Текст книги "Бездна твоих страхов"
Автор книги: Герман Шендеров
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Филипп Михайлович Титяпкин проинструктирует добровольцев, как это осуществить. Работа предстоит нелегкая – нужно будет свалить несколько стволов, вырубить на них полозья и при помощи коллективного труда привести, наконец, наш поезд в движение!
Толпа сразу поскучнела, многие даже решили по-тихому свалить от греха подальше. Майор, заметив это, поспешил добавить:
– Добровольцам в благодарность за помощь в спасении состава от Амурской области и лично от депутата заксобрания Георгия Андреевича Пилипенко будет выплачена премия в размере пятидесяти тысяч рублей! – тяжелая рука хлопнула по плечу скривившегося в неестественной улыбке депутата. – Всех добровольцев прошу записываться у самого Георгия Андреевича.
Толпа одобрительно загудела, вахтовики тут же протиснулись вперед, образовали нестройную очередь, хищно нацелившись на депутата.
– К сожалению, инструментов на всех не хватит, поэтому мы будем способны принять ограниченное число желающих. Однако, – поднял палец вверх офицер, – При наличии собственного инструмента вы будете зачислены сверх норматива.
Тут же зашевелились мужички в дальних рядах – из тех, кто не успел выстроиться за вахтовиками.
– У меня топор есть! – кричал какой-то заросший бородач.
– А у меня шуруповерт! Новый!
Желающих помогать в деле отцепления пострадавших вагонов все прибавлялось. Офицер удовлетворенно кивнул, прочистил горло и продолжил:
– Также РЖД и лично директор вагона-ресторана бесплатно предоставит каждому пассажиру стандартный паек.
– А водка входит? – крикнули из толпы.
– К сожалению, сто грамм фронтовых гражданским, да еще и в мирное время, не положены, – отшутился майор, после чего посерьезнел. – Несмотря на чрезвычайные обстоятельства, мы должны вести себя цивилизованно, соблюдать законы, а также некоторое количество простых правил. Первое – в лес ходить запрещено. Если вы там замерзнете или потеряетесь – искать вас никто не будет. Второе – если у кого-то из пассажиров есть огнестрельное или травматическое оружие – его нужно сдать нашим блюстителям закона, Тимофею и Нурлану, разумеется, под расписку. Если спустя час оружие не будет сдано, его хранение будет считаться преступлением, а утаивший будет наказан по всей строгости. И последнее – если вдруг за время нашего пребывания на этом перегоне вы заметите что-то странное, необычное и пугающее – обращайтесь лично ко мне. В любое время.
– Что-то вроде пропавших трупов? – ехидно спросила цыганка.
– Да, что-то вроде, – не изменившись в лице ответил майор.
* * *
Майор Кузнецов как-то очень быстро и ловко перенял на себя командование поездом. Лешка, не сильно-то рвавшийся в начальники, с удовольствием передал бразды правления в руки офицера в запасе, а Тимофей так и вовсе заглядывал майору в рот после спасения от ливерного пирожка. Нурлан, как и всегда, следовал за другом безмолвной и раскосой тенью.
Механик Михалыч, опрокинув еще стакан водки, раздухарился и, войдя в раж, вовсю командовал группкой угрюмых вахтовиков, раздавал инструмент и объяснял, размахивая руками:
– Мы их на полозьях – ррраз и набок. Потом локомотив на тросе подтащим, и погнали наших городских…
Депутат, конечно, посокрушался относительно обещанной майором премии, но здраво рассудил, что снявши голову по волосам не плачут. Заперевшись в своем купе вместе с помощником, он пил из горла дорогой ирландский виски, предназначенный в подарок мэру Благовещенска.
Андрей Палыч тоже оплакивал потери, обнимаясь с бутылкой двенадцатилетнего коньяка из заначки. Пайки собирали хоть и скромные – чтобы хватило всем – но увесистые, и каждый директор вагона-ресторана провожал печальным взглядом.
Пассажиры же, не попавшие в ряды добровольцев только и судачили, что об отравленных пирожках и пропавших трупах. Какие только версии ни выдвигались: грешили и на инопланетян, и на беглых зеков, что с голодухи готовы были наброситься на любое мясо. Обвиняли масонов и мировое правительство, кто-то даже предположил, что это какой-то хитроумный эксперимент, наподобие тех, что проводили в семидесятых в США. Цыганка, прижимая непоседливую дочь, не переставала говорила о каких-то «бэнк» и все твердила, что про «глаза без мяса». Объяснить в подробностях, что это означает она так и не смогла – плохо владела русским.
Надя в обсуждениях не участвовала. После пережитого ее то и дело тошнило. В туалет своего вагона она ходить никак не желала, хоть проводники все засыпали хлоркой. Есть не хотелось, но сердобольные попутчики наперебой предлагали ей то холодную вареную курицу, то яйца вкрутую, а один дед даже пытался всучить ей чекушку водки со словами: «Я вам как фельдшер говорю, сразу легче станет!» Беременность девушки его, похоже, ничуть не смущала.
Ближе к полудню Надя все же приняла простую истину – либо она сейчас встанет и пойдет «по делам», либо придется лежать на мокром матрасе. Вздохнув, она села на своей полке, надела тоненькую курточку – ничего теплее у нее не было – и вышла в метель. Мороз вцепился в нее сотнями маленьких коготков, принялся щипать и кусать за щеки, пробирался под одежду, исследовав худенькую девичью фигурку под пижамой, сдавливал сердце ледяным обручем.
Надя хотела отойти совсем недалеко, до ближайшего сугроба, но все вокруг поезда было плотно утоптано после «инструктажа». Девушка оглянулась на поезд – вереница окон с любопытством пялились в ответ. Стеснение победило, и Надя захрустела по насту в сторону сплошной стены сосен. Стоило сделать шаг в лес, как небо тут же заволокло густыми ветвями, будто кто-то выключил свет. Надя приспустила резинку штанов, присела в сугроб, собираясь все сделать быстро, как вдруг где-то среди ветвей хрустнула ветка. Девушка вздрогнула, едва не села голой попой в снег. Наконец, взяла себя в руки, спросила:
– Кто здесь?
– Кто-о-о здесь? – раздалось скрипучее из бурелома. Зашуршали по снегу чьи-то стопы, и из груды сваленных ветвей вынырнула взъерошенная голова Сережи. Рот, распяленный в стороны шевелился сам по себе. Шел Сережа неуверенно, то и дело спотыкаясь, точно только учился пользоваться ногами, а глаза его смотрели в разные стороны, как у хамелеона. – Кто-о-о здесь?
Надя вскрикнула, подтянула штаны, попыталась встать, но не удержалась и бухнулась спиной в сугроб. Сережа приближался. Выйдя из бурелома, он сделал пару шагов в сторону подлеска и встал как вкопанный, словно давая получше себя рассмотреть. Мертвенно-бледный, он даже стоя на месте издавал морозный хруст, и девушка догадалась, откуда эта деревянная походка – Сереже мешало трупное окоченение. Не было никаких сомнений – парень был мертв. Глаза глубоко запали, челюсть безвольно отвисла, голый живот лип к позвоночнику.
– На помощь! – завизжала девушка, закопошилась в снегу, пытаясь встать на ноги, а оживший мертвец пошел на нее. Хруст усилился, а кожа на парне неестественно натягивалась в одних местах и свисала клоками в других – будто ее надел кто-то другой, лишь отдаленно напоминающий человека. Сережа нагнулся над Надей, и та стукнула его каблучком сапога в лицо. Щека тут же сползла на сторону, кожа порвалась, а глаз выпал и повис на тонкой ниточке. Парень застыл, скрюченная рука, которую он тянул к девушке повисла плетью, а из глазницы высунулись два длинных черных пальца. Найдя на ощупь глаз, они подтянули его и поставили на место – теперь тот смотрел куда-то внутрь черепа.
От этого зрелища в Надином рассудке лопнула какая-то тонкая стенка, отделяющее человеческое от звериного, и сознание ее деградировало до состояния самки, готовой любой ценой защитить своей помет. Надя издала что-то между всхлипом и рыком и принялась остервенело работать ногами. Удар, удар, еще удар. Сережа отшатнулся, голова его выкрутилась на сто восемьдесят градусов и смотрела теперь куда-то назад и вверх. Это ее шанс!
Надя вскочила на ноги и побежала прочь, проваливаясь под толстый наст и утопая в сугробах, оставляя позади чудовище, что попыталось прикинуться ее погибшим попутчикам, а в ушах звенело скрипучее «Кто-о-о здесь?»
* * *
Спустя несколько минут Надя сидела в купе, сжимала в руках подстаканник и, захлебываясь слезами, рассказывала о встрече в лесу. Лешка пучил глаза и смотрел в пустоту, Тимоха с Нурланом испуганно переглядывались, а майор Кузнецов морщил брови и скреб покрытый седой щетиной подбородок. Наконец, дослушав, подытожил:
– Я знал, что с этим лесом не все чисто. Там что-то обитает. Что-то голодное, злое…
– Вы слышали когда-нибудь о подобном? – спросил Тимофей, беспокойно поглаживая кобуру.
– Слышал-не слышал… Всех баек на наслушаешься. Тайга огромная, а плотность населения тут – пол-процента на квадратный километр. Кто знает, что тут могло завестись? Или всегда жило, а мы вот, побеспокоили…
– И что делать будем? А если они все из лесу выйдут? – спросил Лешка, вынырнув, наконец, из своих мыслей.
Анатолий Валентинович подумал, а потом крякнул и стукнул себя по колену.
– На разведку пойдем. По направлению, откуда вышел этот… жмур. Нужно провести рекогносцировку, понять, насколько оно опасно и… сколько их таких еще там бродит. Вдруг их больше, чем наших восемьдесят шесть? Соберу тех, кто служил, раздам огнестрелы и…
– А что у нас по огнестрелам? – поинтересовался Тимоха.
– Негусто. Две берданки и один травмат. Нурлан, разреши-ка…
Казах послушно протянул свой ПМ офицеру запаса. Тот взвесил его в руке, оглядел присутствующих и заключил:
– Пойдем вчетвером. Возьму пару человек из вахтовиков – они ребята крепкие. Нурлан – пойдешь со мной.
– А я? – одновременно с обидой и ревностью спросил Тимоха.
– Ты за главного остаешься, вон, вместе с начальником поезда. Теперь единственный ствол у тебя. А ты, Алексей, – обратился Кузнецов к помощнику машиниста, – Размести девушку у вас в купе да проследи, чтоб ее накормили как следует.
Наконец, майор повернулся к Наде, присел перед ней на корточки, отложил пистолет и мягко взял за руку.
– А ты, милая, лежи, отдыхай, кушай сытно – тебе за двоих надо. И… лучше пока не рассказывай ничего о том, что видела. Особенно другим пассажирам. Нам же не нужна паника?
Надя кивнула. Руки у майора были твердые и узловатые, как коренья. И такие же холодные.
* * *
Тем временем работа над отсоединением неисправных вагонов шла полным ходом, несмотря на метель. Филипп Михалыч, войдя в раж, даже забыл про алкоголь и теперь вовсю командовал угрюмыми вахтовиками. Те валили лес, как заправские зеки, а после – остругивали бревна от веток и коры, делая одну сторону совсем плоской.
– Вот так, вот так! – подбадривал механик. – Теперь суй ее прям туда, меж колес. Да куда ж ты лезешь, зашибешься же!
Маша скучала в своем купе. Папа отказался идти в добровольцы и решил использовать эту длинную незапланированную остановку для очередного скандала с мамой. Выйдя из купе, чтобы «не травмировать психику детям», они ругались в тамбуре. До Маши доносились отдельные выкрики вроде «…надо было самолетом» и «…ненавидишь мою маму!»
Костя же – младший брат – пользуясь ситуацией увлеченно ковырялся в мамином планшете. Братику было всего шесть, и такие семейные сцены он воспринимал как что-то само собой разумеющееся. А вот Маша помнила родителей другими – любящими, веселыми, даже временами дурашливыми. Маша была достаточно взрослой, чтобы понимать: все это – лишь очередная ступенька на пути к темному подвалу, на двери которого написано «развод». Она часто думала, осталась бы она жить с матерью или с отцом. У мамы, с одной стороны, было бы уютнее и проще – папа совсем не умел вести быт. С другой стороны, выдерживать мамин характер, как это уже семнадцать лет делает папа, ей бы, наверное, не хватило самообладания.
Так Маша сидела у окна, водила пальцем по стеклу и хаотично переключала песни в плеере. Палец выводил какие-то линии, а после Маша дышала на стекло, и на нем проявлялся рисунок – котенок, цветочек, сердечко, логотип любимой группы. Вот очередная «хартограмма» проявилась на стекле, окруженная конденсатом Машиного дыхания. А когда тот испарился, девочка закричала, что есть мочи:
– Мама-папа! Там, в лесу! Вон, смотрите!
Родители вбежали в купе, забыв про свои свары; Костя не понял, что произошло и на всякий случай заплакал, а Маша тыкала пальцем в стекло и повторяла:
– Вот же! Вот! Они были здесь!
– Кто, детка? Кто? – недоуменно спрашивали родители, мучительно вглядываясь в просветы меж деревьями.
– Были! Только что были здесь!
– Так, ну-ка! – мама прикоснулась губами ко лбу дочери. – Может, у тебя температура? Пройдусь по вагону, спрошу, может, у кого-то есть аспирин.
– Я их видела, ма!
– А я тебе говорила, Сереж, не надо было ее водить на тот фильм…
– У него рейтинг шестнадцать плюс! Да и причем тут…
– Вот так всегда! Ты наворотишь, а я разгребаю.
– Что, опять? Опять я виноват?
Родители вступили в очередной цикл непрекращающейся перебранки. Маша же продолжала сверлить взглядом темный сосновый лес. Казалось, ветви слегка шевелятся, а на сетчатке Машиных глаз отпечатались бледные, искривленные лица. Десятки лиц.
* * *
Наверное, если бы пассажиры знали, что майор забрал все имеющееся в поезде оружие (кроме ПМ-а Меленчука) и отправился с этим набором в лес, скорее всего, паника и возмущение были бы неизбежны. Но майор был не вчера рожден. Людей в разведку организовал тихо, украдкой. Специально обошел поезд сзади, чтобы выйти за пределы видимости случайных пассажиров, которые могли бы выглянуть в окно, и лишь после этого направил группу в лес.
Вернулись разведчики уже под вечер. Стемнело рано, вдобавок поднялся студеный северный ветер и загнал в вагоны вахтовиков, которым пятьдесят тысяч на нос уже не казались такой уж привлекательной наградой за каторжный труд в пурге. Майор снова обогнул поезд с тыла, провел группу гуськом вдоль вагонов к локомотиву. Там их поджидал Лешка – притаптывая на месте, он елозил лучом фонарика по сосновому бору и вытягивал вперед тощую шею. Заметив группу, радостно воскликнул:
– Ну наконец-то! – после чего перешел на шепот. – Ну как, нашли что?
– Глухо. Километров пятнадцать прошли, чуть не заблудились.
– Никого не встретили?
– Говорю ж, глухо. Только зря круги наворачивали, – обернувшись к вахтовикам, майор бросил, – Все, мужики, отбой. Отдыхайте. Только не перегрейтесь с мороза.
Мужики молча развернулись и зашагали к своим вагонам. На месте остался только Нурлан. В неровном свете фонарика Лешке на секунду показалось, что раскосые глаза казаха пусты, и там, внутри глазниц, что-то шевелится.
– Фу-ты, уже у самого крыша едет! – сплюнул Лешка.
– Как там беременная? Как ее… Надя?
– Нормально. Спит без задних ног, разве что не храпит. Я с ней Тимоху оставил, ну, если проснется…
– Молодцом. Давай, я к себе – ноги отваливаются, аж пальцев не чувствую.
Пожав крепкую ручищу майора Лешка взобрался на подножку и уже нырнул было в тепло вагона, когда вящее чувство беспокойства щекотнуло его затылок. Он обернулся – Нурлан так и стоял там, где его оставил майор, почти по пояс в снегу, что намело за день, и вяло покачивался, как береза на ветру. Лешке стало не по себе.
– Нур, ты идешь?
Казах как-то тяжело вздохнул всем телом, будто поправляя грудную клетку и молча забрался на подножку. Лешка отклонился, пропуская его вперед. Почему-то ему ужасно не хотелось, чтобы Нурлан шел у него за спиной.
* * *
Тимоха ворочался на своей полке и все никак не мог уснуть. Надя лежала на нижней и то и дело постанывала во сне. Видать, снился ей давешний жмур. Сам же Тимоха мучился бессонницей по другой причине. Нурлан никогда не был разговорчивым, но по возвращению из разведки он и вовсе будто язык проглотил – только мычал и кивал утвердительно или мотал головой. Когда Тимофей спросил про ПМ, тот и вовсе развел руками. Нурлан, конечно, не был образцовым стражем порядка, но к табельному оружию относился серьезно – вовремя чистил, аккуратно заполнял все документы, составлял рапорт по каждому отстрелянному патрону и даже кобуру на всем маршруте не снимал. Но самым странным было то, что Нурлан напрочь отказался от водки. Тимофей специально сбегал в вагон-ресторан и выпросил у Палыча бутылку дорогущего «Абсолюта» – для крепкого сна стражей порядка. «Стражи бдеть должны, а не спать!» – квохтал тот, но бутылку выдал. И теперь Нурлан, который в рейсе готов был пить хоть незамерзайку – лишь бы в голову дало – суеверно мотал башкой и отталкивал от себя рюмку. Как будто подменили. Это «подменили» жилкой на виске колотилось в голове Тимохи, не давая заснуть.
Наконец Тимофей, устав считать овец и гонять в голове дурные мысли, осторожно – чтобы не разбудить Надю – слез со второго яруса, всунул ноги в ботинки и вышел из купе. Не удержался, бросил взгляд на девушку. Та во сне казалась еще младше. Ее детское личико – такое нежное и умиротворенное – резко диссонировало со вздутым, будто воздушный шар, животом.
«Месяц шестой, не меньше» – подумал Тимофей, прежде чем вынырнуть в тамбур и щелкнуть зажигалкой.
Надпись на пачке гласила «Курение убивает», но именно в ту ночь, именно та единственная сигарета позволила Тимохе спастись, увидеть первым кривые фигуры, выходящие из леса.
– Тревога! Вставайте! Подъем! – завопил он, открыл дверь в купе, тряханул Леху. Тот глупо захлопал глазами спросонья. – Беги, дай гудок! Быстрее!
Над тайгой иерихонскою трубою разнесся паровозный вой, пробуждая пассажиров ото сна. Первым в кабину машиниста ворвался майор – сна ни в одном глазу:
– Что стряслось?
– Смотрите… – ткнул Тимоха снятым с предохранителя «Макаровым» в оконное стекло.
* * *
Гудок заставил Машу вздрогнуть. Они и без того спала тревожно – не выходили из головы бледные мертвые рожи, мелькавшие в лесу. Заслышав же истеричный, будто сирена воздушной тревоги, сигнал, она вскочила с места и с опаской выглянула в окно. В ту же секунду к стеклу с той стороны прилипло чье-то лицо. Плоское как блин, оно было белее снега, рот широко раскрыт, а глаза провалились куда-то глубоко в череп. А следом по окну заскребли крошащиеся, неровные ногти.
Парализованная ужасом, Маша смотрела, как выкрученные узловатые пальцы ощупывают стекло с той стороны, будто ищут какую-то брешь или щель. По вагону тут и там раздавались испуганные вскрики – мертвецы окружили поезд.
Раздался сначала один удар, потом сотни. Поезд мгновенно охватила паника. Окна трескались под напором бывших попутчиков, пассажиры метались по вагонам, хватали на руки детей, дрались едва ли не насмерть за возможность спрятаться в рундуке или в туалете. Маша же как завороженная глядела перед собой – на девочку Кристину с растрепанными косами, что настойчиво стучалась в окно: это ее Маша попросила купить себе сигарет на остановке в Чернышевске, пока родители не видят. Теперь это было какое-то чужое, нечеловеческое создание, лишь примерившее лицо Кристины, пришедшееся твари не по размеру. Удар, удар, еще удар, и стекло рассыпалось колючими брызгами. Маша закрыла глаза и лишь успела почувствовать, как чьи-то ледяные пальцы смыкаются на ее запястьях и тащат наружу.
– Папа! Папа, помоги!
Но отец, скованный страхом, мог лишь наблюдать, как жуткая тварь вытаскивает его дочь наружу.
* * *
Бесстрастно и беспрепятственно, хрустя окоченевшими конечностями, мертвецы вытягивали наружу пассажиров одного за другим. Те, неспособные оказать какое-либо сопротивление, метались в суматохе по вагонам, давили друг друга, вступали в ожесточенные схватки за укромные места в попытках спастись. Кругом царил хаос. Цыганская девочка, потеряв маму в толчее, сидела на третьей полке и громко рыдала, повторяя никому не понятное слово:
– Дэй! Дэй!
Вдруг чьи-то сильные руки стащили ее с полки, прижали к груди.
– Тише, тише, все хорошо. Сейчас мы найдем маму.
Девчонка затихла и уткнулась носом в заношенную тельняшку, от которой пахло табаком и дешевым одеколоном. Она чувствовала, как ее спаситель усердно работает локтями, прорываясь через воющую от ужаса толпу. Вот хлопнула дверь тамбура, вот щелкнула дверная ручка, обдало холодным ветром.
Ребенок, сообразив, куда ее несут, принялась брыкаться и царапаться, колотить ногами по твердому, будто деревянному, животу, но майор держал крепко. Спрыгнув в наметенный под вагон сугроб он бесстрашно шел на мертвецов, что споро перетаскивали визжащих пассажиров к кромке леса, а после – бежали к окнам за новыми.
– Стойте! – хрипло приказал майор, и мертвецы неожиданно подчинились. Застыли, будто по команде «морская фигура, замри», устремили пустые взоры на Кузнецова. Тот вытянул руки перед собой, держа цыганскую девочку на расстоянии, точно кусачего зверька. – Забирайте. И уходите.
Один из мертвецов – если бы Надя сейчас смотрела в окно, то узнала бы в нем Сережу – наклонил по-птичьи голову, сделал неловкий шаг вперед и бережно принял жертву. После этого мертвецы, не сговариваясь, без команды, развернулись и неловко зашагали в сторону леса, прихватив брошенных по пути пассажиров. Те орали, упирались, колотили ногами, но бывшие попутчики были неумолимы.
Все это Тимоха наблюдал через окно кабины машиниста, и сердце его сжималось от осознания произошедшего, но ступор будто приколотил его к месту, не давая двигаться. Когда майор поднялся в кабину, Тимофей выдавил:
– Что ты… вы натворили?
– То, что должно! – отрезал Кузнецов. – Расплатился малой кровью.
И, не оборачиваясь, вышел прочь.
* * *
Кристина – чуть старше Маши и чуть шире в плечах – несла ее через лес, точно пушинку. Погружалась по пояс в снег, шагала через бурелом, но не сбавляла темпа. Рядом, спереди, сзади, справа, слева бежали другие мертвецы, и каждый усердно тащил свою ношу. Крики и плач не трогали их промерзших насквозь сердец, а удары лишь прорывали местами кожу, но не наносили вреда.
Машу несколько раз вырвало – прямо на спину Кристине. От постоянной качки болела голова, мелькающий перед глазами лес сливался в единую кашу. Страха уже не было – будто что-то сломалось в нервной системе, и девушка разучилась бояться. Единственным, что осталось от ее чувств и эмоций было нестерпимое желание покурить.
Наконец, бешеная гонка остановилась, и мертвецы встали как вкопанные посреди леса. Последнее, что Маша успела увидеть – скопление каких-то ям, похожих на входы в гигантский муравейник. А следом Кристина сбросила ее туда, вниз, и мир поглотила чернота.
Маша долго катилась по склону, обдирая локти и колени об камни и коренья, приземлившись, наконец, на какую-то твердую неоднородную поверхность, будто в бассейн, наполненный очень твердыми и холодными мячиками. В щиколотке что-то хрустнуло, в глазах заискрило от боли. Девочка принялась вслепую шарить руками и невольно вскрикнула – рука наткнулась на что-то, похожее на парик. Поборов себя, она все же ощупала странный предмет, и худшие опасения подтвердились – это была человеческая голова. Отшатнувшись, Маша заскользила по чему-то похожему на груду камней и провалилась по пояс.
«Мобильник!» – мелькнула мысль, придала надежду. Маша вынула гаджет из кармана – рука еле пролезла – и включила дисплей. Зарядки оставалось двадцать процентов. Связи, как и ожидалось, не было. Зато был свет. Маша включила фонарик и едва успела зажать себе рот, чтобы не завизжать: кругом, насколько хватало глаз, лежали окоченевшие смерзшиеся трупы. Целые, кусками, свежие и с темными язвами, они полностью покрывали пол земляной пещеры. Были здесь и дети, и старики, и женщины, и мужчины. Ярко чернели на фоне белой кожи губы и соски, застывшие глаза, покрытые тонкой ледяной коркой, местами валялись отдельные конечности. Все это походило на морозильную камеру в мясной лавке.
Когда в этой жуткой пещере раздался детский плач – как в лучших фильмах ужасов – Маша чуть не выронила мобильник от неожиданности. Взяла себя в руки, спросила:
– Кто здесь?
– Дэй! Дэй! – сквозь всхлипы произносил кто-то.
– Эй, ты кто? – позвала Маша. – Я тебя не трону. Иди сюда, на свет.
Вдруг откуда-то из-за груды тел показалось маленькое чумазое личико, потом девочка встала во весь рост. Черные косички, легкая ночнушка и одни носочки – от одного взгляда на ребенка холод пробирал до костей. Адреналин отступил, и Маша, наконец, заметила, что из ее рта вырывается пар, а сама она одета немногим теплее – флисовая пижама и папина жилетка, которую она натянула, собираясь выйти покурить в тамбур. При виде ребенка сердце девушки сжалось – а если бы на ее месте оказался Костя?
– Иди сюда, не бойся. Замерзла?
Девочка кивнула, но подходить не спешила – дичилась.
– Страшно?
Еще кивок.
– Мне тоже. Не бойся. Нас найдут. А сейчас надо не замерзнуть. Я тут немного застряла, – Маша соврала – ногу из ледяного мертвого плена она сама бы никак не вытащила. – Поможешь мне? Как тебя зовут?
Девочка подумала, точно взвешивая, стоит ли отвечать, потом пискнула:
– Мала.
– А я – Маша. Почти тезки. Мала, мне тут очень холодно и больно. Я не чувствую ногу. Поможешь выбраться?
Мала еще какое-то время сомневалась, а потом все же подбежала к Маше, перепрыгивая с одного трупа на другой, уцепилась своими птичьими пальчиками в щикотолку, потянула. Безрезультатно.
– Не получается! – всхлипнула та.
– Ладно, не переживай. Что-нибудь придумаем. Только не уходи никуда, хорошо? Мне без тебя… страшновато.
– Ладно, – пискнула юная цыганка и уселась рядом, прижавшись к Маше. Та накрыла ее жилеткой, но теплее не стало.
* * *
Утро началось с дикого, нечеловеческого воя цыганки. Она бродила вдоль вагонов и причитала что-то на своем:
– Чяво! Чяво! Мое дитя!
Пассажиры кутались в шубы, одеяла и свитера – метель задувала в выбитые мертвецами окна – и виновато переглядывались, избегая смотреть на цыганку. Каждый понимал, что жив лишь благодаря ее не добровольной жертве.
Увидев вышедшего из кабины в сопровождении линейного отряда майора, ромалэ набросилась на него, метя ногтями в глаза. Тимохе не хватило духу притронуться к безутешной матери, а вот Нурлан среагировал быстро – подхватил со спины, положил лицом в снег и как заправской коп из американских фильмов ловко защелкнул наручники на тонких запястьях. Цыганка продолжала визжать, призывать проклятия на головы присутствующих и называла майора «бэнк в человечьем облике». Анатолий Валентинович стер выступившую на щеке каплю крови – поцарапала все-таки – выругался и велел:
– Заприте ее в каком-нибудь купе, чтоб окно целое было и не пускайте никого. Пусть в себя придет.
Тимоха промолчал, но как можно прийти в себя после такого – понять категорически не мог.
* * *
Работы над желобами для вагонов возобновились с самого утра. Майор выставил дозорных – вахтовиков, с которыми ходил на разведку – отдал им огнестрелы. Те, правда, почему-то следили больше не за лесом, а за другими рабочими.
Кузнецов отозвал куда-то Филиппа Михалыча, тыкал пальцем в деревья и все уводил глубже в лес. Спустя почти час механик вернулся к поезду деревянной походкой и озвучил новую директиву: стволы рубить нужно было не по краю леса, а вглубь – чтобы создать просеку, куда можно было бы спустить испорченные вагоны. Уплотнять пассажиров, кстати, больше не требовалось – за ночь мертвецы утащили с собой почти сотню человек, поэтому теперь места хватило бы всем. Теперь, когда стало ясно, что следующую ночь можно и не пережить, добровольцев поприбавилось. Те, кому не хватило инструментов все равно вносили свою лепту – таскали, тянули, стругали, подменяли уставших. Вот уже вплотную к поезду вырастало нечто, похожее на подмостки, наклоненные в сторону леса. Тросы и канаты обвивали испорченные вагоны, торчали длинные рычаги, но работы еще было непочатый край.
За шумом топоров и людским гамом никто не услышал, как в дальнем купе разбилось одно из немногих уцелевших окон, и цыганка спрыгнула на снег. В руке она сжимала металлический поручень с торчащими шурупами, отодранный от стенки купе.
Тимоха сидел в кабине машиниста и пялился в одну точку. В голове у него звенело эхо воя цыганки и криков ее дочери, которую унесли мертвецы. Тимофей обычно не обременял себя моральными вопросами, ориентируясь либо на уголовный кодекс, либо на стихотворение Маяковского «Что такое хорошо, что такое плохо». Ситуация же, произошедшая накануне ночью не была описана ни в одной из этих книг. Чувствовал себя Тимофей отвратительно. Казалось, нужно что-то сделать, как-то повлиять на ситуацию, но руки опускались, над всем довлело осознание, что в итоге майор Кузнецов был прав – если бы он не отдал мертвецам добровольную жертву, те бы перетаскали всех пассажиров по одному. А что же будет следующей ночью? Новая жертва? Кого майор отдаст на этот раз? В голове невольно всплыло детское личико спящей Нади. Неужели…
– Эй, сержант! – вырвал его из размышлений голос незаметно вошедшего майора Кузнецова. – Пойдем, побалакаем?
Тимофей кивнул и проследовал за офицером. Тот повел его вдоль кабины, потом к лесу – подальше от поезда и от кипящих работ над высвобождением состава. Добравшись, наконец, до опушки, майор повернулся к Тимофею, зыркнул хитро.
– Ну что, сержант, небось думаешь, я – сволочь и душегуб?
Тимоха понуро молчал.
– Ты, конечно, правильно думаешь. Другими с войны-то не возвращаются. А что, если я скажу, что в итоге спас больше жизней, чем погубил? Что тогда, что сейчас? Это же простая математика. Что, думаешь, спаслась бы эта девчонка, кабы жмуры и дальше поезд потрошили, ну?
– Но ее отдали вы! – процедил сквозь зубы Тимофей.
– Да, отдал. И, как видишь, только благодаря этому ты сейчас здесь стоишь и бычку включаешь. А на деле-то все гораздо больше и сложнее. Глобальнее, можно сказать, – майор как-то странно присвистнул и вдруг предложил. – Пойдем, кой-чего покажу.
– Куда?
– Увидишь, – Кузнецов, будто невзначай, положил руку на табельный ПМ, одолженный у Тимохиного напарника.
– Никуда я с вами не пойду! – упрямо заявил Тимофей. – Вообще не понимаю, как я мог вам довериться…
– Пойдешь. – осклабился майор. Вдруг из-за сосен показалась грузная фигура казаха.
– Нура? Ты что здесь…
Тимофей осекся. Теперь, при свете дня, он видел, что перед ним не Нурлан, а только кто-то похожий. Некая копия, очень удачная, но не лишенная маленьких недочетов – чуть более острый подбородок, чуть уже, чем надо, глаза. И главное – лицо у Нурлана было совершенно симметричным. Из-за деревьев показалось и двое из вахтовиков, оба сжимали в руках длинные железнодорожные молоточки, какими проверяют целостность колес у вагонов.
– Ну? – майор ткнул стволом в сторону леса. – Или тебя понести?
Вдруг какая-то черная молния метнулась за спиной офицера. Тот даже не успел обернуться – блестящая железяка врезалась ему четко в висок, шурупы вгрызлись в череп. Разъяренная цыганка дернула импровизированное оружие на себя и… голова майора оторвалась, упала в снег. Из обрубка на шее не вылилось ни капли крови.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?