Текст книги "Лондон должен быть разрушен! Русский десант в Англию"

Карибское море

Никогда еще в жизни Алексей Петрович Ермолов не думал, что окажется на краю света в самом что ни на есть смысле. Прихотлива судьба военного, извилисты ее пути! Это двадцатисемилетний подполковник хорошо знал, но не считал, что такой поворот произойдет с ним, и было над чем сейчас подумать и о чем поразмышлять.

Свою карьеру он начал ровно двенадцать лет назад безусым подпоручиком гвардии. Но дуэли с буйным поведением не остались без внимания, и в одночасье Ермолов оказался в армии с тем же чином и весьма подпорченным послужным списком, так что надеяться на продвижение по иерархической лестнице не приходилось.

Однако семь лет назад он ухватил птицу удачи за пышный хвост – сражался под Адрианополем с янычарами, не дав тем выйти к тылу русского отряда князя Багратиона. А командовал тогда, в той сумятице, сам Константин Петрович, второй сын императора, ставший теперь византийским базилевсом и болгарским царем.

Так что фарт попер, как говорят картежники!

В добавление к двум ранам дерзкого поручика наградили белым Георгиевским крестом и, как следствие, автоматически произвели в капитаны, тут же переведя в гвардию с тем же чином – так что можно было считать себя армейским майором.

Наслаждаться жизнью, почивая на заслуженных лаврах, Алексей Петрович не стал – настолько он имел непоседливый и живой характер. А потому вскоре очутился в училище колонновожатых, находившемся под патронажем только что созданного гвардейского Генерального штаба. Туда-то он и попал вскорости, прямиком в управление, скрывавшееся под скромной литерой «2» и занимавшееся чрезвычайно нужной для государства работой по сбору сведений о сопредельных с Российской державой странах. В большинстве своем весьма беспокойных и достаточно агрессивных соседей, любящих побряцать на границах оружием.

Первой и пока единственной оказалась Персия. Там молодой капитан ничего не успел сделать полезного, фактически проработав только курьером и принеся горестную весть о трагической гибели посла Радищева. Хотя даже такая скромная служба была заранее, или авансом, отмечена дарованием нового чина и очередным переводом в армию.

Так что быть подполковником в 27 лет – весьма достойная карьера. Грех на судьбу жаловаться!

– Прах подери, никогда бы не стал служить на этих лоханках!

Ермолов согнулся в спазме, желудок в очередной раз содрогнулся от неизвестно отчего появившегося комка. Сейчас, с бледно-зеленым лицом, терзаемый морской болезнью, он проклинал всех и вся: неприветливое Карибское море, что встретило штормом, и паровой корвет, смертельно надоевший за два месяца плавания, и капитана, с которым он достаточно близко сошелся, и даже самого императора.

Петра Федоровича офицер почитал всем сердцем, но сейчас проклинал в три армейских загиба, которым, по своей экспрессии, весьма далеко до флотских, но, несмотря на это, не менее выразительных и горячих.

– Мать твою! Э-ха…

Подполковник согнулся в жестоком приступе, чувствуя, как все его несчастное нутро выворачивает наизнанку. Нелегка царская служба, раз так страдать приходится!

Булонь

– Необходимые приказы уже отданы главнокомандующим принцем Суворовым, сир! Наши объединенные войска полностью готовы, а еще более ожидать наступления штиля, на мой взгляд, не стоит. Я думаю, можно начинать экспедицию, сир!

Петр с улыбкой посмотрел на генерала Гоша. Первый консул республики уже не морщился, выдавливая из себя привычное для француза обращение к королевской особе. Да и другие французские генералы восприняли такое совершенно спокойно, будто и не было пятнадцати лет безумной революционной круговерти.

За длинным столом сидело высшее командование объединенной союзной армии. Петр скользнул взглядом по знакомым лицам – Гош упрямо сжал губы, глава Французской республики признал некоторое понижение в статусе и уже, как и сам Петр, почти не вмешивался в деятельность фельдмаршала князя Суворова, назначенного, с их общего согласия, главнокомандующим экспедицией на Остров.

«Как пауки в банке! Жрут консулы друг друга и не морщатся! Победитель остался один – Гош, и теперь ему один шаг до «пожизненного консула». Но вот императором он никогда не станет, нет в нем Бонапарта. Как там? И каждых тварей миллионы, и все метят в наполеоны!»

Петр бросил короткий взор на лучших полководцев республики. Хитроумный Массена немного щурил глаза, Макдональд спокойно смотрел на Первого консула, но в глазах сверкали какие-то огоньки, Бернадот только постукивал костяшками пальцев по столешнице, и именно на нем Петр остановил свое внимание.

«А ведь не бывать тебе, братец, шведским королем!» – мысль вызвала усмешку, ведь на примере этого генерала можно было судить, насколько извилист путь революционеров и как многие быстро отказываются от своих прежних убеждений.

В реальной истории Бернадот числился в неисправимых якобинцах, но когда в одиннадцатом году ему предложили титул кронпринца шведского при бездетном короле, бывшем герцоге Карле Зюндерманландском, французский генерал охотно согласился, благо на эту должность его пропихивали шведские офицеры, бывшие его пленники, к которым он проявил исключительное благородство.

Позже бравый кондотьер с монаршей короной сражался уже на стороне антифранцузской коалиции и там, говоря русским языком, полностью «перековался», или «ссучился», кому как угодно, забыв свое революционное творчество.

Вот только каково было изумление придворных аристократов и лекарей, которые много позднее принялись омывать тело любимого усопшего короля, положившего начало целой династии Бернадотов на шведском престоле.

На груди обожаемого монарха красовалась мастерски сделанная татуировка гильотины, отрубающей голову несчастному монарху Людовику, и короткая, но емкая надпись, шокировавшая стыдливые души придворных: «Смерть королям и тиранам!»

«Революция сама пожирает собственных детей, романтиков этого безумия – достаточно вспомнить Дантона, Робеспьера и прочих санкюлотов. А на смену им, если не берут реванш контрреволюционеры, приходят уже прагматики в генеральских мундирах.

Что Гош здесь, что у нас Сталин – Иосиф Виссарионович ведь, в конце концов, маршальский мундир надел и генералиссимусом стал. А военная среда требует единоначалия и строгой подчиненности, демократия для нее острый нож. Потому-то у нас Тухачевского и прочих «красных» полководцев безжалостно к стенке поставили.

Здесь до этого пока не дошло, но Гош убрал в Новый Свет Моро, а Жубера отправил с отрядом в мятежную Ирландию, где этого генерала могут убить англичане, что весьма вероятно. А ведь оба твердые республиканцы, уж первый точно, с масонами дружит. Жалко Моро, чистая душа… Потому и опасен для Гоша. И не только для него, но…»

– Я думаю, нужно начинать нашу десантную экспедицию незамедлительно, сир!

Гош внимательно посмотрел на императора, не понимая, почему тот молчит, хотя они все обговорили заблаговременно, а только задумчиво хмурит брови, о чем-то напряженно размышляя.

– Господин Первый консул прав: нам нечего ждать у моря погоды! Высадка состоится при любой…

Очнувшийся от размышлений Петр словно подвел черту под заседанием известным, но перефразированным футбольным изречением. Действительно, союзные войска вот уже два дня изнывали от нетерпения, находясь в пунктах посадки, и любое промедление могло сказаться на них негативно. Да и время подступило.

Петр считал, и не без причины, что именно последние дни июня наиболее благоприятны для свершений. Именно с того самого часа, когда он впервые оказался в теле императора Петра Федоровича, а потому старался приурочивать именно к этому периоду наиболее важные деяния.

– Господа генералы!

Петр внимательно посмотрел уже на своих подданных. Старик Суворов буквально ерзал на стуле от нетерпения, готовый вскочить в любую секунду и броситься навстречу «марсовым потехам». Войну старый фельдмаршал любил до полного самозабвения.

Таков же был сидящий рядом с ним Багратион, которому не суждено было стать фельдмаршалом. Горячий князь являлся превосходным тактиком, но никудышным стратегом, ибо кавказская кровь мешала ему сохранять хладнокровие и трезвость расчета.

А вот генерал-лейтенант Бонапартов, несмотря на то что являлся корсиканцем, смирил свою пылкую южную натуру, ни в чем не уступающую грузинской, и казался Петру словно сотканным из одних только математических формул.

«Вот кому я вручу армию после ухода Александра Васильевича! Чего уж тут, правду не скрыть – сейчас его последний поход. И только это удерживает в жизни… А как цель будет достигнута и Лондон падет к его ногам, так и сдаст наш старик, сильно сдаст!»

Петр скривил губы: осознание этого факта мучительное и горестное, но ничего поделать было нельзя.

Время безжалостно забирало старых соратников, и он чувствовал себя более в окружении подданных, чем друзей. И сейчас мысленно пожалел о том, что уже не может, как раньше, отправиться вместе со своими войсками прямо в логово извечного для России врага, а будет ждать хороших вестей на берегу.

Но тем и лучше!

Ни он, ни Гош ничем не свяжут Суворова, а уж лучший военный гений России за всю ее многовековую историю, не потерпевший ни одного поражения полководец не упустит своего…

Доггер-банка

– Нужно их догнать!

Юный король Густав возбужденно топнул ногой, не в силах смотреть на удаляющиеся по синей глади белые облачка парусов. То, что он недавно увидел собственными глазами, произвело на юношу неизгладимое впечатление. Хваленый британский флот позорно бежал, не выдержав сражения с подоспевшей на помощь русской эскадрой.

В коротком бою были потоплены два линкора «владычицы морей», а еще два, которые англичане бросили, догорели. Морские воды уже поглотили остовы кораблей, которые теперь навечно упокоились на песчаном дне, выставив из воды мачты как погребальные кресты.

Два года назад Густав искренне радовался, узнав о разгроме английской эскадры у Копенгагена. Известие было настолько ошеломляющим, что он просто не мог поверить в него.

Но сейчас, увидев, в каком состоянии находятся парусные корабли шведов и датчан, он умом понял, насколько опасны британцы, и то, с какой неожиданной легкостью их побили русские, перевернуло все его представления о морских сражениях.

– Ваше величество, чтобы догнать британцев, нам нужно дать полный ход, а это приведет к преждевременному исчерпанию угольных ям!

Капитан второго ранга Василий Михайлович Головнин, еще молодой, не достигший тридцатилетнего рубежа, но уже знающий и опытный морской офицер, с такой отеческой улыбкой смотрел на юного монарха, что Густав моментально сник.

– Да-да, я помню… Задача адмирала Сенявина состоит в том, чтобы привести эскадру и транспорты в Дувр…

– Вот видите, ваше величество! Поэтому военные, и моряки в особенности, должны всегда помнить о приказе, данном им, и о дисциплине, на которой держится и флот, и армия!

– Но мой «Ретвизан» не сражался! Почему? Ведь его пушки были бы не лишними в этом сражении!

Король исподлобья глянул на офицера, крепко сцепив пальцы на эфесе своей знаменитой шпаги, с которой он не расставался даже на миг. Каждый раз, вынимая серебристую сталь из ножен, он ощущал идущую от нее силу. Какое уж тут расставание с подарком великого Карла!

– А что касается «Ретвизана», ваше величество, его задача, как и других трех кораблей, охранять транспорты. К тому же наши команды недостаточно обучены, хотя шведы прекрасные моряки!

– Да-да, я понимаю!

Густав угрюмо засопел: он не считал себя моряком и, как его великий предок, хотел воевать только со шпагой в руке, чувствуя под ногами твердую гладь земли, а не раскачивающуюся из стороны в сторону палубу.

К тому же корабли шли не только под белыми парусами, но и с работающей паровой машиной, которую не только он, но и многие молодые шведские моряки поначалу принимали за огнедышащего дракона из сказок.

Густав сделал зарубку в своей памяти: не только изучить паровую машину до последней железки, но стать самым прилежным учеником своего русского флаг-офицера, приставленного дедом, который выполнял еще и функции командора на небольшом союзном, всего из четырех кораблей, линейном отряде.

– Не огорчайтесь, ваше величество, в проливе нас ждут англичане, и новый бой с ними обязательно будет! Вас ждет в Кале император Петр Федорович, ваш дед, а от него вы можете узнать гораздо больше о войне, чем могу поведать я, ваш покорный слуга!

Трафальгар

Корабельный гардемарин Михаил Лазарев, совсем еще юный, шестнадцати лет от роду, безусый юноша, пристально рассматривал чуть видимую на горизонте угловатую кромку земли.

Где-то уже недалеко был загадочный Кадис, главная база испанского флота, куда поспешала вышедшая из Мальты русская эскадра адмирала Ушакова, состоящая из двух десятков паровых кораблей, девять из которых были линкорами.

Заветный Кадис был, по сути, настежь открытыми воротами в Атлантику, куда вот уже несколько столетий отправлялись корабли.

Новый Свет манил моряков, флибустьеров, конкистадоров и прочих любителей приключений, притягивал со страшной силой своими рассказами о невиданном ранее обогащении, о путях в сказочную страну Эльдорадо, в которой, по слухам, удалось побывать немногим счастливчикам.

– И вот я здесь!

Посмотрев на пустынное море, чуть усмехнулся гардемарин. Еще год назад, будучи кадетом только что открытого Черноморского корпуса, он и не мечтал так скоро побывать в боевом походе, но осенью его перевели в гардемарины, и вот теперь, направленный на годичную морскую практику, он получил повышение и стал «корабельным».

Перед глазами в розовом тумане поплыли миражи стран и городов, в которых Лазарев уже побывал на своем пока коротком жизненном пути. Он видел зеленые оливы в Пирее, и легендарный остров Саламин, где когда-то греческий флот Фемистокла разгромил персидскую армаду Ксеркса, и величественный языческий храм в Афинах, посвященный воительнице Палладе, который поражал своей величиной даже видавших виды скептиков. Такова была Древняя Греция во времена своих бессмертных героев, чьи имена уже стали достоянием истории.

Побывали русские моряки и в Чесменской бухте, в которой русский флот одержал две выдающиеся победы над турками и англичанами. Лазарев хорошо запомнил то чувство невыразимой гордости, что он русский моряк, и это навечно отпечаталось в душе юноши.

Прав был великий император, когда сказал: «Помилуй Бог, но я русский!» И это чувство сопричастности к великим свершениям Михаил всячески берег в себе с того дня, когда разглядывал легендарный Константинополь – русский Царьград, – и любовался Святой Софией, что была снова осенена православным крестом.

В этом величественном соборе он впервые не сдержал слез и, как заклятие, читал строчку из приказа, что отдал Петр Федорович по армии и флоту: «Имя русское держать честно и грозно!»

Весь поход юный гардемарин мечтал участвовать в битве и, может быть, совершить подвиг. Михаил даже представил, как в клубах дыма и пламени он с саблей в руках ведет матросов на абордаж и первым врывается на палубу ненавистного «британца», а там…

Гибралтар

– А мы не будем торопиться, ваше императорское высочество, ибо поспешишь – людей насмешишь!

– Я согласен с вами, Михаил Илларионович!

Царь московский Александр Петрович только усмехнулся, слушая старого фельдмаршала, известного своей тучностью, но еще более хитростью и истинно византийским коварством.

Князь Голенищев-Кутузов был намного младше главнокомандующего русской армией фельдмаршала Александра Суворова и, еще не достигнув шестидесяти лет, все еще оставался чрезвычайно энергичным и предусмотрительным человеком.

Впрочем, первое свое качество «старый лис» тщательно скрывал, и все окружающие видели в полководце чрезвычайно ленивого сибарита, любящего с юношеским пылом волочиться за молоденькими девушками. И тем опасен был старый служака, в котором качество лесной бестии с рыжей шкурой сочеталось с мертвой хваткой матерого волка.

Александр, так уж у него получилось, первый раз оказался на настоящей войне – стычки с воинственными инородцами в Сибири таковой не являлись, обычное дело в тех далеких землях. И сам хорошо понимал, что генерала из него не выйдет, потому все военные дела цесаревич спокойно переложил на фельдмаршала, чему тот был несказанно рад.

Нанесенная поляком в Берлине рана продолжала беспокоить Александра Петровича, причем так, что он официально отказался от императорского престола, прекрасно осознавая, что управлять столь огромной страной в полную силу он никогда уже не сможет.

Государственный совет принял это отречение, но оставил его в строжайшей тайне. Однако уйти на покой царю Московскому так и не удалось. После тайной беседы с родителями, на которой он присутствовал вместе со своей женой, испанской инфантой Марией, судьба и государственный долг забросили его сюда, под знойное небо древней Иберии.

Заполучив такого союзника, как Испания, Антанта чрезвычайно усилилась. Недолго думая, Петр подписал со своим «кузеном», а фактически с премьер-министром Годоем, тайное соглашение, по которому передавались не только линейные корабли в обмен на мексиканские земли, но Россия брала на себя многие обязательства, одним из которых было взятие английской крепости Гибралтар.

Последняя была построена на скалистой косе, не так давно отнятой у Испании, и фактически запирала вход в Средиземное море. Терпеть такую «занозу» Петр Федорович и генерал Гош не желали категорически, а потому снарядили небольшой корпус с мощной осадной артиллерией, что вместе с испанскими войсками приступил к штурму британской твердыни, в бухте которой стояла эскадра адмирала Коллингвуда.

– Ничего, пушки расставлены, пора начинать концерт! – чуть нараспев, на исконный русский манер, произнес Кутузов, ехидно улыбнулся и потянулся, как сытый кот. – Дня два-три бомбим хорошенько, а там британцы пардона и запросят. Так что, ваше величество, не волнуйся, долго сидеть здесь не будем. У нас и так дел много. Всему свое время!

Последние фразы в устах старого фельдмаршала прозвучали с такой нескрываемой угрозой, явственно просквозившей в чуть суховатом голосе, что Александр Петрович удивленно выгнул брови и задумался…

Слова лукавого фельдмаршала явно относились не к англичанам, а к кому-то другому. Это не могло не насторожить уже битого жизнью великого князя. Но он твердо знал – переспрашивать Кутузова нельзя, тот всегда хранит свои планы в тайне.

Оставалось только думать и гадать…

Трафальгар

…И вот в клубах дыма и пламени он ворвался на палубу британского линкора «Виктория», самого мощного корабля «владычицы морей». Взмах абордажной саблей, другой – враги валятся как снопы, и перед глазами кормовой флаг – белое полотнище, перечерченное красным крестом. Руки сами тянутся к нему, а потом…

Серебряный крест на оранжево-черной колодке, знак отличия ордена Святого Георгия – заветная награда для любого солдата и матроса, и гардемарины тут не исключение. И теперь он георгиевский кавалер, но недалек тот день, когда его грудь украсится белым крестиком, в центре которого на медальоне изображен всадник, пронзающий копьем змея.

Перед глазами всплыл императорский указ, в котором расплывались строчки, от которых в груди стало жарко: «За бесподобную храбрость при взятии вражеского флагмана означенного корабельного гардемарина произвести в первый офицерский чин».

– О чем задумались, юноша?

Участливый голос боготворимого на эскадре адмирала вывел гардемарина из почти детских мечтаний. Хотя… Плох тот сержант, что не мечтает об офицерских погонах, а уж про золотых адмиральских «орлов» и говорить не приходится.

Федор Федорович Ушаков взирал на Лазарева с такой мудрой улыбкой понимающего отца, что Михаилу показалось, что его мысли прочитаны. И от этого багровый румянец моментально окрасил юношеские щеки, покрытые нежным пушком.

– Ну, полноте, мой мальчик! – адмирал усмехнулся, но тут же добавил такие слова, от которых Лазарев окончательно впал в смущение. Парню показалось, что румянец расползся по всему телу. – О славе мечтать, господин корабельный гардемарин, можно, но война это не только подвиг, но каждодневный, тяжелый труд – соленый пот, пропитанный запахом моря! Вот так-то!

– Так точно, ваше высокопревосходительство!

Лазарев вытянулся во фронт, но адмирал уже глядел в сторону. Ушаков уставился на еле видимую полоску берега и, властно расставив ноги на качающейся палубе, поднес широкую ладонь к глазам, будто стараясь что-то там разглядеть.

– Мыс Трафальгар… К вечеру наша эскадра будет уже в Кадисе, надеюсь, союзники не подкачали и готовы к бою. Но где же британские корабли, прах подери?!

Восклицание вырвалось у старого адмирала невольно. Подобное чувствовал и Михаил. Он, как и все русские моряки, находился в нервозном состоянии все эти прошедшие дни.

Действительно, происходило то, чего просто не могло быть. «Владычица морей» пропустила русскую эскадру, и ни одного паруса на горизонте он так и не увидел – море словно вымерло…

Дюнкерк

– Царь-батюшка, мы же щелкаем хлебалом, как ты изволишь выражаться сам!

Никогда еще контр-адмирал Грейг не пребывал в столь лютом бешенстве и потому, впервые в жизни, позволил в адрес императора произнести столь нелицеприятную правду, пусть за глаза и втихомолку, чтобы никто не услышал. Хотя, положа руку на сердце, эти самые слова он сказал бы Петру Федоровичу прямо в глаза, появись последний в гавани.

С боевой рубки флагманского броненосца «Тур» была хорошо видна вся гавань, битком набитая боевыми кораблями, транспортами, пароходами, баржами и прочими судами.

– На море тишь и благодать. Самый раз переправляться!

Молодой адмирал продолжил критику, уже с трудом сдерживая эмоции. Имея за плечами пятнадцать морских кампаний, он считал, что высадка должна была начаться еще вчера, и каждый час, не то что день, отсрочки просто губителен.

И незачем ждать прибытия эскадр Ушакова и Сенявина, к парусным линкорам, пусть и паровым, Грейг уже относился с изрядной долей пренебрежения: его броненосцев достаточно, чтобы если не уничтожить, то основательно потрепать весь британский линейный флот.

– Такую силищу собрали… И стоит как привязанная! – Грейг посмотрел в широкую железную прорезь.

Вытянувшиеся линией низкобортные броненосцы дымили трубами и в любой момент могли выйти из гавани, достаточно только подкинуть угля в топки и хорошо раскочегарить машины.

Новые «быки» императорского флота, введенные в строй прошлой осенью числом в пять единиц, являлись улучшенной версией знаменитых «медведей», которыми он командовал в бою у Копенгагена.

Все они были задействованы на прикрытии транспортов в Булони. Да и в Кале стояло четыре броненосца русского типа, но построенных на шведских и датских верфях. Целая дюжина, способная страшным ударом орудийных клыков смести любого врага с водной глади Ла-Манша.

Да хоть весь британский флот, со всеми его знаменитыми адмиралами и капитанами!

Грейг скрипнул зубами – адмирала беспокоили полученные сведения, что британцы уже построили броненосный корабль, способный сразиться с русскими на равных. И якобы сей «мастодонт», названный «Дредноутом», то есть «Неустрашимым», уже стоит в Темзе и готов к бою.

«Нельзя откладывать операцию! Никак нельзя!»

Эта мысль пронизывала всю душу. Грейг, обучавшийся в Англии, прекрасно знал возможности британских верфей и заводов и считал, что уже через год британцы смогут выставить броненосный флот, по числу кораблей не уступающий русскому. А прекрасно обученных моряков и офицеров было не просто с избытком – на союзный объединенный русско-франко-испанский флот хватило бы, да еще осталось.

«Промедление смерти подобно!»

– Ваше превосходительство! С берега сигналят: «В действие вступил приказ Буки!»

Голос вахтенного офицера моментально отвлек адмирала от черных мыслей, и с души тут же рухнул тяжелый камень. С нескрываемым облегчением Грейг выдохнул всего одно слово:

– Наконец-то!!!