Текст книги "Земля-воздух-небо"

Говно. Если не выкопать туалетные ямы, то говно будет везде. Вы все будете в говне, хотя вы этого не заметите, потому что вы сами говно. Но заметят насекомые. В том числе ядовитые. Птицы, в том числе хищные и опасные. Бактерии и кишечные палочки. Звери. И даже бармалеи могут унюхать ваше говно. Запомните главное правило человеческой жизни: говно надо прятать! Каждый человек на восемьдесят процентов состоит из говна. Но своё говно надо прятать! Тот, кто не прячет своё говно, тот не может называться человеком. Такой ублюдок может быть только молдаванином. Среди вас есть молдаване?

Молдаван не было. Барс продолжал:

– Где устроить туалет? Это самый важный вопрос при планировании лагеря! Надо изучить розу ветров. Надо устроить туалет так, чтобы ветра выдували миазмы ваших испражнений в сторону от лагеря, а не в лагерь. И надо чтобы туалет находился в максимально защищённом месте, в естественных складках местности и под прикрытием огневых точек, снайперов и пулемётчиков. Туалет должен быть устроен в более безопасном месте, чем штаб, потому что командир боевой части тоже ходит в туалет и он не хочет погибнуть, пока срёт в позе орла, а если ему суждено погибнуть, то лучше пусть его убьют в штабе, над оперативной картой, потому что это красиво и романтично, а не в говне. Потому что только молдаване рады сдохнуть в своём говне, но ваш генерал не молдаванин, и среди вас тоже нет молдаван. Или есть?

Молдаван не было. Барс продолжал:

– И последнее. Сейчас, сразу после того, как мы определим наилучшее место для строительства сортиров, командиры взводов выделят своих лучших людей для копания ям под говно и для прочих фортификационных работ. Не дай Аллах кому-то из вас начать блатовать, прикидываться отказником на зоне и сказать, что вам западло рыть парашный окоп, что, мол, пусть чуханы роют. Во-первых, здесь вам не зона. Здесь хуже. Во-вторых, вы все чуханы, а пахан тут один, это я. Я слышал, что в других отрядах кто-то где-то разводит уголовщину, блатование, вот эту вот дедовщину и кто-то кого-то чмырит. Где-то и с кем-то это прокатывает. Но не со мной. Не у меня в батальоне. Запомните: у меня в батальоне только я могу всех чмырить. Я дед, а вы все духи. Я могу вас даже отпидарасить, но не хочу, потому что я люблю ебать женщин, и, как было сказано вам ранее, я берегу свой хуй, чтобы им ебать ваших жён. И если кто-то из вас откажется рыть яму под говно, или в порядке назначенного дежурства убирать за всеми говно в сортире, или хоть как-то, хоть где-то, хоть в чём-то проявит свою уебанскую гордость, то вот что я сделаю. Я не буду вас убивать. Я мог бы сказать, что я пристрелю вас и скину в эту самую яму, где вас быстро похоронят под говном, и мне за это ничего не будет, всё спишут на боевые потери. Я мог бы не только сказать, но даже и сделать это. Но я не такой добрый. Я злой. Поэтому я сделаю хуже. Я вас уволю. Я отправлю вас обратно с формулировкой о том, что такой-то уебан нарушал дисциплину, не выполнял приказы и не исполнял свои обязанности по контракту. И тогда знаете что? Вы, придурки, наверное, не читали, что написано мелким шрифтом в контракте. А там написано, что при увольнении в связи с неисполнением обязанностей по контракту вы не только лишаетесь права на вознаграждение, но и обязаны возместить все затраты по вашему обучению, проживанию в лагерях и на базах и на транспортировку вас до места командировки и обратно. Приличная сумма, я вам скажу.

Все были ошарашены. И как-то сразу проснулись, что ли. Даже молдаване, если такие среди нас всё же были. А Барс добивал:

– Поймите, педрилы. Вы тут не сражаетесь за Родину. Никакой Родины тут нет. Вас не партия и народ сюда прислали. Вас наняла весьма конкретная коммерческая структура. Она вложила в вас деньги. И каждый рубль посчитан. Вы должны отбить затраты своей работой. Либо сдохнуть, это нормально, это страховой случай. А если вы ебанулись, или зассали, или, не знаю, как-то ещё ебанулись и отказываетесь исполнять всё, что вам поручат делать: копать ямы под говно, убивать детей и беременных женщин, сжигать леса напалмом, сбрасывать на города атомные бомбы, сосать мой хуй, если я вдруг этого захочу, то с вами расторгнут контракт и отправят вас обратно. И вы должны будете возместить фирме убытки. Все убытки. Много убытков. И вы их возместите. Вы будете продавать на органы своих детей, но выплатите всё до копейки. Почему я так в этом уверен? Потому что коллекторами у фирмы работают самые отмороженные бойцы из тех, кого даже в Сирию не пускают – настолько они отмороженные. Потому что быть жестоким к женщинам и детям на войне – это, конечно, хорошо. Но должен же быть и у жестокости какой-то предел. А они беспредельщики.

Надо ли говорить, что Снег отправил «окапываться» меня. Правда, и сам он стоял рядом, долбил эту блядскую смесь песка и камней маленькой гнутой лопатой.

7

Мы устроили лагерь посередине пустыни, в гиблом месте. Обозные машины привезли некоторый минимум строительных материалов, палатки, кухню, дизель-генератор, медпункт и всё такое. Мы построили неплохие сортиры на западной границе лагеря, потому что ветер постоянно дул с востока. Всё остальное было сильно хуже сортиров. Мы жили в армейских палатках на 12 человек, у каждого отделения была своя. Ночью в палатках было холодно, днём душно, и какие-то насекомые, какие-то жуки и скорпионы всё же приползли в лагерь, хотя своё дерьмо мы тщательно прятали. И змеи тоже появились. Кормили плохо. Раз в день полевая кухня варила из концентрата какое-то «горячее»: то ли суп, то ли кашу с мясом, ещё и хуй поймёшь с каким. Остальная еда выдавалась сухпакетами. В пакетах были солёные крекеры и сладкие шоколадные батончики. Уже на третий день задница слипалась от сахара. И если бы у меня не было сахарного диабета, то я бы точно его заполучил. Питьевую воду в бутылках выдавали по норме, три литра в день, и она быстро заканчивалась. С помывкой было ещё хуже. Нам привезли цистерну с водой, которая сразу же протухла. Первое время я пытался обливаться хотя бы такой водой дважды в день, но меня поймал Снег. Он сказал:

– Чечен, ты что, охуел? Это вся наша вода на неделю или, хуй знает, на две. Ты сейчас её на себя выльешь, а мы потом чем будем мыться и кухню мыть? Отставить лить воду! Умылся утром и нахуй от цистерны!

Пришлось подчиниться. Тем более по сути Снег был прав. И вообще, он был не таким уж говнюком, наш взводный. Вспоминая его сейчас, я думаю, что он был даже по-своему хорошим человеком.

Зато чего было много, так это боеприпасов. Ко всему выбранному нами дерьму-оружию нам выдали практически неограниченное количество патронов, гранат, мин и прочей взрывоопасной хуйни. Целые горы ящиков с боеприпасами лежали в «пакгаузах» – палатках, специально выделенных под хранение боеприпасов. Мы должны были отстреливать в день по тонне боеприпасов или что-то вроде этого. В этом и состояла наша задача. Отстреливать боеприпасы. Пристреливать своё оружие. Практиковаться в стрельбе. Кроме того, мы уже выполняли своё первое боевое задание, так как прикрывали собой какое-то «направление», а грохот нашей стрельбы должен был держать бармалеев подальше. Но «боевые» нам не начислялись, и оплата шла по прежнему, тыловому тарифу, как когда мы блаженствовали на базе, что, я считаю, было очень несправедливо.

Скелеты «Тойот Хайс» были приспособлены в качестве мишеней. Мы не только решетили их уже и так худые бока из стрелкового оружия, но и забрасывали минами и гранатами. Это оказалось весело. Ну то есть никаких других развлечений всё равно больше не было. Телефоны отобрали перед выездом. На самом деле половина бойцов всё равно привезли припрятанные гаджеты. Но толку в них было мало. В этом гиблом месте никакая сотовая связь, даже местная, сирийская, не ловила. Или у нас самих глушитель стоял? На планшетах можно было только играть в заранее закачанные игры, слушать музыку, смотреть фильмы и книги, тоже те, что загрузили заранее. Подзаряжать аппараты было можно, дизель-генератор давал электричество. Всё это я перенёс нормально, ещё на базе отвык заходить в социальные сети. Что там можно узнать? Какие-то люди, они живут там, в городах, со своими детьми и кошками, разговаривают о политике и экономике, а о чём могу им рассказать я? О том, как три сотни потных мужчин и несколько некрасивых женщин ждут боевого задания, а пока просто живут, жрут и срут и ещё пердят безостановочно? Вы скажете, что жизнь – она везде одинаковая. Что в городах тоже пердят. Да, пердят. Но только здесь, на войне, в военизированной части, на пороге смерти ты это как-то… ну по-настоящему чувствуешь.

Прошло две недели в лагере, который я для себя назвал «гиблым местом», хотя время показало, что я был не прав и это место было совсем, совсем не гиблым, а вполне нормальным таким местечком, к нему можно было даже привыкнуть, и мы уже начали привыкать, тело начало привыкать к тому, что его не моют, и покрылось уютной защитной корочкой, а еда… что еда, просто жрать надо меньше, ведь человек живёт не для того, чтобы жрать. Но вот мы расстреляли свои пакгаузы, и начальство решило, что пора двигать нас в дело. За две недели у нас образовался один убитый и двое тяжелораненых, из-за неосторожного обращения с оружием, а на самом деле потому, что оружие было дерьмовым. Миномёт разорвало вместе с миной. Оказалось, что раненым и жене убитого выплатят только половину страховки, так как страховой случай произошёл не во время «выполнения специального задания», а «во время подготовки, обучения и отдыха», и об этом тоже было написано мелким шрифтом в контракте, но кто же его читает, этот ёбаный мелкий шрифт.

Это был где-то двадцать второй или двадцать четвёртый день нашей командировки. Я тогда ещё не вёл записей, поэтому могу перепутать точные даты. В общем, мы наконец поехали на войну. Нас включили в штурмовую группу, которой командовали настоящие армейские офицеры. И в группе кроме нас были настоящие армейские подразделения. Какой-то спецназ, или десантники, или мотострелки. Ну и мы, наёмники, «солдаты удачи». Поэтому мы, конечно, шли первой волной штурма, вместе с тяжелой техникой. Ещё были подразделения сирийской армии. Но те вообще встали позади русских, чтобы потом квалифицированно сделать зачистку. В бой они галантно пропускали первыми нас.

Городок в провинции Идлиб. Так себе городок, ни мал ни велик. Что интересно, обороняли его от нас не бармалеи из ИГИЛ, а другие бармалеи, из Джейш-аль-Фатх, они вроде бы больше отношения имеют к так называемой оппозиции, которую любят и обласкивают наши американские союзнички, а может и нет. Шайтан их там разберёт, этих бармалеев. В общем, наша авиация сначала хорошо отработала по городу. Потом мы с сирийцами накрыли городок артиллерией. В принципе там оставались уже только развалины и трупы, когда мы пошли по улицам, сопровождая танки, БТР и БМП. Развалины время от времени оживали, кто-то пытался в нас стрелять или просто шевелился. Стандартное тактическое решение – выстрелить по области движения из гранатомёта. Иногда попадались так называемые мирные жители и, что самое странное, живые и даже не раненые. Если они были отчётливо видны как «мирняки» без оружия, то мы их вообще не трогали, пропускали через свой строй. Сзади всё равно шли сирийцы, они устроят жителям города фильтрацию, рассмотрят каждого на причастность к преступлениям против законной власти и так далее. Но на непонятное движение мы реагировали огнём.

Я шёл справа от БТР. Моё отделение было рассредоточено вокруг машины. Мы передвигались медленно, осматривая улицу и дома. Мне попалась относительно благополучная улица. Разрушений мало, огневых точек врага тоже, наверное, не было. Но что-то мелькнуло в окне третьего этажа, какая-то одежда и металл. У меня было всё по-взрослому, шлем с рацией, как в кино, – нам выдали средства связи перед боем. Я сказал:

– Справа на двадцать градусов, третий этаж, подозрительное движение в окне.

Через несколько секунд спаренный пулемёт из БТР отработал по окну зажигательными. Мой гранатомётчик Вепрь сделал выстрел куда-то в сторону того же окна. А второй гранатомётчик, Гораций, ударил более точно, и автоматчики, включая меня, обстреляли это и соседние окна из автоматов. В той квартирке наверняка был ад. Всё здание заполыхало и начало рушиться. Вы думаете, я пошёл узнать, кого мы там зажарили, боевика с пусковой установкой или дедушку, который шёл на кухню с алюминиевым чайником? Ага, щас.

Мы подтянулись к центру городка и только здесь встретили настоящее сопротивление. Улица была перегорожена разбитыми автомобилями, и из-за этой баррикады по нам вели огонь. Главным в оркестре был крупнокалиберный пулемёт, вроде «ДШК». Наш БТР стал пятиться, скрылся за развалинами дома, мы залегли, прячась кто за БТРом, кто в пробитых стенах. И я как-то нутром почувствовал, что к нам по дворам и развалинам пробираются бармалеи, чтобы прикончить нас ближним огнём. Я закричал:

– Вызывай огонь!

Но командир машины уже и без меня дал координаты. Очень скоро что-то ухнуло. Баррикаду разнесло в клочья и едва нас самих не покалечило. Командир БТР кричал у меня в шлеме:

– Теперь продвигаемся, вперёд, вперёд, вперёд!

И мы рванули вперёд, по пути стреляя во всё, что ещё шевелится, и создавая периметр огня, прошли свой участок и соединились с другими подразделениями. Потом мы быстро оставили городок, и в него под телекамерами правительственных каналов стала заходить сирийская армия. Барс обещал нам, что после того, как возьмём город, мы вернёмся на базу. Мы, грязные, потные, дрожащие от перевозбуждения и страха, ждали, что нас вернут на ту, райскую.

Автоколонна везла нас несколько часов. А потом мы увидели своё «гиблое место». Кто-то осмелился спросить у Барса:

– Но ведь вы обещали… что после боя… мы вернёмся на базу?..

Барс не стал ругаться. Он пожал плечами и ответил:

– Это и есть наша база. И мы вернулись.

Перед самим боем нас доэкипировали. Выдали каждому кевларовый бронежилет и шлем с рацией. Дали по одному прибору ночного видения на отделение. Бойцам выдали гранаты, РГН и РГО, а командирам – даже командирам отделений – бесшумные пистолеты. Так что чувствовали мы себя довольно сухо и комфортно. То есть уверенно. И первый бой нам в принципе понравился. В моём отделении и во всём взводе Снега вообще не было потерь. В целом бригада Барса получила пять «двухсотых» и семь «трёхсотых», из них двое были в тяжёлом состоянии. Кто-то подорвался на мине-растяжке, шастая по дворам. Кого-то бармалеи завалили из пулемёта, ещё несколько гранат разорвались в наступающем строю. Все получали полную сумму страховки, потому что это были уже «особые обстоятельства выполнения командировочного задания», то есть бой. И в этом смысле ребятам повезло, даже мёртвым. Говорят, что был и один «четырёхсотый», то есть боец, который обоссался и обосрался от страха, упал на землю, как только началась стрельба, и причитал, что больше не встанет и никуда не пойдёт, потому что повсюду смерть. Барс его не уволил. Сказал, что такое со всяким может случиться. Бойца отпинали и отправили в тыл. В следующем бою он пойдёт в первой линии. Если не пойдёт, тогда пристрелят или отправят домой продавать своих детей на органы.

Через пару дней после штурма городка в Идлибе с нами провели политзанятие – первое со времени нашего прибытия в Сирию. Мы уже успели повоевать, а так и не услышали от командиров, с кем мы тут воюем и за что. То ли нам, солдатам удачи, наёмникам, и не полагалось много думать, размышлять, что тут происходит, да зачем всё это. Сказали стрелять – стреляем. Убивать – убиваем. А может быть, предполагали, что в эпоху всеобщей информатизации мы и сами прекрасно знаем все детали военно-политического положения дел в Ближневосточном регионе, и в частности в Сирии, а не знаем – так можем узнать, «Гугл» в помощь. Действительно, мир сейчас так устроен: даже если ты не хочешь знать, не хочешь слышать никаких новостей, тебя всё равно найдут, догонят и насрут тебе в уши о войне в Сирии, о войне на Донбассе, о выборах президента в США или ещё о каком-то киноактёре, который был когда-то очень популярен, а вот сегодня умер в нищете в коммунальной квартире, и четыре его кошки обгрызли ему лицо, и фотография лица, конечно, будет обязательно. Тебе не скрыться, тебе расскажут, покажут, загрузят всё это в мозг. Поэтому, хочешь ты или не хочешь, а заведомо всё знаешь. Мир проводит с тобой политзанятие двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. И можно было совсем нам ничего не рассказывать, но вот после боя почему-то решили рассказать и прислали к нам специального человека. Он собрал весь батальон в центре лагеря – у нас был там натянут брезентовый навес и приспособлены под сиденья ящики и бидоны, получился вполне себе концертный зал – и с помощью микрофона и небольшого переносного динамика, которые использовал и Барс во время периодических проповедей, донёс до нас версию событий. Версия, которая в принципе не сильно отличалась от той, что мы и сами могли бы найти, шарясь по интернету. Впрочем, интернета у нас на базе «Гиблое место» не было, поэтому собрались послушать политинформатора мы с удовольствием.

В 2011 году в одном маленьком городке Сирии один маленький мальчик по имени Муавия рисовал на стенах протестные граффити. То есть он писал что-то вроде «Башар Асад – хуйло», или «Сирия без Асада», или «Башар уйди сам». Правительственные войска поймали мальчика и убили его химическим оружием. Гибель мальчика разбудила и подняла в бой свободолюбивых людей и оппозиционные силы, и так началась в Сирии гражданская война. Так или примерно так рассказывает о начале войны в Сирии немецкий журнал «Шпигель». Один русский телеграм-канал добавляет со ссылкой на знакомого сирийца, что теперь жители этого маленького городка ходят срать на могилу мальчика. Правительство выставляет у могилы охрану, но охрана сама срёт на могилу мальчика и все остальные тоже срут. Могила мальчика превратилась в самую большую в Сирии открытую гору говна. Теперь, если кто-то хочет там насрать, то он вынужден пристраиваться где-то в сторонке и относить своё говно на могилу мальчика с помощью лопаты. Многие так и делают. Этим сирийцы выражают свою неблагодарность мальчику за то, что он разбудил свободолюбивых граждан и начал гражданскую войну. Однако сам этот мальчик Муавия и вся история про граффити, возможно, была просто придумана журналистом «Шпигеля». В таком случае, правда, непонятно, куда же ходят срать все эти неблагодарные сирийцы, о которых рассказывает русский телеграм-канал.

Лектор наш был мужчиной лет пятидесяти, седым, склонным к полноте и к тому, что сам он, видимо, считал «солдатским юмором». Он представился как «Иван Ильич», и почти наверняка это не было его настоящим именем. Зато под этим же именем он вёл блог, на который призвал нас подписываться, когда у нас, хе-хе, будет интернет. То есть Иван Ильич был не просто армейским политинформатором, а настоящим политологом и даже блогером. Может быть, он сам решил приехать в Сирию, чтобы посмотреть, «как оно здесь на местах», и сам вызвался читать лекции военнослужащим и наёмникам. Хотя без отмашки спецслужб и первое, и второе было едва ли возможно. То есть он был блогером и внештатным агентом какого-нибудь нашего ГРУ. Из тех агентов, что не собирают информацию, а распространяют её в той версии, которая представляется выгодной принципалу.

Более или менее установленным можно считать вот что. В том самом недоброй памяти 2011 году Арабский Восток бурлил оранжевыми революциями, майданами и прочим говном. Снесли власть в Тунисе и в Египте. Казалось, что Сирия – следующая на очереди. Свободолюбивые сирийцы стали выходить на улицы и требовать отставки Асада и его партии БААС.

– А чего сирийцам не жилось-то? – спросил какой-то туповатый боец. Иван Ильич терпеливо объяснил.

Сирийцы в большинстве своём сунниты. Это такая секта в исламе. Самая крупная секта. А Башар Асад и его министры в основном алавиты. А алавиты – это шииты, то есть другая секта ислама. Впрочем, они и не шииты, а гностики, или суфии, а может, и христиане. Или язычники. Но это всё не важно. Ни в какого бога никто уже не верит. Как «алавиты» оформилась некая социальная группа, несколько кланов, связанных экономическими отношениями и имеющих свои интересы, противостоящие интересам так называемых суннитов. И дело давно уже не в том, насколько те или иные мусульмане любят или не любят зятя пророка Магомета, которого звали Али. БААС – это партия арабского социализма. Она за то, чтобы объединить всех арабов в единую конфедерацию светского характера с равным отношением ко всем религиозным течениям. Это совсем не входит в планы всех остальных панарабистов, которые тоже хотят объединить арабов, но каждый под знаменем своей секты: суннизма, шиизма, салафизма, и главное – подмять политику и экономику под свой семейно-родовой клан. Ну и, конечно, за каждым кланом, имеющим свои интересы, стоит какая-то зарубежная страна, из восточных или западных, в которых корпорации тоже имеют свои интересы, связанные с нефтью, газом и рынками.

– Ну и что, не прокатило? – Боец продолжал диалог.

Не прокатило. Асад стал давить протестующих танками. Но часть военных перешли на сторону оппозиции. Они сформировали так называемую Свободную сирийскую армию. Начались бои. Пользуясь случаем, в Сирию из Ирака вторглись террористы «Исламского государства», которые переназвали себя «Исламское государство Ирака и Леванта», то есть Сирии. В свои лучшие времена ИГИЛ держал под контролем всю центральную часть Сирии. Потом его начали трепать и выдавливать. Фронт «Аль-Нусра», местное отделение «Аль-Каиды» и ИГИЛ, в 2012 году заявил, что он отдельный от всех и самостоятельный и даже объявил ИГИЛ войну. Он сейчас контролирует некоторые области на северо-западе, по сути, вместе со Свободной сирийской армией. Правительственные войска удерживают западную часть Сирии. А вот северо-восток заняли курды. Курды никому не объявляли войны, но свои территории считают независимыми и бьют всех, кто к ним сунется. Итак, у нас получается пять основных сторон: правительственные войска, оппозиция, курды, «Аль-Нусра» и ИГИЛ. Кроме этого есть иностранцы. Турция, Катар и Саудовская Аравия с самого начала поддержали оппозицию. США тоже требуют ухода Асада. Кроме того, США создали международную коалицию против ИГИЛ. Мы как бы тоже против ИГИЛ, но мы за Асада, а коалиция поддерживает оппозиционные силы. Теперь уже семь сторон. И есть ещё Израиль, который просто иногда посылает самолёты побомбить Асада или обстреливает правительственные войска ракетами. В общем, весело.

Внезапно решил поумничать мой боец Гораций:

– В целом верно, но несколько упрощённо и схематично. Не раскрыта роль «Хезболлы». Что вы можете сказать о «Хезболле»? Ведь именно из-за участия «Хезболлы» в войне на стороне Асада Израиль занимает такую антисирийскую позицию.

Иван Ильич не смутился.

– Вы правы, из-за этого. Но не только. Израиль ещё и демонстрирует свою силу и независимость. Россия тоже демонстрирует свою силу и независимость. На севере свою силу и независимость демонстрирует Турция. Вообще Сирия оказалась очень удобным местом, где можно продемонстрировать свою силу и независимость. Здесь у нас получился такой своеобразный парад суверенитетов.

Снег решил задать свой вопрос, прагматический.

– А что насчёт нефти? И вообще. Говорят, что вся эта война из-за бизнеса. И какая тут наша роль? Чей бизнес мы защищаем?

Иван Ильич начал отвечать с последнего вопроса.

– Чей бизнес вы защищаете – об этом написано в ваших контрактах. Вас нанимала конкретная коммерческая структура. Она названа как работодатель. Я могу сказать, что эта структура защищает интересы другой бизнес-структуры, международной компании с российским участием. Её название можно разглашать или не разглашать, оно всё равно никому ничего не скажет. Потому что сейчас, даже если сказать «Роснефть», то это не гарантирует, что существенная часть акций не принадлежит, например, британцам, а если сказать «Бритиш Петролиум», то это не значит, что компанией не могут владеть арабы из Катара. Иногда мне кажется, что названия стран в именах транснациональных корпораций – всего лишь элемент бизнес-легенды, имиджа компании. И да, любая война – из-за бизнеса. Даже Великая Отечественная война была из-за бизнеса и нефти в каком-то смысле.

Последнее утверждение циничного лектора меня покоробило. Я тихо, не демонстративно, но ушёл с политзанятия. Ребята посидели ещё с полчаса. Потом всё закончилось, и лектор уехал, а мы пошли на «праздничный» ужин: нам привезли в больших казанах плов с бараниной.