Текст книги "S-T-I-K-S. Товарищ Резак"

Это у нас был очередной рейд. Спокойно себе сидел в раздумьях, меня даже чесальщики особо не доставали, занимаясь своими делами. Наш отряд облюбовал небольшую полянку со скамейками в большом полудиком парке. Рядом проходило шоссе, а неподалёку что-то там тоже нужное. Я не спрашивал, разумеется – мне и не рассказывали. Спокойно сидел на заднице и скрёб задней ногой за ухом. Ко мне подошёл один из парней и встал рядом, рассматривая меня и к чему-то приноравливаясь. Я опустил заднюю ногу и внимательно посмотрел на бойца.

– А кто тут у нас? – начал он свой бесхитростный диалог.

Я передней лапой поднял жетон и немного отодвинул морду.

– Блохастый! Это у тебя случайно получилось. А давай ещё раз? А кто тут у нас?

Ему и правда с одного раза непонятно? Нельзя прочитать? Игнорирую. И что вы думаете? Повторяет:

– А кто тут у нас? – берёт рукой мою лапу и моей же лапой подымает жетон и повторяет: – А кто тут у нас?

Это он меня мой собственный жетон учит показывать? Меня дрессируют? Лапой жетон показывать учат? Обозначаю попытку укуса в область паха. Пасть у меня сейчас огого! Боец так шустро убрал обозначенную область подальше, что тело согнулось треугольником и плюхнулось на задницу. На всякий случай мой дрессировщик отполз, активно двигая пятой точкой ещё метра на два.

Вот же придумал – меня жетон учить показывать! Возмущение так и пёрло. А давай я его, пока он у меня азы жопохождения постигает, теории Мора научу. Будет знать, как графическим методом силовые нагрузки в арочных конструкциях рассчитывать. Это, конечно, не Мор начал, это ещё Кульман разработки затеял, но Мор довёл до сухой рабочей научной теории. Демонстративно показываю, что мне больше неинтересно, и отхожу в сторону. Вот же прямоходящие – как рыкнул, так разбегаются, боятся, а как хвостом вильнул, так чесальщики со всех сторон стаями налетают.

Подошёл к разложенной брезентовой накидке, на которой стояла еда. Придвинул поближе лапой миску с кусками мяса и взял пастью самый большой. Рука потянулась почесать меня за ухом. Рыкнул. Рука скрылась. Вот же достали: пока не рыкну, всё надо где-нибудь почесать, потрепать… Когда надо, я сам подойду. Сколько же мы своим домашним питомцам добра причиняем! Я направился в самый дальний угол стоянки. Хвост предательски вилял. Скотина ты, хвост. Так я этими мышцами и не научился управлять. Хвост прекрасно помогал, когда я бегаю, замирал, когда настораживаюсь, а в обычной ситуации жил своей жизнью.

Я спокойно ел. Дефиле на заднице и чудесное спасение самого дорогого активно обсуждались, и ко мне с дрессурой больше никто не лез. Я просто лежал на брюхе и, придерживая лапами кусок мяса, ужинал, откусывая небольшие кусочки. Солнце уже почти село, и оставалось только наслаждаться редкой возможностью ничегонеделания.

Просто полежать у меня, как всегда, оказалось мало времени. Я себя впервые ощутил по-настоящему сенсом, когда ощутил их. Это был взвод внешников – четыре пулемётчика, четыре гранатомётчика, четыре снайперки – два «дырокола» и две малошумных, соответственно. От них пёрло силой и злой решимостью, да и состав взвода был странный. Как узнал – не спрашивайте, вот узнал, и всё тут. У меня аж шерсть на загривке встала дыбом, а почувствовал я их, когда они были совсем рядом. Меньше километра, и только густые посадки растений и редкие строения отгораживали нас от прямого контакта.

Муры и наши парни были примерно ровней. Бойцы были вооружены на сходный манер, и сражались каждый за свою правду. Небольшое техническое превосходство муров мы компенсировали знанием местности и верой в правое дело. Внешники были другими. По сравнению с ними мы были голодранцами, недоученными салабонами-призывниками, которым выдали старенький автомат, фляжку и пилотку. Слаженностью групп и снаряжением они превосходили наших бойцов на порядок. Эти внешники были злее и опаснее в разы, и дело не в оружии, и не в том, что они всегда были в костюмах химзащиты. Я знал – эти ещё опаснее.

Как можно более недобро я направил морду в сторону внешников и зарычал, как я это обычно делал, но вместо ожидаемой настороженности вышло иное. Осторожное рычание и вздыбленные остатки шерсти между роговых пластин ничего моим товарищам не сказали. Бойцы хотели видеть и слышать только желаемое.

– Блохастый внешников почувствовал, около взвода, – радостно извещали они друг друга и собирались со всех ног бежать ловить супостатов.

Они так безмятежно готовились к бою и уже начали выдвигаться на позиции, что у меня, похоже, не оставалось выбора. Несущиеся бешеными кошками мысли разрывали мою голову и скребли мозг. Гавкнуть? Заговорить и объяснить, что они придурки? Исполнить танец? Убежать? Их точно всех положат, им туда нельзя никак. Спалиться? Я набрал в лёгкие побольше воздуха, и на автомате поменял в своей будущей речи слова с «сопливыми» буквами на синонимы, а затем, повинуясь пришедшей в голову идее, сделал несколько прыжков.

Удобная всё-таки эта ручка на загривке формы. Мои зубы клацнули на холке командира, и мы вместе завалились назад. Он прилично бахнулся каской об землю. Передние назад, задними отжать. Передние назад, задними отжать. Меня материли, фукали, били по морде, но шансов у человека подняться не было. Передние назад, задними отжать, и я рывком смещаю тело бойца ещё на полметра. Подняться, перевернуться или вырваться у человека никаких шансов не было. Остальные вскинули оружие, наблюдая за моим бесноватым поведением – но стрелять в столь полезную суперсенсорную собаку не спешили. На десятом рывке командир перестал брыкаться и материться, а его руки в тактических перчатках начали чесать мне под челюстью.

– Фу, Блохастый, фу, отпусти. Не пойду я туда. Отпусти, – командир сменил голос на спокойный, домашний.

Я отпустил лямку и сделал шаг вперёд. Моя морда нависла над лицом человека, и с полминуты мы играли в гляделки, смотря в глаза друг другу. Что там думал хомо, мне неведомо – но выводы он сделал. Народ напрягся. Была послана разведка в составе пары глазастых бойцов, которую вырезали раньше, чем они успели вякнуть. Вот тут уже мои парни забеспокоились по-настоящему.

Как я и предполагал, внешники всегда были профессионалами и сработанной группой. Из девятнадцати рыл нашего отряда до стаба добралось двенадцать живых бойцов и одна обнаглевшая псина. Пара человек была на носилках, и почти все в разной степени ранены. Пока мы отступали, бойцы уже успели обсудить мою выходку и пришли ко мнению, что если бы я не проволок командира за шкирку, то трупов было бы девятнадцать, и ещё неизвестно, как бы всё обернулось после. Внешники имели возможность нас порвать, но раскрыв своё инкогнито и не имея возможности нас быстро уничтожить, предпочли дать отойти, а затем ушли сами.

Если ещё кто-то до этого воспринимал меня как собаку, то теперь все относились ко мне как к бойцу. В столовой уже давно стоял журнальный столик с моими мисками, и, приходя поесть, я получал кусок мяса. Меня вписали в штатное расписание как человека. Здесь было довольно много собак, их использовали как дополнительные уши и глаза отряда, но скажите, зачем брать обычную собаку, если можно взять меня? Все уже понимали мои возможности.

За моим поведением теперь следило множество глаз, пытаясь вычислить зависимости и распознать мои сигналы, а у меня голова взрывалась – как выработать невербальные средства общения, чтобы доносить нужную информацию и не палиться. Это сработало только чудом, и хвала моей наглости, что мы выбрались, но этот трюк был всё же одноразовый. С этого момента в моей научной деятельности появился третий пункт исследований: «Активное слушание и односторонняя беседа».

Сейчас я серьёзен как никогда – вот, правда, серьёзный. После этого случая за мной наблюдали все, а я мучился раздумьями, продумывая ситуации. Систему подачи сигналов я интуитивно уже выработал, осталось доработать детали. Все были в курсе, как я рычу на муров и внешников, я уже приловчился обозначать заражённых и показывать проходы между групп тварей. С количественными показателями тоже всё нормализовалось. В штуках показывать не стоит, но, помимо цифрового выражения, есть ещё и аналоговое. Всегда можно порычать на большую группу побольше, на маленькую поменьше, а если знать меру, то двуногие очень даже неплохо понимают мои сигналы. А вот скажите, что делать, если тебе приходиться общаться с незнакомым человеком, и его нужно расспросить об обстановке и дать ему рекомендации? Всё это надо, разумеется, выполнить в режиме, когда он человек разумный, а ты собака тупая.

Я ходил, радостно задрав морду – а хвост, чувствуя моё настроение, вилял. Мне уже давно не выпадало столько интересных и новых направлений для научной деятельности; расстраивало только одно – отсутствие возможности переноса своих наработок на бумагу.

В таких вот мыслях я набрёл на бойца, заправляющего ленту для крупнокалиберного пулемёта. Он монотонно вкладывал патрон за патроном и впрессовывал их машинкой. Через каждые пять-семь штук шёл уникальный, с пулей, почти полностью сделанной из вольфрама. Мне плевать, чем они тут заправляют ленты, но сам патрон мне был интересен. Сердечник делался на специальных высокоточных станках и имел дополнительные нарезы под биметаллической оболочкой для того, чтобы, попадая в твёрдую преграду, компенсировать вращение, добавляя проникающую способность. При попадании от биметаллической оболочки разлетались снопы искр. У пули даже бороздка перед тупым рылом была, чтобы доворачивать нормаль. Я попытался выколупывать этот патрон. Видя мои усилия, заряжающий мне помог и дал понюхать это изделие военпрома. Однако, как я и предполагал, это был именно тот редкий патрон, и для пулемёта он не предназначался. Кучеряво они тут живут, раз в пулемёт такие патроны заправляют. Уникальный, можно сказать, ручного, единичного изготовления предмет делался специально для стрельбы из крупнокалиберных снайперских винтовок на максимальные расстояния по легкобронированной технике и иже с нею. Конечно же, он подходил для пулемёта, но стрелять такими боеприпасами – крайняя форма расточительности. После моего обнюхивания парень побежал к командиру показывать патрон, высоко размахивая им над головой и крича во всю глотку:

– Блохастый опять патрон унюхал! Вот он, патрон!

Я семенил следом. Командир внимательно посмотрел на принесённый предмет и вкрадчивым, почти ласковым голосом спросил:

– А ты сам не видишь?

Боец глупо помотал головой. Командир перевёл взгляд на меня. Я присел на все четыре лапы, а хвост, чувствуя настроение, замахал. Я так и не понял, как мышцами хвоста управлять, но транслировать настроение изредка получалось.

Подозревая, что что-то идёт не так, парень начал оправдываться:

– Может, у него нюх? Может, что-то унюхал? Он служебный, его учили.

– Да. На вольфрам у него нюх. А у тебя глаза из жопы растут? Ленты из коробов вытаскивать! Кругом! Марш! – прервал его начальник, отправив обратно, затем глянул на меня.

Я состроил морду как можно глупее. На мою деланную невинность только покачали головой. Я последовал за убежавшим товарищем. Через пару минут подошёл командир с парой наших снайперов. Это были настоящие мастера крупного калибра, посылающие за два километра пулю и отрывающие половину ноги муру – левую или правую на выбор – или голову внешнику. Внимательно осмотрев ленты, они нашли ещё полсотни вставленных в ленту безо всякой системы аналогичных боеприпасов. Совершенно очевидно, что боец даже не попытался заметить отличий этих от обычных патронов.

Как они его материли! Пытались выяснить у заряжающего, почему у него глаза из внутренней части полового органа растут, ведь что-то их прикрывает, раз он различий не видит. Про родственников спросили раз сто, и построили столько же догадок об их происхождении. Много чего интересного он узнал о себе. Чтобы было понятно, как всё серьёзно, когда перепуганный горемыка попытался вытаскивать патроны, то снайпера его отогнали и делали это сами, специальным инструментом, а когда патроны доставались, их внимательно осматривали и раскладывали в разные кучки, и затем упаковывали в мягкую и чистую фланельку, которую специально притащили. Я заслужил ещё несколько подозрительных взглядов, на которые отвечал глупой мордой и виляющим хвостом.

Глава 7
Пёс. Свобода

Началась война, самая настоящая. Внешники открыли ещё один проход и пытались подчистить территорию, что-то важное подмять под себя, а мы – отогнать злодеев обратно. Я всё-таки выяснил, кто они и чем промышляют. Многое нашло своё объяснение в голове несчастной собаки.

На войну провожали всем стабом. Как в Великую Отечественную, были цветы, воющие навзрыд бабы и серьёзные утирающие носы дети. Формировалось ополчение – вернее, довооружалось и переподчинялось. Все, кто жил в этом уютном посёлке, прекрасно знали, что такое оружие, и имели у себя дома не по одному стволу.

Наши соседи пригнали нам несколько стареньких, прошедших не один капремонт, но вполне боеспособных танков; помогли с боеприпасами. Наш стаб получил несколько грузовиков, наполненных самопального вида, но вполне рабочими патронами самых разных калибров. Оставшиеся на стабе мужчины и женщины, как кроты, рыли и укрепляли оборонительные сооружения. Их задачей было в случае нападения армии муров и внешников просто пару дней удержать стаб до подхода подмоги.

Корж оказался незаурядным военным начальником, и его оставили на стабе организовывать подготовку к обороне. Все его просьбы повоевать были пресечены на корню, и, сознавая серьёзность обстановки, он закусил удила и впрягся в работу. Я же, наоборот, был поставлен в известность, что с первой же группой отправляюсь в составе нашего отряда помогать союзникам бороться с внешним агрессором.

Бымс, тыц-тыц-тыц, бымс, тыц-тыц-тыц, бымс, тыц-тыц-тыц, бымс, тыц-тыц-тыц. Тяжёлый танк, обвешанный колонками и сабвуферами, давил небольшие деревца, подминал кусты и продавливал сарайчики. За ним шла наша бронетехника, а по краям шныряли пулемётные пикапы. Густой папиросный дым с запахом травы тянулся шлейфом за нашей колонной. Свобода. Это мои новые товарищи, хозяева и корешки. Мы с ними в одной банде, или отряде, или бригаде, не могу точно классифицировать наше воинское подразделение. Чёрные флаги от классического Роджера с черепом и костями до классического анархического с черепом и двумя саблями, зелёное знамя с оскаленным волком, и чёрно-красное знамя Анголы с шестерёнкой и мачете. Чего тут только не было, а знаки отличия на груди, шевроны и рисунки на касках поражали самое больное воображение. Тыц, бым-бым-бым, тыц, бым-бым-бым – жёсткие басы качали, с лёгкостью заглушая лязг траков и рёв моторов. К тянущейся за танком бронетехнике выскакивали заражённые. Их валили наглухо и отбирали споровые мешки.

Что сказать? Свобода! Боремся с рабством во всём мире, спасаем экологию, слушаем регги, иногда транс, курим траву и в хрен не ставим никакие авторитеты. В общем, всё, как в нашем мире, только в нашем мире им автоматов не дают.

Тыц-тыц, бум, бум, тыц-тыц, бум, бум, тыц-тыц, бум, бум. Прошла смена очередной мелодии. Я уже знал, что справа, впереди на два часа, нам встретится небольшая группа муров, человек пятнадцать. Моё умение по-прежнему развивалось. Я уже не просто знал, а мог у своего чувства уточнить – где, сколько, чего; но портить такой приятный момент не хотелось.

После очередной группы не очень умных заражённых, выскочивших проверить, что это за такой концерт, пацаны сменили в оружии обоймы и в зубах папиросы, и разбрелись по пикапам. Кое-кто забрался на броню неспешно ползущего тяжёлого танка и прочей бронетехники. Идиллический момент не хотелось портить, но до противника уже километров пять оставалось, надо было нашим ребятам дать собраться.

Я спокойно встал в стойку, повернул морду в нужную сторону, прорычал, как на муров, и гавкнул раз десять. У нас целая система была отработана. Мои компаньоны по предыдущей банде стронгов чётко наставляли моих новых друзей, как со мной обращаться. Разумеется, рассказали истории о патронах, о том, как я своих не бросаю, про банки, и ещё чего-то от себя. Самым подробным образом рассказали, как я замечательно дрессирован, какой умный и, конечно, не забыли сказать, что они к этому приложили максимум участия.

– Муры! Человек десять-пятнадцать на два часа по колонне! – раздался радостный вопль.

Засиделись ребята. Они хотят вершить большие дела. Революции и прочее, что делал Че Гевара – это минимум.

…Наш небольшой отряд стронгов влился в довольно крупное подразделение свободовцев. Пацаны не только слушали регги, курили траву и боролись со всеми возможными и невозможными несправедливостями мира, но и обладали недюжинными умениями в боевой подготовке. К этому следовало добавить почти полное отсутствие комплексов и горячие сорви-головы. При всём этом была военная дисциплина, подкреплённая неплохим количеством бронетехники и безграничным ресурсом патронов.

Бронетехника в Стиксе отставала на три, а то и четыре – возможно, и больше – поколения от моего мира; но миры тут разные. Броня здесь была примерно такая, как во времена моей далёкой молодости, когда шла большая замена принятых в период послевоенной эпохи и потом глубоко модернизированных образцов на наши современные. Я тут ни разу не видел моделей с бронёй из вспененного бронекомпозита, да и сами модели были древние. Т-90 мы сняли с вооружения лет тридцать назад, а Т-80у МСМ в моём мире сохранил только название, в честь традиции, и немного форму обводов корпуса, а по сути был танком уже восьмого поколения.

Ребят из нашего отряда стронгов распределили по броне. Кто-то с радостью сел за пулемётные пикапы. Меня отправили на второй за тяжёлым танком броневик командира, своего рода усиленный и превращённый практически в БМПТ. На нашем БМП установили полноценное орудие. Как они ухитрились это сделать – не знаю, но сейчас здесь была полноценная нормальная модернизированная башня, куча совершенно невероятно расположенных экранов, которые выполняли функцию защиты против противотанковых гранат ручных калибров и управляемых ракет. В то же время это железо служило удобными посадочными местами для сидевших повсюду на броне парней. Они обожали сидеть на броне. Каждый обживал своё место, привязывал подушечки, мешочки, подкладывал под зад рюкзаки с ценным имуществом.

Кстати, я не случайно сказал, что головной Т-90 был тяжёлым. Я как никто другой здесь знаю, что это единый или основной боевой танк, в зависимости от того, конструкторскую или армейскую классификацию использовать – но тут его превратили именно в тяжёлый. Свободовцы дополнили технику сюрреалистическими экранами и решётками, впереди приладили отвал, которым танк с лёгкостью подминал небольшие строения, и музыкальный центр дополнял образ. Это была своего рода гармошка, возимая с большим пафосом на башнях танков наших предков во времена Второй мировой. Теперь, наверное, было тяжело найти гармошку или балалайку, пришлось заменить на музыкальный центр. Хотя эти могли и гармошку найти, с них сталось бы…

Ко мне подбежал боец с нашивками Дарта Вейдера:

– Блохастый, давай за мной! Ты командиру нужен, – затем он развернулся и побежал.

Бойцы Свободы почему-то ко мне все обращаются как к человеку. А вам не кажется, что я вообще-то собака? Внимание, у меня четыре лапы, пасть и плешивая в роговых пластинах и клочках шерсти шкура. Почему вы даже не пытаетесь цокнуть языком или сказать «ко мне» и хлопнуть ладонью по колену? Он же сейчас просто подбежал, сказал пару слов – и считает, что я его должен понять. Просто подбежал и, отвернув от меня лицо, сказал, что мне нужно идти к командиру, во как! Интересно, у них выверты сознания местные, или это в человеческой психологии заложено? Почему это, интересно, собака должна речь понимать? Но – обстановка боевая, поэтому спрыгиваю с брони и следую за спешащим вприпрыжку воином помогать наводить в мире порядок. Народ вокруг суетился, все готовились к бою.

Всё прошло на удивление гладко. Обнаруженные мною муры даже сообразить не успели, что уже умерли. Свободовцы были снаряжены не хуже, а бурная жажда деятельности и щенячий патриотизм рвали все допустимые пределы. Об остальных боестолкновениях тоже толком рассказать нечего. Я уже не лазил по кустам со взводом сорвиголов, а был скорее средством радиолокационной разведки чуть ли не полкового уровня. Мои навыки быстро оценили, и теперь моя задача была находиться около командира, и в случае обнаружения ещё кого-то – давать сигнал. А если вдруг этот кто-то сбегал или прятался, то меня просили обнаружить злодея. Само место боя мне удавалось посетить, только когда уже чистили окрестности и делили трофеи. Если нас начинали побеждать – а бывало и такое – то меня первого гнали подальше от передовой: уж слишком я был удобная и ценная псина.

Пока я бодрствовал, то поневоле был живым локатором в радиусе нескольких километров. Одиночные цели я чувствовал за полкилометра, небольшие группы за километр, а злые отряды и того больше. Меня любили все бойцы. Пока Блохастый сидит и чешет задней ногой за ухом, количество караулов можно сокращать втрое. Со мной было удобно, и пока я бдел, народ спокойно дрых. Конечно, меня страховали. Здесь прекрасно знали об умениях некоторых личностей закрываться от сенсов – я сам знал одного такого! – но это единичные бойцы, а вот подобраться к нам отрядом ближе пары километров не получалось. Мой знакомый белый медведь был настоящий мастер скрытности: пока носом не ткнёшься, вообще не замечаешь. Это я не фигурально. Помню, как в лесу натолкнулся на своего коллегу. Просто бежал и практически ткнулся мордой в пасть – почти в метр шириной, с двумя рядами клыков по десять сантиметров… Едва не обгадился тогда.

Наш командирский броневик стоял рядом. Парни перебирали добычу. В долгих и упорных боях с мурами и внешниками было уже захвачено столько трофеев, что сами стволы ценности не представляли, а использовались больше для обмена с соседями. Ценными были только боеприпасы и редкие расходники, которые в сельмаге на кластере не перегружаются. Я лежал на брюхе, удобно положив передние лапы под голову, и наблюдал за окружающими. Вокруг, кроме нас, было всего несколько групп неразвитых заражённых. Смысла подавать сигнал не было – этих ребята даже без огнестрела в ножи возьмут.

Ко мне подбежал молодой человек, обвешанный двумя автоматами: «калаш» с оптикой и ещё что-то незнакомое и небольшое. Обоймы были по-модному перемотаны изолентой, обязательно синей. На шевроне советское Красное Знамя, октябрятская звёздочка и два скрещённых косяка на каске.

– Блохастый, тебя к командиру. Он тебя во второй штабной палатке, около поваленного дерева ждёт, – и убежал.

Твою мать! Чувачелло! Брателло! Ты куда пошёл? Нельзя сказать собаке: «Эй, Блохастый, тебя командир во второй штабной палатке ждёт», – я ж собака. Но он уже убежал. Мои мысли не подействовали. Странные они, свободовцы. Когда мы вливались, стронги чётко сказали, что я обучен, и такой умной собаки отродясь никто не видел. Сказали, что я великолепный сенс, определяющий, сколько где муров и внешников, и где просто разбитные чуваки на бронетехнике – но никто не говорил, что ко мне можно обращаться сложными фразами. А где команды? А где цоканье языком? Но я, как обычно, уже сполз со своего места и потопал к командиру.

Если кто-то думает, что это всё – так это не всё. Когда проводили брифинг, я обязательно там присутствовал. Да, меня обязательно звали, потому что мне говорили, с какой командой я пойду. А ещё, раздавая задание, они тыкали пальцем в карту, и говорили, за какой сектор я ответственный. Вот так и говорили, водя пальцем по карте. Раз с той стороны у чуваков с крышей явный перекур, то хоть я как-то буду показывать, что здесь есть собаки. После того, как в карту ткнули пальцем и сказали: «Блохастый, вот отсюда досюда ты контролируешь, здесь наши сенсы. Если что, отходишь сюда», – я подходил к карте и внимательно принюхивался, где водили пальцем. Считалось, что для собаки этого достаточно. Возможно, они и вправду верили, что этому можно научить собаку дрессировкой, или не знаю, что у них там в голове. Как собаке на карте что-то можно объяснить? Мне каждый раз хотелось хвататься за голову. Представляю, как бы над всем этим делом ржала Кошатина. Она наверняка где-то поблизости крутилась, но эту тихушницу разве увидишь, если она этого сама не захочет?

Сейчас всё было, похоже, очень плохо. Раздачу партийных поручений начали с меня.

– Блохастый, нам надо срочно выдвигаться – наши разведчики доложили, что нас решили уничтожить одним ударом. Пойдёшь со второй колонной, – вещал командующий.

Полностью рассказывать смысла нет – всё было очень плохо, даже хуже, чем я ожидал. Времени совсем не осталось. На наше подразделение двигалась вся мощь внешников и муров. В нашем объединении отрядов была собрана треть всей бронетехники свободовцев. По количеству брошенных на нас танков наши враги превосходили нас втрое, по людям – вчетверо. Внешники решили одним ударом закрыть проблему противостояния, и на острие атаки попадал мой стаб.

Круглые сутки порталы внешников выплёвывали новенькую броню. Все уроды Стикса стекались в предвкушении больших заработков и защиты, спешно вооружались и проходили подобие боевой подготовки. Радовало и одновременно огорчало, что вся бронетехника была не современная. Мой родной стаб был одним боком пристыкован к очень агрессивной черноте, и современная электроника выходила из строя, какая бы она защищённая ни была. Домики строились в полтора этажа с низкими потолками, потому что на уровне пяти-шести метров выходила из строя даже обычная электрика. Если сделать дом на метр повыше, то лампочки и выключатели в пол вкручивать придётся. Я вначале удивлялся, почему в посёлке нет сотовой связи, а в каждом доме проводные телефоны. Теперь этот фактор играл на нас. Всё будет происходить на земле, без сверхумных снарядов и ударов с воздуха. Радовало, что техника старая, ровня нашей – а огорчало, что она гарантированно будет работать, и что её очень много.

Обсуждение длилось всего пару минут; меня отправили в штаб второй колонны, и мы двинули. Вокруг бегали бойцы, хватая самое необходимое, и грузились на грузовики. Этот мир со своими неограниченными ресурсами давал возможности, и машин хватало всем. Особенность второй колонны была в том, что она полностью состояла из колёсной техники – БТР, БРДМ и разных модификаций пулемётных пикапов и броневиков.

Расстояния в Стиксе небольшие. С одной стороны внешка, с другой – Пекло, а посередине полоса километров в пятьсот. Но переизбыток заражённых, чернота и перегрузки кластеров растягивали дорогу в сотню километров зачастую на несколько дней, а уж там, где путь проходил рядом с Пеклом – каждый километр мог требовать пробивать проход в тварях неделями.

Мы пришли первыми. Я спрыгнул с брони и отправился проведать своих друзей. Почти сразу встретил Мальвину. Я её впервые видел перепачканную глиной и с лопатой. Десяток женщин и пара мужчин рыли яму под фундамент для заливки бетонного ограждения. Мальвина, как обычно, ойкнула при виде моих изменений во внешнем виде, а затем радостно бросилась чесать за ушами. Чарлик был тут же и, подражая хозяйке, рыл передними лапами кучу глины. Коржа я нашёл рядом с КП. Он руководил погрузкой боеприпасов и раздавал распоряжение по размещению орудий в капониры. Получив немного почесух, я не стал отвлекать моего товарища, а отправился к своему БТР для несения службы.