массивными, как и везде, металлическими дверьми. Эти цилиндры были полтора метра диаметром и чуть выше двух в высоту. Сверху стояли те же горшки с пышными цветами, а бетон был покрашен во все цвета радуги. Замков снаружи не было, а изнутри дверь должна была запираться на засов. Сунув нос в приоткрытую щель, я обнаружил внутри спокойно лежащие на деревянной полке дробовик, десяток коробок с патронами, пару блоков с водой в полуторалитровых бутылках; пахло печеньем. Блестели боками несколько банок консервов. Всё было перемотано стреч-плёнкой, а от оружия шёл явно избыточный запах смазки.

Эти аварийные убежища торчали через каждые два-три дома. На перекрёстках стояли похожие сооружения, но обитаемые, в два этажа, и диаметром они были уже метра в три. На эксплуатируемой крыше размещался крупнокалиберный пулемёт. Весь посёлок был огорожен бетонной стеной метров в пять высотой с оборудованными огневыми точками.

Нашу бронетехнику встречали женщины, дети и суровые бойцы с радостными улыбками на лицах. Люди разгружали коробки, мешки, ящики, и дарили друг другу подарки. Мои друзья радостно набросились на окружающих с волнительной историей про патроны и сожжённую бронетехнику.

Коржа встречала женщина с именем Мальвина – и с пуделем, которого звали совсем не Артемон. Как и положено тупому и коричневому пуделю, подстриженному по последней моде, его звали Чарликом. В моём мире почти всех пуделей тоже почему-то звали Чарликами.

– Я себе тоже собаку завёл, настоящую, служебную. Мы с Блохастым броню мурам сожгли! Порвали тварей в клочки, – известил свою супругу Корж.

Ко мне подбежал вот этот самый стриженый пудель. Припал на все четыре лапы, хвостом виляет в бешеном темпе. Я его полностью игнорирую. Ой, фу-у-у. Полез мне морду облизывать. Отодвигаю его лапой, как кот. Ага, ещё сзади мне понюхай. Да твою же!.. Я плюхнулся задом на землю. Какого туда лезть? Пудель и впрямь направился меня под хвостом нюхать. Кусать животных ниже моего достоинства, и я ещё раз повторил удар лапой, но вложил туда побольше силы.

Кучерявая скотина убежала прятаться за Мальвину. Я служебный, и полностью входить в собачий социум не собираюсь. Между прочим, ещё до окончания института я уже лабораторные на младших курсах вёл, и факультативные лекции читал, и жопу никому нюхать не обязан даже в качестве маскировки.

– Пошли, Блохастый, теперь ты у меня жить будешь, – Корж потрепал меня за ухом.

Обняв жену, он направился в сторону одного из миленьких домиков. Массивная металлическая дверь на четырёх петлях и толщиной в двадцать сантиметров бесшумно отворилась. Просторная прихожая без лишнего хлама, чисто и уютно. Помещения небольшие, и высота потолков от силы два с половиной метра. Много открытого пространства и минимум мебели. Мальвина с супругом ушли на второй, полумансардный этаж, если так можно назвать имитацию крыши из армированного железобетона толщиной почти метр, а мы с пуделем остались внизу. Я удобно завалился на ковре в гостиной, подложив передние лапы под морду. Отсюда просматривалась сразу и прихожая, и большая часть кухни этого уютного домика.

Тупое животное бегало по дому в поисках развлечений, пытаясь вовлечь меня в, очевидно, забавную игру, но было проигнорировано. Попытки лизать или нюхать пресекались ударом лапы. Вскоре развлечение Чарлик себе нашёл.

Засунув морду в приоткрытый шкаф, коричневый стащил зубами шубу и довольно долго её трепал, разумеется, предложив и мне поучаствовать в таком неслыханном развлечении. Я даже ухом не повёл. Тогда тупое животное перешло к плану номер ноль.

Пудель насиловал шубу. Со второго этажа босиком в коротком халате вышла хозяйка:

– Ой, мальчики, вы тут с моей шубой развлекались! Придётся вам теперь на ней жениться, а мне надо будет ждать следующей перезагрузки, чтоб новую принесли. Я после вас её не отчищу. Ха-ха-ха! – и ушла в сторону ванны.

Стыдоба-то какая. И почему мы? Я вообще в другой комнате лежу. Я, между прочим, кандидат технических наук, заместитель заведующего лабораторией, и меня вместе с этим пуделем обвиняют в том, что я с шубой в половые отношения вступил. Лежу, морду закрыл лапами. Блин, идёт обратно.

– Ой, стыдно, Блохастый! Тебе, как большому, должно быть стыдно, это он маленький, а ты-то вон какой крупный, – и поднялась наверх.

Вот при чём здесь я? Это всё животное коричневое устроило, я вообще к этому отношения не имею. Чарлик полез мне морду облизывать. Я его отодвинул. Как-то он меня неправильно понял и полез опять лизаться. Пришлось прижать его немного к полу лапой. Пудель делал попытки выкрутиться и освободиться, но силы были совершенно не равные. Немного придушив, я его отпустил и, как кот, сверху вниз этой же лапой от души хлопнул недоумка по морде. Кучерявый заскулил и убежал. Может, язык прикусил? Скорость движений собачьего тела гораздо быстрее человеческого, поэтому влепил я ему знатно.

– А-ха-ха-ха-ха, отбил подружку. Не стыдно маленьких обижать? Ему ведь тоже хочется, – раздался голос Мальвины с верха лестницы.

– Да что там такое? – забурчал голос Коржа.

– Блохастый Чарлику, как ты говоришь, болевой провёл, а потом связку пробил. Его, наверное, тоже в твоей разведроте драться учили. Они в мою шубу влюбились.

Вот это он меня подставил, скотина кучерявая… Если сейчас Корж всё это начнёт, как и про патроны, рассказывать, то я вовек не отмоюсь. Позорище какое! Самое главное, что я тут ни при чём. Говорят, что пудели чрезвычайно умные, но мне такие не попадались.

Обошлось. Корж посчитал изнасилование шубы и последующее избиение Чарлика делом житейским и не стоящим упоминания. Я ходил с ним повсюду хвостом, таскал иногда рюкзаки, слушал и наблюдал. Съездили на двух обшитых металлом «Уралах» и одном древнем «бардаке» за схроном, который мы натаскали из больницы. Корж щеголял в том самом бронежилете, который они с Бубликом сняли с охранника, когда меня освобождали.

Большой огромный пустырь с погнутым и ржавым краном стоял на месте корпусов клиники, а тайга и парк были на месте. Я уже понял обстановку и ничуть не удивился, просто стоял и с интересом смотрел. Видя моё любопытство, один из парней подошёл и почесал мне голову:

– Твой собачатник тут редко появляется. Всего пару дней стоит. Мы следим. С него всегда трофеи отличные.

Если я к чему-то проявлял интерес, то было принято очень доходчиво давать мне объяснения – а то, что я собака, никого не смущало. За это время я выяснил, что они стронги, мочат внешников и их прихвостней муров. Муры – это бандиты, а кто такие внешники, мне почему-то не объяснили: считалось, что это и так все знают. Почему муры у внешников на побегушках, мне тоже было непонятно. С одной стороны от нас внешка с внешниками, а с другой стороны объединение стабов «Свобода», у которых очень хорошо с патронами и бронетехникой. Наш посёлок расположен посредине, на фронтире этого противостояния.

Стаб делился на две зоны. Первой зоной был ухоженный баварский посёлок с клумбами, дорожками и двухэтажными домиками со стенами из железобетона толщиной в метр, а вот вторая половина была оборудована в стиле военной базы. Много армейских палаток, навесы и вылизанные до зеркального блеска капониры для бронетехники. Выметенные до блеска проезды и уходящие в глубину невысокие надстройки, очевидно, ЗКП, были образцом армейского порядка. Отдельно торчащие доты, которые имели подземное сообщение между собой. Общая столовая была именно здесь – большая палатка, в которой мы и сидели сейчас.

Я уверенно тыкал носом в консервы, которые мне нравились, разумеется, сосредоточенно при этом нюхая для маскировки. Отказался от крабов, а поел говяжьей тушёнки. Да, я ничего не имею против свиной или какой-то другой, но мне понравилось говяжья ГОСТовская тушёнка. От консервов по ТУ я отказался. Даже в моём мире, где не допустили капиталистической перестройки, и сохранили порядок и промышленность, появилось много вольностей. Производителям разрешали делать всё, но в пределах разумного. В продукцию по техническим условиям можно было совать любую дрянь, не докладывать продуктов, лить больше воды и не знать меру в консервантах и красителях; однако если ты написал ГОСТ, то отвечаешь головой за то, что это именно так. Многих продуктов по государственным стандартам просто не существовало, но молоко, консервы, мороженое и хлеб я всегда покупал именно такие.

Банки небольшие, а вот я большой и голодный. Придвинул себе ещё пару банок, внушавших мне доверие. Корж открывал и выкладывал мне в миску, которую для меня поставили за общим столом на придвинутой табуретке. Народ вокруг заметил мою суету с консервами и стал строить самые разные предположения, как это мне удалось выбрать самое лучшее. Строились предположения, что я какой-то сенс или сенсор – я не понял, о чём это они говорят.

– Какой сенс? Он просто на запах, – с противоположного края стола парировал Бублик.